Повязки на наших пулевых ранах (гет)

Танцующая в мягком мерцающем свете бумажных фонариков Инеж была прекрасна. На ней был традиционный танцевальный наряд из красного шелка — zān koz, назвала его Сейма Гафа, вкладывая в руки Инеж. Настоящий шелк, созданный сулийцами, а не наскоро состряпанная керчийская подделка.

Платье было поистине шикарным. Юбка, masā orn, как назвала ее Инеж, взволнованно показывая ему, представляла собой простой круг с поясом посередине и подолом, достигающим щиколоток Инеж, слегка утяжеленным маленькими мешочками с песком, чтобы достичь особого эффекта при кружении. Они заставляли ткань струиться контролируемым и ровным потоком, создавая точные четкие движения. Пояс представлял собой пару длинных полос ткани, прикрепленных по центру соответственно спереди и сзади, чтобы оборачиваться вокруг талии и завязываться на бедрах. Вдоль него висели золотые диски, которые выглядели словно фрукты, свисающие с вышитых ветвей. Под юбкой находились мешковатые штаны, завязанные на щиколотках. Обычно, чтобы держать ткань, использовали шнурок с колокольчиками, но Инеж не стала. Вместо этого она завязала крест-накрест по ногам шнурки с золотыми дисками. Каз знал, что на каждой голени в собранной ткани у нее спрятано по кинжалу.

Верхняя часть платья, rešm, представляла собой длинный кусок ткани, обернутый вокруг верхней части туловища под руками, а потом перекинутый через плечи так, чтобы образовать крест на груди, где концы заправлялись в юбку. На некоторых более сложных, которые видел Каз, имелись разноцветные слои или больше дисков или вышивки, но наряд Инеж был простым. Она сказала, это потому, что детали на rešm добавляются их семьей в преддверии чей-нибудь свадьбы, в процессе подготовки к церемонии.

Каз задумался, послышался ли ему намек на тоску в ее голосе, когда она говорила это.

Последняя часть представляла собой простой квадрат такой же ткани с золотыми дисками, пришитыми к двум смежным сторонам и называлась nisjad. Она была повязана поверх чернильно-черных волос Инеж, в кои-то веки распущенных. Но, как однажды объяснила ему Инеж, она не замужем, а значит ее волосы в присутствии не членов семьи должны быть прибраны. И Каз предположил, что покрытие их тканью служило именно для этого.

Она засмеялась на его сомневающееся выражение, закатив глаза.

— Сулийский не всегда точно переводится на керчийский, Каз, — сказала она. — Прибраны — просто самое близкое понятие на керчийском. Возможно, «оформлены» будет точнее, но тоже не совсем то. Но обычно это предполагает именно покрывало. Коса — скорее исключение.

В добавление к одежде мать и кузины Инеж нарисовали на ее лице мелкие узоры белым и красным: пятнышки над бровями, нечто похожее на солнце на подбородке, цветы на лбу и щеках.

Всё это ради того мгновения, когда Каз наблюдал, как Инеж танцует со своей семьей. Отработанные легкие движения. Весело звенящие на запястьях браслеты, когда она смеялась над чем-то, что говорил ее отец, кружа ее. Дыхание Каза прерывалось с каждым ударом ее босых ног по мягкой земле, а сердце колотилось вместе с барабанами. Она была так полна света и радости, что всё остальное в сравнении казалось тусклым.

Она была его светом и радостью.

Когда песня закончилась, Инеж с улыбкой подошла к нему, и, решив, что она хочет отдохнуть, Каз подвинулся на маленьком деревянном сундуке, который Кавер притащил, чтобы ему было на чем сидеть, но она не села. Более того, ее улыбка стала еще шире, и она протянула руку.

Каз настороженно посмотрел на нее, но снял перчатку и неловко вложил свою ладонь в ее. Теплые мозолистые пальцы сжали его руку и подняли его на ноги.

— Ты должен потанцевать со мной, Бреккер, — объявила Инеж, зацепив ногой его трость и толкнув ее к нему.

Каз легко поймал ее раньше, чем осознал слова Инеж.

— Нет, — тут же ответил он.

— Да, — Инеж одарила его многозначительным взглядом. — Совсем немного, обещаю — всего одну песню. Я поведу.

Каз покачал головой, взгляд скользнул по многочисленному собранию людей ее каравана.

— Я только опозорюсь, — сказал он, взгляд притянули Кавер и Сейма, танцующие под фонариками так, словно они состояли из ветра.

Инеж фыркнула.

— Можно подумать. Каз, мои родители нормально относятся к тому, что ты убийца. Они не довольны этим, признаю, но приняли это и всё еще хотят видеть тебя. Да они обожают тебя. Ты вернул их ко мне, вряд ли их будет волновать, что ты не сможешь тут же идеально исполнить особый танец, принадлежащий культуре, с которой до меня у тебя не было ничего общего.

Каз нахмурился, глядя на нее, но одного взгляда в эти полные надежды карие глаза было достаточно.

— Отлично, — сказал он. — Один танец.

Одно только выражение ее лица того стоило.

Инеж потянула его в центр танцевального пространства (где, как он заметил, земля была самая ровная и меньше была вероятность, что трость провалится в мягкие места) и встала лицом к нему, взяв его свободную руку и мягко подведя ее к своей талии, позволив ему решать, куда именно положить ладонь, на случай, если он не может вынести кожу к коже. Дыхание слегка запнулось, когда Каз неловко обнял ладонью ее бедро с преградой из шелка между ними, за исключением большого пальца, который коснулся тонкой полоски ее бронзового живота. Инеж затрепетала от прикосновения и подобрала одной рукой край юбки, другую положив ему на плечо.

А потом они танцевали.

Оглядываясь назад, Каз не смог бы вспомнить ни одного сделанного шага, но он помнил каждое мгновение Инеж: ее озорную улыбку, ее кружащуюся юбку, ее грациозные движения, ее всю. То, как в ее глазах отражался свет фонариков, как он убрал локон ее волос обратно под nisjad, тепло ее тела так близко к нему. То, как она смотрела на него, словно он был единственным, что существует в мире.

Он не знал, сколько они танцевали (точно больше одной песни), но к тому времени когда они вернулись к маленькому деревянному сундуку, всю ногу и бедро Каза свело судорогами. Однако он не мог жаловаться, когда Инеж принялась массировать его бедро, чтобы размять худшие узлы, поскольку, закончив, она свернулась у него под боком и почти сразу же задремала.

В груди всё сжалось, когда он это заметил. Инеж доверяла ему до такой степени, что даже ее подсознание знало, что он защитит ее, пока она спит. Он осторожно обнимал ее одной рукой, прижавшись щекой к макушке, и просто сидел, пока вокруг них медленно угасали празднования.

— Надеюсь, ты приятно провел здесь время сегодня, — произнес на керчийском с сильным акцентом голос слева от Каза.

— Мистер Гафа, — поприветствовал Каз, не поднимая взгляда: он знал, что отец Инеж здесь, едва тот подошел.

— Хм, — Кавер сел рядом с ними, и Каз посмотрел на него, стараясь как можно меньше беспокоить Инеж. — Зови меня Кавер, Каз, — почти строго произнес он, как всегда. — Похоже, ты опять почувствовал мое приближение.

— Инеж — единственная, кому когда-либо удалось подкрасться ко мне, — просто ответил Каз. — И ей это удалось только однажды. Не принимайте на свой счет.

Вместо озадаченного смешка, которого мог бы ожидать Каз, Кавер посмотрел на него с глубокой скорбью на лице.

— Меня печалит, что я знаю о тебе достаточно, чтобы догадаться почему, — пробормотал он.

Каз отвел взгляд, чуть-чуть сильнее прижав к себе Инеж. Он прижался губами к линии ее волос и не ответил.

Кавер позволил молчанию длиться несколько долгих мгновений, его внимание снова притянули несколько последних танцоров. Каз едва не вздрогнул, когда он заговорил.

— Ты собираешься жениться на нашей Инеж?

Замерев, Каз тяжело сглотнул, пытаясь не дать проявиться панике. Кавер либо не заметил, либо сделал вид, и просто ждал ответа.

Каз понял, от кого Инеж это унаследовала.

— Я… — Каз слегка прочистил горло. — Я думал об этом. Я не… Если бы речь шла о Керчии и только о Керчии, я бы рассматривал брак только ради налогов и, возможно, чтобы обеспечить ей гражданство, если она захочет, но теперь… — он медленно выдохнул. — Если она хочет, я хотел бы дать ей это. Хотел бы я иметь возможность предложить ей больше, поскольку я знаю, что семья — очень важная часть… всего здесь, но у меня ее нет. У меня есть только я и наши друзья.

Кавер посмотрел на него с мягким выражением, на которое Каз не мог смотреть.

— Ты теперь тоже один из нас, Каз. У тебя есть мы. Да, ты вернул нам нашу дочь, нашу жизнь, но также ты подарил нам сына, которого у нас никогда не было. Тебе не надо ничего предлагать. Тебя более чем достаточно, — спустя мгновение молчания, в течение которого Кавер, похоже, уловил неспособность Каза ответить, он дважды похлопал землю и встал. — Тебе всегда рады здесь. Ты mahgili.

С этими словами Кавер ушел в ночь.

Каз испустил дрожащий выдох и крепко сжал Инеж.

— Так что, Призрак? — спросил он, пытаясь напустить на себя безразличный вид.

Он знал, что она мгновенно раскусила его.

Яркие глаза Инеж встретили его взгляд с улыбкой, предназначенной только для них.

— Ты говорил всё это всерьез?

— Всё это и даже больше, — тихо признался он.

Она передвинулась с вопросом в глазах и, когда он кивнул, без колебаний соединила их губы, даря ему всю гарантию, что ему была нужна.