Безмолвная исповедь (гет)

Оставшиеся три месяца имелись у нас только формально, на деле же можно было говорить всего о двух месяцах — предстояло еще узнать, насколько плохи были дела Ребекки с пением, и подтянуть его, чтобы в сроки выполнить условие пари до конца. И в лучшем случае у нас было всего пару месяцев на то, чтобы хоть как-то заставить Бэкс нарушить это неосознанно-добровольное молчание. Да и от Тобиаса пришло весьма безрадостное известие — мужчина всеми способами, с которыми он был знаком, пытался вытянуть из Рэймонда подробности жизни Ребекки, хотя бы какие-то, но парень, некогда представший перед нами довольно наивным и болтливым, оказался поистине крепким орешком. И на все попытки Мортимера подмазаться, втереться в доверие, припугнуть, заплатить, действовать через подставные лица неизменно посылал последнего. Поначалу тактично... Что все сильнее укрепляло и меня, и Тоби в подозрениях, что что-то Линдс знал, действительно знал, и мог пролить свет. Мог, но явно не горел желанием это сделать.

Было и еще одно, не менее странное обстоятельство — после той поездки мы понемногу учили Бэкс выбираться из замка, и это ли стало толчком, или что-то другое, но воспоминания стали возвращаться к молодой вампирше гораздо быстрее и были куда более красочными, по ее описаниям. Однако они оставались разрозненными, и связать их воедино не удавалось. Да и про свою беременность на момент аварии Ребекка так и не вспомнила, что не могло не вызывать вопросов — заключение врачей я видел сам, лично. А о своем диагнозе мне говорила сама же девушка...

Бэкс вспоминала куда больше, чем раньше, от незначительных мелочей до откровенно опасных для ее жизни сцен между ней и Ритой. Но что связывало эти сцены и ее молчание, понять не удавалось. Во всех этих сценах девушка совсем не молчала, как выходило по ее воспоминаниям, скорее, наоборот. "Я очень много разговаривала". Почему?

И все же время утекало стремительно, как песок в песочных часах, да и затишье в вампирском мире закончилось, и все чаще доводилось отслеживать случайных свидетелей нашего существования из числа смертных, и впервые за сотни лет даже самые сложные поиски не приносили удовлетворения. Скорее наоборот, чем ближе становился Час Икс, тем паршивее мысли витали в голове, смешиваясь со словами синьоры о совете Владыки надавить на Бэкс. Надавить... Как бы тяжело не было это сделать, надавить я вполне мог бы, понимая, что иначе цена была бы еще выше, но вопросом оставалось — на что надавить. Ребекка и замолкала, и вновь заговаривала, по отзывам Тобиаса, а он знал ее лучше, чем я, от самых разных вещей и событий. Что их объединяло? Что-то ведь было общее между ними, какой-то источник или какая-то общая деталь, упорно ускользавшая из картинки. И когда до Турции она молчала в последний раз? После гибели отца? Или в этот промежуток что-то подобное тоже произошло?

Так или иначе, мы бессильно бились над попыткой связать разрозненные фрагменты в цельную картину, дававшую бы нам фундамент для того, чтобы все-таки заставить девушку нарушить тишину, порядка двух недель, когда в аэропорту Сиены приземлился самый обычный рейс, дневной, принесший в Италию вполне обычного молодого мужчину неопределенного возраста с приятной улыбкой и внимательным взглядом. Бумаги гласили, что господин являлся неким Алистером Рэем, тридцати лет. И вид у "Алистера" был весьма угрюмый.

— Это не парень, это кошмар какой-то, — поведал Тобиас, уже получив багаж, закончив формальности и шагая к дожидавшейся нас машине. — Знаешь, я всяких видел, но Линдс это тихий ужас. А от его брани уши сворачиваются даже у меня, впервые половину слышу. Он наверняка считает, что я маньяк, три раза переезжал, а я все равно его нахожу... — хмыкнул он. — Он что-то знает, Дем. Точно знает. Он как-то раз проронил, что Бэкка не так чиста, как выглядит... Да и о Лиз он явно знает побольше нашего. Но, боюсь, просто так мы его не расколем. А правду пока рассказывать рановато, думаю, что она жива и молчит.

— У нас не так много времени, — отозвался я.

— Ты о чем? — не понял парень.

— У нас полтора месяца. Вернее, два с половиной, но я бы предпочел говорить о полутора...

— До чего?! — Мортимер остановился, прищурившись.

— Как ты можешь предположить, те, кто не оправдывает наши ожидания, обычно... Оставляют грешный мир. Не без нашей, естественно, помощи.

— И... — Тобиас склонил голову набок в каком-то странном жесте. — В случае Пухляшки...

— У нее пять месяцев на то, чтобы заговорить. Чуть ранее было полгода, но условия немного пересмотрели. Не заговорит... Думаю, сам догадаешься.

— Как мило.

— Обычно и этого времени не дают. Я в своем роде отвечаю за то, чтобы она все-таки попыталась вернуть утраченное.

— И сколько времени уже прошло?

— Два с половиной месяца. Мы обучали ее сдерживаться, пытались восстановить ее прошлое, научить разговаривать заново, учим охотиться. У нее проснулся дар...

— А сама Ребекка знает, что ее время ограничено? — отмахнулся Мортимер.

— Думаю, ей не стоит это знать, по крайней мере, не сейчас. Мы подумали, что вам не помешает увидеться лично. Все же, ты весьма долгое время был ее другом. Поэтому, собственно, я и просил тебя приехать. В замок не приглашаем, не обессудь. Остановишься в гостинице.

— Тогда советую сделать так, чтобы Ребекка никогда об этом не узнала. Ребекка обладает удивительным умением прощать, но до аварии, Деметрий, она никогда, ничего не забывала. Ей достаточно было просто что-то увидеть или услышать, чтобы детально запомнить. Да и... Не все прощается.

— Я знаю... — пожал я плечами, добравшись наконец до стоянки и до авто, по многолюдному аэропорту. — Но сейчас мне куда важнее заставить Бэкс говорить, любой ценой. А для этого нам нужно будет заставить ее этого захотеть. Как недавно сказали, чтобы желание быть услышанной пересилило желание услышанной не быть. — Встречу Тобиаса и Ребекки на деле планировал не я, а синьора Сульпиция, но не признавать правоты ее слов было невозможно. Как отметила синьора, каждый маленький шанс стоило использовать. И, ревнуй я, не ревнуй, но попытка имела смысл. Вот только одни слова все-таки засели в мозгу среди прочих невеселых мыслей. Не все прощается. Ставки на чью-то жизнь, пусть даже когда отношение к кому-то еще не было сполна осознано и намерения были благими, в категорию того, что прощается, едва ли входили...

* * *

Ребекка* * *

С каждой новой вылазкой из замка, теперь практически ежедневной, терпеть жажду становилось легче, более того, меня начали обучать и охоте, правда, в сопровождении нескольких опытных вампиров, включая Алека, и пока состоялась всего пара уроков. И все же сейчас, пробираясь вечерними сумрачными улочками к гостинице неподалеку от замка, я могла только радоваться тому, что успехи мои и на этот поприще оказались неожиданно большими.

Я в красках, в деталях вспомнила не только сцену с предплечьем, но и то, что однажды мамин приступ пришелся на мою беременность. Тогда она не хваталась за шарфы, ножи и ножницы, нет. Мы ссорились, как раз из-за ребенка, которого я решилась все-таки оставить, и в какой-то момент в горячке она толкнула меня в живот, с силой. Возможно, все бы обошлось, если бы я, от неожиданности отскочив, не налетела этим самым животом на твердый дверной косяк. Если бы не таблетки, которые я глотала долгое время перед этим, сумев раздобыть по рецептам матери лишнюю упаковку. Если бы не нервы, не весьма шаткое здоровье, не... Не что-то еще, что так и не вспомнилось. Возможно, если бы не совпал целый ряд этих факторов, ничего бы не случилось, но произошел выкидыш, да и меня саму едва спасли. Вот только других беременностей я за собой не припоминала, ни до аварии, ни на момент ее.

Я вспомнила и день, когда под руку Рите Грин попался канцелярский нож. А кровь на пороге принадлежала Рите — она пыталась сдержать себя, словно понимая, что собиралась делать. Она умудрилась пробить им себе плечо, сломать кончик, и уже потом успела наброситься и на меня. Она пыталась сдерживаться и тогда, с запястьем. Она очень долго не бросалась на меня... И чем больше я вспоминала подобных эпизодов, тем сильнее мне отчего-то казалось, что мать и сама не хотела того, что творила. Она ведь была чем-то больна. Она до моего рождения несколько лет лежала в психиатрической клинике. Отец немыслимыми усилиями избегал того, чтобы ее снова туда положили, а потом почему-то и я. Только как курс, чтобы снять обострение. Почему? Ответа на этот вопрос я не знала. Как и того, почему первое связанное с ней воспоминание было тем самым, когда меня душили моим же шарфом. Она же. И отчего-то мама не выносила, когда я молчала, особенно в периоды обострения. Ей неважно было даже, собственно, что именно я говорила.

Нужен был сам факт звучания моего голоса, с детства. Что угодно — стихи, песни, просто болтовня. Мой голос всегда действовал на нее успокаивающе, и тем более странно было припоминать, что я, особенно будучи подростком, молчала неделями и даже месяцами. Словно сама же ее провоцировала. На что? Зачем? И только ли у матери в нашей семье были проблемы с психикой?

Она ведь в тот день, когда случился выкидыш, кричала мне "тебе нельзя рожать, тебе вообще самой неплохо бы пролечиться!". Да и я так и не могла, как ни старалась, вспомнить, кто был отцом этого ребенка. Не Пол, я его еще и не знала даже. Тоби-то тогда даже не уехал. Но и не Тоби, это он мне нравился, я ему даже призналась в любви, папа еще жив был, но меня мягко, но однозначно отшили, и я не сказать, чтобы сильно по этому поводу переживала. "Ты хоть помнишь, от кого залетела?". Грубо, но я тогда понимала, что эти слова были заслуженными... Я ведь тогда и впрямь творила не самые лучшие вещи. Я и правда тяжело перенесла смерть отца. И почему-то этот кусок жизни словно выпал из памяти. Самый смутный из всех... Я молчала тогда четыре месяца, но мать сорвалась только в тот день, и то, скорее, у нее просто сдали нервы...

— Мы на месте, — мягко заметила Джейн, когда мы добрались до небольшой гостиницы, той самой, где месяцы назад останавливались мы, еще когда я изображала Элоиз и Лиз. Девушка о чем-то разговаривала с администратором, мило улыбаясь, когда я подняла глаза на звук шагов на лестнице. Светло-карие, ореховые глаза, длинные темные волосы до плеч, тонкая улыбка и неизменно строгий стиль одежды. Даже сейчас, не до конца вернув свое прошлое, я не могла не узнать того, кто когда-то умудрился не вызвать у меня подозрений и стать моим другом. Подарил мне Бобо, завоевал любовь и доверие отца, научил меня играть на гитаре... Да и поймав как-то с сигаретами, я, будучи подростком, хотела научиться курить, весьма жестко, зато доходчиво, объяснил, чем это чревато... Тобиас Милл. По крайней мере я знала его как Тобиаса Милла. И губы шевельнулись, но звука не последовало.

— Привет, Пухляшка. — Внимательные глаза скользнули по мне. — Рад тебя видеть. Можешь не отвечать, я в курсе твоей проблемы. Твой... ммм... друг мне все рассказал. — Вампир, кивнув мне, довольно учтиво склонил голову перед Джейн. — Очень приятно, леди, познакомиться с вами. Я много слышал о вас от вашего коллеги. И о вашем брате. — Это он вещал уже учтиво касаясь губами кисти Джейн, почему-то почти смущенно на минуту улыбнувшейся. — К сожалению, в отеле идет ремонт и несколько многолюдно. Мы с синьором Деметрием решил, что будет уместнее немного прогуляться. Уверен, вашего присутствия, мисс Джейн, будет достаточно.

— Да, разумеется, — я действительно ощущала запахи крови, аппетитные и не очень, и оставаться в здании долго не рискнула бы. Джейн, видимо, придерживалась того же мнения, что и все. — Весьма приятная встреча, мистер...

— Тобиас Мортимер. — Было много того, что я хотела бы спросить у моего былого друга, много того, что я хотела бы ему сказать. Но вновь только шевельнулись беззвучно губы. Прогресс, но весьма хилый, раньше и губы не шевелились. Впрочем, присмотревшись внимательнее, я отметила кое-что, что казалось странным. Цвет глаз был совсем не следствием линз, как я сперва подумала, как у меня и у Джейн. У Тобиаса вообще не было в глазах никаких линз. — А теперь о насущном, с вашего позволения, мисс. — Джейн кивнула, и взгляд мужчины вновь уперся в меня. — Бэкс, ты меня узнаешь? — я кивнула в ответ. — Вот и хорошо. Заново знакомиться не придется... И я бы хотел с тобой кое о чем поговорить, — довольно обаятельно улыбнулся он. Но почему-то это самое "кое о чем" меня совсем не воодушевляло. Я много о себе не помнила, но была почти уверена, что и в этих моих воспоминаниях приятного будет мало.