Призрак в конце коридора (джен)

This thing called love I just can't handle it

This thing called love I must get round to it

I ain't ready

Crazy little thing called love

«Crazy Little Thing Called Love» — Queen

Из-за случившегося на Рождество выходы из дома в город на какое-то время решили отменить. Мариновали детей в четырех стенах около двух недель, пока мистер Реддл властной рукой не разрешил прогулки снова — но обрадовались этому далеко не все. Ремус, Джеймс, Сириус и Питер, надышавшиеся в лесу свежим воздухом и вытряхнувшие из голов весь туман, были, разумеется, довольны — Ремус вообще готов был, несмотря на свой солидный семнадцатилетний возраст прыгать от счастливого осознания того, что их с Дорой встреча не сорвана. Или правильнее было говорить «свидание»?.. Звал ли он ее на свидание? Даже если он не говорил этого вслух, похоже, все было именно так.

Поздравляю, Ремус, ты кретин, думал он в субботу утром, мучительно торча перед зеркалом и пытаясь привести в порядок волосы. Следить за собой никогда не было сложной задачей, но он собирался на встречу с девочкой, он не мог перед ней облажаться, теперь важна была каждая мелочь! Однако волосы у него были густые, расческа, так заботливо подаренная Сириусом (Сириус при вручении узнал много нового о том, кто он и что Ремус думает о его чувстве юмора), в них путалась, и Ремус уже почти скулил от отчаяния. Ведь не так много ему нужно, в самом деле! В конце концов он понадеялся, что кепка примнет особенно непокорные вихры, и сдался. Да и не волосы были его главной проблемой.

Он никогда никого не звал на свидания и понятия не имел, как правильно их проводить. На всякий случай Ремус выгреб изо всех карманов свои деньги и пересчитал их. Наверное, на одну прогулку хватит… Но просто гулять? Чтобы вышло самое скучное свидание за всю историю свиданий? Ремус мучительно сморщился, поглядывая из окна на заснеженный двор, и тут его осенило. Он ураганом пронесся по комнате, выскочил на площадку и заколотил в дверь Джеймса. Тот открыл, слегка удивленный:

— Что случилось, Лунатик, нам отменяют матч?

— Джеймс, — выдохнул Ремус, — у тебя же есть коньки?

— Есть, лежат в сумке под кроватью, — кивнул Джеймс, — а что?

— Можно я их одолжу на один день?

— Ты на городской каток собрался? Я думал, ты не… — глаза его расширились, а рот распахнулся. Джеймс двумя пальцами поправил очки и ухмыльнулся во весь рот: — А-а, я понял…

— Пожалуйста, не говори Сириусу, — взмолился Ремус, — по крайней мере, пока, а то он насплетничает Доре, и весь сюрприз насмарку.

— А он все равно ушел. Они с Дорой еще с полчаса назад убежали вместе, сказали какие-то дела…

— Слава Богу… Так что насчет коньков?

— Отказать другу в помощи перед свиданием? — поднял брови Джеймс. — За кого ты меня принимаешь?

В комнате у Джеймса царил еще больший бардак, чем у Сириуса. Ремус тактично отвернулся от стола, где из-под спортивных журналов выглядывали другие, с женскими ногами, и сосредоточил свое внимание на сползающим с кровати покрывале, в котором Джеймс путался, шаря в сумке. Наконец он выволок пару хоккейных коньков и гордо вручил Ремусу.

— Они возле катка вроде дают коньки напрокат, если нет своих — восемьдесят центов, что ли?

— Если и восемьдесят, то точно не центов, — усмехнулся Ремус, крепко прижавший к груди коньки. — Спасибо, Сохатый.

— Главное не падай духом, — напутствовал его Джеймс. — И не выставляй себя идиотом. Ну, второе по возможности…

— У тебя есть пособие, как не выставлять себя лиотом?

— Было бы — мы бы с Лили уже катались на коньках… — он со вздохом растрепал себе волосы. — Но я не унываю! Однажды она увидит, обязательно…

Ремус не стал лишний раз над ним посмеиваться, а поблагодарил за коньки еще разок и вышел. Не успел он как следует рассмотреть коньки, как его окликнули, и к нему подбежала Лили.

— Рем, слушай, я тоже в город. Знаю, что у вас с Дорой планы, — Лили в последний момент подавила улыбку, — но Чарити не хочет отпускать меня одну. Проводишь меня?

— После нашей первой прогулки до города ей следовало бы три раза подумать, прежде чем отпускать нас вместе, — хмыкнул Ремус. — Конечно, провожу.

Лили радостно улыбнулась и испарилась одеваться. Она тоже была из тех немногих, кто сумел преодолеть эту бесконечную апатию и хандру, навалившиеся на дом сразу после Рождества. Она вообще была первой, кого такое состояние встревожило, и обратилась к Чарити с вопросами. Чарити, наоборот, невероятно дрвольная процессом, в своей оптимистичной манере радостно объявила Лили, что все идет по плану.

— На самом деле это очень хороший знак, — говорила она, протирая очки полой белого халата. — Сначала чувствуется улучшение, спокойствие, с вами до Рождества все так и было. Потом резко наступает период апатии — и это наша критическая точка. Нам важно сейчас миновать ее, чтобы оказаться на финишной прямой! Осталось совсем немного!

— Она сказала, это очень хорошо, что мы боремся с апатией, — улыбнулась Лили и перекинула слишком длинный конец шарфа через плечо. Они уже вышли из поместья и сейчас спускались с холма в поля. — Таким образом процесс пойдет быстрее, и по прогнозам нам тут осталось всего пару месяцев. Вернемся домой как раз к весне, правда здорово?

— Не обольщай меня раньше времени, а то я буду надеяться попасть домой до своего дня рождения, — Ремус посмотрел на нее с наигранным укором. Лили рассмеялась:

— Вот сам и не обольщайся! И вообще, с каких пор ты стал таким ехидным?

— С тех пор общаюсь с Джеймсом и Сириусом. Только не говори, что они плохо на меня влияют!

— Хорошо, они втягивают тебя в опасные авантюры, — она пожала плечами. — Ты не обязан в них участвовать просто потому, что они твои друзья, знаешь.

— Да, я знаю, — кивнул Ремус. Его пальцы нащупали в кармане пузырек успокоительного и рассеянно поворачивали его туда-сюда. — Но мне это нравится. В смысле правда нравится. Это здорово. Жутко, конечно, в процессе — но все равно здорово.

— Ты уверен, что мы с тобой об одном человеке говорим? — Лили насмешливо вскинула брови. — Ты же не авантюрист.

— Это кто тебе такую глупость сказал? Я? Да я тот еще сорвиголова!

— Да-да, конечно, как скажешь. Настоящий сорвиголова. Я видела, как ты сегодня читал за завтраком — верх безумия.

— Ты мне что, не веришь? — изумился Ремус. Она снова пожала плечами все с той же ехидной улыбкой. — Спорим, я смогу разыграть и Джеймса, и Сириуса разом?

— Может, для начала хотя бы одного?

— Проиграю — с меня бутылка крем-соды.

— Ладно, — Лили сверкнула глазами и пожала его ладонь. — Времени у тебя до понедельника.

— Идет!

— Да уж, я действительно тебя с трудом узнаю…

— Я сам себя с трудом узнаю, Лилс. Я думаю, это… это тот, кем я мог был быть, если бы не болезнь, — задумчиво проговорил Ремус. — Настоящий я подо всей этой тревожностью.

— Надеюсь, мой любимый ботаник — это тоже настоящий ты? — она подтолкнула его локтем.

— Что за вопросы, разумеется! Кстати, о любви… — Ремус помог ей перебраться через сугроб прямо посреди дороги (должно быть, ветром сбило снег с какого-то из деревьев), и продолжил: — Как у вас с Джеймсом? Слышал от Доры, теперь он вытаптывает свои иероглифы у тебя под окнами.

— У нас с Поттером, — подчеркнуто строго отозвалась Лили, — ничего. У него просто слишком много свободного времени на всякие глупости.

Ее порозовевшие — Ремус руку на отсечение дал бы, что не от мороза — щеки совершенно не вязались с ее сердитым голосом. Упорство, с которым Лили игнорировала очевидное, поражало.

— Вот как? Наверное, меня подвели глаза, но я был уверен, что вы танцевали с ним под Рождество, разве не так?

Лили совсем покраснела и грозно запыхтела:

— Ремус, это огонь по своим! Предатель! А ты танцевал с Сириусом — мне тоже поинтересоваться, как у вас с ним дела?

— Я могу все свалить на виски, подлитый мне в стакан, а у тебя этот номер не пройдет!

— Ты не понимаешь, Поттер, он… такой придурок…

— Может быть, — согласился Ремус мягко. — Но он хороший парень, Лили. Он очень хороший парень. Просто… дай ему шанс?

— Все непросто, Рем, — вздохнула Лили и накрутила на палец прядь волос. — Он настырный. Я же шагу не могу ступить, чтобы не услышать, как он меня любит!

— У Джеймса бывают проблемы с тормозами, я знаю. Если тебя это утешит, он совершенно искренен. Он уважает тебя.

— Тогда он долго еще не отступит… Он мне нравится, да, но понимаешь… Я не хочу, знаешь, быть как трофей, которого он добивается. Мне хватило в жизни парня, считавшего меня собственностью. Я не приз для Джеймса Поттера. И когда он это поймет, тогда я увижу, что он действительно меня уважает.

— Хорошо, — улыбнулся Ремус. — Я понимаю.

— Не смей ему этого говорить, он сам должен все понять!

Когда они вышли на Флэт-хилл-роуд, до назначенного Дорой времени было еще минут сорок — Ремус так переволновался, что вышел намного раньше. Чтобы он не мялся на одном месте в ожидании и не мерз, Лили предложила пройтись еще немного — ей нужно было докупить шерсти. С самого Рождества Лили снова села за вязание, но на этот раз даже Ремусу не сказала, что задумала. Хотя Алиса, кажется, была в курсе: она загадочно ухмылялась и во весь голос расхваливала свои бежевые гетры, которые носила практически не снимая. Но на вопросы делала вид, что не понимает, о чем речь. Ремус все больше склонялся к мысли, что Лили вяжет что-то для Джеймса и очень стесняется об этом говорить. По правде говоря, в какой-то мере он на это надеялся. Чувства Джеймса были взаимны, это понимал каждый, кто обладал хорошим зрением — и Ремусу хотелось, чтобы его друзья наконец стали счастливее. Грустно было только одно: знать, что уже совсем скоро, буквально через пару месяцев, их могут отправить по домам, и он, вероятно, не увидит Дору больше никогда. Времени у него оставалось совсем немного, и его нельзя было терять понапрасну.

В магазине Лили купила несколько клубков зеленой шерсти и неожиданно призналась:

— Это будет свитер. Я никогда не вязала свитера, но, кажется, пока выходит здорово. Главное, в размерах не ошибиться…

Ремус осторожно потрогал клубок. Шерсть была мягкая и очень приятная на ощупь. Тот, кому предназначался свитер, явно был у жизни в любимчиках.

— Я уверен, ему понравится, — сказал он уверенно. — Будет отличный подарок.

Лили заулыбалась и быстренько спрятала клубки в свою сумку.

— Зайдем на почту? Может, письмо от родителей уже дошло, хочу узнать, как они там. Мы каждый год в нашем районе устраиваем рождественскую ярмарку, я не рассказывала? На добровольных началах, соседи организуются, мы делаем елочные игрушки, печем вкусненькое, поем… Обычно что-нибудь вроде Гаудетте.⁽¹⁾ Ну знаешь, такое, классическое — радуйтесь, радуйтесь, родился Христос… Так красиво получается.

Ремус кивнул, довольно глядя на ее оживленное лицо: хорошо было видеть ее собой после нескольких дней уныния. Они не торопясь дошли до почты и нырнули в теплое помещение, обстукивая с ботинок снег. Мистер Диггори как всегда громогласно поздоровался и, прежде чем Лили успела что-то сказать, вытащил из-под своей конторки письмо — и разноцветную открытку. Увидев ее, Лили как-то сникла, а заглянув внутрь, так и вовсе погрустнела. Она очень печально кивнула мистер Диггори в знак прощания и вышла на улицу. почтмейстер недоуменно посмотрел на Ремуса:

— Что это с ней такое? Плохие новости? Или не любит открытки?

— Не знаю, сэр, — Ремус развел руками, — не ожидал этого совсем…

— Вы ее лучше догоните, — заметил мистер Диггори, сосредоточенно глядевший в окно. — А то она уходит.

Лили в самом деле медленно брела прочь от почты, и ее опущенные плечи совсем Ремусу не понравились. Он выбежал на улицу, без труда догнал ее и пошел рядом:

— Что-то случилось? Плохие новости дома?

— Нет, нет, все в порядке… — Лили покачала головой и обхватила себя руками. — Ничего такого, полнейшая глупость… Ты решишь, что это все ерунда и чушь.

— Откуда ты знаешь? — Ремус встал у нее на пути, мягко взяв за плечи. — Лили, ты помнишь, что эмоции опасно заталкивать? Я обещаю, чтобы там ни было, я ни за что в жизни не решу, что это глупость. Ты ведь меня знаешь, ну…

Лили ковыряла снег носком сапожка. Потом вздохнула и вытащила уже порядком помятую открытку из кармана. Смотреть на Ремуса она избегала.

— Петунья просто поздравила меня с днем рождения. Снова… А я не очень… люблю свои дни рождения, вот и все — есть вещи, связанные с ними, о которых мне нужно забыть. Я специально никому не говорила никому, чтобы меня не поздравляли. А она все равно…

Ремус всмотрелся в ее лицо, необычно серьезное — не то сердитое, что было у нее заготовлено для Джеймса и Сириуса, а искренне задумчивое и сосредоточенное. Он догадывался, что именно Лили могла пытаться забыть: у них всех были дни, которые им бы хотелось забыть, даты, которые хотелось бы пролистнуть. В конце концов, они все были повязаны одной бедой.

— Все в порядке. Я отлично это понимаю, честно — понимаю полностью… Rwy’n deall…⁽²⁾

Он притянул ее в объятия, и она спрятала лицо ему в шарф. Ремус ласково гладил Лили по плечу, но в глубине души вдруг усомнился, а правильно ли то, что он делает. Он влюблен — может ли он так обнимать другую девочку? Потом он сам на себя фыркнул: Лили была ему как сестра, она могла лечь головой ему на колени, он мог валяться с ней бок о бок на ее кровати… Он ни разу не ощущал себя с ней неправильно, ни разу ему не казалось, что они переходят черту. И сейчас тоже: он просто искренне хотел помочь ей, потому что отлично знал, что она испытывает.

— Ох, Ремус… — пробормотала Лили как-то устало. Ремус прижал ее к себе покрепче:

— Все хорошо, Лили. Все нормально. Я знаю такие дни по себе. Пойдем лучше на площадь, а? Посидим в тепле, ты выпьешь кофе, придешь в себя. Хороший план?

— Отличный, — она слабо улыбнулась и отстранилась. — Хороший кофе решает половину проблем.

Ремус подал ей локоть, и она, придерживаясь за него, пошла рядом. Очутившись на площади, где как и обычно было шумно и весело, Лили слегка ожила и даже улыбнулась.

— Ты хоть спросил Дору, умеет ли она кататься? — она щелкнула пальцем по одному из коньков, связанных за шнурки и висящих у Ремуса через плечо. Ремус смутился и тут же нашелся:

— Если не умеет — научу! Это и не сложно совсем, на самом-то деле.

Но лучше бы она все-таки умела — для нее я плохой учитель.

Им наперерез прошел какой-то человек, на ходу читавший газету с крайне недовольным лицом. Пройдя мимо урны, он как попало сложил ее и швырнул — однако ветер подхватил бумагу, и газету отнесло прямо ребятам под ноги. Ремус с ворчанием поднял ее; он собирался было тоже бросить газету в мусор, но… Его взгляд зацепился за какие-то строчки. Он нахмурился. Развернул газету, разгладил ее и увидел на первой полосе газетную заметку, от названия которой его бросило в холодный пот:

ОБОРОТЕНЬ НА СВОБОДЕ

Сенсационные новости с севера Шотландии! Сегодня ночью произошло событие, заставившее всех наших полицейских и чиновников поперхнуться утренним чаем! С охраняемой военной базы «Азкабан» бежал самый страшный убийца за последние семьдесят лет! Фенрир Сивый повторил свой подвиг десятилетней давности и выбрался из-под стражи. В прошлый раз при его побеге погибло трое, но маньяк поднимает ставки — в этот раз уже пятеро!

Напоминаю нашим читателям, что в «Азкабан», известный тем, что в его отделениях проводятся разработка и испытание принципиально новых видов оружия, Сивый был отправлен после своего ареста и суда три года назад после признания невменяемым. Изначально грозивший ему смертный приговор, который хотели применить ввиду исключительно жестокости его преступлений, был заменен пожизненным заключением. По имеющимся у нас данным, на базе Сивый был объектом наблюдения для ученых, изучавших природу вестафилии как одной из самых опасных разновидностей М-13. Глава базы не дал никаких комментариев по поводу случившегося. На поиски Сивого уже брошены местные воинские подразделения и полиция. Мы будем следить за событиями.

Специальный корреспондент «Гардиана» Рита Скитер

Ремус пришел в себя от того, что у него в руках затрещала бумага: он надорвал страницу. Разрыв пришелся как раз на фотографию Сивого, помещенную над статьей. Ниже шел призыв быть бдительными. Руки у Ремуса тряслись. Ему казалось, что земля вот-вот разойдется у него под ногами и он рухнет в пропасть. Лили легонько коснулась его плеча, и Ремус вздрогнул от этого прикосновения.

— На тебе лица нет, что ты нашел?

— Убийца… сбежал из тюрьмы, — хрипло выдохнул Ремус и облизал губы. — Ты помнишь, три года назад посадили Фенрира Сивого?

Лили ахнула, прижав ладонь ко рту:

— Не может быть… Он…

— Его уже ищут все, кто может, — Ремус успокаивал не столько ее, сколько себя: он обязан был взять себя в руки, подать пример, ему нельзя было сеять панику. — Привлекли военных. Один раз его поймали — должны поймать и второй. Я просто… не ждал, что снова увижу имя Сивого.

Он умолк, с трудом переводя дыхание и заглатывая ледяной воздух. Лили не мешала ему и ждала. Наконец Ремус сумел заговорить вновь:

— Когда я был совсем ребенком, банда Сивого вломилась в наш дом… это было в Сочельник. Мой отец отвлекал их внимание, чтобы мама успела позвать полицию. Отца ранили в живот, тяжело, с трудом спасли. И когда был суд… он давал свидетельские показания против Сивого. Поэтому на Рождество мне всегда тревожно. Я просто хочу надеяться, что Сивого поймают раньше, чем он доберется до Кардиффа — вряд ли он забыл, где мы живем…

Ремуса переполняло иррациональное, но в то же время логичное и понятное желание все бросить и уехать домой — просто чтобы быть с родителями, а не гадать, что происходит, находясь от них черт знает за сколько миль. Он обернулся и уставился на телефонную будку на другом конце площади. Им было нельзя. Но ему так нужно было просто поговорить с кем-то из родителей… Следившая за ним Лили взяла его за руку и некрепко сжала:

— Я никому не скажу. Иди, тебе это нужно. Я подожду.

Ремус благодарно кивнул ей и бегом бросился к будке. Номер он набирал дрожащими пальцами и чуть не ошибся. Гудки тянулись мучительно долго, и все это время Ремус нервно барабанил пальцами по стеклу, боясь даже думать о чем-то.

Пап, возьми телефон… Пожалуйста, пап, возьми, я прошу тебя, просто возьми телефон, скажи что-нибудь, пап…

— Алло? Лайелл Люпин слушает, говорите.

Ремус чуть не задохнулся и выпалил в трубку:

— Папа!

— Ремус?! — отец, похоже, задохнулся в ответ. — Тебе же нельзя звонить, что случилось?

— Газеты! Пап, Сивый сбежал! Сегодня ночью сбежал! Ты видел?!

— Я видел, все видел, — уже спокойнее и громче ответил отец. — Не паникуй. Его ловят. И его поймают.

— Пап, он знает, где ты!

— Мы с твоей мамой как раз собираем вещи — какое-то время переждем у ее родственников. Если к тому моменту его не поймают, я пойду в полицию, буду добиваться защиты. А ты оставайся здесь, в безопасности. Тебе нельзя паниковать, верно? Просто… береги себя, ладно, Рем?

— Ладно. Вы тоже берегите себя… Люблю вас.

— И мы тебя, — судя по голосу, отец улыбнулся. Послышались короткие гудки. Ремус механически повесил трубку и уперся лбом в стекло. Было страшно. И больно от того, что он ничего не может сделать. Он всегда был послушным сыном, но сейчас он до ужаса хотел наплевать на все запреты и поступить так, как сам считал правильным. Раздался негромкий стук: Лили прижалась к стеклу и вопросительно подняла брови. Ремус со вздохом выбрался на улицу.

— Ну что?

— Отец сказал сидеть и не паниковать… Интересно, как он думает, у меня это получится?

— Вот что, — решила Лили, смерив его внимательным взглядом, — пойдем-ка действительно выпьем кофе. Что-то у нас не задался день — а тебе еще на свидание, я, как Дорина подруга, не могу допустить, чтобы ты никакущий к ней шел. Давай, время у нас еще есть.

Она развернулась и уверенным шагом направилась к одному из домов с вывеской в виде большой кофейной чашки. Поднявшись вслед за ней по порядочно стертым ступенькам, Ремус шагнул внутрь и оказался в очень розовом кафе. В первую секунду у него аж в глазах зарябило от рюшек, бантиков и оборок. За маленькими столиками о чем-то тихо переговаривались парочки, в основном — подростки. Некоторые целовались. Ремус посмотрел на Лили. Лили пожала плечами и спокойно села за свободный столик. Они взяли кофе со сливками, и Ремус на нервах бросил в чашку сразу три куска сахара. От горячего кофе и теплого воздуха ему стало немного легче. Он повертел в руках чашку, глянул через стол на Лили.

— Спасибо, — сказал он тихо. Хотел добавить еще что-то, но не нашел подходящих слов. Лили мягко ему улыбнулась, размешивая сливки в своей чашке:

— И тебе. Знаешь, может, эта открытка — не так уж страшно. Я сейчас там, где даже не думала оказаться. И я… я очень рада, что ты здесь. Может, я смогу сломать эту традицию плохих дней рождения…

— Мне нравится твой настрой, — Ремус потянулся через столик, и они стукнулись чашками. — С днем рождения, Лили.

Первоначальная тревога стала отступать быстрее; это Ремус тоже стал замечать за собой лишь недавно, вероятно, все дело было в терапии. Теперь тревога не затягивала его в свои холодные лапы и не грызла часы напролет, и он чувствовал себя почти физически легче. Не покидало удивление — а так что, можно? Можно жить без постоянной тревоги и переживаний, и более того, так нужно жить? Ремус смотрел на себя четыре месяца назад, когда он сюда только приехал, и сам себя не узнавал. И вот тот нервный, напряженный, вечно паникующий параноик — это он? Нет, нет, слава Богу, что в этом мире есть мистер Реддл и его метод.

Конечно, кое-что так и не изменилось: например, его реакции, когда рядом оказывалась Дора. Глядя в окно, Ремус увидел возникшую из прохода между домами розовую макушку, и у него моментально вспотели ладони. Он чуть не выронил чашку и нервно сглотнул — а Лили сразу заулыбалась.

— Кого я вижу-у…

— Прекрати, меня Джеймс и Сириус каждый раз на смех поднимают, я уже не знаю, куда деваться, — буркнул краснеющий Ремус, пряча лицо в чашку. — Хоть ты не предавай меня?

— А-а, а сам-то?

— Лили Эванс, ты моя лучшая подруга, я тебя люблю и уважаю, но ты поступаешь не по-товарищески!

— Очень даже по-товарищески, — Лили облизала свою ложечку и ткнула ей в Ремуса, — я тренирую твою уверенность в себе! Ты как с Дорой собрался целоваться, потея и краснея?

Ремус опустил полыхающее лицо еще ниже:

— А что, нельзя?..

— Ты должен взять себя в руки, Рем, а то она может что-то не то подумать!

— Она и так может…

— Ты не слушаешь! Девочкам нравится уверенность — только не как у Поттера… Перестань паниковать и позволь любви делать свое дело — она должна приносить радость!

— О, смотри, кто это с ней? — Ремус, бросив в окно еще один мимолетный взгляд, увидел рядом с Дорой Сириуса — и какого-то незнакомого черноволосого мужчину. Он мгновенно позабыл про смущение и принялся вглядываться.

— Не переводи тему! — возмутилась Лили, но тоже повернула голову. — Странно… Я не видела в городе…

— Он похож на Сириуса, тебе не кажется? — Мужчина как раз встал боком, и стал виден его профиль, такой же резкий и правильный.

— Может, родственник?

Ремус смутно припомнил разговоры о каком-то американском дядюшке Блэке и пожал плечами:

— Ну, полчаса назад я бы обещал с ними поговорить, но не мне теперь заикаться о родственниках. Мы все страшно соскучились, наверное, сейчас это уже не так опасно…

Дядюшка, запрокинув голову, рассмеялся и похлопал Сириуса по плечу. Они с Дорой обняли его, и Сириус сейчас выглядел ничуть не лучше, чем Чарли или Билл, когда кидались с обнимашками. Еще пару минут спустя дядюшку выпустили, он помахал рукой и быстро зашагал прочь. Время уже приближалось к часу. Лили допила кофе, вытерла губы и, подкрашивая их, коварно улыбнулась поверх зеркальца:

— Кажется, самое время появиться рыцарю на белом коне… Или мне стоит сказать — на двух удалых коньках?

Ремус с достоинством промолчал на эту шпильку. Они расплатились и вышли на морозец. Лили с радостным возгласом сбежала по ступенькам к Доре, и они сразу же обнялись. Ремус подошел спокойнее; Сириус ухмыльнулся, глядя на него, но ничего не сказал и протянул кулак, стукнуться.

— Ну все, я вас покидаю, — Лили поправила сумку на плече. — Блэк, я краду тебя проводить меня до поместья, и это не обсуждается.

Сириус что-то пробормотал про властных доминирующих женщин и послушно устремился за ней. На ходу он глянул на Ремуса и беззвучно хохотнул. Не будь рядом Доры, Ремус бы с удовольствием сказал ему пару интересных валлийских слов. Но Дора рядом была, в этом все и дело… Ремус обернулся и неловко стащил с плеча коньки:

— Они тут каток залили, я подумал… Хочешь, покатаемся? Если ты не умеешь, я научу, я давно катаюсь!

Дора глянула на коньки, потом на Ремуса, и широко усмехнулась:

— Думаешь, сможешь меня обскакать? Пардон — обкатать? Ну-ну. Догоняй, Братец Черепаха!

Она хлопнула его по плечу и припрыжку побежала к катку. Ремус сначала оторопело застыл на месте, а потом помчался за ней.

— Погоди, — выдохнул он на бегу, как только они поравнялись, — погоди… почему Братец Черепаха?

— А ты Харриса не читал?⁽³⁾ Есть у него забавная книга… — хмыкнула Дора и унеслась вперед. Ремус оглянуться не успел, а она уже взяла себе коньки, договорившись с какой-то девчонкой у катка, у которой их была целая связка, и теперь бойко шнуровала. Ремус торопливо принялся надевать свои и поежился: коньки были насквозь холодные. Да и сидели на нем не очень ладно, у Джеймса явно был размер больше. Несмотря на все эти помехи, стоял на коньках Ремус вполне уверенно. Он хотел протянуть Доре руку и помочь выбраться на лед — а она выскочила сама и покатилась задом наперед, уперев руки в бока и глядя на него крайне насмешливо.

— Что копаешься, Братец Черепаха?

— К твоему сведению, — пропыхтел Ремус, взбираясь на лед и с силой отталкиваясь, — Братец Черепаха обогнал Братца Кролика!

Первые два-три шага он вспоминал, как двигаться, а потом где-то внутри словно запустился знакомый алгоритм, и мышцы легко перестроились. Ремус еще раз оттолкнулся и, сложив руки за спиной, плавно проехал мимо Доры, вырываясь вперед.

— Кепку, кепку не потеряй! — ехидно напутствовали его вслед. Дора развернулась и догнала его. Она помогала себе руками, как заправский конькобежец. — Ой, ой, какие мы важные! А ну, кто быстрее три круга по периметру — слабо?

— Я тебе в прошлый раз так и не проиграл, у нас стабильная ничья!

— Все поня-ятно, просто струсил девочке проиграть! Догоняй давай! — И опять она унеслась с насмешливым криком: — Че-ре-па-ха!

Кто-то из катающихся глянул на Ремуса с улыбкой. Ремус только пожал плечами и натянул кепку на уши.

— Считай, что это фора! — заявил он и бросился вдогонку. Коньки у Джеймса были отличные, наточенные; лед они резали как нож мягкое масло. Первый круг Ремус заканчивал, отставая от Доры, как говорят комментаторы по радио, на два корпуса. Через полкруга он сократил их разрыв до одного. К началу третьего они шли нос к носу. Дора хихикнула, толкнув его в бок на полном ходу:

— И не стыдно, девочку обыгрывать?

— Я не обыгрываю, я отвечаю на вызов! — возразил Ремус и пошел на поворот. Он ловко подрезал ее и теперь шел по внутреннему кругу. — Защищаю свою честь!

— Как я могла забыть, она же у мужчин такая хруп… Берегись!

Прямо перед ними вдруг остановились какие-то малыши. Дора метнулась вправо, Ремус влево, их обоих занесло, и они, влетев друг в друга, покатились по льду уже одним клубком. Кое-как Ремус выставил вперед лезвие конька и все же сумел затормозить. Они собрали на себя половину снега, что был на катке, и на их черных куртках теперь были белые пятна. Ремус вслепую пошарил по льду в поисках кепки, глянул на Дору, вытряхивающую снег из швов на украшавших ее джинсы заплатках. И засмеялся.

— Я же сказал, ничья! Мы прошли финиш.

— Это тебе просто повезло, — фыркнула она и вскочила на лед, едва снова не грохнувшись. — В следующий раз точно тебя обставлю!

— Да-да, разумеется… — он закинул на плечо конец размотавшегося шарфа и отряхнул перчатки. — Хочешь повторить?

Дора сверкнула глазами и тут же, пихнув его в плечо с такой силой, что они оба едва устояли, помчалась по льду. На этот раз Ремус не стал выжидать: разгоряченный от азарта, он ринулся с такой скоростью, словно у него за спиной развернулись крылья. Они держались вровень, то один, то другой изредка вырывался вперед, но лишь ненадолго — и все же этого ненадолго Доре хватило, чтобы победить. Ремус усмехнулся, глядя на ее сияющее лицо.

— Я говорила! Говорила! — она потрясла кулаком. Потом посмотрела на Ремуса и добавила, пожимая плечами: — Но ты был хорош. В какой-то момент я даже испугалась, что могу проиграть!

— Я приму это за комплимент, — кивнул Ремус. Бросив взгляд через плечо, он повернулся и теперь уже сам осторожно двинулся спиной вперед. Руки в промокших перчатках начинали замерзать, и он сунул их в карманы. Дора поправила свои меховые наушники и усмехнулась:

— Выпендриваться будем? Смотри не упади.

Она ехала по его следам, и они двигались чуть ли не синхронно. Увлекшйся этим Ремус зазевался и в самом деле чуть не упал, отчего Доре пришлось закрывать рот руками, чтобы смеяться не слишком уж громко. Щеки у нее раскраснелись, в глазах блестели ярко-синие искры — но в них не было того естественного холода, который обычно присущ любым, даже добрым синим глазам. Глаза Доры были теплыми, как искрящееся море в жаркий солнечный полдень. Ремусу опять показалось, что он тонет.

— Дора… — Девочкам нравится уверенность. Хватит мяться, он полторы недели не может сказать одну простую фразу! Ремус поправил кепку, проехал еще немного, миновав поворот, и наконец выдохнул:

— Есть хочешь?

Черт возьми, это не то, совершенно не то, да что у меня с языком?! Почему так сложно открыть рот и сказать «Я тебя люблю»?! Это же правда, мне нечего стыдиться, так почему, почему я веду себя как полнейший идиот?

Все эти мысли со скоростью урагана пронеслись в его голове, но, похоже, ни одна не отразилась на лице, потому что Дора только пожала плечами:

— Да, было бы здорово, умираю с голоду.

Они неторопливо подъехали к краю катка и спустились обратно на снег; было странновато твердо стоять на ногах после того, как они постоянно разъезжались в разные стороны. Дора была по-прежнему стремительна: Ремус еще зашнуровывал свои промерзшие ботинки — а она успела переобуться, вернуть коньки и приплясывала вокруг него, ежась от холода.

— Замерзла? — Дора сердито помотала головой:

— Не-ет!

Ремус с усмешкой размотал шарф и набросил ей на шею.

— А так теплее?

— Я сказала, я не замерзла, — пробурчала Дора — и тут же спрятала нос в складки. Она замоталась шарфом и, не высовываясь оттуда, поинтересовалась: — Придумал, чем накормить даму?

Он огляделся в глубокой задумчивости. В Реддл-холле они все ели одно и то же, да он особенно и не смотрел в чужие тарелки, и потому ни малейшего представления не имел о том, что Доре вообще нравится. Ну, кроме шоколадок «Райдер». Ремус прикусил губу.

— Что ты думаешь о горячих сосисках?

— Я… надеюсь, ты говоришь о хот-догах? — уточнила Дора сквозь не то смех, не то смущенный кашель. — Пожалуйста, скажи, что о хот-догах!

Ремус сперва не понял. Потом подумал немного. Понял. И сам начал давиться воздухом. Это свидание шло совершенно не по плану — хотя у него не было плана… Но если бы был, он бы точно в себя подобное не включал! Потирая нос, чтобы хоть как-то справиться со своим волнением, он с трудом выдавил:

— Да… конечно… Хочешь хот-дог?

— И чтобы там было побольше кетчупа! А ты знаешь, где здесь можно найти хот-доги? — у Доры на лице появилось почти охотничье выражение, и Ремусу на секунду стало жаль бедных диких хот-догов, не подозревающих об участи, которая ждала их поджаристые бочка. — Я страшно соскучилась по ним!

— Предупреждаю, британская кухня — это тебе не Америка, — заметил он, двигаясь в сторону одной из боковых улиц. — Джеймс где-то месяц назад пробовал картошку, так потом три дня ходил спрашивал нас, за что мы так издеваемся над хорошей едой. Ты можешь страшно разочароваться.

— Не попробуешь, не узнаешь!

Оптимизм Доры несомненно вселял уверенность. Ремус усмехнулся и получше принюхался. В любом городе, даже самом маленьком, всегда можно найти того самого парня, который продает горячие сосиски не ждущим подвохов желающим приобщиться великой культуре уличной еды — нужно просто немного постараться и как следует послушать запахи. В Литтл-Хэнглтоне аромат жареных сосисок словно бы был повсюду, но всегда ускальзывал от твоего носа, как деталь, которую можно углядеть только вскользь краешком глаза если не приглядываться. Ремус на пару секунд замер и полностью расслабился. Кончик носа тут же защекотал чуть пряный горячий аромат. Делая вид, что он его совершенно не интересует, Ремус стал медленно поворачивать голову, пока запах на секунду резко не ударил ему в лицо, а потом снова стал ощущением на краю восприятия. Дорога была четко намечена, и Ремус уверенно последовал за своим чутьем, тянувшим его на улицу, которую венчала как корона вывеска булочной. За дверь от нее под деревянным козырьком в синюю и белую полоску виднелось приоткрытое окошко, откуда и шел ароматный сосисочный дух. Чем ближе они подходили к окошку, тем громче урчало у Ремуса в животе. Скучавший под козырьком парень в фартуке поверх толстенного свитера при виде ребят заметно оживился и пощелкал щипцами.

— По сосиске? — с какой-то надеждой спросил он. — Горяченькие… в такой мороз самое то!

Ремус улыбнулся и высыпал на прилавок деньги:

— В один побольше кетчупа, пожалуйста, а во второй… Дора, ты любишь жареный лук?

— Он еще спрашивает! — всплеснула руками Дора.

— А лук давайте в оба.

Парень засиял с таким видом, словно на дворе все еще стояла предрождественская лихорадка. Сосиски мгновенно зашипели и зашкворчали на противне, наполнив улочку сногсшибательным ароматом, от которого текли слюнки, и ты сам не замечал, как начинал пожевывать собственный язык. Дора подобралась к окошку вплотную и не сводила вожделеющего взгляда с подрумянивающихся рядом с сосисками булочек. Когда парень протянул ей готовые хот-доги, она едва выговорила «спасибо», путаясь в языке от волнения.

— Гошподи… — она вгрызлась в сосиску с громким хрустом и посмотрела на нее чуть ли не умиленно. — Как же я шкучала по этому… Это божештвенно!

— Что, не оскорбляем своими варварскими старосветскими приемами священную пищу Америки? — Ремус с ухмылкой откусил от своего хот-дога. Кетчуп мгновенно потек по подбородку, и ему пришлось срочно слизывать его языком. Дора бросила на него взгляд, захихикала и выдернула откуда-то платок:

— Быстрей давай, а то куртку заляпаешь! А это, — последовал еще один укус и блаженный вздох, — просто пища богов… Кое-что у вас в Британии еще умеют.

Она захрустела луком, довольно жмурясь, и Ремус наконец почувствовал внутри некоторое успокоение. Все было совсем не плохо, даже наоборот, вполне удачно — к тому же на свете почти нет ситуаций, которую не могла бы спасти хорошо прожаренная сосиска в булочке. На душе и в желудке приятно теплело.

Жуя, хрустя и изо всех сил пытаясь не измазаться кетчупом и горчицей, они неторопливо побрели по улице. Когда хот-доги были съедены, в Доре снова проснулась жажда приключений, и она под локоть затащила его в тот самый магазин-барахолку, где перед Рождеством они искали подарки. Внимание Ремуса привлекла полка со старыми книжками, и он занялся было ею, но его внезапно постучали по плечу. Дора что-то прятала за спиной, а улыбка у не была какая-то странная, незнакомая еще Ремусу. Словно бы… лукавая?

— Смотри, что у меня есть, — она вытащила из-за спины и сунула ему под нос маленькую плюшевую игрушку. Игрушка оказалась очень грустным с виду волчонком с большой темно-серой заплаткой на боку. — На тебя похож, — добавила Дора, стремительно краснея, — у вас глаза одинаковые… щенячьи такие…

Ремус сам уже краснел что твои помидоры — морда игрушки и правда напоминала ему собственную унылую физиономию по утрам. Пытаясь как-то замять все накаляющееся неловкое молчание, он протянул руку и потрогал волчонка. Тот был на ощупь потертый, но очень приятный. Плюш забавно щекотал кожу.

— Он милый, — улыбнулся Ремус изо всех сил. Он чувствовал себя круглым дураком, но Дора от его улыбки мгновенно воспряла духом:

— Ну, теперь точно одна морда на двоих, — она пихнула волчонка Ремусу в руки. — Все, он твой. Считай, это… благодарность за идею с катком. И утешительный приз проигравшему.

Неловкое молчание наваливалось снова. Ремус открыл рот, чтобы как-то разбить его еще раз, но звуки не выдавливались из горла. Они с Дорой стояли совсем близко: он наклонился к ней, а она вытянулась к нему, и между их лицами было меньше ладони. Они оба пылали, красные, смущенные, разделенные плюшевой игрушкой. В голове у Ремуса вдруг как лампочка зажглась. Он наклонился еще ниже, зажмурился от ужаса, вцепившись руками в бедного волчонка, и прижался губами к щеке Доры. Она была раскаленная, немного обветренная, но мягкая. Голова кружилась, Ремус страшно боялся упасть. Ему казалось, он так простоял вечность, пока наконец не разогнулся, резко распахнув глаза и глотнув воздуха. Лицо уже не горело, оно медленно плавилось. Колоссальным усилием Ремус переборол себя, поднял глаза на Дору. Она выглядела… шокированной, и ее лицо сливалось с распушившимися волосами. Он мог думать только о том, что смотрел бы на нее вечно.

— Я полагаю, это было вместо «спасибо», — наконец выговорила она.

— Д-да, что-то вроде… — заплетающимся языком пробормотал Ремус. — Но с-спасибо…

Они таращились друг на друга с открытыми ртами и по очереди хлопали глазами. На лице Доры читалось полнейшее смятение, которое прекрасно перекликалось с абсолютной растерянностью Ремуса.

— Ты знаешь, что после этого делают? — уточнила она шепотом.

— Понятия не имею, — таким же шепотом ответил он. — Тебе не кажется, что тут как-то… очень жарко?

— Ты прав, — энергично закивала Дора, — ужасная духота, нам положительно нужно на свежий воздух.

На улице она нагребла из первого попавшегося сугроба снега и прижала к щекам. Ремусу очень хотелось сунуть в сугроб голову целиком и как следует прокричаться. Однако в ситуации полнейшего безумия кто-то обязан сохранять хотя бы частичное спокойствие.

— Ты в порядке? — участливо осведомился он.

— В полнейшем! — Дора задорно втирала снег в полыхающее лицо. — Просто немного перегрелась в помещении! Знаешь, а, может, ну его, этот город? Пойдем домой? Вы там, вроде, с малышами снова собирались «Властелина Колец» читать… — в ее голосе послышалось что-то подозрительно похожее на надежду.

— Ты хочешь присоединиться? — осторожно спросил Ремус, пребывая в очень странном состоянии: словно у него в животе что-то трепыхается, будто ветер гоняет сухие листья.

— Не отказалась бы… — она не поднимала головы и чертила носком ботинка на снегу полоску. — Нет, если я буду там лишняя, ты скажи, я не набиваюсь…

— Мы притащим еще одно кресло, — пообещал он. — Места хватит как раз на пятерых.

Она стрельнула глазами из-под челки, и по ее губам пробежала улыбка, задержавшись всего на пару секунду — но задержавшись.

— Ну ладно… Пошли уже.

Они шли рядом, не глядя друг на друга, и молчали. Плюшевый волчонок торчал у Ремуса из кармана куртки. Дора продолжала кутаться в шарф. Каждый раз, когда навстречу им попадался прохожий, Ремус почему-то спешил отвести взгляд. Он кожей чувствовал, что рука Доры от его руки в каком-то дюйме — они могли бы столкнуться пальцами в любой момент.

В этот самый момент он задел ее ладонь кончиком мизинца. Ураган сухих листьев в животе взревел и превратился в грохочущий торнадо. Прошло несколько секунд. Горячий палец Доры пробежался по его пальцам, как по клавишам рояля. Ремус несмело, самыми подушечками, коснулся тыльной стороны ее ладони. Он ожидал, что она сейчас отдернет руку, крикнет ему что-то вроде «Ты чокнулся!» и убежит. Она все еще не доверяла мальчишкам. Он никогда не выглядел как тот, кто заслуживает доверия.

Дора не отнимала руку.

Он скользнул вниз по ее ладони — медленно, словно это она была дикой тигрицей, готовой всадить в него когти при любом неосторожном движении. Когтей не следовало. И даже когда Ремус аккуратно взял ее ладонь в свою, едва ли не умирая от страха и смущения, Дора не сопротивлялась. Он не смотрел на нее, а она на него — он просто слышал сквозь кожу, как часто колотится ее сердце, и был уверен, что она слышит то же самое. Они уже миновали город и шли в тишине по проселочной дороге. Зимой поля, занесенные снегом, выглядели грустными и мертвыми. Ремус поглядывал на пробивающиеся то тут, то там пятна черной земли и мечтал о весне. Весной теплее, везде зеленые листья, и не так холодно…

— У тебя ледяные руки, — тихо заметила вдруг Дора. — Мерзнешь?

— Что? — удивился Ремус, совершенно не готовый к такому разговору. — А, нет, нет… Они всегда такие.

— У тебя просто очень тонкие перчатки, — заявила она уже громче и решительней. — Промокли, руки замерзли… Их надо согреть.

Она остановилась и, схватив его за вторую ладонь, сложила их вместе и подула. Потом слегка потерла и приподнялась на цыпочках.

— Да ты весь ледяной, — хмыкнула она, потрогав его за ухо. — Тебе всему надо греться.

Опять уже знакомый взгляд снизу вверх и стремительно исчезающая усмешка. У Ремуса перехватило дыхание. А потом его словно кто-то в спину толкнул — или что-то дернуло вперед. Он даже не успел испугаться.

Губы у Доры были мягкие. И такие же раскаленные, как она вся. Ремус прижимался губами к ее губам, где-то краем сознания отмечая, что она до сих пор ему не врезала. Сегодняшний день был богат на поразительные в своей невероятности события. Торнадо в животе уже был размером где-то с половину Британии.

Дора выпустила отвороты его куртки и немедленно стрела с губ остатки своей темной помады.

— О, кажется, немного согрелся, — ухмыльнулась она. — Теперь сможешь дойти до дома, не превратившись в сосульку?

— Судя по моим ощущениям, я скорей растаю, — ремус отвечал в том же тоне, потому что лишь так он мог не выдавать того чудовищного смущения, которое просто разрывало его изнутри.

До самого поместья они шли, держась за руки. Когда подходили к воротам, Дора сказала уже почти спокойно:

— Лили сказала, вы поспорили. Мол, ты пообещал разыграть Сириуса с Джеймсом. Разом обоих. Ты же в курсе, что Сириус очень чутко спит?

— А в тот раз, когда вломился ко мне в комнату, спал ну как убитый, — приподнял брови Ремус.

— Я вижу, ты настроился на битву.

— Это будет славная битва. В конце концов, я давно обязан отомстить им за всех их шуточки.

— Ну… — она развела руками, — могу только пожелать удачи. С удовольствием на это посмотрю.

— Поверь, тебе понравится.

Джеймс и Сириус в тот вечер вели себя как-то странно, и Ремус собирался испугаться, что Сириус выпытал у Лили все детали пари — однако потом друзья зажали его в угол, требуя подробностей свидания. У Ремуса, как ни парадоксально, от таких расспросов камень с души свалился. А вот энтузиазм Джеймса и Сириуса, пытающихся дознаться, сколько ж раз Дора с Ремусом целовались, убедила последнего в необходимости хорошего розыгрыша как можно скорее.

Одолжить шпильку у Флер не составило никакого труда. Часа в три ночи, в самое глухое время, когда не спят только маньяки или чокнутые читатели, Ремус по себе знал, он, сняв кеды, присел на корточки перед своей дверью так, чтобы не заслонять падающий на замочную скважину лунный свет, и бесшумно вставил шпильку в замок. К тому моменту, когда раздался правильный щелчок, с него успело сойти даже не семь, а все десять потов. Все детали у него были готовы заранее, оставалось самое сложное: никого не разбудить.

На следующее утро, выходя на лестницу и собираясь спускаться завтракать, Лили и Дора услышали изумленный вскрик. Они сначала не поверили в то, что услышали, потому что Джеймс Поттер никогда изумленно не вскрикивал. Но потом раздался еще один вскрик, пониже, и им пришлось поверить — голос Сириуса Дора бы и на том свете узнала.

Первым, что бросилось им в глаза, когда они выбежали на площадку мужского общежития, были кроссовок Джеймса и кожаный ботинок Сириуса. И тот, и другой были за шнурки подвешены к люстре на площадке. Однако Джеймс и Сириус пялились на свою обувь едва ли не с патетическим ужасом. Дора рискнула приблизиться — и ее сложило пополам от хохота. К кроссовку, как и к ботинку, были приклеены бумажные глазки с огромными зрачками-сердечками. А еще их носки венчало по паре пухлых, с искусством нарисованных губок. Подвешенные носками друг к другу, ботинок и кроссовок являли собой весьма убедительную пару страстно целующихся возлюбленных. Лили рассмеялась так сильно, что у нее даже слезы на глаза навернулись.

Скрипнула дверь, и на площадку с зевками и потягиванием вышел заспанный Ремус.

— Доброе утр… — начал он и осекся при виде умирающих от смеха девочек и застывших в шоке друзей. Его взгляд устремился к поруганной обуви Джеймса и Сириуса. Ремус хихикнул.

— Ну и ну, — присвистнул он. — Какой наглый вандализм. Похоже, дело рук какого-то бессовестного художника.

В следующее мгновение Доре и Лили пришлось прижаться к стенам, потому что Джеймс и Сириус наконец отмерли — и, не будучи совсем уж дураками, пришли к единственно верным выводам. Они бросились в погоню. Хохот Ремуса слышался уже с лестницы. Не успевшие прийти в себя девочки побежали следом. След привел их в столовую, где одно из окон было открыто, а за ним было прекрасно видно катающуюся по снегу кучу-малу. Судя по воинственным воплям, Джеймс и Сириус пытались, вопреки законам физики, утопить Ремуса в сугробе. Лили покачала головой:

— Кажется, они на него плохо влияют…

— А мне нравится, — задумчиво сказала Дора. — В каждом мужчине, знаешь… должна быть приятная изюминка. Ну или в каждом оборотне.

Она усмехнулась своим мыслям и, розовея, накрутила на палец прядь волос.

1) Один из самых известных и популярных западнохристианских рождественских гимнов.

Вернуться к тексту

2) валл. «Я понимаю»

Вернуться к тексту

3) Дора имеет в виду знаменитый сборник афроамериканских сказок Джоэля Харриса «Сказки дядюшки Римуса», больше известный как «Братец Лис и Братец Кролик»

Вернуться к тексту