Я не буду целовать холодных рук... (гет)

Гарри не помнил, когда он последний раз вставал так рано: ночная мгла в воздухе ещё только начинала редеть, а небо медленно покрывалась тонкой паутиной предрассветных облаков. По правде говоря, он почти вовсе не спал сегодня, поэтому теперь, сидя в полутёмной кухне, вяло ковырял вилкой уже остывшую яичницу.

Бессонница, помноженная на нервное напряжение, отразилась на несчастном парне не просто ужасной усталостью, но ещё и нагоняла на него тоску и разного рода мрачные мысли. Например, он начинал думать о своей жизни. И чем дольше он это делал, тем в ещё большее уныние себя загонял.

В сущности, у него всегда была какая-то пластилиновая жизнь. Да-да, это был именно огромный, мягкий кусок пластилина, из которого каждый лепил, что хотел. Сначала какое-то бессмысленное пророчество предопределило всю его судьбу. Потом Дамблдор категорично решил, что у Дурслей маленькому Гарри будет лучше всего. Пускай на какой-то момент это было единственным решением... Но где был Дамблдор потом? Следующие десять лет? Почему он не интересовался мальчиком, чьей судьбой распорядился? Почему никто не спросил его, хорошо ли ему живётся в семье тётки? И почему, в конце концов, Гарри даже не имел возможности узнать, что случилось с его семьёй и кто он на самом деле?! А между тем, безупречный директор школы магии и волшебства Хогвартс всего лишь решил, что так будет лучше.

Когда же Мальчик-Который-Выжил наконец подрос и пошёл в школу, его жизнь и там ему не принадлежала. Он даже не знал об этой жизни хоть малую долю того, что было известно тому же Дамблдору или прочим членам Ордена Феникса. Ему отводилась роль Избранного, которая на деле заключалась в неукоснительном следовании плану. Плану, который разработали за него. Опять.

Потом молодого человека стали преследовать эти непонятные письма с угрозами, а после нападения ему и вовсе невольно пришлось сменить привычный уклад и переехать в другую страну.

Апофеозом всего для парня явилось неожиданное знание, что он ещё и прожил почти тридцать лет своей жизни в совершенном заблуждении касательно личности своего настоящего отца... Причём в течение целых шести из них почти постоянно находясь от него в непосредственной близости. И яростно этого человека ненавидя. Просто матери Гарри показалось, что её сыну совсем не обязательно быть в курсе. Никто никогда не считал нужным держать его в курсе его же собственной жизни!..

А сейчас, каким бы странным это ни казалось, молодой человек был вынужден признать, что единственным взрослым, кто всегда был с ним по-настоящему честен, оказался именно Снейп. Снейп, который никогда не скрывал своей ненависти к Гарри, пусть даже и не открывал ему до конца все её причины... И это было правильно. Это была личная жизнь профессора, как потом понял Гарри, и тут было не на что обижаться. Северус Снейп был всегда опасно честен с ним. Он даже сам признал, что и есть тот самый Принц-Полукровка, учебником и подсказками которого Гарри пользовался весь шестой курс... И наконец, мастер зелий не стал скрывать от него ни факт своего отцовства, ни свои отношения с Лили Поттер. Он не увиливал от ответов на вопросы, которые Гарри имел полное право задать и задавал. Он даже пытался теперь помочь Гарри разобраться с этими странными письмами и вёл себя на редкость спокойно. А что самое удивительное, в несколько завуалированной форме интересовался самочувствием парня, пускай при этом усиленно делал вид, что ему всё равно.

Несмотря на то, что это были тяжёлые размышления и тяжёлые воспоминания, они помогали Гарри справиться с другой терзавшей его мыслью. Мыслью, что нынешнее поведение Снейпа – это не более чем подобие родительского долга. А молодому человеку отчаянно не хотелось верить, что и здесь всему виной кровь – проклятие всего Волшебного мира, причина вечных войн и распрей. Только вспоминая, что единственной проблемой в их с профессором отношениях был Джеймс Поттер и другие Мародёры, Гарри кое-как убеждал себя, что нынешнее положение вещей – это результат потери «старого» отца, а не приобретения «нового». В глубине души он понимал, что это не совсем так, особенно в их ситуации, но...

– Не ожидал, что ты проснёшься так рано, – прошелестел над ухом знакомый бархатный голос. За своими невесёлыми размышлениями Гарри и не заметил, как к его утреннему бдению присоединился и сам профессор.

– Доброе утро, сэр, – вежливо поздоровался молодой человек, отрывая взгляд от окончательно остывшей глазуньи и осторожно кивая в знак приветствия. – Мы ведь закончили работать только в третьем часу, я проспал от силы чуть больше часа и с половины пятого сижу здесь.

– Бессонница? – спросил Снейп, и Гарри в его голосе почудилось нечто, похожее на понимание и сочувствие.

– Да, – вздохнул парень, поднимаясь с кухонного табурета и составляя посуду в раковину. Потом он рассеянно посмотрел на остатки яичницы и решительно выбросил их в мусорное ведро.

– И часто ты так мучаешься? – без какого-либо явного интереса спросил профессор, слегка облокачиваясь на кухонную конторку.

– Раньше бывало только из-за сильного перенапряжения... А последнее время участилось. Раз в неделю, безо всякой причины – обязательно, – Гарри невольно передёрнул плечами и спросил. – Это лечится?

– Отчасти – да. Всё зависит от первопричины. К примеру, если дело в нервном напряжении, то помогают отвары и настои корня валерианы, пустырника или даже листьев боярышника. А при бессоннице, возникшей как симптом или как следствие какой-либо болезни, нужно лечить уже основное заболевание.

– И в чём же моя проблема, как считаете? – устало спросил Гарри, доставая из холодильника тетрапак с клюквенным соком и наполняя свой стакан.

Снейп скрестил руки на груди и, отведя взгляд куда-то в сторону, неохотно ответил:

– Могу предположить, что это наследственность.

– В смысле? – опешил парень, осторожно усаживаясь за стол. Его удивление явно позабавило профессора, и он с лёгкой усмешкой пояснил:

– В смысле, вероятно, тебе это досталось от меня.

– А... А у вас?.. Ну... – Гарри, к собственному стыду, совсем запутался в словах, отчего тут же смутился и замолчал, не в силах закончить вопрос.

– Это моя давняя проблема, – великодушно прервал его «мучения» Снейп. – Ты не мог не замечать, что за нарушителями в школе по ночам охотились только Филч с его кошкой да я. И если для бедняги Аргуса это было святой обязанностью, то для меня – единственным способом умотаться настолько, чтобы хоть под утро наконец-то заснуть.

– Неужели вы за день не уставали? – изумился молодой волшебник.

– А разве ты недостаточно устал вчера, пока мы пытались выяснить, откуда лучше начинать поиски этого шантажиста? – вопросом на вопрос ответил профессор и насмешливо посмотрел на Гарри.

– Ну... Устал, наверное, – согласился тот. – И лёг поздно.

– Вот видишь, – хмыкнул Северус. – От бессонницы так просто не избавиться... Она всё равно безжалостно выдернет тебя из объятий Морфея. И только когда ты вымотаешь своё сознание настолько, что оно начнёт против твоей воли ускользать от тебя, ты сможешь надеяться на некоторые поблажки с её стороны, – он замолчал и отстраненно уставился в одну точку, куда-то за спину Гарри.

– И вы совсем ничего не можете сделать? – изумился молодой человек.

– Мог бы раньше, наверное, но настолько уже всё запустил, что этому мало что помогает. Самое неприятное, что никогда не знаешь, когда её ждать. Это сродни мигрени, наверное... К тому же если одним для появления бессонницы нужно серьёзно заболеть или долгое время ложиться невовремя, то мне достаточно незначительной эмоциональной встряски, и ночью я едва ли быстро засну.

– Это вроде как предрасположенность, да?

– Ну, да, – устав стоять без дела, профессор открыл один из кухонных ящиков, достал оттуда джезву и занялся приготовлением кофе. – Тут наложились друг на друга какие-то физиологические особенности организма и определённые ментальные способности. Во многих авторитетных изданиях последним как раз приписывали побочный эффект в виде чрезмерно чуткого и неустойчивого сна.

– Вы имеете в виду Окклюменцию? – заинтересованно спросил Гарри и, дождавшись утвердительного кивка, изумлённо пробормотал: – Но тогда и у меня должно было хоть что-то получаться, а вы помните, как...

Снейп не дал ему договорить, довольно резко заметив:

– А каким образом ты тогда справился с Тёмным Лордом, скажи на милость? Ты ведь устоял под его атаками, а это дорогого стоит!

– Но... – попытавшегося было оправдаться Гарри вновь постигла неудача.

– Что же касается наших «факультативных занятий», то, во-первых, это был твой первый опыт. Во-вторых, я не особо старался тебя научить. И, в-третьих, думаю, всё это было заведомо обречено на провал. Твой разум был слишком открыт для меня из-за... – профессор неожиданно замолчал. Даже рука, державшая банку с молотым кофе, застыла в воздухе. Прошло, наверное, около минуты, в течение которой Гарри не решался даже пошевелиться. Наконец Снейп пробормотал что-то вроде «К чёрту!..» и продолжил незаконченную мысль, возобновляя тем временем и приготовление кофе, как будто эта имитация его любимого занятия на самом деле его успокаивала:

– ...из-за определённой связи между нами. Насколько я помню, тебе тоже как-то раз удалось прорваться через мой блок.

Он не упомянул об их родстве напрямую, но молодой человек понял, что профессор имел в виду. Гарри даже не обратил внимания, что всеми своими предыдущими рассуждениями Снейп фактически оправдывал его неудачи! Такое поведение было более чем необычным, но не оно так взволновало молодого человека, заставляя буквально подпрыгивать на месте от нетерпения.

– Но... Послушайте! – воскликнул Гарри. – Как такое возможно, если раньше я был под заклятием?

– О, боги, чем я вас прогневал? – простонал профессор, закатывая глаза. – Твоим умственным способностям явно не пошли на пользу ни Школа Авроров, ни чёртов квиддич, Пот... – он споткнулся на фамилии парня и раздражённо зарычал. – Вот дьявол!..

– Если вы назовёте меня «Гарри», мир не перевёрнется, – чувствуя лёгкую обиду, заметил парень.

– Хорошо, Гарри, – язвительно протянул профессор и тут же невозмутимо вернулся к предмету их разговора. – И если бы ты, Гарри, хоть иногда внимательно слушал, что тебе говорят, то давно понял бы, что заклятие, которое наложила на тебя твоя мама, изменило твой организм, твою физиологию. Внутренне содержание, в том числе магические способности, всегда были одними и теми же.

Гарри застыл в изумлении. Это что же получается? Он внутри всё это время был сыном Снейпа? Даже унаследовал какие-то его магические способности, но и не подозревал об этом? Ему вдруг стало здорово не по себе, но тут же на ум пришёл целый ряд опровергающих мыслей.

– Но как же мой Патронус? И бессонницы у меня раньше почти не было...

– Я же сказал, что у нарушений сна в нашем случае два фактора: магический и физиологический. Первый у тебя присутствовал, а второй до последнего времени – нет. К тому же, у тебя наверняка и раньше были такого рода проблемы, просто очень редко и ты почти ничего не помнишь. – Профессор довольно быстро разжёг конфорку, хотя в его движениях сквозила некоторая неуверенность, поставил на неё специальную железную пластину и, водрузив сверху джезву с кофе, повернулся к Гарри вполоборота. – Можешь мне не верить, если тебе угодно. Я просто говорю то, что считаю верным. Что касается Патронуса, то на эту тему рассуждать можно бесконечно, потому что само явление, как ты сам, надеюсь, знаешь, изучено далеко не до конца.

– Но тут дело точно не в психологии! Когда я создал своего первого Патронуса, я ещё не знал об анимагической форме своего... – Гарри запнулся на полуслове и быстро поправился. – Джеймса Поттера.

– Значит, это была шутка твоего подсознания, – хмыкнул Снейп. Он никак не прореагировал на оговорку молодого человека, и Гарри поймал себя на мысли, что его это в некоторой степени задело. Он попытался быстро выбросить это из головы, убеждая себя, что уж если Снейпу действительно всё равно, его это не волнует тем более. Получилось плохо. Профессор тем временем задумчиво добавил:

– Или причину нужно искать в генетике... Между прочим, неплохая наука, хотя и маггловская.

Гарри вздохнул и еле слышно проговорил:

– Я-то думал, что к нашему первому разговору, по сути, и добавить нечего: всё и так ясно. А вы каждый день снова и снова меня чем-нибудь удивляете, и я понимаю, сколько же ещё неотвеченных вопросов...

Профессор молча выключил плиту, снял джезву с огня и, разлив кофе в две чашки, пододвинул одну из них Гарри. Парень кивнул в знак благодарности и тут же пригубил горячий ароматный напиток.

– Послушай, – обратился к молодому человеку Снейп, усевшись за стол прямо напротив него, – почему бы нам не отложить твои вопросы до более подходящего момента? Если ты ещё помнишь, мы пока так и не приблизились к разгадке этой, – профессор усмехнулся, – тайны с письмами.

– Ну, начинать-то придётся с Министерства, – пожал плечами Гарри. – На карте ведь явно выделился Лондон, да и купон из газеты примерно одного возраста с бумагой, на которой было написано последнее письмо...

– По-моему, вчера кое-кто с пеной у рта отвергал эту мою теорию, – заметил Северус, насмешливо глядя на парня.

– Но мы же тогда ещё не провели ни одного эксперимента!

– Вот именно! – фыркнул профессор. – Никогда нельзя ничего отрицать, пока ты не уверен в обратном.

– Ну, хорошо, – согласился Гарри, хотя это стоило ему больших усилий... но уж слишком не хотелось опять ругаться со Снейпом. – Только знаем-то мы очень мало...

– Вполне достаточно. Во-первых, нам известно, что пергамент этот довольно старый: около десятка лет – никак не меньше. Во-вторых, его касались всего три человека. Можешь мне сказать, что это значит?

– Это же совсем просто! – Гарри даже изумился элементарности вопроса. – Двое из них – мы с вами. Значит третий – тот самый отправитель. Больше никто этого пергамента не касался.

– А теперь свяжи первое и второе, – хитро прищурился профессор.

– Ну... Все десять лет этот пергамент хранился у одного и того же человека!

– Не совсем так, – несколько самодовольно усмехнулся Северус. – Что, если этой бумаги было много? Скажем, целая пачка или рулон? И она очень долго хранилась где-либо. Наш листок был где-то посередине, поэтому никто его не касался то тех пор, пока один неизвестный не добрался до него.

– Почему именно так? – с недоверием спросил Гарри.

– Ну не создал же этот человек листок сам?! А как, в противном случае, он мог быть единственным (кроме нас, конечно), кто его касался? И это вполне вписывается в версию о Министерстве: давняя закупка бумаги, которая не особенно пригодилась из-за специфического вида... А кто-то из служащих по-тихому таскает понемногу со склада... или где там они всё хранят.

– И что же дальше? Вы по-прежнему будете настаивать, что я должен сам туда идти?

– Я вчера всё сказал, – отрезал профессор. – Мне нет смысла там появляться, а тебя теперь просто никто не узнает.

– Ну, хорошо, – обречённо вздохнул Гарри. – А третье зелье?

– Перед выходом брызнешь несколько капель на письмо. Это сначала поможет выявить подозреваемого, а потом – доказать его вину уже перед властями. Я тоже пойду с тобой, но подожду на улице. У тебя ещё при себе эта чёртова мантия? – При упоминании семейной реликвии Поттеров Северус невольно скривился.

– Конечно, – с улыбкой кивнул Гарри и, быстро допив свой кофе, поднялся из-за стола. – Ну, я тогда пойду собираться?..

– Иди уже, – проворчал профессор и равнодушно уставился в окно.

* * *

На кухню Северус спустился уже полностью одетым, поэтому теперь был вынужден просто дожидаться Поттера...

«Ну, хорошо! Гарри», – раздражённо поправил профессор сам себя.

Слегка поблёскивающий циферблат электронных часов, отчего-то стоящих на подоконнике, показывал восемь утра. Значит, Министерство уже начало свою работу...

Северус подлил себе ещё кофе и устало прикрыл глаза: мальчишка сводил его с ума. Он снова и снова заставлял мастера зелий испытывать знакомое чувство потери. Потери и сожаления.

Невозможно было больше ни умом, ни сердцем – а эта чувствительная на эмоции мышца всё чаще напоминала профессору о своём существовании – отрицать, что он когда-то любил Лили Эванс. Хотя, по сути, у них никогда не получалось ничего большего, чем странная и надежно скрываемая от чужих глаз дружба. Это было притяжение двух интеллектов, жажда общения, в конце концов, но никакой романтики между ними даже быть не могло. Тем не менее сейчас он мог уверенно сказать, что любил.

Она была слишком на него не похожа: открытая, деликатная и совершенно не способная заниматься тем, что её не интересовало. И он: замкнутый, резкий, привыкший к долгой кропотливой работе, пускай скучной, но обещающей любопытный результат. Лили всегда относилась к такого рода труду как к пустой трате времени. Зато если она сама загоралась какой-то идеей, то остановить её было невозможно. При этом она старалась по возможности не нарушать школьных правил, что в глазах Северуса сразу выделило её в выгодном свете. Особенно на фоне Мародёров, которым любой закон был не писан. А обострённое чувство справедливости и её врождённая доброта, в свою очередь, привели Лили к нему. Снейп довольно долго всеми силами старался оттолкнуть девушку от себя, видя во всех её действиях одну только жалость и со всей яростью это ненавидя... А потом они оба записались на дополнительные занятия по Зельеварению, и там Северус неожиданно понял, что ей интересно то, что он делает, а он сам, в свою очередь, не мог не признать наличие у неё определённого таланта. Тогда у него впервые появился кто-то вроде приятеля по интересам. Только этот приятель был девчонкой – только и всего.

Их первая неловкая попытка из друзей стать любовниками произошла спустя два года – на пятом курсе. Всё ограничилось парой неумелых поцелуев, которые решительно не понравились им обоим. Но это никак не отразилось на общих отношениях, а просто добавило в них что-то личное. То, что можно было бережно хранить в тайне и иногда вспоминать с лёгкой улыбкой.

Они спорили друг с другом по любому поводу и часто ссорились: оба были ужасно упрямы. И если Лили иногда мудро шла на уступки, пресекая дальнейшее развитие скандала, то Северус был на это просто не способен в силу особенностей характера и несколько раз даже доводил свою подругу до слёз. К своему же последующему стыду.

Потом, к седьмому курсу, в её жизни появился Поттер, и всё пошло кувырком. Конечно, Лили никогда бы не оставила своего к тому времени лучшего – без всяких преувеличений – друга, но прежних отношений между ними быть уже не могло... А потом...

Северус вздохнул и резко опустил чашку на стол.

Потом была всего одна ошибка и долгие мучительные месяцы ада, в который он загнал себя сам. И неразрушимый камень вины на сердце за то, что именно он рассказал Лорду о пророчестве, а значит сам же подписал своей прекрасной весёлой Лили приговор.

И был в этой кромешной тьме лишь один миг короткого свидания, второй их попытки, которая в этот раз вылилась в нечто более серьёзное. Но только лишь почти через тридцать лет он узнал о реальных последствиях их необдуманных действий...

Гарри стал для Северуса как будто открыткой из прошлого, потерянным письмом, которое совершенно случайно нашло своего адресата. Он их с Лили общий сын. Он – всё, что осталось ему на память, помимо одной пожелтевшей фотографии. Это было болезненно, но профессор совсем не жалел, что тайна открылась. Даже несмотря на то, что Лили этого не хотела...

Неожиданно его сознание пронзила одна единственная мысль: а с чего он взял, что она не хотела? Вдруг она просто надеялась дожить до того времени, когда война закончится? Или просто не успела написать письмо? А если и успела, то могла спрятать конверт где-нибудь в доме, который потом буквально сравняли с землёй – где уж тут отыскать какой-то клочок пергамента?.. А раскрывать секрет прежде было слишком опасно, даже если Лили и была непротив.

И кроме того... она умерла за их ребёнка. И Северус не мог ненавидеть этого теперь уже взрослого мужчину, как ненавидел когда-то дерзкого мальчишку в дурацких круглых очках. В конце концов, всё, в чём он его некогда обвинял, было и среди его собственных недостатков: вспыльчивость, упрямство... «Каков отец, таков и сын, Поттер!» – вспомнил профессор собственную некогда частую реплику в адрес Гарри. Не так уж далеко от правды, если подумать...

– Я готов, – раздался бодрый голос прямо у Северуса над ухом. Тот невольно вздрогнул: «Лёгок на помине...»

В человеке, которого он увидел перед собой в следующую секунду, действительно трудно было узнать знаменитого Гарри Поттера. К счастью, родство с Северусом Снейпом пока тоже не сильно бросалось в глаза. К тому же парень где-то взял прямоугольные очки, которые шли ему гораздо больше круглых и превращали в совершенного незнакомца. А густая чёлка надежно скрывала приметный шрам от любопытных глаз. В одежде, как ни странно, не было никаких гриффиндорских цветов: под распахнутой простой чёрной мантией были белая рубашка в тонкую тёмно-синюю полоску и светло-серые брюки. А вот на лице отчего-то застыла смесь настороженности и удивления.

– Что ещё случилось? – с лёгким раздражением спросил Северус. – Ну же!

– Ничего, просто, когда я вошёл на кухню... – неуверенно начал молодой человек. – Я вдруг подумал... Подумал о маме, – неожиданно твёрдо закончил он.

– Ты ошибаешься, – горько усмехнулся профессор, глядя на него. – Это я вспомнил о ней. Видимо, слишком «громко»...

– Расскажите мне о ней, – попросил вдруг Гарри. – Всё всегда говорили о мо... о Джеймсе, а про неё если и вспоминали, то редко и как-то между делом. Я почти совсем ничего о ней не знаю. Я даже вас лучше знаю, если уж на то пошло!

Северус задумался. Он не был пока готов говорить с ним о Лили. Но и просто отказать казалось ему не совсем уместным... Несправедливым. Причём не только по отношению к парню, но и по отношению к самой Лили.

– Я не думаю, что сейчас самое время для этого разговора, ты так не считаешь?

– Конечно, – Гарри согласно кивнул, но как-то сразу сник. – Уже половина девятого, нам пора...

– Подожди. Я не закончил, – остановил его Северус. – Этот разговор непременно состоится, но не сейчас. Но раз уж ты спросил... Она была самым искренним человеком, какого я знал. И такой же сообразительной, как твоя подруга – я имею в виду Гермиону, конечно, – разве что она никогда не гналась за одобрением с чьей бы то ни было стороны.

– То есть не была «невыносимой всезнайкой», – тепло улыбнулся Гарри.

– Именно, – усмехнулся профессор, удивляясь, как парню даже с его новыми чертами лица удаётся такая улыбка. Видимо, это всё же исходит откуда-то изнутри...

– А ещё?

– Ещё она любила играть в Плюй-камни, – неожиданно для самого себя сказал Северус.

– А вы? – по-детски растерянно спросил Гарри.

– А я – не любил, – профессор хмыкнул, взмахом палочки левитировал чашку из-под кофе в мойку и поднялся из-за стола. – Вот теперь нам действительно пора.