Мародёры: Три Тишины (гет)

3 ноября 1976 года

Шторы дрожали от сквозняка, и утренний свет ложился на постель бледным прямоугольником. Алиса открыла глаза, но не двинулась. Не сразу. Сначала просто смотрела, как пыль танцует в лучах солнца, будто время застыло и ничего не требовало от неё — ни слов, ни движений.

Сегодня день рождения Сириуса.

Мысль пришла не как радость. Не как повод. А как факт — чёткий, неизбежный, чужой.

Они не разговаривали с Хэллоуина. Не ссорились, не выясняли — просто… замолчали. Он не подошёл. Она тоже. А тишина между ними расползалась, как пролитое чернило.

В груди было ощущение, будто держишь что-то хрупкое и не знаешь — сломано ли оно уже или ещё нет.

Алиса медленно села, натянула шерстяные носки, нащупала палочку на тумбочке. В голове всплывали чужие слова: «Он ведь просто Сириус. У него всегда всё сложно», «Вы — такие разные», «Ты правда думаешь, что это не закончится больно?»

Она не знала. Уже не знала.

Но вечер обещала устроить. Себе. Подругам. Ему.

Даже если он не придёт.

Даже если это уже не имеет значения.

Она спустилась в пустую гостиную — ещё до завтрака, до смеха, до запаха тыквенных тостов. Хотелось тишины. Хоть на минуту. Без глаз. Без слов. Без этого вечного требования: будь сильной, доброй, понятной.

Алиса села у окна, подтянула колени, завернулась в плед, лежавший на спинке кресла. Деревья за стеклом медленно теряли листву. Один лист упал прямо перед глазами — кленовый, тёмно-алый, будто обожжённый.

Иногда казалось, что всё идёт правильно. Что вот — есть чувство, близость, он. И всё можно выдержать.

Но потом он просто исчезал. Не физически, нет. Просто… отключался. Вырастала стена.

И она снова оставалась одна — с ощущением, будто держит что-то зыбкое, висящее на ней одной.

Усталость в ней не была резкой. Она была накопленной. Слой за слоем — как пыль на окне, незаметная, пока не выглянешь на свет.

А вдруг это и есть отношения? Просто постоянная работа, постоянное «я справлюсь», постоянное «не сегодня выяснять».

Она глубоко вдохнула, села ровнее. Потом вытащила из сумки свёрток, завёрнутый в мягкую ткань. Положила на колени. Посмотрела.

Подарок.

Альбом — сделанный вручную, заклеенный заклинанием от воды и времени. Страницы сшиты вручную — потому что так теплее. Потому что он всегда хмурится от идеальных фабричных швов, говорит, что у вещей должен быть характер.

На первой странице — маленький конверт с засушенными лепестками. Те самые тюльпаны, что он принёс на свидание. Те, что немного выцвели, но пахли весной.

Дальше — фенечка. Неровная, с перекрученным узлом. Её первая. Он сказал, что она идеальна, потому что «живая». Тогда она смеялась. Сейчас пальцы дрожали, когда она коснулась шнурочка.

Следующая страница — живая фотография. Все они: Джеймс, Питер, Римус, Сириус и она. Смеются, валятся на траву; Джеймс на заднем плане подмигивает камере, Лили что-то в него бросает. Сириус смотрит на Алису. Не мигая.

За ней — вырезка из письма. Почерк Сириуса, неровный, слишком резкий:

«Ты как шум в голове — но тот, который нужен, чтобы не сойти с ума».

Ниже — её портрет. Он нарисовал его на полях домашки по прорицаниям. Там даже остался заголовок: «Символические фигуры в магических снах». И прямо под ним — она. Линии немного грубые, но в глазах — огонёк. Похоже. Даже без цвета.

А последняя страница — маленький конверт с кассетой. Она писала её три недели, не без помощи подруг, сама она бы не справилась. Вставляла плёнку, перематывала, стирала, перезаписывала. Там был Боуи. Битлз. Оззи. И под конец — её голос. Одна фраза. Шепотом:

«Ты всё ещё здесь? Если да — включай заново. Всё это — для тебя».

Алиса закрыла альбом. Обняла его. И на секунду просто прижалась лбом к обложке.

Не потому что надеялась, что он поймёт.

А потому что больше ничего не могла сделать.

— Ты не собираешься завтракать? — Лили появилась у подножия лестницы в своём любимом свитере с выцветшими рукавами, волосы собраны кое-как. — Или у нас новый обет молчания перед восходом солнца?

Алиса выдохнула, спрятала альбом под пледом.

— Думаю, мне пока хватает тостов с разочарованием.

Лили уселась рядом, обняв колени.

— У тебя глаза красные.

— Это аллергия на отношения, — буркнула Алиса.

Они помолчали. Лили прижалась плечом.

— Он так и не заговорил?

— Мы с Хэллоуина толком не разговаривали. Он где-то есть. Но будто не рядом.

Лили наклонила голову:

— Может, он просто боится.

— А я устала. От того, что вечно должна быть понятной. Спокойной. Неревнивой. Чуткой. Прозрачной.

— Это не твоя работа, — тихо сказала Лили.

Алиса продолжила — спокойно, будто вслух себе:

— Делала вид, что мне хватает обрывков. Что понимаю. Что он не должен… ничего. Не должен держать за руку, не должен объяснять. Я же сильная. Я же знаю, какой он.

Она усмехнулась.

— Только от этого не легче. Потому что внутри всё время тянет. Как будто я на краю, держусь одна, а он даже не смотрит вниз.

Пауза повисла между ними. Лили знала — это не просьба о жалости. Это правда.

— А потом сижу и думаю: ну и зачем? — сказала Алиса. — Ради чего? Как будто себя заманила. Построила всё на «если»: если потерплю, он откроется; если буду рядом, перестанет бояться; если докажу, что не брошу... Но в какой-то момент не понимаешь — ты в отношениях или в марафоне на выносливость.

Лили молча смотрела на неё.

— А ты? — вдруг спросила Алиса. — Зачем с Элом?

Лили отвела взгляд:

— Он добрый.

— Это не ответ.

— Он меня не разрушает.

Алиса чуть склонила голову:

— Ты чувствуешь себя целой с ним?

Лили прикусила губу:

— Просто влюбилась.

— А дальше что? — спокойно спросила Алиса. — Ты — шестикурсница. Учиться ещё полтора года. Он — уже работает. Где-то между Карпатами и архивами Министерства. Как ты это видишь? Через сколько писем всё станет выжженным полем?

Лили стиснула пальцы на коленях.

— Я не знаю, — выдохнула она. — Может, это уже выжженное поле. Просто я всё ещё хожу по нему, делая вид, что под ногами цветы.

Они замолчали. На секунду. На две. Потом обе засмеялись — негромко, с тем смехом, который не веселит, но спасает.

— Прости, — сказала Алиса. — Я не хотела давить. Просто… мне вдруг стало важно понять. Не только про тебя. Про себя тоже.

— Ты не давишь, — ответила Лили. — Просто хорошо спрашиваешь.

Возникла пауза, потом Лили взглянула на неё:

— А ты? Ты видишь себя с ним… ну, через полтора года? Когда всё закончится? Школа, Хогвартс… всё это?

Алиса замерла.

— Я не знаю, — сказала она наконец. — Раньше — да. Сейчас… я не уверена, что у нас вообще есть будущее.

Тишина повисла над ними — не тяжёлая, но такая, от которой внутри становится пусто.

— Знаешь, что обидно? — сказала Алиса. — Я же правда старалась. Не ради подарков или бала. А чтобы он чувствовал, что не один. Что его можно любить — не за красивую маску, а за то, что внутри. А он будто с каждым шагом отодвигается дальше. Как будто не верит, что это возможно. И я не знаю… не знаю, сколько ещё смогу быть единственной, кто это тянет.

Лили ничего не сказала. Просто взяла её за руку. Тепло, без обещаний.

— Пойдём, — сказала она через минуту. — Расставим флажки. Пока не пришёл Фрэнк и не решил повесить всё вверх ногами.

— И добавить летающие шарики с лицом Джеймса, — хмыкнула Алиса.

— Знаешь, это звучит подозрительно в стиле Поттера.

Гостиная Гриффиндора всё ещё была тише обычного. Большинство ещё дремало в спальнях или только начинало сползать к завтраку.

Алиса стояла у камина, в руках — коробка с золотыми гирляндами, зачарованными мягко переливаться в такт голосу. Каждую нужно было привязать к балке вручную — магия упрощала, но не заменяла усилий.

— У тебя это как-то… очень организованно, — раздался голос за спиной.

Она обернулась. Фрэнк Лонгботтом стоял у входа, с комком старой мишуры в руках и слегка взлохмаченным видом, словно только что вернулся с другой планеты, где людей заставляют складывать гирлянды строго по алфавиту.

— Я просто не выношу хаоса, — ответила Алиса. — Особенно в такие дни.

— С утра пораньше? — приподнял бровь Фрэнк. — У нас же ещё почти час до уроков.

— Вот именно. Утро — самое тихое время. Пока башня не превратилась в улей, можно сделать хотя бы часть. К вечеру всё будет готово.

Он кивнул и подошёл ближе.

— Что делать?

— Видишь эти ленты? Их нужно закрутить так, чтобы они не падали на головы. Учитывая, что половина зачарованы на случайный смех, лучше не рисковать.

Он взял моток и привычно встал рядом.

Пауза. Алиса почувствовала лёгкую дрожь усталости — не физической, а той, что копится внутри, когда слишком долго держишься.

— Ты в порядке? — спросил он спокойно, не заглядывая в лицо.

— Нет, — ответила она так же просто. — Но я делаю вечеринку.

Фрэнк кивнул. Ни жалости, ни попыток разговорить, ни лишних слов. Просто продолжил развешивать гирлянду — на правильной высоте, криво, но с душой.

— Ты ведь знаешь, что не обязана всё делать сама? — сказал он спустя пару минут.

— Знаю, — выдохнула Алиса. — Просто иногда кажется, что если не буду… всё развалится. А если я всё украшу, разложу, устрою — может, хоть что-то не упадёт. Хоть кто-то заметит.

Он не ответил. Просто поднял волшебный плакат с надписью «Поздравляем, Блэк» — немного кривой, но искренний — и повесил его на камин. Закрепил, отступил и посмотрел.

— Ну вот. Почти торжественно.

Алиса кивнула и благодарно улыбнулась.

Фрэнк отступил от камина, отряхнул ладони и остался рядом. На фоне гирлянд он выглядел слегка нелепо: высокий, крепкий, в чуть помятой мантии, с волосами, которые постоянно лезли на лоб. Серые глаза — спокойные, упрямые.

Он не был красивым в привычном смысле. Но был… надёжным. Присутствующим. Таким, на кого смотришь и думаешь: вот он — останется, даже если всё развалится.

Он поднял взгляд на гирлянды, на флажки, на камин — и вдруг сказал просто:

— Всё равно получится красиво. Даже если никто не оценит. Главное — что ты знаешь: это было важно. И ты сделала.

Алиса не ответила. Только кивнула. И вдруг ощутила, как внутри стало чуть легче.

— Ты знала, что Слизерин тренировался ночью? — спросил он, не поднимая глаз. — Амикус устроил мини-матч при луне.

— Ужас какой.

— Говорят, Беллатрикс Розье поймала снитч за три секунды.

— Хочешь, чтобы я тебя подбодрила?

— Нет. Хочу, чтобы ты сказала, что у нас хотя бы гирлянды ровно висят.

— У нас хотя бы гирлянды ровно висят, — автоматически ответила она.

Он наконец посмотрел на неё. Лицо спокойное, чуть уставшее, но в глазах было то самое выражение, от которого не хочется отвернуться.

— Знаешь… если тебе нужно будет исчезнуть на пару минут сегодня — просто исчезни. Я прикрою.

Алиса на секунду замерла. Потом кивнула.

— Спасибо. Но я справлюсь.

— Я не сомневаюсь. Просто, если что, — я рядом.

Он отвернулся, начал что-то поправлять у камина. И этим сказал больше, чем мог бы словами.

Алиса молча кивнула и задержала взгляд на сверкающих гирляндах. В глубине души ей хотелось верить, что этот вечер будет другим — хотя бы на несколько часов. Но за стенами гостиной день тек дальше, неумолимо приближая вечер.

— Надеюсь, к вечеру башня оживёт, — тихо сказала она, больше себе, чем Фрэнку.

Он остановился, не отрываясь от гирлянды.

Они молчали. Шёпот просыпающегося замка заполнял комнату — лёгкие шаги, щебет сов. Алиса почувствовала, как усталость смешивается с лёгким предвкушением, холодное дыхание дня сменялось тёплой тишиной вечера.

— Вечером всё будет готово, — сказала она наконец. — И если он придёт… может, хоть тогда мы перестанем молчать.

Фрэнк улыбнулся уголком губ — тихой, поддерживающей улыбкой.

— Всё обязательно будет хорошо.

День пролетел как в тумане.

Уроки шли один за другим — сквозь гул голосов, чернила на пергаменте, хлопки дверей. Алиса отвечала, записывала, двигалась — но будто вполсилы, как будто кто-то включил её только наполовину.

В голове держалась одна мысль: всё должно быть готово.

После последнего урока она почти бегом поднялась в башню. Проверила гирлянды, поправила плакаты, разложила угощение. Лили принесла свечи. Марлин наложила музыку. Где-то над столом зависли золотые шары, мягко переливаясь, как мыльные пузыри.

К восьми часам гостиная преобразилась: столы отодвинуты, повсюду свет, шум, тёплая музыка. Кто-то уже смеялся, кто-то подтягивал рубашки и поправлял волосы. Начиналось.

Алиса закрыла за собой дверь спальни и замерла, опираясь ладонями на гладкую деревянную панель.

Вечер.

Слишком скоро. И слишком важно.

Комната позади жила своей жизнью — смех, шорохи, духи с нотками сирени. Но для неё сейчас существовало только это зеркало. Её отражение.

Она стояла босиком, в сорочке, с влажными после душа волосами и голыми плечами. И смотрела. На себя — настоящую. Уставшую. Нервную. Но всё ещё с надеждой где-то внутри.

Сначала — платье. Тёмно-синее, почти чёрное в полумраке, с тонкими бретелями, открытыми ключицами и мягкой, чуть струящейся тканью. Оно не было вызывающим. Но в нём она была… настоящей. Настолько, насколько позволяла себе быть.

Она взмахнула палочкой — и волосы мягко завились у кончиков. Тёмное каре улеглось на плечи. Чёлка чуть прикрыла лоб, подчёркивая глаза. Ещё одно движение — и локоны заискрились лёгким золотистым отливом. Заклинание от Мэри. Почти незаметное. Волшебное.

На губах — лёгкий оттенок. Щёки — едва тронуты румянцем. Глаза — ярче, чем обычно. Смотрят в зеркало. Не прячутся.

На ладони — стеклянный шарик с золотой искрой внутри.

Она нашла его в шкатулке с безделушками. Сначала не поняла, почему сердце кольнуло. А потом вспомнила:

— Вдруг тебе пригодится. Ты вроде любишь странные штуки.

— Или бесполезные.

— Зато блестит. Что ещё надо?

Она прикрепила шарик к тонкой цепочке и надела на шею. Он лёг на ключицы — холодный, весомый, почти невидимый. И, кажется, светился сильнее, чем раньше.

— Что ещё надо, — тихо повторила она. И улыбнулась.

Но тут же вернулась в реальность. В горле встал ком.

Перед тем как выйти, Алиса посмотрела на себя в зеркало.

В отражении — не просто нарядная девушка. А та, кто, несмотря ни на что, всё ещё надеется быть увиденной.

Больше она ничего не могла сделать.

Алиса спустилась по лестнице, держа осанку чуть прямее, чем обычно. Она чувствовала, как ткань платья скользит по ногам, а шарик на шее едва заметно постукивает по коже при каждом шаге.

У камина уже собрались Лили и Марлин. Обе в нарядных мантиях, с бокалами сливочного рома и неторопливыми взглядами.

— Ты потрясающе выглядишь, — сказала Лили, подойдя ближе. — Честно. Как будто это твой праздник.

— Может, так и надо, — ответила Алиса. — Кто-то же должен задать тон вечеру.

— Это ты точно умеешь, — усмехнулась Марлин. — А это что за штука? — она кивнула на шарик у неё на шее.

— Старая безделушка, — отозвалась Алиса. — Просто… напомнила себе, что она мне дорога.

— Очень идёт, — сказала Лили. — Всё вместе — прямо как ты.

К ним подошёл Фрэнк, слегка потрёпанный, но довольный.

— Идеально, — сказал он, оценивая образ Алисы. — Даже если бы ты просто стояла в углу — всё равно казалась бы хозяйкой бала.

— Спасибо, — мягко отозвалась она.

Они обменялись взглядами. Всё было почти как надо.

Почти.

Только Сириуса всё ещё не было.

Время словно замедлилось. Музыка звучала вполсилы, люди смеялись, но каждый раз, когда кто-то открывал дверь, Алиса ловила себя на том, что замирает.

Скоро. Он должен прийти. Он знал.

И в какой-то момент — шаги, голоса, смех, слишком знакомый грохот.

Шум в коридоре был слышен за несколько секунд до того, как распахнулась дверь.

— Ну что, дети, ваш праздник начался! — с грохотом объявил Джеймс, вваливаясь первым, взъерошенный, с полупустой бутылкой сливочного пива в руке. За ним — Питер и Римус, оба весёлые, слегка покрасневшие от ветра и не только.

Последним вошёл Сириус.

Он не кричал. Не улыбался. Просто прошёл, чуть запоздало, и огляделся по сторонам, словно впервые увидел украшения, свечи, гирлянды, людей. Его глаза на секунду задержались на Алисе — и сразу скользнули дальше.

— А, вы уже… — Джеймс осёкся, оглядывая зал. Его взгляд наткнулся на плакат над камином, на стол с угощениями, на золотые ленты. И, наконец, на выражение лиц окружающих.

— Мерлин, — пробормотал он. — Это же...

— Вечеринка, — подсказала Марлин холодно.

Джеймс виновато пожал плечами. Лили смотрела на него так, будто могла испепелить одним взглядом. Питер неловко кашлянул. Римус что-то прошептал ему на ухо, и тот поспешно отступил к столу.

Алиса стояла посреди зала. Шарик на её шее чуть качнулся, когда она подняла голову. Сириус снова на неё не посмотрел.

В глазах — защипало. Совсем немного. Но достаточно, чтобы пришлось моргнуть и быстро отвернуться.

Джеймс, опомнившись, почти сразу шагнул к ним.

— Алиса, слушай… я… мы не то чтобы забыли… просто задержались в «Трёх мётлах», и потом…

— Мы правда думали, что успеем, — добавил Римус. Голос мягкий, виноватый. Он смотрел не прямо, а чуть мимо, будто стыдно за самого себя.

Алиса не ответила.

Она смотрела куда-то в сторону, сквозь них, будто в этот момент они были не друзьями, а просто шумной группой, которая испортила тщательно собранную тишину.

Лили шагнула вперёд.

— Всё в порядке, — сказала она ровно. — Уже.

Пауза.

Джеймс открыл было рот, но Лили посмотрела на него — и он промолчал.

Алиса медленно кивнула — и пошла прочь. Не бегом. Не громко. Просто развернулась и пошла к лестнице.

Шарик на шее снова качнулся. Платье скользнуло по ступенькам. И никому не пришло в голову остановить её.

Она сидела на краю кровати, в полутемной комнате, освещённой только отсветами заката за окнами. Голова — на руке, рука — на колене. Смотрела в одну точку. В стену. В себя.

И думала, какая же она дура.

Сколько раз уже было «потерпи», «он просто не умеет», «всё ещё наладится». Сколько раз она подбирала разбросанные осколки — и делала вид, что это витраж.

Щёлкнула дверь.

Он вошёл. Тихо. Но она услышала.

— Прости, я… — начал Сириус.

Алиса не подняла головы. Только сказала:

— Сириус, перестань.

Он замер.

А она наконец посмотрела на него — устало, спокойно, без привычного огня.

— Слишком много извинений. Слишком мало действий, оправдывающих твои поступки.

Молчание. Он не ответил. Даже не вздохнул.

Алиса встала, подошла, взяла свёрток с комода. Протянула.

— Вот. Держи. С днём рождения.

Он не шевелился. Только взял.

— Уходи, — добавила она. — Пожалуйста.

Он смотрел на неё ещё секунду. Хотел, наверное, что-то сказать. Но не сказал.

Просто ушёл.

Без хлопка двери.

Не обернувшись.

Алиса стояла. Несколько секунд. Долго.

Потом медленно подняла руку к шее — и сорвала цепочку.

Шарик с искрой упал на пол, со звоном отскочил от ножки кровати и закатился под шкаф.

Внизу, под сводами гостиной, музыка стала громче. Весёлый ритм, чей-то смех, приглушённые аплодисменты. Праздник.

И в этот момент слёзы хлынули.

Резко.

Без предупреждения.

Алиса не пыталась сдерживаться. Не собиралась быть сильной, понятной, спокойной.

Она сорвала с себя платье — небрежно, как будто оно тоже стало слишком тесным, как будто впилось в кожу. Натянула пижаму — старую, мягкую, с выцветшими полосками. Легла на кровать. Уткнулась в подушку.

И закричала.

Без звуков — вглубь ткани, в суть себя.

Плакала долго. Рвано. До тех пор, пока внутри не стало пусто.

Потом поднялась, взяла подушку, сползла на пол. Залезла под стол, как когда-то советовала Дора. Там было темно, тесно и почти безопасно. Она сжалась в комок, прижалась щекой к подушке, обняла её — как будто в ней было всё тепло, которого не хватало.

И снова зарыдала. Уже тише. Глубже.

Из гостиной, сквозь пол, пробивалась мелодия.

Та самая.

“Silly Love Songs”

You’d think that people would have had enough of silly love songs…

But I look around me and I see it isn’t so.

Песня, под которую они танцевали.

Когда он смотрел в глаза. Кружил её в ритме.

После которой всё изменилось.

Теперь она звучала иначе.

Как издёвка.

Как воспоминание.

Как всё, что не сбылось.

Алиса сжалась сильнее, закрыла глаза.

Слёзы текли по щекам и капали на подушку.

Под стол вдруг кто-то заполз. Осторожно. Медленно.

Лили.

Она ничего не сказала. Просто обняла.

И Алиса уткнулась в её плечо.

Без слов. Без объяснений.

Тепло.

Темнота.

Тишина.

И эта глупая песня, что всё ещё звучала.

От которой всё внутри болело.

I love you…

I can’t explain the feeling’s plain to me…

— Я теперь ненавижу эту песню, — выдохнула Алиса, не поднимая головы.

Лили чуть сильнее сжала её в объятиях.

— Пошёл он к чёрту, — сказала она. — И Пол Маккартни, и Сириус, и вся эта вечеринка.

Они замолчали.

Музыка всё ещё играла.

Мягко, упрямо.

Как будто не понимала, что больше не к месту.

— Я старалась, — прошептала Алиса. — Я правда старалась. Но, кажется, этого всё равно недостаточно.

Лили не ответила.

Просто осталась.