Белый, красный, черный (гет)

«14.05»

— Что такое, опять вы? Ваша статья еще не закончена?

— Закончена и даже опубликована в моем блоге несколько месяцев назад, я вам показывала!

— В самом деле?

— Но вы, может, не хотите, чтобы я навещала вас?

— О, конечно, хочу. Меня никто не навещает.

— Да… Я так и поняла.

— А, это так. Знаете, я здесь не один такой. Однако у других есть семья, которая живет совсем недалеко. Но у людей больше нет времени. И, честно говоря, что за интерес приходить к таким старым хрычам, как мы?

— Да, признаю, я прихожу исключительно ради «Цифр и букв»⁽¹⁾ и наших партий в маджонг!

Старик молча смотрит на меня, как будто сбитый с толку моим чувством юмора. А потом разражается прерывистым и едва слышным, но заразительным смехом. Я невольно фыркаю.

— Не стойте, мадемуазель, — выдыхает он сквозь смех. — Садитесь же.

Я тут же повинуюсь и пододвигаю стул к его креслу. Кладу еще теплый пакет на низкий столик рядом с ним.

— Я из булочной на углу. Купила вам ваши любимые сдобные булочки.

Он удивленно расширяет глаза:

— Мои любимые булочки? Вы уверены?

— Абсолютно. Первую я вам подарила, чтобы поблагодарить за помощь. Вам очень понравилось.

Опираясь на трость, он пожимает плечами.

— Если вы так говорите, мадемуазель...

— Алья.

— Да, конечно. Алья. Просто некоторые медсестры зовут вас иначе. Леди… Леди Пайпай?

Я широко улыбаюсь:

— Леди Вайфай?

— Да, точно. Так.

Его сотрясает кашель, который он с большим трудом подавляет.

— Память у меня уже не та, но вы, наверное, и сами заметили. Мне жаль. Я пытался… но я едва вас помню. Однако я уверен, что вы регулярно приходите.

— Вы не должны за это извиняться. Это не ваша вина.

— Я сделал вам что-то плохое?

Вопрос возникает словно ниоткуда — как всегда. Его янтарный, до тех пор дрожащий взгляд устремляется на мою седую прядь, и шрам невольно жжет.

— Да, месье. Сначала вы научили меня играть в маджонг, а потом наносили мне поражение за поражением!

Он снова смеется, и его плечи, наконец, расслабляются. Я в свою очередь расслабляюсь.

— Забавно. Возможно, тогда я помню наши партии. Мне кажется, я помню те, в которые играл с сыном.

Его почти слепые глаза теплеют. Слабая дрожащая улыбка становится сияющей, искренней.

— Мы с сыном много путешествовали. Сколько было путешествий, сколько партий! Это было… Это было очень давно.

Его улыбка постепенно увядает. Несколько мгновений он задумчиво молчит, будто роясь в памяти.

— Даже медсестры говорят, что у меня нет детей. Никто не пришел навестить меня в больнице, когда я был в коме. Мое семейное дело пусто. Странно. Я не много помню… И однако убежден, что у меня был сын. Даже несколько детей. Я любил их, знаете. Больше собственной жизни. Но, должно быть, я и им сделал что-то плохое. Поскольку они больше не приходят ко мне.

Он съеживается в кресле, опустив плечи, узловатые руки цепляются за трость, как пловец цепляется за спасательный круг.

— Вы говорите, что много путешествовали, месье, не так ли? Тогда, может, вы передали им эту страсть. Уверена, они сейчас путешествуют по всему свету.

Потерявшись взглядом в пространстве, старик мягко улыбается.

— Да… Да. Правда. Мир так велик. Так много прекрасных вещей можно увидеть. И так много сделать.

Я жду продолжения, но он несколько минут молчит. Я не пытаюсь подтолкнуть его. Наконец, он слегка вздрагивает, потом подавляет новый кашель и прочищает горло. Дрожащие руки крепче берутся за трость, и он удивленно оглядывается.

— Что такое, опять вы? Ваша статья еще не закончена?

Я вежливо улыбаюсь ему, закрывая блокнот.

— Скоро, месье. Я принесу ее вам. Сегодня я просто зашла навестить вас.

Он постукивает тростью о землю и серьезно кивает мне.

— Очень хорошо. Тогда скажите моему сыну, что он должен мне реванш по маджонгу.

— Скажу. Доброго дня, месье.

Оставив булочку рядом с ним, я возвращаю стул на место и ухожу. Выходя из комнаты, я приветствую проходящую мимо медсестру.

— Большое спасибо. Я вернусь на следующей неделе.

Она отвечает мне приветливой улыбкой.

— С вашей стороны так мило продолжать навещать его. Знаете, даже если он каждый раз забывает, после ваших визитов он становится веселее.

Я глубоко вдыхаю и бросаю взгляд на веранду. Среди других пансионеров, которые медленно, но верно занимаются своими делами, старик сидит неподвижно, словно погрузившись невидящим взглядом в созерцание заснеженного сада.

— Это грустно, но я уже давно точно знаю, что сказать, чтобы подбодрить его.

— Вы ведь участвуете в церемонии сегодня после обеда? Мы оставим телевизор в гостиной пансионеров включенным. Он будет рад увидеть вас на экране.

Старик, наконец, заметил лежащий на столике пакет. Дрожащей рукой он роется внутри. Поколебавшись, я обращаюсь к медсестре, занятой оформлением своих досье.

— Нет, пожалуйста, ничего не делайте. Церемония будет очень грустной. Ему это не нужно.

Девушка понимающе кивает:

— Хорошо. Спасибо, что зашли, Леди Вайфай.

Я жду, пока она уйдет, прежде чем улыбнуться. Даже год спустя, когда СМИ давным-давно не вспоминают про нас, некоторые упорно продолжают называть нас акуманизированными именами. Я пожимаю плечами: поскольку Леди Вайфай творила добро, меня это нисколько не смущает.

Я бросаю на старика последний взгляд. Со слабой удовлетворенной улыбкой он медленно, маленькими кусочками смакует булочку. Кажется, будто он каждую неделю стареет на год. Каждую неделю, входя сюда, я боюсь найти кресло на веранде пустым.

В этом году мне повезло встретиться с большинством выживших в Лувре, и некоторые даже согласились дать рассказ очевидца для моего нового блога, посвященного Дню Памяти. Все меня растрогали, но этот человек произвел самое большое впечатление. Возможно, потому что я никогда не получу ясный ответ на связанные с ним вопросы, только немного сумасшедшие предположения.

Я убираю блокнот в сумку и с тяжелым сердцем разворачиваюсь.

До свидания, месье Фу.

При написании слушалось: Grand Escape (Movie Edit) — RADWIMPS for «Weathering with You» the movie — https://youtu.be/5tJKOmzyU1A

«14.19»

Желудок скручивает от стресса. Остается меньше часа до начала церемонии — и моей речи!

Я ускоряю шаг и пролетаю по нескольким ступенькам перед домом престарелых.

— Привет, миледи, — окликают меня сзади.

Я озадаченно останавливаюсь. Нино, сидевший наверху лестницы, встает и в свою очередь спускается.

— Что ты здесь делаешь? — восклицаю я. — Разве ты не должен был обедать с остальными?

— Уже. Они пошли в Лувр. Я сделал крюк, чтобы зайти за тобой. Пойдем вместе?

Раньше, чем я успеваю ответить, он открывает рюкзак и достает оттуда пакет из булочной — достаточно большой, чтобы в нем вместилась добрая половина багета. Желудок — этот предатель — издает урчание, которое вряд ли останется незамеченным, и Нино хихикает.

— Я предположил, что у тебя не было времени присесть, так что я взял твой любимый бутерброд. У нас есть сорок минут, и тебе придется съесть его в метро. Но всё лучше, чем ничего.

Я закатываю глаза.

— Нино, мне не…

— Знаю-знаю. Тебе не нужна помощь, тебе не нужно, чтобы тебя лелеяли, ты сильная и независимая женщина и прочее, и прочее. И, нет, я не суечусь вокруг тебя, потому что видел, как ты едва не умерла, и потому что, даже не помня этого, испытываю проклятый посттравматический-как-там-его синдром. Я здесь, потому что люблю тебя и потому что мне это доставляет удовольствие, окей?

Я молчу, выбитая из колеи его тирадой. Он энергично закрывает рюкзак и бросает неуверенный взгляд на учреждение позади нас. Он единственный знает, что я прихожу сюда каждую неделю. Он знает, кого я навещаю и почему. Я не уверена, что он одобряет, и подозреваю, что это сильно его беспокоит, но он не препятствует мне.

Нино поворачивается ко мне. Расправляет плечи, словно в ожидании моей хлесткой реплики, но у него блестят глаза, а на скулах появился тот потрясающий едва заметный румянец. Поскольку я по-прежнему ничего не говорю, он повторяет:

— Окей?

— Окей.

Тишина воцаряется еще на несколько мгновений. Потом я осмеливаюсь пробормотать — позабавленная и растроганная:

— Ты подготовил свою речь, да?

Он резко выдыхает, и его плечи, наконец, расслабляются. Он смущенно смеется.

— Это настолько очевидно?

— Немного, — признаю я с оттенком иронии.

— Это было искренне, — добавляет он.

— Я знаю, мой Баблер.

Я раскрываю зонт и двусмысленным взглядом приглашаю его присоединиться, поскольку у него только капюшон куртки, чтобы укрыться от снега, который снова начинает густо сыпать. Мы идем бок о бок. Через несколько метров он прочищает горло и с пафосом говорит:

— Имею ли я право взять вас за руку, миледи? Или для вас это будет вопиющим и неприемлемым доказательством, что я считаю вас слабой женщиной?

Я тихо смеюсь:

— Придурок.

Я уже сняла правую митенку, и моя рука проскальзывает в карман его анорака, чтобы найти его руку. Его ладонь теплая и обволакивающая, как всегда.

— Не за что, моя невротичка. О тебе решительно непросто заботиться.

Где-то вдалеке звон на колокольне отмечает полчаса. Мой страх возрастает.

— Мне страшно. Если бы ты знал, насколько…

Он переплетает свои пальцы с моими и сильно сжимает. Поверх складок красного шарфа он ободряюще улыбается мне:

— Потому что это важно для тебя. Уверен, всё пройдет хорошо.

Он увлекает меня ко входу в метро, уже осаждаемому гуляющими. В одежде и аксессуарах людей становится всё больше красного и черного — молчаливый признак, что мы идем в нужном направлении.

«15.35»

Лувр больше не существует. Ну, почти.

Каждый раз, когда я возвращаюсь сюда, это вызывает у меня шок. Давно разобранная Пирамида Лувра — теперь лишь воспоминание. Южный фасад снесло взрывом, и то, что осталось от Дворца, видно от Сены. Северное и Восточное крыло сильно искалечены после огненных стрел Изгнанника и обрушения всего двора Наполеона в подземный вестибюль музея. Сам Дворец по-прежнему закрыт для посетителей, поскольку невозможно гарантировать прочность оставшихся оснований.

Потери — человеческие, художественные, архитектурные — были трагичны. Пожертвования, приходящие со всего мира, позволили справиться с самыми неотложными проблемами — помочь раненым, поместить в надежное место еще нетронутые произведения искусства, обезопасить соседние здания, ослабленные катастрофой. Быстро встал вопрос о будущем площади Наполеона: уничтожить и восстановить в точности, как было, или же начать совершенно новый проект?

После долгих дебатов и всеобщего опроса остановились на идее памятника пропавшим без вести. Его вид был предметом оживленных дискуссий в течение нескольких недель. Мемориал был завершен скульптором как раз вовремя для первого Дня Памяти и будет открыт с минуты на минуту…

Залп аплодисментов вырывает меня из размышлений, и я встревоженно выпрямляюсь на сиденье. Но мэр еще не закончил свою речь. Я вздыхаю, сердце бешено колотится. Скоро моя очередь!

Не готова. Я не готова!

Я пытаюсь забыть о площади и одетой в красное и черное толпе. Прохожусь взглядом по Северному и Восточному крыльям Лувра, закрытым строительными лесами и защитными сетками, неузнаваемым. Снежный ливень дает нам короткую передышку…

Вибрация в кармане заставляет меня вздрогнуть. Незаметным и профессиональным жестом я проверяю мобильник. Сообщение от Маринетт.

«Оставь в покое свои очки. Ты великолепна, госпожа Представитель».

Маринетт все-таки пришла. Она выполнила обещание. Я сдерживаю улыбку — это было бы откровенно неуместно во время такой речи.

О, Маринетт. Снова беспокоишься обо мне.

Я невозмутимо убираю телефон и окидываю толпу внимательным взглядом. Вижу Нино, моих родителей и сестер там, где оставила их перед тем, как присоединиться к делегатам на эстраде в начале Празднования. По чистой случайности я замечаю Джулеку и Розу, которых легко узнать по волосам с фиолетовыми и красными прядями соответственно, а также Ивана с его внушительной фигурой и Милен, которую он покровительственно обнимает.

Площадь громадна, и толпа еще плотнее вокруг мемориала, пока скрытого под защитным брезентом. Я отказываюсь от попыток найти Маринетт и просто киваю в знак благодарности, тронутая ее сообщением.

Я была завалена выше крыши множеством делом — лицей, приготовления для Ассоциации Дня Памяти и ведение Ледиблога, ставшего цифровым мемориалом в интернете. Плюс общий контекст: окружающая грусть, шумиха в СМИ, снова поваливший снег, который всех нас подверг серьезному испытанию, вызывая воспоминания о прошлом годе. Несмотря на это, я хотела бы быть лучшей поддержкой для Маринетт, которая приложила столько усилий, чтобы встать на ноги в прямом и переносном смысле. Но я не уверена, что она позволила бы мне сделать больше. И сегодня ей явно нужно было побыть одной.

«Оставь меня в покое со своими речами, Алья! Не все обладают твоей способностью двигаться вперед, проклятье!»

Вот что я хотела бы тебе ответить: конечно, ты ею обладаешь, Маринетт. Конечно, обладаешь, и намного больше, чем я!

Ты пережила ужас в Лувре, как каждый из редких выживших в катастрофе. Ты едва не осталась парализованной, и ты еще вынесла последствия ранений и реабилитацию, проведенную с сумасшедшей скоростью. Парень, которого ты любишь, уехал за границу всего несколько недель спустя после того, как судьба соединила вас. Словно необходимости нагнать несколько месяцев пропущенной учебы было недостаточно, чтобы занять твое время, ты возобновила шитье и снова начинаешь баловать нас рукодельными подарками.

Более молчаливая, более замкнутая, но не менее доброжелательная. Ты постоянно даешь нам молчаливый урок упорства и мужества. Однако временами ты можешь всё еще быть такой хрупкой. Выбитая из равновесия мелочами, которые кажутся нам безобидными или абсурдными, вроде пустого места в классе, места, которое должно принадлежать ему…

Ты не рассказала мне всего, что произошло с тобой в ту ночь, Маринетт, не так ли? И это твое полное право. Возможно, как я, как Нино, ты забыла, и только странные, но слишком реалистичные сны напоминают тебе о том, что ты едва не погибла? Возможно, среди акуманизированных действительно были новые члены, от которых не осталось никаких следов? Неважно, я хочу быть рядом, Маринетт. Даже если ты не хочешь. Даже если, по причине, которую я не могу уловить, ты порой ведешь себя так, словно не заслуживаешь моей поддержки…

«Заботиться о тебе решительно непросто».

Мне вспоминается одновременно нежное и смущенное замечание Нино, и я вдруг улавливаю весь его смысл. Со мной тоже было нелегко в последнее время, и заботливость Нино частенько обостряла мое плохое настроение и желание справиться в одиночку абсолютно со всем. Я думала, это лишь вопрос гордости… Но точно так же это для меня необходимость сохранить контроль, обрести уверенность. Убедить себя, что я способна добиться своих целей без посторонней помощи, какими бы амбициозными они ни были.

И, возможно, Маринетт тоже необходимо обрести уверенность, играя в абсолютную хозяйку собственной жизни…

По толпе пробегает любопытное движение, и я осознаю, что царит еще более тяжелая тишина. Наконец, брезент, накрывавший статую, падает на землю, и появляется мемориал. С комом в горле я созерцаю двух гранитных героев, стоящих, опустившись на одно колено, с закрытыми глазами, одновременно расслабленных, но странно внимательных, словно в ожидании. Лицом к лицу, склоненные под миниатюрным изображением Парижа, положив руки на плечи друг другу, они производят впечатление, что защищают город и поддерживают друг друга.

Черный Кот. Ледибаг…

Из-за затянутого облаками неба и приближающегося вечера становится темно. Среди толпы одна за другой зажигаются свечи. Вскоре уже вся площадь сверкает тысячью маленьких искр, словно молчаливые пожелания и молитвы в адрес пропавших без вести: гражданских, военных, полицейских, пожарников и супергероев — всех вместе. После завершения церемонии свечи можно будет положить на выбор у подножия главного мемориала или рядом с уже установленными по всему периметру площади стелами, на которых написаны имена всех жертв того дня.

На глаза наворачиваются слезы — нервные слезы, которые я уже давно сдерживаю. Но я продержусь еще немного. Так надо.

На самом деле… Мы все немного супергерои, если подумать. Со всем, что мы прячем от окружающих, страхами, желаниями и сожалениями, в которых не осмеливаемся признаться — даже самим себе. Мы надеваем маску, чтобы бороться с несчастьем, а порой чтобы защитить себя от собственных забот, наших внутренних демонов, наших страхов.

Надевать маску — это хорошо. Это позволяет пробовать, иногда даже запачкать руки, двигаться вперед, снова и снова. Сопротивляться всему, проявлять упорство. А потом, когда находишь правильного человека, бывает хорошо снять маску и снова стать самим собой, пока мы еще способны на это.

Я почти уверена, что Маринетт уже нашла человека, с которым может снять маску, и который, надеюсь, отвечает ей тем же. Тем лучше для нее… Тем лучше для них обоих.

Мне делают знак, что пришла моя очередь. Я встаю и механически направляюсь к пульту на краю эстрады. Я больше не пытаюсь осматривать площадь и людей — нет сил. Я просто смотрю на свою семью: они подбадривают меня — молчаливо, шепотом или подмигиванием. Рядом с ними Нино улыбается той легкой улыбкой, которая выделяет его скулы и которая, хотя он об этом не знает, может вдохновить меня противостоять целым армиям, просто чтобы защитить его.

У меня тоже есть тот, рядом с кем снять маску становится проще, и мне следует беречь его. Нино — другой, он не умеет лгать и скрывать то, что думает: со мной он почти с самого начала действует с открытым забралом, искренне и без притворства. Сожалеет ли он об этом иногда? Он слишком милый, и заслуживает гораздо лучшего, чем мои перепады настроения…

С колотящимся сердцем я глубоко вдыхаю. И говорю. По пульту пробегают строчки, параграфы, которые я уже знаю наизусть. Я почти и не вспомню, как их произносила.

Посреди толпы наши двое вечных героев терпеливо ждут — внушающие доверие, непоколебимые. Они были нашим примером, нашей силой, источником нашего мужества. И до сих пор ими являются, и будут еще долго.

Где бы они ни были. Что бы они ни делали. Я в это верю.

Черный Кот, Ледибаг. Желаю вам обрести мир.

Спасибо.

Тема Альи: «Gotta Knock a Little Harder» — The Seatbelts — https://youtu.be/gGi8LvE9Afk

День +365.

— Да ладно?! Ты был у «Хантсмена и сына» на фотосессии? Сегодня утром?!

Хотя Ким всегда громко разговаривает, мы все, сколько нас есть, озадаченно поворачиваемся к нему. Ким схватил Адриана за плечи и пристально смотрит на него с одинаково пораженным и счастливым выражением.

— Ты делал рекламу для Хантсменов, ТЕХ САМЫХ Хантсменов? Тех, которые…

— Тех, которые послужили прототипом ателье в фильме «Кингсмен», — с терпеливой улыбкой опережает его Адриан. — Да, это они.

Взбудораженный Ким трясет его еще сильнее.

— НО ЭТО ПРОСТО ПОТРЯСНО! Это мой любимый фильм! Рассказывай! Как это было? Ты смог увидеть места съемок? У них правда есть тайный подвал? Ты встречал там подозрительных типов, вроде секретных агентов?

Адриан несколько раз пытается ответить, но Ким выдает без остановки вопросы и фанатские теории, не давая ему ни секунды передышки. Нино и Макс рядом с ними, смеясь, переглядываются поверх стакана: все знают Кима и его всепожирающую страсть к вышеупомянутому боевику, его монолог только начался.

— Похоже, мы потеряли Адриана на несколько часов. Какая жалость.

Я отвлекаюсь от небольшой группы парней на другом конце гостиной и поднимаю взгляд на Алью. Она насмешливо протягивает мне стакан и тарелку, заваленную птифурами⁽²⁾, которые я любезно держу, пока она устраивается среди громадных подушек, собранных прямо на полу. Удобно усевшись, она забирает стакан, но отказывается от тарелки.

— Это для тебя. Ешь.

Я приподнимаю бровь:

— Нет, спасибо, я…

— Это было не предложение, а приказ. Уверена, ты сегодня пропустила обед. Так что ешь.

— Алья, ты уже недавно поймала меня с салатницей чипсов и пиалой овощей и фруктов. Я правда больше не хочу есть.

— Как? Мои с любовью приготовленные птифуры недостаточно хороши?

— Алья, я проходила через кухню, когда пришла. Мусорный бак был набит упаковками от быстрозамороженных продуктов.

— Ладно, поправка: мои с любовью разогретые птифуры недостаточно хороши?

Она бросает на меня сверкающий лукавством взгляд, и я фыркаю. В итоге я ставлю тарелку между нами и, чтобы произвести приятное впечатление, беру мини-пиццу и напоказ пробую ее. Одобрительно кивнув, она радостно откусывает слоеный пирожок, одновременно окидывая комнату удовлетворенным взглядом.

Приглашенные приходили в час по чайной ложке — я даже оказалась не последней. Здесь сейчас большинство наших бывших одноклассников, а кроме того, несколько «дополнительных членов семьи», как Алья любит называть Кагами, с которой поддерживала связь, Луку, брата Джулеки, и даже Марка, приятеля Натаниэля, вернувшегося с ним из Лилля. После насыщенного эмоциями дня атмосфера установилась спокойная и теплая, и в квартире Альи тут и там сформировались небольшие группы.

По настоянию Розы Джулека и Лука принесли гитары. Сидя по-турецки на полу возле дивана, лицом друг к другу, они вместе импровизируют мелодию, вдохновленную их последним путешествием — любопытная смесь колыбельной и цыганской песни. Их пальцы бегают по струнам, и им достаточно обменяться взглядом, чтобы темп и тональность внезапно изменились, став более быстрыми и зажигательными. Иван внимательно наблюдает за ними, отмечая ритм хлопками ладоней по коленям. Сидя на диване позади него, Милен обняла его руками за шею и закрыла глаза с улыбкой на губах. Роза покачивается в ритме мелодии, беззвучно произнося слова, которые знает только она.

Из-за отъезда Джулеки и Луки их музыкальная группа распалась. Однако Иван продолжал играть на ударных, а пение и сочинительство — буквально вторая натура Розы. Кто знает, возможно, они возобновят репетиции теперь, когда двое их гитаристов вернулись в Париж?

Другие собрались перед плоским экраном для соревнования по видеоиграм. Судя по раздосадованным восклицаниям Натаниэля и звонкому голосу Аликс, последняя разбила его наголову в Ultimate Mecha Strike IV. Когда Натаниэль выходит из борьбы, свободным джойстиком ко всеобщему удивлению завладевает Кагами. Аликс поспешно запускает новую игру, настолько же шумная и вызывающая, насколько Кагами молчалива и сосредоточена. В группе воцаряется внезапная тишина, когда каждый осознает, что Кагами не только хорошо защищается, но ей еще и удается поставить Аликс в затруднительное положение. Постепенно все присутствующие зрители выбирают себе участницу, которую поддерживают аплодисментами и взрывами смеха.

Удобно устроившись среди подушек в углу гостиной, я с улыбкой наблюдаю за ними. После празднования Дня Памяти в нормальности этой сцены есть нечто волнующее, словно для всех нас перевернулась страница. Но не это ли было целью вечерники?

Ким и Адриан возле буфета продолжают оживленный разговор.

— А их зонтики? Они правда бронированные?

— Ким, ты же понимаешь, что мы говорим о фильме? Я не уверен…

…Или скорее Ким один за другим задает возбужденные вопросы, тогда как Адриану с трудом удается вставить несколько слов подряд — и всё это под насмешливым взглядом Нино, который избегает вмешиваться.

— Не беспокойся, — выдыхает Алья. — Мы еще немного позволим Адриану выпутываться самому, а потом я организую конкурс армрестлинга, чтобы собрать всех для десерта. Ким оставит Адриана в покое, он никогда не может устоять перед соревнованием.

Я молча киваю, тем не менее не в состоянии отвести взгляд от Адриана. Нино замечает это с другого конца комнаты и незаметно пихает его локтем, с позабавленным видом указав на меня подбородком. Адриан прослеживает за его взглядом и посылает мне смущенную улыбку. Я отвечаю неловкой усмешкой — и невольным румянцем.

Подумать только — он наконец-то здесь. Всего лишь на неделю, но и это уже сверх ожидания!

— Ну вот и закончился этот день, — вздыхает Алья, сворачиваясь в клубок в подушках. — Наконец-то!

— Да.

— Ты справилась, Маринетт. Браво. Видишь, ты на это способна.

— Ты находишь?

Я морщусь, вернувшись в реальность.

— Я едва спала неделю. Сегодня я устроила истерику из-за Кима, накричала на тебя и прогуляла уроки. Я не смогла остаться на всю церемонию Дня Памяти. Адриан нашел меня на скамейке в парке, когда я предавалась мрачным мыслям…

— В твою защиту, мы все плохо спали на этой неделе, достаточно посмотреть на мешки под глазами у всех присутствующих.

Говоря, она методично загибает пальцы в подтверждение своих аргументов. Выглядит это одновременно деловито и комично.

— Уроки сегодня были необязательны. Ким уже забыл о твоей вспышке, и никто в классе не обижается за твой уход, потому что надо быть святым или зваться Адрианом, чтобы выносить выходки Кима, и глазом не моргнув. И посмотри на нас этим вечером: ты жива и в хорошем состоянии по сравнению с тем, что было несколько месяцев назад. Адриан вернулся на неделю в Париж и побудет с нами в лицее. Это главное, так? Так?

Алья легонько толкает меня плечом, и я, наконец, поднимаю взгляд от своего сока. Ее улыбка успокаивающая, почти сияющая. Для нее стакан всегда наполовину полон, узнаю ее в этом.

— Возможно, да, — бормочу я.

— Не всё сразу, Маринетт, окей? Ты всем нам пустила пыль в глаза со своей ремиссией, но ты не Суперженщина!

«Не всё сразу».

Я застываю, горло сдавливает. Алья не знает, но это то, что Тикки постоянно мне повторяла.

— Впрочем, и я тоже, — продолжает она тише. — Но думаю, я поняла то, что ты сказала мне сегодня утром в лицее.

Ее тон радикально меняется. Она задумчиво скрестила руки.

— Я тебе уже год повторяю, что мы в этой истории победители. Но сегодня перед толпой я… Я поняла, что думать, как я, вовсе не так просто. Сожалею, что была такой напористой… Можешь простить меня?

— Уже простила, Алья.

Поколебавшись, она робко обнимает меня, и я благодарно обнимаю ее в ответ. Я боялась, что она еще обижается на меня за это утро, но, похоже, у нее были точно такие же страхи. Она с облегчением смеется, и с моих плеч будто падает груз.

— Я тоже хотела бы извиниться, — тише добавляю я.

— Да не беспокойся. Ты можешь ранить, когда нервничаешь, но не до такой степени.

Она хлопает меня по спине, одновременно подмигивая.

Торжественные аплодисменты вырывают нас из нашего пузыря: Кагами только что разгромила Аликс наголову. Наша чемпионка по роликам хлопает жвачкой, на редкость молчаливая. Она обменивается с Кагами вызывающим взглядом, а потом они немедленно начинают новый раунд под приветственные возгласы однодневных болельщиков.

— Завтра для всех нас начинается новый год, — вздыхает Алья. — Это хорошо, а?

— Да, конечно.

Поскольку я не однажды читала и слышала ее речь, я прекрасно поняла: Алью до сих пор заставляла держаться возможность найти смысл в трагедии. Пользу в катастрофе. Она не случайно стала нашим официальным представителем…

— Наслаждайся своим праздником и остальными, Алья. И обещаю, что поем еще немного.

— Надеюсь, — пафосно ворчит она. — В противном случае будешь иметь дело со мной.

Она строит мне большие глаза, как делает, когда предостерегает своих маленьких сестер, а потом вскакивает с места.

— Ну ладно, десерт не организуется сам по себе, а? До скорого!

Я вначале удивляюсь, но потом начинаю подозревать, что она хотела освободить место: Макс вызвал Кима на дуэль в Mecha Strike, таким образом освободив Адриана, который уже направляется в нашу сторону.

— Она вся ваша, мессир Кингсмен, — иронизирует Алья, изобразив реверанс.

— О, нет, Алья, и ты тоже? — театрально сокрушается Адриан.

Алья хохочет. Она берет Нино за руку и уводит его на кухню. Я растроганно улыбаюсь, но быстро перестаю, когда Адриан падает на подушки рядом со мной. Сердце выбивает дробь — опять. Через несколько секунд руки начнут дрожать, а щеки — краснеть…

…так будет каждый раз?

Злясь на саму себя — прошел почти год, это становится смешно! — я решительно отбрасываю колебания и обнимаю его, уткнувшись лицом в его рубашку — теплую, мягкую. Адриан тут же застывает. Его сердце под моим ухом начинает биться быстрее. Парадоксальным образом это успокаивает меня.

— Э… Ладно, — выдыхает он, превратившись в статую.

Прижавшись к нему, я заставляю себя не мямлить.

— Ты… ты не против?

— Вовсе нет. Наоборот. Но… ты в порядке? Твой разговор с Альей выглядел серьезным.

Я киваю:

— Мы поссорились сегодня утром. Теперь всё хорошо, но… Она произнесла слова, которые напомнили мне о Тикки.

Мгновение он словно колеблется. А потом его рука осторожно обнимает меня, и он откидывается на подушки. Долгим поцелуем прижимается к моему лбу у основания волос: это его способ выразить мне свою нежность — с самого начала, со двора у Мастера Фу. Я сглатываю, сердце переворачивается.

— Вот так, — шепчет он, крепче сжимая объятие. — Тише, моя Леди.

Я улыбаюсь про себя.

— Будь осторожен. Тебе следует перестать так меня называть, по крайней мере, на неделю. Если Алья тебя услышит, у нее могут появиться подозрения.

— Ну, это просто невозможно. У меня всегда есть перечень четких обязательств, касающихся каждой встречи с моей прекрасной напарницей.

Я немного горько смеюсь.

— Полная чушь. У меня больше нет ни маски, ни квами.

— Возможно. Но она тебе не нужна, чтобы быть моей героиней.

Аккорды гитары смешиваются с приглушенными позвякиваниями файтинга. Мурлыканье без слов Розы смешивается с электронными звуковыми спецэффектами видеоигры и восклицаниями зрителей. Снегопад возобновился с новой силой, и снежинки потрескивают на окне. Стук сердца Адриана убаюкивает меня — мирный, успокаивающий.

Я опускаю веки, вымотанная, но безмятежная. Я чувствую себя в безопасности, как никогда.

— Марине-е-е-е-етт? — вдруг кричит Алья с кухни. — Что ты сделала с тортом? Ты же с ним пришла?

Адриан тихонько раздраженно вздыхает. Я распахиваю глаза.

Упс.

— А, так Алья действительно заказала торт на этот вечер! Он по-прежнему здесь, в холодильнике. Я тоже подумал, что это странно!

Я пришибленно вышагиваю взад-вперед по тротуару.

— Это я виновата, пап, предполагалось, что я принесу его с собой, а я забыла, и…

— Не страшно, малышка. Алек как раз собирался возвращаться домой, он сделает крюк, чтобы отвезти его тебе. Жди его возле дома Альи, чтобы ему не пришлось парковаться.

— Да-да! Спасибо, пап! И мне правда жаль!

— Не беспокойся, Маринетт. Повеселись хорошенько с друзьями. Предупреди нас, когда соберешься возвращаться. Мы с твоей мамой будем ждать тебя. Мы тебя любим.

Я бормочу согласие и еще одно спасибо, после чего нажимаю отбой. Адриан вопросительно смотрит на меня, оставаясь в укрытии внутреннего дворика дома Альи. Я подхожу к нему, тяжело дыша от нервных — и бесполезных — метаний туда-сюда.

— Всё хорошо, подмастерье моих родителей привезет нам торт на машине.

— Супер, мы спасены! — радостно восклицает он.

Я в свою очередь улыбаюсь, еще немного сконфуженная. У меня была одна-единственная задача на сегодняшний вечер, и я умудрилась сесть в лужу. Похоже, кое-что никогда не изменится.

— Повезло, — продолжает Адриан, созерцая снегопад. — Пекарня твоих родителей всего в десяти минутах ходьбы, но я не очень представлял, как мы пойдем туда в такую погоду.

Я быстро проверяю прогноз погоды на телефоне.

— Да. Похоже, улучшаться она не собирается…

Адриан иронично усмехается:

— Плагг должен быть счастлив, он обожает снег и холод. Кстати, куда он делся? Дуется?

Я рефлекторно открываю сумочку, которая оказывается пустой, но я не беспокоюсь.

— Наверное, остался на кухне. Он мастер утаскивать остатки, когда никто не смотрит, — шучу я. — Так что шведский стол — дело века для него!

— Действительно! Во время фотосессий закуски и шведские столы, предназначенные для команд фотографов, сильно редели каждый раз, когда я находился поблизости. Натали даже в конце концов решила, что я не соблюдаю диету, она была в ярости!

Смех у Адриана легкий, почти поющий. С покрасневшими щеками я искренне шепчу:

— Спасибо еще раз, что оставил мне Плагга. Без него было бы… по-другому. И точно сложнее.

— Знаю, моя Леди. Поэтому он и должен был остаться.

— А… А Нууру? Как он?

— Я пробудил его вчера. Это длилось лишь несколько мгновений, но ему немного лучше… Ну, я так думаю. Он вспомнил о своей жизни с моим отцом. Он назвал меня Адрианом, а не Габриэлем. Он сожалел обо всем, что произошло с Мастером Фу.

Улыбка Адриана гаснет. Он достает из сумки маленькую коробочку в черном бархате, которую я узнала бы среди тысяч.

— О, теперь ты носишь его с собой?

— Угу. Мне не хотелось оставлять его в Лондоне совсем одного.

— Да… Понимаю.

Он снова закрывает сумку и робко улыбается мне:

— Кажется, память всё больше возвращается к нему. Возможно, его пробуждение будет легче, если он увидит, какими стали мы оба. Я как-нибудь представлю его тебе, если он согласится… И если ты хочешь, конечно.

Я молча киваю. Я встречалась с Нууру лишь один-единственный раз: в больнице в тот день, когда Адриан обнаружил его Камень Чудес в вещах, оставленных ему отцом. Нууру в то время был дезориентирован и сильно ослаблен, а потом всё забыл о том дне. Но если Адриан считает, что Нууру готов к встрече с нами, я ему доверяю.

— Конечно. Надеюсь, он согласится…

Адриан расслабляется, словно боялся, что я откажусь. Мы одновременно поднимаем головы, чтобы полюбоваться темной ночью, хлопьями снега, которые кружатся в резком свете фонарей.

«Жизнь продолжается. Она всегда продолжается, эта сволочь. Мы с тобой знаем это, как никто».

Слова Плагга всё еще звучат в моей голове, многозначительные. Как Тикки, как другие квами, которые веками смотрели, как меняются их Носители, Плагг лучше кого бы то ни было знает, что значит попрощаться навсегда, переключиться на другое, когда всё потерял. Встреча с Нууру на самом деле лишь этап: наша задача, задача последних Носителей — поддержать его, чтобы ему не пришлось в одиночку справляться с катастрофой, которая произошла год назад. Надо сделать всё, чтобы он почувствовал себя готовым двигаться дальше и жить. Возможно, с нами или однажды с другим Носителем, которому можно доверять? Кто знает?

Заново создать наши жизни. Опереться на то, что нам осталось, чтобы построить нечто иное. Плагг прав, Тикки хотела бы этого. Я тихонько вздыхаю, в горле стоит ком. Алья по-своему тоже права: завтра начнется совершенно новый год. Но сегодня вечером у меня не получается понять, внушает ли мне это облегчение, тревогу или просто громадную усталость…

— Кстати. Как у тебя дела с твоим прекрасным незнакомцем?

Я вздрагиваю, вырванная из размышлений. Адриан в ожидании искоса поглядывает на меня. Я долго подбираю ответ. Что бы ни говорил Плагг, я еще не готова открыть Адриану, что прекрасный незнакомец — это он.

Он, с самого начала… Так же как Маринетт с первого дня была его дорогой Леди. Предвидел ли это Мастер Фу?

— Он в прошлом году уехал из Парижа, но я сохранила с ним связь. Теперь я лучше его знаю. Он… Он правда хороший человек.

— А.

Адриан моргает и хранит молчание. Он изменился, но я по-прежнему чувствую, когда он испытывает неловкость. Я растроганно беру его под руку и прижимаюсь головой к его плечу. В самом деле, как же он вырос…

Я опускаю веки. Проще сказать, не глядя на него — как по телефону в течение последних двенадцати месяцев.

— Не волнуйся, Котенок, я хочу быть с тобой. Навсегда.

Он тихонько смеется, слегка насмешливо.

— А если он однажды вернется в Париж?

Я вздыхаю. Встаю перед ним. Едва я успеваю встретить его взгляд — зеленых, ясных, проницательных глаз, — как мои щеки уже начинают теплеть.

— Почему ты спрашиваешь, Котенок? Когда ты уже прекрасно знаешь мой ответ?

На его губах вдруг появляется та усмешка, которая бывает только у Черного Кота: гордая, насмешливая, но бесспорно нежная. Как обычно, мое сердце подпрыгивает.

— Потому что я вечно ревную к твоему прекрасному незнакомцу, — выдыхает он. — И потому что обожаю слушать, как ты говоришь то, что думаешь обо мне, моя Леди. Кроме того, ты каждый раз невероятно краснеешь.

Я подозрительно прищуриваюсь:

— Ты не можешь этого знать. Я говорила тебе это только по телефону. Никогда в лицо.

— Мне не надо смотреть на тебя, чтобы догадаться, когда ты краснеешь, Багинетт. Я слышу это в твоем голосе.

Он на какое-то время замолкает, а потом отступает и склоняет голову на бок, словно кот, готовый поиграть с добычей. Еще немного, и я увижу, как кожаный хвост хлещет его по икрам.

— Спорим? — лукаво мурлычет он.

И закрывает глаза. Я раздраженно скрещиваю руки. Но его улыбка заразительна, и я признаю себе пораженной.

— «Мне нужен ты. Ты, и никто другой», — горячо шепчу я.

Та же самая фраза, что и в ту снежную ночь сражения, когда я обняла его в супермаркете, выведенная из равновесия своими ранениями, но испытывая облегчение от того, что вновь его обрела. Однако тон другой. Из всего, в чем я могла признаться ему сегодня, эта фраза больше всего похожа на «я люблю тебя», и мы оба это знаем. Несмотря на усилия сохранить хладнокровие, у меня ничего не выходит: я чувствую, как сердце пускается вскачь, щеки становятся малиновыми. Я задерживаю дыхание в ожидании. Адриан остается неподвижным, с закрытыми глазами. Потом его улыбка понемногу становится четче, сияющая.

— Выиграл. Ты покраснела, моя Леди.

Он приоткрывает веки, и его зеленые глаза сверкают как никогда. С вызывающим видом скрестив руки, я слышу собственное бормотание:

— Гордишься собой, Котенок?

Он едва слышно смеется:

— Абсолютно, моя Леди. Год назад я отдал бы всё на свете, чтобы стать тем, кто заставляет тебя краснеть.

Его теплые ладони обхватывают мои горящие щеки. Я закрываю глаза. Его губы нежно касаются моих. Я обнимаю его за шею, торопясь возобновить прикосновение — непривычное, но знакомое, незабываемое.

И как год назад, окружающий мир будто стирается. Улица, снег, ветер, холод — всё исчезает. Остаются лишь его легкие ладони на моих щеках и его шелковистые волосы под моими пальцами. Мягкость его губ, тепло его дыхания, смятение, которое всё это взрывает в моей груди.

И желание повторить. Еще и еще.

— Я знаю, что мы проведем вместе всю неделю… — шепчет Адриан прямо мне в губы. — Но мне так хочется, чтобы этот праздник никогда не заканчивался. Никогда.

Он вдруг обнимает меня с такой силой, что я почти задыхаюсь.

— Поверить не могу, — со стоном произносит он. — Ты здесь… Мы здесь, вместе! Мне так тебя не хватало!

Я не знаю, что ответить, удивленная его внезапной потерей контроля, а ведь до сих пор он был образцом сдержанности и уверенности в себе. В итоге я со слезами на глазах обнимаю его в ответ.

— Мне тебя тоже не хватало. Теперь всё наладится, Котенок. Потому что — помнишь? Мы сильны каждый сам по себе, но…

Он кивает. Я слышу, как он сопит, прежде чем продолжить более твердым голосом:

— …Но вместе, мы еще сильнее!

Он отступает, чтобы стыдливо вытереть щеки рукавами.

— Твои каникулы только начались, Котенок.

Его улыбка в сочетании с еще мокрыми от слез глазами трогает меня и сжимает сердце. Я встаю на цыпочки и целую его. Он глубоко вздыхает, почти мурлычет, и снова обнимает меня.

Гудение приближающегося мотора разбивает наш пузырь. Подмастерье моего отца прибыл.

Вернувшись в квартиру Альи со столь долгожданным тортом в руках, мы застываем на пороге гостиной. Уже поздно, и праздник должен бы скоро закончиться. Однако…

— Но… что вы делаете? — восклицает сбитый с толку Адриан.

Помещение радикально изменилось. Всю мебель отодвинули к стенам. Одеяла и подушки разбросаны десятками прямо на ковре. Наши друзья образуют большой круг, держа карты Уно⁽³⁾ в руках и хохоча. Из коридора появляется Алья, неся охапку больших подушек и пледов.

— Вечеринка снежной бури! — объявляет она. — Видели, какая погода снаружи? По новостям рекомендуют никуда не выходить из соображений безопасности. Метро закрывает станции одну за другой, а ехать по Парижу на машине скоро станет невозможно. Так что почти все проведут ночь здесь, но никакого беспокойства: у меня всё под контролем! Моя мать готовила для церемонии мэра сегодня вечером, так что они с отцом останутся там. Близнецы у одной из своих подружек из класса. Моя большая сестрица Нора должна скоро вернуться из спортзала, а до тех пор квартира полностью в нашем распоряжении! Что ж, у кого еще нет подушки?

Роза и Милен энергично машут руками, чтобы привлечь ее внимание. Пока Алья по очереди кидает им подушки, Нино подходит забрать коробку с тортом из наших обалдевших рук.

— Куда вы двое делись? Вы не отвечали на звонки, мы подумали, вы ушли, несмотря на бурю. Мы уже начали беспокоиться!

Я чувствую, как краснею, и Адриан тоже испытывает неловкость. Про себя я благословляю ледяной холод, которым можно легко объяснить мои алые щеки.

— На самом деле, мы оставались в подъезде, — заявляет Адриан более-менее убедительным тоном.

— Алек, подмастерье моих родителей, заехал на машине, чтобы привезти нам торт, — добавляю я.

— Супер! Кстати говоря, Маринетт, если будешь спать здесь, тебе следует позвонить родителям и предупредить их. Адриан, думаешь, твой шофер согласится заехать за тобой только завтра утром? Учитывая начинающуюся бурю, было бы неосторожно заставлять его выезжать, правда?

Нино двусмысленно подмигивает. К Адриану понемногу возвращается ослепительная и даже расчетливая улыбка.

— Я всегда могу попытаться. Технически я должен был вернуться в особняк уже несколько часов назад, но месье Г. «забыл» отвезти меня туда, забрав из аэропорта. Какая удача, если подумать.

Нино изумленно расширяет глаза.

— Нет, месье Г. на этот раз на твоей стороне? С ума сойти!

— Не правда ли? Наверное, он тоже рад меня видеть. Он согласился прикрыть меня на вечер.

Наклонившись друг к другу, друзья шепчутся с видом заговорщиков.

— Думаешь, он мог бы также «забыть» заехать за тобой сегодня вечером? По крайней мере, до тех пор, пока дороги не будут полностью заблокированы?

— Возможно. Я напишу ему сообщение…

Тихонько посмеиваясь, Нино уходит вместе с тортом. Адриан подмигивает мне в типичном стиле Черного Кота и украдкой целует мою руку, а потом достает телефон и следует за Нино на кухню. Я позабавленно смотрю ему вслед, когда мою сумочку сотрясает дрожь. Сделав вид, будто ищу там мобильник, я встречаю сверкающий взгляд Плагга. Потирая пузо, он громко рыгает — к счастью, это проходит незамеченным среди возбужденных переговоров между игроками в «Уно».

— Твоя Алья — настоящий гений, — мурчит он.

Я отступаю на несколько шагов в коридор и подношу телефон к уху, изображая, будто разговариваю по нему.

— Потому что приготовила шведский стол века? Ну ты и обжора…

— Не только. Ее шкафы набиты апельсиновым соком, шоколадным порошком и молочными булочками. Достаточно, чтобы организовать завтрак для целой армии. Она всё предусмотрела на эту ночь, ВСЁ. Я ее фанат.

У него настолько восхищенное выражение, что я в свою очередь смеюсь. Я смотрю на моих друзей, сосредоточенных на игре. Милен кладет ведущую карту, уверенная в своем ходе, и Макс, усиленно ворча, вынужден взять дополнительную карту под веселый свист других игроков. Немного в стороне Роза и Джулека, поделив наушники, слушают свои последние любимые песни, словно никогда не расставались. Лука и Иван склонились над нагромождением коробок с настольными играми Альи, занятые объяснением Кагами и Марку основ «Оборотня»⁽⁴⁾, который был любимейшей игрой нашего класса, когда мы учились в коллеже. С таким количеством участников партия обещает быть насыщенной!

— Кто хочет торта? — восклицает Нино, выходя из кухни, нагруженный несколькими полными тарелками.

Поспешно поднимается дюжина рук. Я по-настоящему звоню родителям, практически уверенная в их положительном ответе. Тем временем сияющий Адриан занимается обслуживанием. Если бы он так улыбался во время фотосессий, его фанаты потеряли бы последние остатки самообладания…

Он хотел, чтобы этот праздник никогда не заканчивался. Совпадение? Его желание исполнено.

Музыкальное сопровождение: «Flight From The City» — Jóhann Jóhannsson — https://youtu.be/AlftMNmDH00

— В местечке Тьерсельё наступает день. Последний Житель мертв, Оборотни выиграли, — объявляет ведущий Макс. — Браво, девочки!

— Йееессс!

Аликс и Милен гордо ударяют друг другу в ладонь. Ворча, Алья делает знак, чтобы ей вернули карты.

— Вот блин! А что в это время делала Колдунья? У нас даже не было права на ее воскрешающее зелье!

— Наверняка мы избавились от нее в первые же ходы, — хвастается Аликс. — Впрочем, интересно, кто это был. Маринетт, ты?

Я качаю головой, поднимая свою карту, которая до сих пор по обычаю лежала передо мной рубашкой вверх.

— Нет! На этот раз я была обычным Жителем!

— Оно и к лучшему! — бросает мне Алья, забирая карту. — Как только ты получаешь роль, которая выходит за рамки обычного, это сразу становится видно, как нос посреди лица. Без обид, девочка моя!

Я смеюсь, охотно соглашаясь с выпадом. Она сто раз права — в предыдущей партии я была Девочкой, а значит, должна была шпионить за Оборотнями во время их выхода так, чтобы меня не заметили: это продлилось лишь один ход: я была такой заметной, что они устранили меня первой.

Несколько игроков покидают круг, устроенный на полу посреди гостиной: одни — чтобы размять ноги, другие — чтобы подкрепиться на кухне тортом и горячим шоколадом. У меня болят локти и затылок из-за того, что я несколько партий подряд лежала на животе, и я переворачиваюсь на спину, с облегчением потягиваясь. Снаружи поднялся ветер, и свирепствует снежная буря. Я с наслаждением укутываюсь в плед, который мне одолжила Алья. В маленькой сумочке рядом со мной Плагг, наконец, наевшийся, тихонько мурлычет… если только это не храп?

Аликс на другой стороне круга тоже собирает карты и пользуется этим, чтобы проверить, кто какую роль играл.

— Нет, Иван, ты играл Девочку?! Мы тебя так и не вычислили, а ведь я смотрела в оба!

— Забудь, Аликс, я бросил шпионить, как только увидел, что ты в числе Оборотней, — вздыхает Иван. — Не хотел, чтобы от меня избавились.

— Что ж, тем временем, я хотел бы знать, кто был Купидоном и почему он назначил меня в начале партии Влюбленным в Адриана, — усмехается Нино. — Он умудрился выйти из игры с третьего хода, а значит, и я с ним!

— Но я подумала, вы будете такими милыми, — щебечет Роза, сжимая в руке свою карту Купидона. — И я была права: вы были просто лапочками, пытаясь защитить друг друга!

Милен и Аликс фыркают, взбудораженные своей последней победой.

— Самое забавное во всем этом — то, что Адриан был третьим Оборотнем, — насмешливо заявляет Аликс. — Не повезло, Нино, у вас не было почти ни единого шанса выкарабкаться.

— Что ж, по последней? — нетерпеливо спрашивает Ким, зевая. — Надо, чтобы дело двигалось, иначе я засну.

— Сначала я должна собрать все ваши карты, — осаживает его Алья, тасуя колоду. — Натаниэль, Марк, передайте дальше. Адриан, твою карту, пожалуйста!

За отсутствием реакции лежавшего справа от меня Адриана, я переворачиваюсь на бок и кладу ладонь на его плечо. После короткого ступора я шепчу:

— Он спит.

— Да ладно? В таком гвалте? — удивляется Алья. — Но как ему удается?

Вместо ответа я пожимаю плечами. При том, что в конце партии раздавались взрывы смеха и насмешливые замечания, Адриан спит без задних ног, лежа на животе, обняв руками подушку. Растроганная, я натягиваю ему одеяло до затылка. Его день был изматывающим, учитывая фотосессию и перелет до Парижа.

— Ладно, начинаем заново! — объявляет Макс, избранный Ведущий этого вечера. — Распределяем карты. Просто напоминаю: вы смотрите их только один раз, потом кладете перед собой, чтобы вас не рассекретили. Мы не размахиваем ими на виду у всех, когда наступает наш ход, не так ли, Роза?

— Ага-ага…

Среди собравшихся раздается несколько смешков. Тогда Макс начинает то, что он так хорошо умеет — рассказывать фабулу игры:

— Дамы и господа, добро пожаловать обратно в Тьерсельё! Наступает ночь, вся деревня засыпает…

Каждый опускает голову и закрывает глаза, слушая, как Ведущий рассказывает свою историю. Атмосфера снова становится спокойной, обманчиво мирной, когда он одного за другим вызывает игроков делать первый ход.

— Я призываю Ясновидящую! Она просыпается и в тишине показывает мне Жителя, про которого желает разузнать…

В качестве ведущего, Макс единственный может вставать, чтобы ходить туда-сюда в центре круга. Он должен показать Ясновидящей карту указанного игрока, а потом положить ее на место.

— На эту ночь Ясновидящая закончила с видениями, она снова засыпает. Теперь просыпаются Оборотни! Они открывают глаза и молча сговариваются… Выбирают будущую жертву… Они выбрали. Их первый Житель убит в тишине…

Слышится шорох, небольшое ворчание и приглушенный вой волка на луну.

— …в тишине, я сказал, — продолжает Ведущий слегка насмешливым тоном. — Разве что Оборотни любой ценой хотят быть разоблаченными соседями.

Ему отвечает придушенный смех. Я усмехаюсь, пытаясь определить, с какой стороны круга он доносится.

— Оборотни теперь сыты, они снова засыпают. Колдунья, теперь я призываю Колдунью!

Я открываю глаза, как меня просят. Макс обводит взглядом круг и, наконец, замечает меня.

— Колдунья проснулась. Колдунья видит, на кого напали этой роковой ночью. Что Колдунья будет делать?

Он показывает мне пальцем на Алью, которая с закрытыми глазами корчит гримасу, внимательно прислушиваясь и еще не зная, что произошло с ее персонажем. Я подчеркнуто приподнимаю брови: в качестве держателя карты Колдуньи, я имею право исцелить игрока, чтобы позволить ему выжить… или не исцелить. Я улыбаюсь Максу и делаю ему знак большим пальцем вверх. Он кивает.

— Колдунья по своей величайшей доброте решила использовать исцеляющее Зелье. Она спасает несчастного раненого Жителя. Удовлетворенная, Колдунья снова засыпает.

Я закрываю глаза.

— В Тьерсельё наступает день! Вся деревня просыпается. К счастью, на этот раз никто не умер, но поднимается волнение. Для жителей время объединиться и обозначить виновного в нападении сегодняшней ночью!

Все игроки поднимают головы, и начинаются обсуждения, вначале нерешительные, потом каждый втягивается в игру, чтобы защитить свое мнение. Тон быстро повышается, хотя атмосфера остается добродушной.

— Жители проголосовали. Аликс, ты обвиняешься в том, что ты Оборотень, и приговорена к смерти!

— А-а-а-а, я умираю! Братья, отомстите за меня в следующее полнолуние!

С комическим бульканьем изобразив ужасную болезненную кончину, Аликс поворачивает карту, демонстрируя всем. Она не была обязана это делать — некоторые предпочитают унести тайну с собой в могилу и оставляют карту у себя, — но она и в этот раз действительно была Оборотнем.

— После этой крайне очистительной казни, — напыщенно продолжает Макс, — вся Деревня засыпает. Я призываю Ясновидящую! Она просыпается, увлеченная своими видениями. В тишине она показывает мне того, про кого хочет разузнать в эту ночь…

Ведущий одного за другим вызывает игроков.

— Теперь просыпаются Оборотни, жаждущие крови и мести! Молча, они совещаются… Они укажут следующую несчастную жертву…

И игра неутомимо продолжается.

Я подавляю очередной зевок, глаза болят. Бессонница прошлой ночи начинает серьезно давить на меня. И поэтому когда несколько ходов спустя Оборотни решают убрать меня, я охотно выхожу из игры, пока выжившие жители обсуждают следующего предполагаемого Оборотня.

Я сворачиваюсь на боку, не обращая внимания на жесткость пола. Несмотря на то, что партия в самом разгаре, наполненная смехом и театральными репликами, Адриан по-прежнему крепко спит. Прядь волос подрагивает в такт медленному ритму его дыхания и регулярно щекочет ему щеку, каждый раз заставляя его морщить нос. Позабавленная, я, поколебавшись, осторожно отодвигаю непокорную прядь. Он практически не реагирует — только вздыхает. С нежностью в сердце я спокойно смотрю на него.

Закрываю глаза и глубоко вдыхаю. Я не чувствовала себя настолько умиротворенной уже..

…уже сколько?

Я вздрагиваю и открываю глаза: гораздо темнее, чем раньше. Адриан по-прежнему спит, но теперь лежит на боку, лицом ко мне. Он слегка улыбается, и я краснею, заметив, что его рука непринужденно легла на мою. На одно долгое мгновение я напрягаюсь, сердце трепещет. А потом решаю не убирать руку.

— Успокойся, Носительница. Ради всего святого…

Плагг садится на подушку Адриана и бросает на меня саркастичный взгляд. С пылающими щеками я тихо ругаюсь на него:

— Плагг, откуда ты взялся?

— Я совершал последний обход кухни. Торт восхитителен, было бы преступлением позволить ему потеряться, — гордо пищит он, потирая пузо.

— Тебя заметят!

— Вовсе нет…

Я поднимаю голову и осторожно оглядываюсь. Игры закончились, и, похоже, давно. Свет погашен везде, кроме коридора у входа. Несколько игроков заснули, как я, прямо на месте, свернувшись под одеялами. Другие заняли диваны или громадные подушки в углу гостиной. Отсутствующие, вероятно, ушли в комнаты. Рядом с кухней Алья с чашкой горячего шоколада тихо разговаривает со своей сестрой Норой, которая, видимо, несмотря на бурю, только что вернулась из спортзала.

Я растерянно ложусь обратно — я думала, что закрыла глаза всего на несколько мгновений. Но усталость будто испарилась, значит, я спала гораздо дольше, чем несколько минут. С колотящимся сердцем я рассматриваю крепко спящего Адриана, и это зрелище немного успокаивает меня — снова.

Я слышу, как Нора выходит из комнаты. Осмеливаюсь бросить взгляд в ее направлении: осматривавшая гостиную Алья замечает меня. Она слегка улыбается и шепотом окликает меня, показывая несколько одеял и подушку, которые держит в руках.

— Всё хорошо? У тебя есть всё, что нужно?

Я подтверждаю улыбкой и кивком. Она кладет вещи на стол и подмигивает мне.

— Отлично. Спокойной ночи!

Она осторожно перешагивает через лежащих на полу, дернувшись, когда Ким испускает звонкий храп, когда она проходит мимо, и исчезает в коридоре. Несколько мгновений спустя свет гаснет, но против всякого ожидания, гостиная не полностью погружается в темноту. Фонари снаружи храбро сражаются с бурей, и синеватый свет проникает сквозь панорамное окно квартиры.

Плагг осторожно появляется из подушки Адриана. Проверив окрестности, он счастливо потягивается и сворачивается в складках его одеяла, в тени его шеи. Там он протяжно зевает и насмешливо подмигивает:

— Ревнуешь, Носительница?

Вместо ответа я весело усмехаюсь ему. Удовлетворенный, он сворачивается в комок и закрывает глаза, счастливый, как сыр в масле. Несколько секунд спустя его дыхание замедляется, обычно подрагивающие вибриссы опускаются. Он уже спит.

Проходят минуты. Я слушаю разнообразные дыхания, заполняющие комнату, спокойные и безмятежные. Смотрю на Адриана, который больше не улыбается и выглядит особенно невинно — спящий в бледном изменчивом свете, который отбрасывают на нас снежные хлопья. Я не осмеливаюсь пошевелиться — моя рука в его руке, — чувствуя успокоение и, однако, не в состоянии надолго закрыть глаза, как всегда во время моих бессонных ночей.

Да тьфу ты.

Я колеблюсь еще несколько мгновений, а потом пододвигаю подушку и плед к Адриану. Я прижимаюсь к нему, напряженная и покрасневшая, как никогда. Он сонно бормочет и слегка вздрагивает, после чего воцаряется тишина. И, наконец, его рука скользит мне за спину и прижимает меня к нему. Успокоившись, я расслабляюсь, и он удовлетворенно вздыхает. Я снова чувствую рядом с собой его дыхание, медленное и спокойное. Оно убаюкивает меня.

Где-то над моей головой тихонько хихикает Плагг:

— Я так и знал. Ревнуешь.

Я улыбаюсь с закрытыми глазами.

И финальное музыкальное сопровождение (послужившее вдохновением для написанием этой главы): «Nandemonaiya — Present vers.» by Akane and BriCie («Your Name» Cover) — https://youtu.be/WdeK2YSGrEg

1) Известная во Франции телевикторина, придуманная известным сценаристом и ведущим Арманом Жаммо. Передача транслируется до сих пор, но считается старомодной. Бытует мнение, что ее смотрят только старики.

Вернуться к тексту

2) Небольшое сдобное печенье или маленькое пирожное. Как правило, продается набором из разных сортов. Чаще птифур готовят из бисквитного и песочного теста, наполняя разными начинками и украшая кремом и глазурью. Эти мини-закуски, рассчитанные буквально на один укус, подаются в конце еды (к кофе, чаю, коктейлям).

Вернуться к тексту

3) Игра «Уно» в значительной степени совпадает с популярной игрой, в России известной как «Сто одно», но требует специальной колоды карт.

Вернуться к тексту

4) Игра похожа на «Мафию». В одной маленькой европейской деревне живут обычные жители. Но обычные они только днем. Ночью некоторые из них превращаются в оборотней и убивают мирных жителей. Цель людей — уничтожить всех оборотней. Все игроки днем линчуют одного из жителей, заподозрив его в причастности к нечистой силе, а оборотни ночью убивают по одному мирному жителю.

Вернуться к тексту