Под керосиновым дождем (гет)

Это была их первая тренировка вживую. До этого он тренировал её на соломенных муляжах, заставлял лазить по заброшенному разваливающемуся зданию, пробегать по гнилым балкам и прятаться в тенях.

Прятаться Инеж умела и лазила ловко, легко и быстро. Но Казу нужно было совсем не это. Когда он схватил её за тонкое запястье, жестко и больно сжав будто бы хрустнувшие кости, она лишь дернулась глупо, неумело. Он грубо швырнул её на связку соломы, и она упала, едва успев сгруппироваться, а он уже поставил ботинок ей на грудь. Инеж затравленно взглянула на него из-под густых ресниц и вдруг безвольно обмякла, будто от малейшего проявления насилия уже готова была сдаться.

Он возвышался над ней, мог ударить её или просто чуть сильнее надавить, переместив ногу на её тонкую, почти цыплячью шею, но он ничего не делал, позволяя ей что-то придумать, выкрутиться, ударить… Ничего. Она ничего не делала, лежала поломанной бесполезной куклой, отвернув лишь голову, чтобы не смотреть на него.

Каз с трудом удержался от площадной брани, только крепче сжал челюсти. Нет, чутье не могло его подвести! Он видел её потенциал! Своими глазами видел! Что он будет делать с этой… девчонкой? Каз явственно представил злорадный хохот Хаскеля, если он с позором вернет её обратно Танте Хелен, и решил, что собственноручно притопит девчонку в ближайшей сточной канаве.

Лживая слабая дрянь! Ну и оставалась бы в своем борделе, если даже такая ситуация заставляет её сдаться и послушно раздвинуть ноги!.. Каз зло выдохнул и на секунду ослабил давление ботинка, отвлекшись на какой-то далекий шум.

Резкая боль кольнула голень, в тот же миг больная нога сама по себе взметнулась куда-то вверх, а в следующий момент земля встретила его локти и спину жестко и негостеприимно. Он успел уклонить голову, но в затылке все равно загудело от удара. Спустя лишь мгновение он уже поднялся на руках. И успел заметить, как Инеж стремительно ускользает в тени перекрытий.

Впервые за долгое время душу его наполнило странное неведомое облегчение.

— Неплохо, — произнес он, неторопливо поднимаясь на ноги. — Булавка — хорошая вещь, но ненадежная. В большинстве случаев её не почувствуют, если человек пьян или находится под какими-то веществами. Потом я покажу тебе, какие сухожилия проще всего перерезать. Для этого нужна достаточная сила, но ты справишься, раз когда-то была акробаткой.

Но это потом. Сначала она наработает нужные навыки. Он уже договорился на ближайшей скотобойне о новой работнице. Пусть тренируется пока на телятах. К Инеж там отнесутся без всякой жалости и поставят на самый напряженный участок работы, за это он заплатил отдельно.

Впрочем, Каз не собирался оглашать этого. Пока. Для девчонки это должно будет стать приятным сюрпризом. Или неприятным, это уж как она выберет.

А сейчас… Он безошибочно вычислил самое густое скопление теней и легонько ткнул его тростью. Темнота осталась безмолвной. Это было хорошо, наемный убийца должен быть терпеливым и тихим.

— Выходи! — скомандовал он. — А теперь попробуй ударить меня! Не бойся, сдачи не получишь! Не в этот раз…

Он должен был понять, как быстро она сможет переступить через первую грань — страх причинить боль кому-то ещё.

Инеж неловко подняла руки. Каз недовольно цокнул языком. Основам драки они с Джаспером её уже научили, но своих она все ещё била неуверенно, в последний момент стараясь ослабить удар, увести его в сторону. В банде такой подход был смерти подобен.

Инеж замахнулась резко, но недостаточно быстро, Каз легко отклонился в сторону, но ответных шагов не предпринял, лишь шагнул вбок. От следующего неуверенного замаха он раздраженно закатил глаза. Девчонку необходимо было расшевелить.

Удар был слабым, для Каза почти детским, но Инеж все равно упала. Он не предложил ей руки, как делал Джаспер, но с нескрываемым любопытством наблюдал, как она поднимается.

— Соберись, Призрак!

Она замешкалась, подняла на него недоуменный взгляд.

— Почему призрак?

— Еле держишься на ногах, как тебя ещё назвать? — он пожал плечами. — Думаешь, кто-нибудь пожалеет тебя? Думаешь, с теми, кого ты знаешь, нельзя быть жестоким? Думаешь, Джаспер, напившись, не сможет сделать так? — он одним движением оказался у неё за спиной и жестко схватил за плечи.

Инеж вздрогнула. Каз видел, как обращаются с девчонками наподобие неё, которые не могут дать отпор. Подстилка всей банды — ещё неплохая участь в её случае. Каз покупал её отнюдь не для этих целей, да и Пер спросит с него за неправомерный расход средств.

— У тебя небогатый выбор, куколка, — он намеренно говорил похоже на обычный лексикон посетителей клуба. — Либо ты по-прежнему будешь шлюхой, только уже бесплатно для любого, кто окажется сильнее, либо станешь той, кого я хотел видеть, выкупив твой долг у Хелен.

Он хотел сделать какой-нибудь непристойный жест, но не решился. Это было бы доходчивее, однако Инеж, кажется, и так все поняла. Она сглотнула и замерла в его хватке испуганной птицей. Точно вороненок, грубо схваченный за пока ещё не сломанное крыло.

— И кем же хочешь видеть меня ты? — прошелестела она. — Я ведь принадлежу тебе, пока не выплачен долг?

Касаться её было… не мерзко, хоть и по-прежнему неприятно. Это стало для него откровением. В свои пятнадцать, с заплетенными в тугую косу волосами, она казалась ещё совсем девочкой, но Каз знал, что впечатление это обманчиво. Он сам все ещё выглядел не слишком представительно, хотя за последний год сильно прибавил в росте и уже мог спокойно решать дела, касающиеся восьмой гавани, не удивляя партнеров слишком юным видом.

— Я хочу, чтобы ты была моими глазами, — он наклонился к её уху. — Ушами… Станешь моей тенью, и с тобой будет считаться весь Каттердам! А нет, тогда и Джасперу однажды надоест с тобой возиться, и он просто завалит тебя на ближайший стол!..

Вот оно! Он понял, куда давить. По мимолетному движению плечей и упрямому наклону головы стало ясно, что Инеж разозлена. Он отпустил её, и она отскочила, сверкая глазами.

— Зачем ты говоришь так? — прошипела она. — Знаешь, когда яд капает у человека с языка, остатки его разъедают ему внутренности.

— Значит, пора начать им плеваться, — он криво ухмыльнулся. — Ну же, бей!

Она взвилась тугой пружиной, только черная коса взметнулась злым кнутом, подскочила к нему, ударила уже сильно, не церемонясь. Каз легко уклонился и оттолкнул её, но больная нога, на которую он оперся в этот момент, слегка подогнулась. Каз тут же выправился, готовый к новой атаке, но Инеж не торопилась нападать снова. Она принялась медленно обходить его по кругу, почти не глядя на него. В ней будто бы ничего не изменилось, однако Каз вдруг нутром почувствовал, что все стало иначе. Он умел распознавать опасных людей, иначе бы не прожил столь долго.

Каз поворачивался вместе с ней, не давая Инеж оказаться у него за спиной. Его вдруг охватил знакомый азарт: опасность и большой куш всегда ходили рядом, и этот раз не стал бы исключением. Ему было любопытно, какую тактику она изберет.

Инеж дернулась, он мгновенно отреагировал и скептически хмыкнул, когда она пугливо отстранилась. Если так пойдет дальше, от девчонки действительно не будет никакого толку.

Инеж даже не подозревала, сколько зависело от неё на самом деле. Он поставил на неё всё, весь свой авторитет перед остальной бандой. Она стала первым полностью его человеком. Его! Не Пера Хаскеля, не кого-то ещё. Он, Каз, выбрал её и всё ещё старательно прогонял леденящие мысли, что он ошибся, что те колокольчики на её ногах никогда по-настоящему и не звенели, что он просто по блажи взял к себе под крыло шпионку Хелен... Если она подведет его когда-либо, то им обоим лучше и не жить вовсе.

Всё произошло очень быстро. Инеж одним прыжком оказалась на расстоянии удара, замахнулась, он без труда отразил этот неумелый замах. И едва лишь он занес руку для куда более болезненного удара, как она мастерски вывернулась из-под его руки, а затем резко и сильно пнула его в больную ногу, так что боль прострелила все тело. Кулака, врезавшегося ему в челюсть, Каз практически не почувствовал.

Боль принесла странные чувства. Злость на то, что кому-то удалось обмануть его и столь безошибочно воспользоваться его главной слабостью. И вместе с тем его затопило волной обжигающей радости. Он не ошибся в ней, она не сдастся без боя. Эта хрупкая на вид девочка справится с любой задачей, она станет его и только его инвестицией, одной из самых ценных, которые у него были. Её жестокость и стойкость прятались там, глубоко внутри, тщательно спрятанные за покрывалами набожности и смирения, и все же он смог разглядеть их и вытащить наружу.

И сейчас, глядя в её испуганные широко раскрытые глаза, Каз чувствовал триумф и невыразимое облегчение. Они были одной породы — уличных подонков, готовых бороться за жизнь до последнего. Осознание этого единства окрыляло.

Кровь бежала по подбородку, наполняла рот своим мерзким железистым вкусом, а он смотрел на Инеж, и губы сами растягивались в торжествующей зловещей улыбке.

* * *

Каз задумчиво вертит в руке перьевую ручку, улыбаясь каким-то своим мыслям. Человек, замерший в кресле напротив замирает испуганным кроликом. Казу не нужно быть сердцебитом, чтобы сказать, что у этого типа сердце колотится и трепещет в несколько раз сильнее обыкновенного. Улыбка Грязных Рук всегда рождает страх. У всех, кроме трех людей в его жизни.

Каз редко улыбается просто так.

Однако сегодня человеку напротив нечего бояться — у мистера Бреккера на редкость хорошее настроение.

Сегодня возвращаются торговые керчийские корабли. Родер уже принес вести, что их видели с маяка, что стоит на побережье. Несколько часов, и корабли будут в порту. Путь в Равку и обратно занял около двух недель, шквальные работали без продыху. Они успешно обошли все земенские патрули. Может, правду говорят, что каэльцы водят дружбу с русальём и морским народцем? По крайней мере, так воспевают их древние легенды.

Говорят ещё, что каэльцы и есть выходцы из морского народца. В незапамятные времена они вышли из Истинноморя в поисках лучшей доли и обратились к солнцу с просьбой даровать им защиту и замаскировать под настоящих людей. Солнце сжалилось над ними и послало солнечного портного, и когда он воздел над ними руки, зеленые волосы морского народца вмиг стали ярко-рыжими, как у почитателей солнца, а рыбьи хвосты обратились человеческими ногами. Портного потом в знак особой благодарности принесли в жертву солнцу, вырезав его сердце и высушив под палящими лучами, вытекшую же из его тела кровь собрали и испили, принимая его силу и покровительство. Что ж, для русалья из легенд такой обряд ещё вполне безобиден.

И поныне в маленьких каменных церквушках с остроконечными куполами, что разбросаны по всей Керчии, проводят обряды причащения к святому солнцу и его легендарному посланнику, только кровь ныне заменяют вином, посыпая его пеплом некогда сожженного сердца.

Каз глубоко вдыхает и бросает взгляд в окно. Через несколько часов компания “Бреккер&Фахи” станет легальной и увеличит свой капитал в несколько десятков раз. Несколько часов — исчезнет преступник и аферист Каз Бреккер, и его место займет образцовый бизнесмен, сделавший имя на нескольких удачных сделках в возникшем политическом кризисе.

Несколько часов, и он станет тем, кого всегда презирал и над кем насмехался. В этом есть некая своеобразная ирония, но он не жалеет.

Ему давно уже тесно в границах одного лишь криминального мира, пора что-то менять. Четыре года явственно это доказали, преступник мало что может сам по себе, если он не имеет легального статуса. Если он хочет добиться чего-то ещё, то пора начать использовать закон в своих интересах.

— Так что там по отчетности? — спрашивает он наконец.

— Да, конечно, — человек суетливо плюхает на стол увесистую папку. — Вот здесь бумаги на подпись, мистер Бреккер, здесь сводка по бухгалтерии…

От дуновения ветерка один из листков слетает с высокой стопки и медленно планирует на пол, предъявляя миру затейливый вензель подписи. Один из многочисленных договоров, заключенных Казом с капитанами ушедших кораблей.

Инеж подписала его так легко, словно не чаяла покинуть Каттердам хоть на мгновение, словно мечтала вырваться и сбежать из этого города любой ценой. А он опять отпустил её, потому что понятия не имел, как удержать на этот раз.

Каз помнит, как она попросила его об этом в то утро, когда он остался ночевать в доме купчика. Ту ночь они проспали в одной кровати, а уже наутро она захотела покинуть его.

В тот раз он спал долго, гораздо дольше, чем привык. Заподозрил бы, что Зеник подсыпала ему снотворное, если бы не знал, что такие штучки не в её духе. Проснувшись, он обнаружил Инеж рядом. Она лежала, приподнявшись на локте, и внимательно рассматривала его, сонно ворочающегося и пытающегося вспомнить, как он оказался так далеко от Бочки.

Инеж улыбалась светло и отчего-то горько, и этот взгляд почему-то остановил его от того, чтобы немедленно встать и уйти. Он остался лежать, лишь повернулся к ней, подложив руку под голову.

Второй рассвет подряд они встречали вместе. Словно раннее утро было их тайным, тщательно оберегаемым временем. Это было их убежищем, краткими, утекающими сквозь пальцы минутами единения и одного дыхания на двоих, когда казалось, что даже сердца их бьются в унисон. Каз ловил ритм её дыхания и неосознанно следовал ему. Инеж делала вдохи реже, чем он, и от этого ему казалось, что он вот-вот задохнется. Но он всё ещё дышал.

Они слушали, как просыпается город, и молчали, ожидая непонятно чего. Внезапного озарения, порыва, откровения, что же им делать дальше. Солнце пробивалось сквозь полотнища занавесок, резало глаза мелкими острыми лучиками, рассыпалось искрами в её распущенных волосах. Он бездумно любовался этим зрелищем и малодушно признавался себе, что не знает, что ему делать дальше.

Порыв прошлого утра, давшийся ему столь легко, сейчас казался чем-то далеким и недоступным, словно произошел не с ним.

В конце концов, Инеж со вздохом откинулась на подушки, потирая затекшую руку. Этот тихий звук пробудил его.

Он не знал, что сказать, чтобы не разрушить все. Снова. В который раз. Он бы хотел хоть изредка быть Джаспером Фахи, который всегда знал что и когда уместно говорить. Он, Каз Бреккер, не умел быть ни понимающим, ни тактичным, ни говорить хоть сколько-нибудь красивых слов.

Каз приподнялся на постели, и рука сама натолкнулась на валик, что лежал между ними, не давая их телам соприкоснуться даже случайно. Он молчаливо кивнул, с благодарностью и пониманием. Инеж слабо улыбнулась, она вдруг показалась ему какой-то отстраненной и как будто даже испуганной.

Он медленно протянул руку и уперся в подушку по другую сторону валика, нависая над Инеж. Она нахмурилась, но ничего не предприняла, позволив ему другой рукой коснуться её теплой смуглой щеки.

Как же давно он не видел её, как же давно они кружили вокруг друг друга, не решаясь сделать первый шаг. Что за чушь городила Хелен, говоря, что Инеж подурнела? Разве умела эта тварь видеть людей? Она смотрела лишь на наносную мишуру и не видела сути.

Каз по обыкновению не замечал людской красоты, но взгляд его всегда цепляла чужая сила. Та жестокая лихость, что светилась в веселой улыбке Джаспера, когда он предвкушал очередную перестрелку. Та холодная сталь, что порой прорезалась в голосе Нины, когда она вставала против очередного подонка, будь это Ярл Брум или же какая-то тварь из Бочки. Та безжалостная непреклонность, которая таилась во взгляде Инеж, которой он восхищался, даже когда она обращалась против него.

После стольких лет странствий взгляд Инеж стал иным. Уже не было той борющейся со своей природой пятнадцатилетней девочки, её затерло среди скрипящих досок кораблей, задушило канатами, захлестнуло волнами и унесло далеко в море. Эта взрослая Инеж, закаленная битвами и штормами, была ему незнакома, и вместе с тем он понимал её как никто другой.

Почувствовав вкус свободы однажды, обратно в клетку она уже не вернется.

Каз убрал руку.

Инеж тут же поднялась на руках, оказавшись вдруг невероятно близко от него, в одно лишь касание губ. Каз вздрогнул.

Вся былая бесстрастность испарилась как дым, как и решимость. Он не знал, что делать, он не был готов. Ему нравились эти игры, ему нравилось дразнить себя и её, нравилась эта неведомая ранее острота чувств, но сделать шаг к чему-то большему он готов не был.

Он закрыл глаза, пытаясь отстраниться на мгновение и придумать соответствующую реакцию.

Что-то горячее дразняще скользнуло по его губам, внутренности обожгло нестерпимым жаром, мучительно заставляя желать большего. А в следующий миг Инеж, невероятным образом изогнувшись, с легкостью выскользнула из-под его руки и встала.

Она прямо босиком дошагала до окна и отдернула тяжелую занавесь. Прорвавшиеся в комнату лучи солнца до боли четко очертили её фигуру под широкими полами рубашки.

— Ты… — он оборвал сам себя.

Что он хотел сказать? “Ты прекрасна…”, “Ты хорошо спала?..”, “Ты зря открыла окно…”, а может и ничего из этого.

— У нас много работы, — вместо этого произнес он и отвернулся, отыскивая взглядом ботинки. — Выпустишь меня через черный ход? Постоишь на стрёме, вернее?

— Джаспер заходил ночью, я сказала ему, что ты остался переночевать, — Инеж прошла мимо него и наклонилась за оставленной на стуле одеждой. — Но не сказала, где.

— Сколько? — хмыкнул Каз. — Сколько поставила?..

— Тридцать крюгге, — Инеж ухмыльнулась. — Что ты спишь на чердаке, вниз головой, уцепившись ногами за балку!

— Хорошая версия, Нине понравится, — Каз усмехнулся тоже. — Все было спокойно?

— Как видишь, — Инеж одевалась сосредоточенно, не обращая на него никакого внимания. — Расскажи мне о компании? Ты отправляешь корабли в Равку?

— Я организую условия для этого, — пояснил Каз и принялся в свою очередь застегивать пуговицы на рукавах. — Корабли загрузят другие купцы, я же снаряжу команды и дам им контрабандистов-проводников и гришей. Если все пойдёт по плану, путь в Равку и обратно займет не больше двух недель. В Ос-Керво наши корабли ждут, разгрузка пройдет быстро, это уже оговорено.

— Значит, ты набираешь команды? — Инеж смотрела спокойно, но Каз уже предчувствовал этот удар. — Возьми и мою.

— Инеж…

— Они не должны сидеть без дела. И так уже прошел почти месяц простоя. Кара-Теше сам себя не восстановит, а без жалованья они наймутся на другие корабли. Я останусь без команды очень быстро, Каз!

Он нервно одернул воротник, избегая смотреть на неё. Это было одним из его расчетов. Дурацким, к слову. Не стоило надеяться, что Инеж выпустит из вида свою команду, привлеченная яркостью жизни на суше. И раз уж этого не произошло, продолжать надеяться не стоило.

— Хорошо, — глухо произнес он. — Заключу с ними стандартный договор. Это проверенные люди, меня это устраивает.

— С капитаном шансов на успех у них ещё больше.

Это был болезненный удар, даже слишком. Ну а с другой стороны, на что он рассчитывал? На то, что лишив её корабля, сможет удержать её подле себя? Сможет снова сделать той девочкой-призраком, беззаветно смотрящей ему в рот?

— Тебе нужен верный человек там. Так или иначе, ты все равно уже думал обо мне, — спокойно обронила она.

Думал. И приходил к выводу, что никого надежнее отправить не сможет, что Инеж — как ни крути единственная кандидатура, кому он может доверять как самому себе, кто сможет проконтролировать всё от и до и сориентироваться в любой ситуации. Благо капитан Гафа не раз подряжалась сопровождать торговые корабли, а то и сама перевозила особо ценные грузы.

— У тебя уже есть работа, — бесстрастно проговорил он, проявляя непонятное самому себе упрямство.

Он не хотел, чтобы она шла прямиком на земенские пушки, полагаясь лишь на умения Редхеда и его людей. Он не хотел, чтобы ей грозила опасность. Он хотел натянуть эту чертову сетку под всеми канатами, по которым она пойдет, сам сознавая, что власти его никогда не хватит даже на то, чтобы обезопасить хоть один из них.

— Отчет по Кридсу я тебе предоставила.

— Про канареек? — он произнес это с нескрываемым ехидством. — Неужто ты растеряла в море все свои навыки?

— Кридс меня почти засек, мне все равно нельзя появляться там несколько дней, — Инеж пожала плечами. — Я сняла копии с части его документов, нашла архив. Там ничего интересного, кроме одной детали.

— Хм? — Каз обернулся к ней.

— У него нет ни одного знакомого, кто бы знал его раньше сорока лет. Все, кто были упомянуты в письмах или в архиве, мертвы или больше не существуют.

— Что это значит?

— Как Джаспер, — Инеж пожала плечами. — Ты хорошо поработал над его легендой, чтобы он смог жить здесь. Ещё долго никто не свяжет мечту всех казино, Джаспера Фахи из Отбросов и того обаятельного земенского студента, приятеля Уайлена.

— Если все получится, то Джаспер сможет вернуться к своей фамилии в скором времени, — Каз прищурился. — Интересно получается. Значит, Кридса никто не помнит молодым?

— Вроде того, хотя и удивительного в этом нет. Молодым он был лет тридцать назад.

— Ван-Эк старше меня чуть ли не на тридцать лет, и все же его молодым помнит и знает каждая собака, — возразил Каз. — Когда Кридс вошел в правление?

— Давно, — Инеж пощелкала пальцами, пытаясь вспомнить. — Точно! В последние годы войны с Шуханом! Помнишь, когда Керчия вступила в открытые бои?

— Где-то на чердаке нашего дома хранилась сабля, которой мой дед якобы порубил в капусту десяток узкоглазых, — хмыкнул Каз. — Что? У меня он был, да. Больше ничего про него не знаю, он умер вскоре после моего рождения.

— А мой дед воевал на стороне Шухана, — поделилась Инеж и села рядом. — Это один, а второй — за Равку. Они чуть друг дружку не убили, когда родители решили пожениться. Крику было…

— Неудивительно, шуханских полукровок в той же Равке до сих пор терпеть не могут, — усмехнулся он. — Говорят, что и святая Алина была наполовину шуханкой, как выжила только? Значит, Кридс пришел к власти в военное время? Тогда там до прошлого не докопаться, кто он такой.

— Он и сам успел повоевать, я видела несколько наград. Знамя Гезена, к примеру!

— Его дают за храбрость, кажется? Или за подвиг? Не силен в этой геральдике, — Каз потер лоб.

— За отвагу и риск, его обычно дают за смертельные вылазки, — Инеж неосознанно коснулась груди. — Тем, кто не должен был вернуться. У меня золотое солнце святой Алины за заслуги перед Равкой, и керчийская медаль трёх рыб.

— Трехвостик, — поправил он. — Мы всегда называли его так. Его дают морякам, которые отличились перед страной, а денег им платить неохота.

Инеж рассмеялась, Каз тоже улыбнулся.

— Кто бы мог подумать, — задумчиво произнесла она. — Я думала, что буду известной гимнасткой, всю жизнь проведу под куполом цирка, как мои родители. Когда я успела так сжиться с морем? Самой удивительно.

— Ты его любишь?..

— Да, — Инеж улыбнулась. — Оно непредсказуемое, непостоянное и вечное, понимаешь? В нём я действительно чувствую себя свободной, я не боюсь ни пиратов, ни работорговцев. В море я кто-то, кого уважают, боятся, ненавидят. Оно меня хранит, я люблю эти волны, качку, отсутствие людей…

Каз смотрел на еë счастливое лицо, слушал еë взволнованный сбивчивый голос и понимал, что отпустит еë. И в этот раз, и в следующий. И, верно, перестанет наконец тормозить восстановление еë верного корабля. Ремонт там не такой уж фатальный, но Каз не хотел, чтобы Инеж могла уплыть в любой момент. Пусть уж лучше стоит в ремонтных доках, пока в нём действительно не возникнет нужда.

— Часть кораблей уже готова, товар загружен. Гришей мы с Зеник распределим завтра. Через три дня отплывает первая экспедиция, ты успеешь собрать команду? Пойдешь в числе прочих, но если что-то случится, то примешь командование на себя. Без повода не лезь, не стоит привлекать внимание. Будешь моими глазами…

— И ушами, верно?.. — Инеж невесомо накрыла своей ладонью его. — Я не подведу тебя, Каз.

— Я знаю, — он кивнул и сжал еë руку, с тайной радостью осознавая, что подобное соприкосновение уже не вызывает у него тревоги. — Собирай своих людей!

Инеж кивнула с улыбкой.

— Будешь скучать по мне? — со смешком спросила она.

— У меня будет столько дел, что едва ли я замечу твоё отсутствие, — едко хмыкнул Каз, позволяя себе хотя бы такую мимолетную месть. — Однако буду чрезвычайно рад, если ты в этот раз обойдешься без приключений!

Стоит признать, что накаркал он знатно. Инеж действительно обошлась без приключений, или, по крайней мере, ему о них не доложили, зато у него за эти две недели не выдалось ни одного свободного дня. Он вставал с первыми солнечными лучами и ложился, когда фитиль в лампе уже начинал немилосердно чадить.

Он успел многое: пройтись по всем адресам, любезно предоставленным Хелен, и пополнить её славную компанию в Хеллгейте. Многие, почувствовав, что дело пахнет жареным, успевали скрыться, но их же подельники охотно шли навстречу следствию, отчего охота становилась только интереснее. С Казом в отличие от стражи договориться было несравненно проще, так что капиталы Отбросов росли как на дрожжах.

В последнюю неделю Каттердам изрядно трясло от беспрестанно следующих облав и погромов. Вскрывались все сомнительные подвалы и чердаки, накрывались все предприятия, где расходы на содержание рабочей силы были подозрительно низкими, в публичных же домах Каза если и поминали, то так, что у него давно уже должно было не остаться живого места от самых разнообразных болячек.

Пару дней назад Каз впервые вышел с обращением к людям, не к бандам, к простым горожанам. Он был краток, хмур, однако слова его странным образом откликнулись что в толпе, что на стрекочущих перьях газетчиков.

“Наши моряки издревле противостоят рабовладельцам, наши капитаны вступаются за свободу каждого, кто нуждается в их защите, но что они видят, возвращаясь в родной порт? Всю ту же рабовладельческую плесень! Каттердам задыхается от неё. Пора положить этому конец!..”

В реальности все это звучало куда менее напыщенно, но газетчикам тоже нужно зарабатывать свой хлеб. К Казу изначально отнеслись настороженно, он был первым боссом Бочки за долгое время, кто решился выйти на свет и заявить о себе публично.

Впрочем, народ Каттердама всегда благосклонно относился к тем, кто пробился к власти из самых низов, поэтому Каза слушали… с интересом. Кое-кто из газетчиков припомнил давние дела с тем скандальным аукционом и то, что дело решилось взаимовыгодным миром, в лучших традициях миролюбивой Керчии, лишь добавляло Казу репутации.

Как ни странно, положительной.

Это заметно даже по этому тщедушному клерку, который сидит перед ним сейчас. Он трясется как осиновый лист, но взгляд его выдает любопытство, свойственное любому керчийцу. Каких высот может добиться человек, не имеющий ничего кроме собственных рук и головы?

Каз может его заверить — любых. Вопрос не в том, чтобы занять высоту, а в том, чтобы её удержать.

Он ставит последнюю подпись в этой бесконечной бумажной кипе, когда над городом гулко и торжествующе проносится колокольный звон.

Корабли вернулись.