ГП и Ткач-недоучка (гет)

Профессор Спраут перехватила меня после обеда, когда набитый желудок начал восстанавливать силу, потраченную в её теплицах и на Рунах. Я к этому времени успел понять, что Колин учёбой толком не занимался, потому что о рунах в памяти реципиента хранились только обрывочные воспоминания. К счастью, остальные школьники тоже не могли похвастаться особым рвением в учёбе, поэтому уроки строились так, чтобы информацию усвоить на занятии, а дома тратить время лишь на повторение пройденного. Для тех же, кто хотел в рунах разобраться поглубже, существовал кружок рунологии и список дополнительной литературы.

Что интересно, основную роль в кружке играли старшеклассники — председатель и его заместители. Как мне тут же объяснила знакомая когтевранка с уже привычной «египетской косичкой» на голове, которая ещё до урока решительно села за мой стол, преподаватели за активную работу в кружке начисляют дополнительные баллы. Эти бонусы не учитываются в межфакультетских разборках, но очень важны для тех, кто намерен идти в подмастерья к Мастеру и делать карьеру в Гильдии Рунологов.

И такая же традиция существует практически в каждой школьной дисциплине, от Ухода за магическими существами до Астрологии. Правда, политика нынешнего директора по приёму не пойми кого на должность преподавателей привела к тому, что некоторые Гильдии закрылись для выпускников Хогвартса — те же Прорицания, к примеру, Уход, или Зельеварение. И если в последнем случае это исключительно заслуга Снейпа, который успел поругаться с половиной европейских светил, да так, что вынужден был сбежать от их гнева в замок, то авторитет Прорицаний упал после приёма на работу бесталанной Трелони, а Уход закрылся вместе с отставкой Грабли-Дёрг, потому что рассматривать в качестве преподавателя полуживотное, каковым является Хагрид, не будет даже самый распоследний магозоолог. Просто потому, что сын великанши добивается послушания своей аурой, а человеческая магия от звериной категорически отличается.

Иначе говоря, Хагрид работает со зверями совсем не так, как нормальный маг, на которого магические подопечные реагируют по другому, и с которыми приходится использовать заклинания, о существовании которых Хагрид даже не подозревает.

Ну зачем ему «каменная шкура», если у него регенерация тканей да сопротивляемость к магии великанская? Или заклятие «твой запах», который магу приходится набрасывать на себя при работе с драконьей кладкой, например, чтобы не всполошить зверя? Да вспомнить, хотя бы, прошлогодний скандал с гиппогрифом, когда тот чуть не порвал Малфоя. Зверь воспринял Хагрида, как часть Леса, а Малфоя — как чужака, опасность. А то, что Поттер ещё и полетал на крылатом звере ничего не значит — он мало того, что Избранный, так и у Хагрида всё время пропадает, вот и пропитался запахом лесника. Много ли безмозглому зверю надо, чтобы успокоиться?

Я тихо обалдел от подобной трактовки известных по канону событий, решил пока повременить с кружками по интересам. Чёрт его знает, как меня там воспримут — может, кто-то решит захомутать дурачка из магглов, который жизни настоящей не знает. И тот факт, что я на Шенков работаю, ни о чём ещё не говорит — у них редко бывают долгосрочные контакты, оказывается. Я уже успел поинтересоваться, чем эта семейка пугает других волшебников, и обнаружил, что работники у них долго не живут. Большая часть добровольцев погибает на работе, или просто исчезает, так что остаются только официальные соболезнования рода Шенк, и всегда щедрые откупные.

Парадоксальная семейка, в общем, — не входят в список «Двадцати восьми», сидят в задних рядах Визенгамота, не являются монополистами в какой-то магической области, однако трогать их боятся, а к словам прислушиваются. Поговаривают даже, что в их жилах течёт больше эльфийской крови, чем у остальных магов Британии, вместе взятых. В Гринготсе никто из Шенков замечен не был, однако бедным этот род никто назвать не рискнёт — и денег у них хватает, и артефактов редких. К странным работодателям я попал, в общем.

Но фактом является то, что семейка до жути традиционная, обычных людей не терпят, и работники у них кончаются быстро. Впрочем, это не только у Шенков такая беда — у Греев, ещё одной Старой Семьи, та же самая хрень. И у второй боевой старушки, где меня чуть не спалил дракон, тоже пришлых используют, как расходный материал. Но вспоминая, как в обычной Британии ещё совсем недавно вешали бездомных только за то, что их выгнали из дома хозяева земли, стоит ли удивляться волшебным манерам?

После недолгих размышлений, соединённых с обедом, я решил уж слишком над своей несчастной судьбой слёзы не лить. То, куда Шенки суют работников, я уже видел, так что высокая смертность вполне понятна. Я сам пару раз чуть кони не двинул, разгребая авгиевы конюшни желчного сноба, хотя у меня способности уникальные прорезались, а что говорить про обычных бедолаг? Оригинальный Криви, боюсь, закончил бы жизнь ещё на склоне перед поместьем...

А когда я наелся, и отправился погреться в солнечных лучах, пока те ещё дарят нам тепло, а не только свет, меня остановила преподавательница Гербологии.

— Колин, — обратилась она в коридоре. — Мне Адам рассказал о сегодняшнем успехе. У тебя прекрасно получилось!

— Благодарю вас, профессор, — аккуратно склонил я голову. С этими раскланиваниями одна морока, но приходится их применять, потому что традиционалисты и им сочувствующие буквально плывут от удовольствия, когда магглокровка показывает уважение именно таким образом. Вот и Спраут расплылась в улыбке от такой мелочи.

— Я поговорила с Минервой, и она не против, если ты поможешь моим ребятам в теплицах. Ты сам как — есть ещё силы поработать?

— Думаю, да, мэм. Только у меня отработки всю эту неделю у мадам Амбридж.

Профессор нахмурилась.

— Я решила, что усилия Колина Криви больше помогут мистеру Филчу, — пропищал рядом жеманный голосок. Мы синхронно повернулись — рядом сладко улыбалась розовая Жаба. Похоже, ей нравится доставать хороших людей!

— Не забудьте, мистер Криви, сегодня после ужина вы отправитесь к нашему завхозу, который определит ваше наказание.

Довольная Амбридж просеменила мимо, и удалилась по коридору, выглядя среди низкорослой детворы речным бакеном, по чьему-то недоразумению выкрашенным в розовый цвет.

— Как долго продлятся отработки, Колин? — оторвалась от разглядывания широкой, но низкой спины Спраут.

— До конца недели, мэм.

— Жаль, огурцы уже отойдут... — она вздохнула, оценивающе глянула на меня. — Ну ничего, мы тебя для другой помощи позовём. Ты подойди к Адаму, он объяснит, что и как надо делать, и через него будем тебя приглашать.

— Хорошо, профессор, обязательно его увижу.

После этого она понеслась к любимым барсукам, а я двинул на Историю, чтобы вздремнуть на неудобном столе, пока неупокоённый призрак будет усыплять рассказами о гоблинских войнах. Кстати, интересная мысль в голову пришла — а что, если попробовать на его лекциях затыкать уши берушами? Ведь главной причиной невозможности чем-то заниматься на лекциях Истории является его усыпляющий голос! А если отключиться от «сонного» фактора, не удастся ли воспользоваться полученным временем для более полезных дел? У меня куча книг, которые надо кровь из носу прочитать — со Спинозы начиная, и рунами заканчивая.

Мне придётся в рунах копаться, потому что замок на них завязан, они вроде гвоздей или цементного раствора, на которых вся конструкция держится, и благодаря которым не разваливается на отдельные куски. Но и в кружок рунологов записываться рано, потому что членство — это не только посещение с ответами на вопросы, но и обязанности, дежурства и прочие дела, на которые просто нет времени. Да и свой интерес к этой области магического знания светить не хочется, потому что чем меньше разные Джексоны с Малфоями обо мне знают, тем легче уворачиваться от их подлянок.

Но до берушей надо ещё дожить, потому что отправить сову нашему Стиви я только сейчас вот сообразил, и пока она туда-сюда слетает, пока Стиви найдёт, что мне нужно, время пройдёт. А пока придётся страдать.

Я уселся на своём привычном месте, глянул, как соседи готовятся ко сну, вытащил книгу из сумки — прочту, сколько удастся! Призрак тем временем выплыл из доски, забубнил прерванную на полуслове лекцию. Уже минут через пять атмосфера аудитории загустела, веки начали опускаться, а кое-кто из слабаков засопел, и даже начал похрапывать.

Держались только те, кто пытался заниматься делом. Кто-то переписывал домашку, скрипя пером, кто-то лихорадочно рылся в книгах, а на задних рядах самые азартные начали резаться в шахматы и модифицированного подрывного дурака, в которого играли исключительно на уроках, и в котором карты не взрывались в руках неудачника, а только расплывались на пальцах мерзкой коричневой жижей.

Я попытался было сосредоточиться на тексте, но долго продержаться не смог. Чуток потрепыхался, отчаянно зевая, поробовал читать, но буквы перестали соединяться в слова, а монотонный призрак всё бубнил, бубнил, бубнил...

Очнулся я от дружеского толчка, когда народ стал приходить в себя после звонка на перемену. Кафедра преподавателя опустела, зал тоже пустел с удивительной скоростью. Возиться тут было не с чем, так что мы быстро выскочили в коридор, и отправились на Арифмантику. Кабинет её располагался на втором этаже главного корпуса, поэтому можно было не торопиться, и мы с приятелем ещё с десяток минут постояли под лучами осеннего солнца во внутреннем дворике. Обложенная камнем со всех сторон, маленькая площадь, где когда-то проводились уроки фехтования, отдавала нагретое за день, и с закрытыми глазами можно было вполне уверенно почувствовать себя где-нибудь на юге Британии, на одном из тех морских курортов, где собиралась до Войны вся высшая тусовка нашего острова.

Арифмантика перекликалась с Нумерологией. Нужны эти науки были в самых разных областях магического искусства, и для облегчения работы в них использовались счёты. Да, артефакты, с изысканной резьбой по корпусу, с рунами во всех нужных местах, но всего лишь счёты! Магические косточки на них хоть летают быстрее звука, но согласитесь, это не логарифмическая линейка, и тем более не инженерный калькулятор.

Именно о нём я пожалел, когда преподавательница разбросала по столам свитки с задачами. Классические, разумеется, почти как в обычной школе: определить, например, на участке старого заброшенного мэнора площадь земли, свободной от родового проклятия, и предложить схему посадок лечебных растений для новых хозяев. Потом, на базе полученного надо создать прогноз на максимально быстрое снятие порчи с земельного участка, а также рассчитать время, идеальное для начала работы при разных видах проклятий — от посмертной жертвы до «горькой слезы» и заговора сухотки ног.

Такая вот местная геометрия вместе с элементами астрологии (в каком доме Юпитера надо ставить опару на жертвенный хлеб для брауни, изменившихся под влиянием порченой земли?), алгебры и ЗОТИ. Преподавательница задавала интересные вопросы, включала наши мозги незаметно для детворы, и явно была на своём месте. К тому же, снобизмом она не страдала, потому что сама была полукровкой, так что проучился этот урок я с огромным удовольствием. Если бы ещё калькулятор сюда!

После уроков я потопал к Филчу, который ждал меня в своей каморке, почему-то без картины с кипящим котелком на стене. Пока старикан откашливался после чая, я даже специально осмотрелся, нет ли где холста, за которым прячется дверь под золотой ключик, но картин в этом воплощении убожества и нищеты не заметил — только парочка мутных от старости портретов, да несколько натюрмортов в дальних углах. Наконец, главный школьный ворчун закончил сморкаться и бухтеть, и мы отправились к месту наказания.

Мы прошли по коридорам, спустились куда-то в подвалы, и остановился Филч только в большом зале, размеры которого увидеть не удавалось из-за слабого фонаря, который тащил наш менеджер по клинингу.

— Здесь будешь работать, — буркнул старик. — Два часа у тебя, и чтобы всё блестело!

— Что именно? — я посмотрел по сторонам, но за пределами светового пятна из темноты выныривали только размытые очертания непонятных сооружений и устройств.

— Там, у стены, масло, — старикан не обратил внимания на мои слова, продолжил, — хорошенько смажешь всё железное, а излишки масла вытрешь ветошью. Там она лежит, рядом с маслом. Давай палочку!

Я отдал ненужное сокровище в старческие руки, постоял, глядя, как он топает прочь уже без фонаря, и когда шаги затихли на тёмных ступеньках, расслабился и закрыл глаза. Здесь, в подвалах, глаза частенько обманывают...

Темнота окутала меня уютным покрывалом, расслабила напряжённые мышцы, растворила беспокойство. Не поднимая век, я взял неожиданно увесистый фонарь, который Филч бросил посреди зала, перетащил его под стену — двигаться было несложно, потому что от стены тянуло холодом, а странные приспособы, которыми следовало заняться, пахли ржавчиной и старым маслом.

А шаги, если громко шагать, вызывали эхо разной интенсивности, по которому можно было определить, до какой стены далеко идти, а до какой буквально рукой подать. К этому добавлялся заметный сквознячок с лестницы, так что даже погасни сейчас фонарь, я не стал бы стучаться башкой о все препятствия на пути к выходу.

Когда фонарь приткнулся у стены, я повернулся к нему спиной, и открыл глаза — не сильно, узенькой щёлочкой, чтобы не резануло светом. Ну что ж, скромненько и миленько тут у нас. Возле противоположной стены растопырилась рычагами непонятная машина, похожая на вставшего на хвост омара, неподалёку свисали толстые цепи, в вёдрах торчали металлические прутья, чернел большой мангал на кривых ногах. Если бы не отсутствие наковальни, я бы мог подумать, что это инструменты кузнеца, которые он оставил до лучших дней в укромном месте, но зачем ему цепи?

Я подошёл поближе к этому странному набору, прислушался к ощущениям — мелькнула, было, мыслишка, что это остатки инструментов наказания школьников прошлых поколений, но от железа не тянуло кровью, не тянуло застарелой болью и страданием. Нет, это что-то другое. Даже металлический короб с углями, вполне подходящий на роль жаровни для разогрева прутьев, клещей и прочей средневековой гадости, никак не отдавал страхом и кровью. Простое железо, простой уголь, простая кочерга...

В конце концов мне надоело разгадывать загадки, плюнул я на них, и занялся делом. Связь с замком здесь, глубоко под землёй, ощущалась, как урчание огромного двигателя где-то рядом, за тонкой стенкой корабельной переборки. Видимо, замковый алтарь где-то неподалёку находится. Возникла даже мысль пойти поискать, но я её тут же отбросил, потому что знал, что находки такие часто приносят больше проблем, чем удовольствия.

Поэтому я потянулся к дружественной мощи, пропустил сквозь себя, отдал пространству вокруг. Дунул освежающий ветер, зазвенели старые цепи, заскрипело железо в непонятных машинах, и толстый слой ржавчины, старого закаменевшего масла, многолетней грязи осыпался на пол. Вспыхнули факелы на стенах, подпитанные щедрой рукой, осветили здоровенный зал с низким сводчатым потолком, выгнали тьму из пристенных ниш, где, судя по постаментам, должны были стоять какие-то статуи.

Я потянулся дальше, добавил молодой радости в поток, сдул пыль там, где она собиралась десятками или сотнями лет. Облако поднялось в воздух, сразу же запершило в горле — про то, чтобы организовать заранее «пузырь» в голову не пришло, — и я стал выталкивать собравшуюся хрень к потолку, чтобы оттуда убрать её в вентиляцию. Меня прервал чужой кашель.

Свернувшись в кулак, заряд пыли метнулся на звук, послышался глухой удар, и прямо на пороге в зал открылись ноги в клетчатых брюках — остальное тело прятала задравшаяся мантия-невидимка. Я усилил поток, толкнул ещё раз — вместе со сдавленными проклятиями человек покатился по полу, запутавшись в мантии, которая намоталась ему на голову. Парень был из Слизерина, а мы знаем, что «слизни» не ходят в одиночку.

Раз под мантией он оказался один, значит, другой должен прятаться где-то неподалёку, например, на лестнице. Остатки пыли я собрал в упругий мяч, зафутболил его в неудачливого шпиона, покатил того к ступенькам. Почти сразу из невидимости проявился его друг-ниндзя, который скрывался под заклятьем отвода глаз. Но если глаза отводятся, пыль, вода и прочие натуральные материалы, те же мухи, к примеру, помогают увидеть границы тела. Хотя само тело разум по-прежнему отказывается видеть. Получается точь-в-точь как в «Человеке-невидимке», когда того дождь раскрыл — внутри пусто, а снаружи чётко виден силуэт.

Однако здесь само заклятие слетело после того, как бедолага в мантии сбил с ног более умного или хитрого товарища. Пыль у меня заканчивалась, и на её остатках я придал ускорение молодым идиотам, после которого они унеслись наверх, поближе к змеиной норе, где Носатый Мышь залижет им раны. Ну, или ранозаживляющим поделится — не знаю, какие там у слизней отношения внутри факультета царят.

После того, как звуки убегающих пацанов затихли в темноте, я удовлетворённо улыбнулся и осмотрел хозяйским глазом проделанную работу. Всё вокруг буквально блестело, потому что вместе с пылью я содрал и ржавчину, которая покрывала старые железяки — надо в следующий раз быть поточнее с желаниями, да поработать над определением, чтобы чётко ограничивать границы колдовства.

Усталости я не чувствовал, — той, что возникает обычно при магическом переутомлении, — и хотя это можно было бы объяснить тем, что я использую не свою энергию, а магию замка, определённые вопросы по этой теме возникали. Потому что сейчас я на коне, и одним движением пальца выталкиваю двух юных волшебников на пинках, но что будет вдали от такого мощного источника? Вот уеду я на каникулы домой, например... Или с Шенками работать отправлюсь куда-нибудь к чёрту на кулички — смогу ли я там сделать хотя бы часть из сегодняшних чудес? А ведь слухи у нас тут разносятся с чудовищной скоростью, потому что иных развлечений, кроме сплетен, практически и нет.

И уже целый ряд магических семей заметил ещё один фактор на шахматной доске волшебной Британии. Может, это пешка, а может и конь, но в любом случае до ферзя мне вырасти не дадут. Хоть пожиратели, хоть жрицы, хоть Джонсоны какие — всем им маггловский мальчишка с неожиданными умениями и возможностями словно кость в горле. Что же мне делать?..

— Это... это что?! — хриплый голос вырвал меня из размышлений.

Обалдевший Филч стоял у входа в зал, и разглядывал его так, словно в первый раз увидел. В принципе, его можно было понять, потому что моё волшебство омолодило всё вокруг, поэтому железки, цепи, факелы и решётки выглядели так, словно их только вчера закончили тут монтировать.

— Это... как?? — Филч прошаркал к странному механизму с кучей рычагов, осторожно надавил на один из них, машина пришла в движение, зажужжала, что-то внутри закрутилось, рычаги пришли в движение, подчиняясь неизвестной программе, и прямо из недр устройства выползла толстая металлическая пластина с выемками под какие-то сосуды.

— Работает... — прошептал неверяще старик. — Работает!..

Он бросился ко мне, схватил за плечи:

— Как ты это сделал? Кто подсказал?

— Магия, сэр, — улыбнулся я. — Кстати, а что оно такое?

Я показал рукой на странную конструкцию, что так забавно двигала рычагами. Старик оставил меня, буркнул:

— Это? Эта дрянь уже тридцать лет, как не работает.

Он снова подошёл к механизму, потянул рычаг, машина повторила последовательность движений, которая закончилась высовыванием пластины-подноса.

— Какие джемы она делала! А чатни из терновника! Я ещё успел их попробовать!..

— Так это консервная машина, сэр?

— Одна из первых! От цвергов достали, глянь, вон там клеймо стоит!

Он бухнул на колени, указал старческим пальцем на рисунок из двух скрещённых молотов, окружённых дубовым венком. Я не понял, чей это знак, но сделал восторженное лицо, восхищённо вздохнул:

— Здорово! Живая история!

— Вот-вот! А вы тут бегает, сорите... — старикан с трудом встал с колен, погладил машину нежно, словно девушку. Кошка, тут же появившаяся рядом, недовольно мяукнула, явно ревнуя Филча к этой странной груде железа. Завхоз взял её на руки, прижал к груди. Кошка довольно замурчала, он улыбнулся. Странно было видеть такое выражение на лице, давно забывшем улыбку. Потом он вспомнил про меня:

— Криви!

— Да, сэр?

— А этот свет — он долго продержится? Потому что фонарём одним...

— Конечно, здесь тогда будет слишком темно. — Я расслабился, прикрыл глаза, потянулся к стенам зала, потёрся о мягкое тепло замковой магии. — На неделю хватит, пожалуй.

— И потом всё погаснет? А машина как?

— Нет, со всеми железными предметами будет нормально, сэр, я их только почистил. В самой структуре материала изменений нет. А что касается света, придётся сюда раз в неделю приходить, и подпитывать фонари, пока не восстановится поток.

— Подпитывать... — старик неприятно усмехнулся, ещё раз глянул по сторонам. Кошка на его руках мяукнула, тут же получила новую порцию поглаживаний. Филч уставился на меня, и от этого взгляда, будь я подростком, у меня бы мурашки побежали по спине.

— Криви, ты дорогу сюда запомнил? Не заблудишься, если что?

— Да вроде бы нет.

— Значит, будешь у меня отрабатывать раз в неделю. Четверг тебе подойдёт?

— Э-э, да, сэр. А что скажет мисс Амбридж?

— Только порадуется, что можно прищучить ещё одного любимчика директора.

— Любимчика?? Это я — любимчик??!

Старик пожал плечами:

— Она в этом уверена. В общем так, Криви, — приходишь сюда в четверг после ужина, делаешь, что надо, и через час тихо убираешься прочь. Раньше не стоит, а то разговоры пойдут. Понятно всё?

— Да, сэр.

— Тогда почему ты ещё здесь?

— Доброй ночи, сэр!

— Он ещё издевается...

Оставив завхоза оргазмировать на блестящие железки, я ринулся вверх, к свету, окнам и свежему воздуху из разбитых стёкол. Свобода!

Но идти сразу в гостиную мне не хотелось. Как-то перспектива сидеть в нашем вечном гаме совсем не радовала, особенно после тишины подземелий. Поэтому я тормознул уже в привычном коридоре на пол-пути к нашей штаб-квартире, и уселся перед окном, которое выходило на Запретный лес. Густая зелёная стена поднималась сразу же за хижиной лесника, и непроницаемым зелёным ковром уходила к далёким горам, которые слабо виднелись в вечерней дымке.

Из-за домика показался Хагрид. Он подошёл к первым деревьям, и двинулся по краю лесных зарослей, время от времени останавливаясь. Сначала я не понял, что он делает, потом, когда темнота сгустилась, кое-где над землёй начали пробиваться слабые огоньки. Он там что — фонари ставит?

Чем сильнее сгущалась темнота, тем понятнее становилось, что это действительно светят какие-то фонарики. Время от времени огоньки мигали, словно их перекрывали чьи-то фигуры, потом мне надоело ломать голову над очередной загадкой, и я отправился в дормиторий.

Моё возвращение прошло незамеченным. Несколько ребят кивнули приветственно, Джинни прервала горячий спич с девчонками и помахала мне рукой, и всё. Остальные были слишком заняты своими делами, чтобы обратить внимание на белобрысого фотографа. Поэтому я пристроился за спинами игроков в подрывного дурака, и притворился, что увлечён игрой.

Надолго меня не хватило. Нет, ребята, это не преферанс! Когда зевота стала такой сильной, что скрывать её оказалось невозможно, я трусливо сбежал. И вот тогда, когда оказался в спальне, глядя на чемодан с вещами, задумался о своём хобби. Колин не делал секрета из увлечения, скорее наоборот, он всем подряд был готов рассказывать и показывать фотоаппарат, негативы, фотографии и прочие интересности. К счастью, все желающие успели наесться информацией по самое немогу, так что предложений «Покажи! Дай попробовать!»можно было не опасаться. Но понятие личного пространства на Гриффиндоре трактовали достаточно специфически, поэтому нельзя было исключить, например, что кто-то просто из интереса влезет в мой шкаф, чтобы посмотреть на новые фотки — были у Колина такие случаи. А у меня здесь Бэкки, и я не хочу, чтобы её имя полоскали местные кумушки...

Поэтому я пришёл к выводу, что надо по примеру близнецов Уизли организовывать свою личную лабораторию. Только вот перед переездом следует один вопрос выяснить, который очень много решит для меня.

Гермиона, которая теперь оказалась очень нужна, сидела на своём любимом диване, и рядом с ней никого не было. Это я удачно зашёл!

— Скажи-ка мне, госпожа префект, а ты давно научилась отводить глаза? — бросил я, усаживаясь рядом с красавицей. Та вынырнула из зубодробительного трактата по рунной геометрии, подняла на меня отсутствующий взгляд. Потом она поняла, кто уселся рядом, яростно зашипела:

— Колин, ты куда убегаешь?! Где ты всё время прячешься?!

— На отработках был, — небрежно отмахнулся я.

— Я тебя не видела ни в зале наград, ни в коридоре у входа!

— Филч меня в подземельях бросил. Разве ты не чувствуешь могильный холод, который пронизывает эти слабые кости?

Я прижался плечом к девушке, та автоматически оттолкнула моё тело:

— Колин, ты идиот!

— Я так замёрз, Гермиона. О, согрей моё замёрзшее сердце!

— Сейчас в камин засуну, согреешься!

— Злая ты, — отодвинулся я от девушки. — Уйду я от тебя...

— Я тебе уйду! А ну стой! — она схватила меня за плечо. — Ты куда намылился?!

— Никуда, Гермиона. Я всегда рядом, когда ни прикажешь. Однако я задал тебе вопрос, помнишь?

Порозовевшая от возбуждения девушка перевела дух, постаралась успокоиться, украдкой бросила взгляд по сторонам — не заметил ли кто из соседей, как мы тут дурачимся?

— Не беспокойся, Гермиона, я тоже не хочу, чтобы нас дразнили «тили-тили-тесто, жених и невеста».

Гермиона вспыхнула, как лампочка, задохнулась от возмущения, и я бы засмеялся, если бы не её твёрдые кулачки, которыми наша умница не стеснялась пользоваться.

— Ты всё ещё не ответила на мой вопрос, госпожа префект.

Гермиона больно ткнула меня в рёбра, буркнула, успокаиваясь:

— Давно, ещё в прошлом году...

— Близнецы заставили научиться?

Она удивлённо подняла голову:

— Что ты имеешь в виду?

— Ну я же помню, как ты боролась с их привычкой тестировать всякую дрянь на наивных первокурсниках. И помню, что несколько месяцев они никому ничего не подсовывали, а только и делали, что бродили по этажам. Вот я на досуге подумал, и решил, что ты пыталась их образумить. По-своему.

Гермиона нахмурилась?

— Кому ты об этом рассказал? У меня могут быть проблемы.

— Только тебе. И никому больше не собираюсь — мне не нравится чувство юмора Уизли.

Гермиона незаметно выдохнула, и я понял, что она здорово нервничала.

— Они не слушают меня, и им на всех наплевать...

— Это я давно понял.

— Вот я и подумала, что если ограничить им доступ к лаборатории, то они хотя бы задумаются.

— Боюсь, им нечем это сделать.

Девушка прыснула, снова толкнула меня кулачком, но уже не больно.

— Правильно ли я понял, что на этом коридоре висит твоё заклятие?

— Угу. Поэтому я так удивилась, когда увидела тебя рядом — никто его пока ещё не взломал.

— Мне повезло увидеть, как ты бежишь по лестнице.

— Вот оно что. А я уже начала придумывать...

— Да, вот так и приходит разочарование...

— А разве было чем восхищаться раньше? — усмехнулась Гермиона.

Ах ты, язва!

— Конечно! Где ты ещё встречала такого фотографа?

Девушка блеснула смеющимися глазами, нахмурилась:

— Дай-ка подумаю... В Нэшинэл Джиогрэфик? Энимэл Планет? В журналах по любительской фотографии?

— Язва ты... — буркнул я обиженно. — Художника каждый обидеть норовит.

— И ты хочешь, чтобы я искупила эту обиду?

— Конечно! Я ради этого и посмел нарушить твоё уединение, о, госпожа префект!

— Сейчас стукну!

— Ладно, сдаюсь. Ты позволишь мне в том коридоре свою фото-лабораторию организовать?

— А что с ней не так? Ты ведь в спальне раньше её держал?

— Там очень много Бэкки, Гермиона. И я не хочу, чтобы о ней говорили.

— Да, конечно, я понимаю... Колин, я не против, разумеется, располагайся где тебе удобно. Только, почему ты меня об этом попросил?

— Потому что мне показалось, что тебе иногда отчаянно хочется побыть одной. Вот и не хотел вламываться беспардонно, когда...

— Спасибо...

— Это тебе спасибо, Гермиона.

И я отправился на боковую. А грело меня в холодной постели воспоминание о тёплом девичьем плече.

С утра пораньше я оттарабанил шкаф со всем содержимым в наш коридор, выбрал класс, достаточно светлый, чтобы недостатки фотографии можно было сразу рассмотреть, но и не слишком большой, дабы чувствовать себя в уютном кабинете, а не на вокзальном перроне.

Шкаф увеличил, порылся в кляссерах с негативами, проверил химию для печати, вздохнул, предвкушая, как буду в это всё нырять после уроков, и отправился завтракать.

Уже после того, как еда пристроилась в желудке, на выходе из зала меня поймала Амбридж.

— Мистер Криви, — пропела она голоском, от которого у меня скоро начнётся изжога, — я разговаривала с мистером Филчем. Он очень доволен вашей работой.

Я придал лицу страдальческое выражение:

— Мне приятно слышать это, мэм.

Жаба расплылась в сладкой улыбке:

— Тогда, полагаю, вам будет так же приятно узнать, что отработки продлеваются на месяц вперёд, каждый четверг.

— Что??! — вопль был почти искренний, и поддержал его Рон Уизли, который проходил мимо, и услышал последние слова.

— Без ваших рук мистер Филч просто никуда... — позлорадствовала Жаба. — Не забудьте о нём в следующий четверг!

— Хорошо, как скажете, мэм.

— Идём, Колин! — рыжий схватил меня за руку, потянул за собой так резво, что пришлось почти бежать за ним.

Когда мы выскочили во внутренний дворик, я увидел, куда он меня тащит — на лавке под деревом сидел хмурый Поттер. Мы остановились возле Избранного, тот удивлённо посмотрел на нас.

— Гарри, представляешь, эта сука Колина тоже засунула на отработки!

Несколько минут Рон весьма экспрессивно делился с нами своим мнением о мировой несправедливости, о сомнительной красоте Амбридж и полном отсутствии у неё педагогических талантов. В России принято считать, что в английском языке очень мало матерных слов, и что фантазия англосаксов в этом смысле бедна и убога. Я бы не согласился с такой точкой зрения, потому что Рон минут десять изливал рыжую душу, и всё это время не повторялся, изыскивая всё новые слова для выражения разрывающих парня чувств.

Даже Гарри перестал кукситься от такого эмоционального монолога. Он расправил плечи, порозовел лицом, перестал баюкать неумело забинтованную ладонь.

— Здорово ты её приложил! — выпалил он в восхищении, когда наш доморощенный Цицерон выдохся.

— Точно! — согласился я. — Почти как боцман военно-морского флота! Всё время ждал, когда услышу что-то вроде «якорь мне в клюз»!

— Куда? — нахмурился Ронни, явно не знакомый с морской терминологией.

— В клюз, — это место, где вставляется якорь но корабле, когда его не спускают на дно. Дырка такая в борту.

— А, — покивал головой наш оратор, — тогда понятно. Здоровый он должен быть, этот клюз — якоря вон какие бывают огромные.

— Полагаю, что не больше, чем у Амбридж. В её клюз много чего влезть может.

Несколько мгновений ребята недоуменно таращились на меня, потом в их глазах появилось понимание, лица набрали пунцового оттенка, и они взорвались хохотом.

Когда через несколько минут к нам подошла Гермиона с Джинни, парни только-только начали приходить в себя. Красный, как помидор, Гарри, задыхающийся Рон пробовали отдышаться после лошадиного гогота, от которого даже вороны перестали гадить на каменных чудовищ, украшавших дождевые трубы над нашими головами.

— Вы чего? — подозрительно нахмурилась моя красавица. — Что вы тут делали? Мы вас из коридора услышали!

— Это всё Колин! — тут же сдал меня Рон. — Это он нам рассказал!

— Что именно?

Парни обменялись растерянными взглядами, и стало ясно, что бедолаг надо спасать.

— Я рассказал, что намерен бросить фотографию, и податься в лифтёры. Лифчики девчонкам застёгивать в спортивной раздевалке.

Парни опять заржали, уже из последних сил, но девочки совершенно не поняли моего юмора, и синхронно нахмурились. Выглядело это опасно, так что пришлось поторопиться с объяснениями:

— Шучу, девочки, шучу! Это такой вид мужского юмора!

— Не смешной!

Я пожал плечами:

— Потому что мужской. «Ведь Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись».

— И к чему здесь Киплинг?

— К тому, что у нас разные взгляды на одни и те же вещи. Нас привлекает женская грудь, потому что не представляем, как от неё болит спина.

— Пошляк!

— Нет, Гермиона, физиолог. В душе. Эй, это не честно! — красавица пустила в ход кулачки, и мне пришлось отчаянно защищаться. — Ладно, ладно, расскажу, чего мы ржали!

— Мы ждём.

— Я ребятам рассказал пару анекдотов из военно-морского флота. Ну, знаешь, всякие там стаксели, подволоки, бом-брамсели, клюзы...

Парни опять прыснули, девчонки обменялись нечитаемыми взглядами.

— Что-то мне подсказывает, что эти анекдоты нам не понравятся...

— И ты совершенно права, о, госпожа Британника!

— Мальчишки! — Гермиона ткнула меня кулачком, но уже чисто для порядка, без злости. — Вам уроки повторить надо, а не гоготать на весь Хогвартс.

— Зато мы ворон распугали!

— А теперь вам пора на уроки!

Нас с Джинни судьба повлекла на Чары, к хитроумному полугоблину. После вчерашнего провала, в его класс я входил, как на минное поле — если Амбридж сумела организовать блокировку замковой магии, то почему бы Флитвику что-нибудь подобное не организовать? Чай, не вчера на должность пришёл, было время всё под себя обустроить.

Однако в классе ничего подозрительного найти не удалось, всё было совершенно обычным, и как я ни принюхивался, как ни присматривался, так ничего найти не сумел. Зато уже в конце урока, когда мы собирали сумки перед звонком на перемену, из болтовни соседок по парте узнал, что встречи кружка по Чарам проходят в личных апартаментах Флитвика, а не школьных классах — дескать, там колдуется легче, потому что мэтр специальные условия создал. Так что в этот кружок я ни ногой!

Зато на перерыве удалось, наконец, добраться до совятни, чтобы отправить письмо Стиви. Он хоть и сквиб, совы получает иногда, потому что пару раз успел об этом обмолвиться, да и на нашей ферме они раньше довольно активно появлялись, когда мы с братом переписывались с родителями. Сердце сжала холодная ладонь, когда я подбросил в воздух сипуху с пергаментом — первый раз я не получу ответа, написанного округлым маминым почерком. В глазах защипало, я шмыгнул, протёр слёзы.

— Что-то случилось, Криви? — окликнул меня незнакомый «барсук», который зашёл в совятню со здоровенным тубусом под мышкой. — Ты плачешь?

— Ага, — кивнул я. — От запаха дерьма глаза режет.

— Это ты за лето отвык, — засмеялся он.- Ничего, привыкнешь скоро.

— Точно, выбора всё-равно нет...

Почти всю перемену я экспериментировал с увеличением видимого изображения. В смысле, разбирался с дифракцией, интерференцией и прочей оптикой. В одном из окон, возле которого я остановился дожевать бутерброд с ветчиной, открывался прекрасный вид на озеро. И пока я лениво разглядывал, как поблёскивают волны под осенним солнцем, заметил, что на противоположном берегу озера, том, который в Запретном лесу, и куда нам ходу нет, греются на тёплых камнях русалки. Сами по себе они, конечно, мерзкие создания, и привлекательности в них очень мало, но гормональный шторм подтолкнул подростковые мысли к тому, что сиськи у русалок всё-таки есть, и было бы интересно на них посмотреть.

Поэтому мысли съехали на подзорные трубы, бинокли и прочие увеличительные радости, с помощью которых можно было бы удовлетворить порочное желание. Но где взять материал? Потом палец царапнул оконную раму, и стало ясно, что замок сам подсказывает, куды бечь и за что хвататься.

Подходящий кусок стекла нашёлся очень скоро — мне его эльф приволок, стоило только вслух попросить желаемое, — и некоторое время этот обломок изменялся в моих руках. Сначала он стал прозрачным до невидимости, потом закруглился в форму линзы, а потом я понял, что лорнет мне совсем ни к чему, потому что я не Печорин, чтобы сквозь него местных княжон Мэри разглядывать.

То есть, надо подходить к вопросу иначе, с какой-то другой стороны. К сожалению, следующим на очереди в программе стояло Зельеварение, сдвоенная пара со слизеринцами, так что пришлось на время выкинуть из головы посторонние мысли, — хотя бы потому, что со «слизнями» надо быть всё время настороже, дабы не пропустить тот момент, когда они задумают сотворить очередную пакость.

Снейп шнырял между рядами, заглядывал из-за плеча в самый неожиданный момент, издевался над нашей тупостью и кривыми руками, и, в общем, был самим собой. Отвлечь меня от горшка с варевом он не смог, и «тройничное зелье» получилось у нас с Дэном, как в книжке: пахло мятой с лимоном, а пузыри, которые всплывали на поверхность, имели отчётливый фиолетовый цвет. Само зелье шло компонентом в другие, более серьёзные лекарства, поэтому ни пить его, ни намазываться в сдачу работы не входило. Снейп скорчил недовольную физиономию, когда пришла пора сдавать готовый продукт, и выставил нам с Дэном «очень хорошо», то есть, по его категории «Зашибись, как здорово! Как у вас такое получилось, бездари?!».

— Ты стал лучше варить зелья, — похлопал меня по плечу товарищ, когда мы вырвались из тёмных подземелий. — В прошлом году, помню, ты почти не мог сконцентрироваться, всё время на Снейпа глядел, а сейчас на Его Ужасность вообще внимания не обратил. Он и так возле тебя крутился, и так, только что под руку не подталкивал, а тебе хоть бы хны.

— Смена приоритетов, — ответил я. — Тогда у меня в голове только фотик был, да кадры поинтереснее, а теперь я понял, что кроме фотографии надо ещё чем-то владеть.

— Колин сильно изменился за лето, — добавила Джинни, которая оказалась рядом. — У меня вот зелье только на «хорошо» получилось.

— Это лишь вопрос концентрации, — улыбнулся ей в ответ. — Когда сосредотачиваешься на том, что делаешь, всё остальное вокруг просто исчезает. Когда печатаешь снимки, или проявляешь плёнку, это здорово помогает не запороть работу.

— Долбаный Пивз! — отвлёк нас чей-то вопль. Мы обернулись, увидели парочку малышей из Когтеврана, с головы до ног покрытых зелёными пятнами. — Чтоб я ещё раз в тот коридор пошёл!

Злющие школяры пронеслись мимо. Мелькнула было мысль помочь им почиститься, а потом вспомнилось, что такая помощь без особой нужды, без личной просьбы не приветствуется, потому что не даёт магам расти над собой. Почему Гермиону недолюбливали в каноне? Потому что она со своей помощью лезла когда надо и не надо. А человек сам должен работать с проблемами, а не ждать, что их за него кто-то другой решит.

Может, поэтому Поттер и был таким ленивым, что девчонка за него всё делала, и ему оставалось только «Ступефаями» бросаться? Почистить одежду, обувь подновить, волосы в порядок привести? А зачем, кому это нужно? Это я, взрослый мужик, замечаю косые взгляды на Героя, а в его четырнадцать лет сам был таким же обалдуем, которого заботливые родители чуть не силой приводили в человеческий вид.

Но Пивза я, кстати, не видел с первого дня в школе, это правда. Интересно, появится он или удастся прожить без этой призрачной язвы до экзаменов?

От друзей оторваться мне удалось быстро, и я снова потопал к знакомому окну. Как сделать так, чтобы видеть далёкое близким, и при этом не городить подзорные трубы, телескопы и всякие азимутальные подвески? Надо изменить движение фотонов, собрать их в пучок, как они собираются в стеклянной линзе, только при этом вместо оптического стекла применить магическое поле. Вот только надо думать одновременно и как маг, и как физик...

И у меня получилось! Сначала кусок стекла поплыл, задрожал, потом на его месте возникла воздушная линза, которую можно было увидеть и даже потрогать — словно в густое желе пальцы суёшь. Она поддавалась моим рукам, её можно было уменьшить, чтобы сделать толще и приблизить картинку, или наоборот, растянуть, чтобы увеличить поле видения, отдалив изображение. Я немного поиграл с настройками, но расстояние до русалок было слишком большим, а опыта у меня слишком мало, поэтому я немного повозился, а потом махнул рукой на условия, и двинул к озеру.

Вопреки ожиданиям, народу на берегу было совсем немного. То ли потому, что вода остаётся холодной даже летом, то ли из-за того, что у магов не приняты купания, как вид совместного развлечения. Школьники гуляют у озера редко, и в большинстве своём это наши люди, магглокровки. Так что фраза: «Классно мы на пляже оттянулись в воскресенье!» у большинства местных вызывает только удивлённый взгляд, но никак не зависть.

Поэтому я мог спокойно экспериментировать, зная, что никто меня не потревожит. Детвора из традиционных семей чинно гуляет у замка, под сенью стен (прежде всего потому что там теплее и не так сильно веет холодный ветер), полукровки больше тусуются на внутренних двориках, так как это вообще самое тёплое место и сквозняков там почти нет, а нас, детей из обычного мира, слишком мало, чтобы организовывать собственный движ.

Из сухих древесных стволов, выброшенных волнами на берег, я соорудил треногу, виртуальную линзу присобачил сверху, больше для того, чтобы глазу было за что зацепиться, а не по необходимости, и теперь мог спокойно разглядывать хвостатых монстриков, которые нежились на галечной отмели по другой стороне озера. Вот, кстати, ещё одна несправедливость жизни — почему именно на той, закрытой для нас стороне, расположены самые удобные места для загара и купания, а с нашей берег почти везде уходит в глубину, так что воде даже прогреться негде, чтобы утомлённым школярам поплескаться?

С другой стороны, при царящих здесь нравах, может, это и хорошо, потому что иначе пришлось бы нам облачаться в купальные костюмы начала века, те самые в полоску, из которых позже выросли костюмы для вольной и классической борьбы. Не знаю, как кому, а меня такая одежда не привлекает, я предпочитаю купаться в плавках, чтобы воду всем телом ощущать. Меня даже новомодные шорты бесят, в которые сегодня мужской пол загоняют пуритане, а вы про цельные наборы!

Русалки при ближайшем рассмотрении оказались ещё мерзопакостнее, чем казались издалека. Выпученные глаза (ведь под водой другими и не увидишь ничего!), широкий, от уха до уха рот с мелкими острыми зубами, чешуя и плавники на локтях — в общем, чтобы в этих созданиях увидеть красоту, надо жить среди настоящих чудовищ. Ну, или быть совсем уж неприхотливым, потому что сиськи у них, оказывается, вполне себе ничего, и, наверное, если на голову такой вот подруге натянуть бумажный пакет да найти, куда оно у них там делается, не порезавшись при этом о чешую, то наверное... Хм...

— О, Колин, а что ты там разглядываешь? — знакомый голос за спиной раздался, когда я уже собирался прикрывать лавочку, то бишь развеять магическую линзу. От воды ощутимо тянуло холодком, а к вечеру летнее тепло исчезло, так что любоваться подводными соседями быстро надоело. И тут эти двое...

— Сиськи, — брякнул я, не слишком обрадованный встречей.

— Где?! — загорелся Рон. — Чьи?!

— Русалок. Вон там, на пляже, загорают.

— Так до них далеко, не увидеть ничего...

— А ты вот сюда посмотри, вот в это окошечко.

Я поместил рыжего в правильное место, помог навести картинку на резкость, отошёл полюбоваться на творение рук своих. Выглядело со стороны это забавно — дылда изгибается перед треногой, скрученной из кривых веток, и таращится с глупым выражением лица в пустоту. Смешно, да, учитывая тот факт, что магический экран виден только с одной стороны и только с одного места, там, где фокусируется свет. Интересно, а если свет неожиданно усилить, успеет Рон отскочить до того, как ему сожжёт лицо?..

— Что он там высматривает? — не выдержал Поттер.

— Голых баб.

— Да ладно! Откуда им здесь взяться?

— Пойди, сам глянь.

Гарри подошёл к другу, они чуток потолкались, заглядывая по очереди, пока Рон объяснял особенности неожиданного зрелища, а потом Поттер махнул рукой, и вернулся ко мне.

— Ерунда, — бросил он. — Ночью, когда тётя спит, дядя включает специальный канал. Вот там есть, на что посмотреть, а это всё фигня для голодных.

— Ну, мы же с тобой из обычного мира. У нас и девчонки не стесняются коленки показать, и «Плейбои» всякие есть, а у местных что? Только викторианские дрочилки, на которые без слёз не взглянешь. Кстати, ты местную порнуху видел?

Я рассказал ему про мой опыт покупки газетки «для взрослых», мы вместе посмеялись над отсталостью магов. Потом странные звуки привлекли наше внимание — оказывается, Рон блевал прямо в озеро.

— Что случилось, Рон?! — подскочил с тёплого камня Гарри. — Ты что?!

Повернув к нам бледную физиономию, рыжий выдавил:

— Русалки...

— А что с ними не так? — теперь удивился я.

— Они гриндилоу жрать начали, — выдавил бедолага. — Прямо у меня перед глазами. Живого! Зубами! Кровь, кишки... Буэ-э!!

Когда содержимое желудка вернулось в лоно природы, Рону явно стало легче. Он даже нашёл в себе силы пнуть треногу, которая улетела далеко в воду. Ни спросить у хозяина разрешения, ни подумать хоть капельку — нет, сразу действие, сразу чувства! Вот в этом весь наш Уизли. Если б он ещё знал, что деревяшки никак с линзой не связаны...

Поттер обнял друга за плечи, повёл его к замку. Ветер донёс до меня жалобу Ронни, что ему надо чего-нибудь съесть, потому что живот прямо к спине прилип, и хочется жрать. Ну да это нормально, от рыжего почти всё время слышны жалобы на голод. Глисты у него там в кишках, что ли?

Ну а я развеял магическую линзу, помахал лупоглазым красоткам на прощание, увидел, как они машут в ответ (и не говорите мне, что пожирание бедного гриндилоу они устроили не специально, ни в жизнь не поверю!), посмеялся над всем, что здесь произошло, да потопал вдоль берега к Хагридовой хатке.

Мне вспомнились вчерашние огоньки на опушке, вот и захотелось проверить несколько идей. От леса тянуло прохладой, сырыми листьями, чувствовалось присутствие абсолютно чужой и непонятной силы. Совсем не то ощущение, которое охватывало меня, когда я бродил по полям вокруг родной фермы. Там был простор, чистота, радость и полёт. А здесь такое впечатление, что стоишь перед входом в берлогу медведя, и не знаешь, вылезет ли он, чтобы с тобой поиграть, или чтобы тебя в клочья разорвать. Одновременно и страшно, и дух захватывает от восторга.

Я тормознул там, где сплошная стена деревьев и непролазного подлеска прерывалась большой поляной, которая длинной прогалиной уходила глубоко в лес, принюхался: воздух отчётливо пах мятой и малиной. И ещё чем-то сладковатым — донник? Чабрец?

Откуда здесь этот запах, если сейчас время совсем других растений? Потом я начал внимательнее смотреть под ноги, и почти сразу же увидел угловатую ямку, выдавленную в сырой земле квадратным предметом. Например, фонарём — Филч как такой в подземельях таскал, с квадратным основанием.

Я опустился на колени, присмотрелся к следам: понятно, что никакой я не Зоркий Глаз, друг индейцев, но интересно же. Рядом с вмятиной, на земле виднелась парочка жирных пятен, словно масло пролили, и это от них тянуло приятным запахом. Интересно, что это и зачем? Я отправился дальше вдоль края леса, то и дело натыкаясь на следы от фонарей, которые сопровождал один и тот же запах. А ещё интересным нюансом оказалось, что следов Хагрида рядом не нашлось, будто бы он порхал в воздухе, а не передвигался на своих двоих. А я ведь видел, что ходит он, как увалень, и следы должны были остаться. Что за хрень здесь творится? Или это вообще был не Хагрид?

Потом я услышал лай, огляделся, и обнаружил, что в своих поисках даже не заметил, как подобрался к избушке лесника. Самого полувеликана в пределах видимости не оказалось, зато пёс выглядывал в окно, и радостно облаивал мою физиономию. Память подсказала, что Колин эту собаку и фотографировал, и тискал, так что нас смело можно было бы назвать друзьями. Если бы ещё не его слюни...

Потом я вспомнил, что по канону Хагрид ещё не должен вернуться, он всё ещё в пути, возвращается после неудачного посещения родственников по мамочке, и значит, по опушке бродил кто-то другой. Видимо, поэтому Клыка не выпускают, а то дёрнет на поиски хозяина, ищи его потом по окрестностям.

Встречаться с временным смотрителем Хагридового хозяйства мне не хотелось — может, его личность должна быть тайной для всех? При сегодняшней ситуации в школе, при Амбридж и её вынюхивании компромата ничего удивительного в этом нет. Поэтому я развернулся к лающей собаке спиной, и побрёл назад по своим же следам. Извини, Клык, в другой раз пообщаемся...

— Что здесь делает детёныш человека? — прямо мне навстречу из кустов ежевики выскользнул кентавр. Совершенно бесшумно, так, что ни одна веточка не шелохнулась.

— И тебе привет, воин. Давно наблюдаешь за мной?

Кентавр грозно нахмурился, но линия губ осталась неподвижной, а значит, он улыбнулся, и я улыбнулся в ответ, чуть склонив голову. У этих нелюдей царят совсем другие социальные законы, они живут в первобытно-общинном строе, и при контактах с другими разумными уделяют огромное внимание тем мелочам, которые ускользают от нашего современного внимания.

Вот и я, к примеру, сначала польстил ему, сказав, что его не заметил, а потом показал уважение, когда не стал нарочито кланяться, то есть издеваться по ихнему, а только чуть склонил голову. Умному, то бишь наблюдательному, этого хватит, а с дураками и разговаривать нечего.

— Меня привлёк запах. Вчера вечером заметил огоньки, а сегодня увидел следы, а вокруг них странный запах.

— Приманка, — бросил кентавр. — Свет и запах малины их привлекают. Время собираться в рой...

Я шлёпнул себя по лбу:

— Лесные пикси! Точно, как я мог об этом забыть?!

Кентавр пожал плечами:

— Ты вспомнил.

Его физиономия оставалась неподвижной, однако я знал, что он от души развлекается нашим разговором. Жизнь этих лесных бродяг довольно однообразна, как и у всех кочевников, поэтому неожиданные события, вроде нашей случайной встречи, запоминаются надолго и неутомимо пересказываются всем, кто готов слушать. А потом привязываются к другим событиям, так, что возникают истории про вещие сны и предсказанные встречи. Может, и нашу болтовню лет через пятьдесят в ихнем эпосе пропоют.

— Благодаря тебе, — кивнул я. — А зачем вам пикси?

— Шумят и гадят.

Точно, кентавры на зиму прячутся в пещеры, или делают себе что-то вроде больших землянок, накрывая подходящий овраг сваленными деревьями, как крышей. На самые холодные месяцы такого укрытия им хватает, а когда начинает таять снег, и в убежище становится слишком мокро, они возвращаются к обычной бродяжьей жизни и начинают схватки за новый табун.

И да, в тех условиях, в которых им приходится укрываться от зимних морозов, такая дрянь, как пикси может здорово испортить жизнь. А лесные пикси как раз осенью собираются в рои, чтобы найти укрытие для долгих зимних месяцев. Представьте, что в вашей квартире завелись сразу муравьи, клопы и тараканы в одном лице, да ещё летающие — это примерно то, что ожидает человека, в зимовье которого решил обосноваться рой пикси. Врагу не пожелаешь!

— А ещё они вкусные, — ощерил по-лошадиному крупные зубы собеседник, внимательно следя за моей реакцией.

Я пожал плечами — мне действительно было всё равно, чего там кентавры делают с летающей мелюзгой.

— Люди пикси не едят. Зато мы едим кузнечиков, тех, что покрупнее.

— Их уже нет...

— Да, не сезон. Но лето ещё придёт.

— Лето придёт, — согласился кентавр и исчез в зарослях.

Ушёл он уважительно, не отрывая от меня взгляда, просто отступив назад. У этих воителей разворот к незнакомцу крупом проявление либо пренебрежения, либо самого настоящего презрения. Дескать, ты настолько слаб и ничтожен, что я подставляю тебе спину, зная, что ты не сумеешь причинить мне вреда. Умри от стыда, короче.

Откуда я всё это знаю? Два последних года Колин носился с идеей сфотографировать кентавров в их натуральной среде. Поэтому он перечитал все книги, доступные в нашей библиотеке, а заодно ещё дома проштудировал с отцовской подачи литературу по лошадям и американским индейцам. Лошади понятно почему, а вот индейцы — это уже отцовская идея, после того, как Колин ему про обычаи лошадиных людей рассказал.

Батя довольно быстро провёл аналогии между одними дикарями и другими, нашёл подтверждение своим выводам в записках очевидцев, и объяснил мне, что шансов идею воплотить в жизнь у меня нет. Во-первых, я слишком молод, чтобы меня слушать, во-вторых, человек, то есть враг, в третьих маг, то есть виновник всех их страданий. То, что они сами заработали такую жизнь, кентавры признать не могут — они ведь по определению лучшие, а значит, вина лежит на ком-то другом. Опять же, память о том, как маги порабощали кентавров, всё ещё живёт в их лошадиных сердцах. Ну а то, что артефакты эти применялись во времена Хаммурапи и Геракла, и что до наших дней ни один из них не сохранился, кентавров не волнует.

Так что единственным выходом оставался хороший телевик, с помощью которого можно было бы фотографировать четвероногих издалека. И вот теперь у меня такой объектив появился.

Я поглядел ещё немного на ветки, в которых исчез хвостатый собеседник, потопал к замку. Промозглая сырость от озера пробирала до самых костей, так что прогулка на свежем воздухе больше удовольствия не приносила. Теперь мне хотелось тепла, огня и уюта.

Всё это я получил в нашей гостиной, правда с добавкой в виде шума и пустой болтовни. Ну да мир несовершенен, будем радоваться тому, что есть. Поэтому я пристроился неподалёку от камина с учебником по Рунам, и углубился в хитросплетения Футарка, Огам оставив на сладкое. Читал я это дело долго, и даже возня с каким-то перваком, что чуть языком не подавился после Уизлиной конфетки, особого внимания не вызвала. Ну, чуть не подавился, ну, вывалил распухший язык до колен на радость всем, но ведь не член же? Сам конфету съел, никто в рот не засовывал. Зато теперь остальные малыши пять раз подумают, прежде, чем что-то от рыжих брать, а то расслабились все.

Золотое Трио шушукалось неподалёку, но мне действительно было не до них, и даже прекрасная в гневе Гермиона не смогла меня заставить оторваться от учебника. Кажется, она даже порывалась о чём-то со мной поговорить, но я прикрылся учебником, и она не стала настаивать. Есть у нашей красавицы такая хорошая черта — когда видит, что человек делом занят, то не пристаёт с нравоучениями. Поэтому вечер прошёл под знаком учёбы, и всю ночь мне снились руны.

А утром я отправился в наш с Гермионой коридор, чтобы на практике проверить вчерашнюю информацию. Я зашёл в самую большую аудиторию, ту, что с витражом на пол-стены, проверил остатки этой былой красоты на недостающие плетения, и убедился, что мои поиски были сделаны в правильном направлении — не хватало трёх главных рун в углах-связках, которые были врезаны прямо в свинцовую раму витража. Они пропали вместе с кусками цветного стекла, так что от всего изображения теперь осталась только нижняя часть. Длинное платье в гриффиндорских цветах, лужайка с ромашками, чьи-то звериные ноги: может оленя, а может, и козы. Понятно, что здесь была женщина, она что-то делала с представителями местной фауны, и это всё. Ну что ж, пришло время воссоздать картину...

Первую мысль — пропустить энергию через себя, чтобы окно само себя исправило, — пришлось отбросить, потому что сразу же стало понятно: замок не может восстанавливаться без помощи человека. Можно подумать, ему раньше силы не хватало, пока не возник такой замечательный я.

Недолгий приступ самоуничижения помог вспомнить про Танцоров Войны, встреча с одной из которых дала мне столько незабываемых впечатлений. Их ведь не случайно «танцорами» назвали, это не просто изящество и отточенность движений, а реальная боевая медитация, воздействие на саму ткань Бытия путём усиления тех или иных нитей развития событий. То есть, они пытаются изменить будущее в нужную себе сторону, параллельно убивая врагов. Ну, или принося их в жертву во время своего «динамического служения», если хотите. Танец, как разновидность магии, ведь не только эльфам известен — индийские боги тоже этим регулярно занимаются.

Значит, надо попробовать. Я разделся, чтобы лучше ощущать пространство вокруг, встал лицом к разбитому окну, опустил веки, и растворился в окружении. Вдох, выдо-ох... Вдо-о-ох, вы-ы-до-о-хх...

Темнота запульсировала в такт биению сердца, начала собираться в плотные сгустки-пятна, заполнила меня ритмом пульса. Ритм... пульс... порядок... очерёдность... Символ...

Тело растаяло в этом ритме, поддалось ему, стало инструментом Изменения, крючком для связывания разорванных нитей Пространства-Времени. А руны стали узелками, которые не дают расползаться творению Создателя. Стежок за стежком, движение за движением я повторял цепочку изменений, пока новый рисунок не отпечатался резким до боли контуром в темноте закрытых глаз.

Когда я вернулся в реальный мир, ноги едва не подкосились. Я плюхнулся на подвернувшийся стул, проглотил залпом тыквенный сок, который возник рядом, пока я восстанавливал дыхание. Точно эльфы принесли, больше некому. Итак, что у нас получилось?

Окно блестело свежевымытым стеклом, сияла новенькая рама, и витраж, теперь полный, высотой больше человеческого роста, восхищал своей красотой. Ну а чему удивляться, если на зелёном лугу юная девушка гладила единорога, а над ними парил грифон? И особую прелесть рисунку придавала спокойная нежность девичьего лица, от которого в сердце разливалось тепло, а в душе поселялась уверенность, что теперь всё будет хорошо. И таким умиротворением веяло от картины, что я не сразу понял, что на витражном стекле отныне и навсегда запечатлена моя любимая девушка. Будущим поколениям учеников Хогвартса улыбалась Гермиона Грейнджер.