Во всём виноват олень (джен)

Люциус Малфой вошёл в кабинет министра магии с той самой утончённой снисходительной улыбкой, которую он годами оттачивал перед зеркалами поместья Малфоев. Его шаги звучали мягко, как шелест дорогой ткани, но в каждом движении чувствовалась холодная уверенность породистого хищника, ступающего в чужой вольер.

К очередному владельцу этого кабинета лорд Малфой не испытывал ни малейшего уважения — лишь устойчивое, почти физическое презрение. В магической Британии министры, по его убеждению, никогда не были по-настоящему самостоятельными фигурами. Все они так или иначе подчинялись маггловскому кабинету министров Её Величества, а значит, должность эта была скорее декоративной, чем властной. Ни один из министров не был выдающейся личностью — и в этом, вероятно, заключалась их главная «добродетель».

Но Фадж… Фадж сумел превзойти даже своих бесцветных предшественников. Его политическая зависимость напоминала безвольное заклятие повиновения, слишком усердно наложенное и давно утратившее меру. В глазах Люциуса он вызывал то же отвращение, что и крысы, обживающие подвалы старинных особняков, — неприятные, назойливые, живучие.

Тем не менее, в данный момент именно этот пренеприятнейший субъект с пониженной социальной ответственностью и отсутствием внутреннего стержня возглавлял Министерство Магии. И Люциусу, как и многим другим, приходилось это терпеть — в политике иногда требовалось иметь дело даже с грязью, лишь бы суметь направить её в нужное русло.

— Фадж! Какое восхитительное утро, не находите? — голос Люциуса звучал легко, даже весело, как будто он случайно забрёл на чашку чая, а не на политическую дуэль. — Мне сообщили, что вы буквально жаждете увидеться со мной. А я всё равно был поблизости, решил — почему бы не заглянуть?

Люциус знал, как держаться. Его манера говорить была безукоризненной, вежливо-аристократичной, но именно это беззаботное добродушие было опаснее любого проклятия. Он не выдал ни тенью лица, насколько сильно ему в данный момент нужен этот разговор.

— Доброго утра, Люциус! — Фадж поднялся с места с выражением рвущейся на свободу любезности.

Улыбка Люциуса чуть дрогнула. Он едва заметно поморщился от фамильярности, позволенной этим невоспитанным клерком, временно возомнившим себя властью. «Люциус» — как будто они делили кружку эля в Хогсмиде, а не решали судьбу магической Британии.

— Меня тревожит вопрос, — продолжил министр, слегка понизив голос, — касательно этого… вашего конклава.

Люциус изобразил вежливое недоумение и плавно опустился в кресло перед столом, вытянув перчатки.

— И что же тут такого тревожного, Корнелиус? — он деликатно подчеркнул имя, как будто напоминая о границах иерархии. — Конклав — вполне легитимный орган. Единственный, между прочим, который ещё хоть как-то может удержать структуру правления в магической Британии. От прежнего осталась, как вы сами понимаете, лишь оболочка. Благодаря Конклаву у нас, по крайней мере, будет возможность вести прямой диалог с Уэльсом и Шотландией. А главное, предотвратить неминуемую попытку независимости Корнуолла.

Он склонился чуть вперёд, голос стал мягким, почти шёлковым:

— А то знаете ли… сидеть на нескольких стульях — весьма затруднительно. Особенно когда эти стулья, — он сделал едва уловимый жест рукой, — начинают разъезжаться в разные стороны. Очень неудобное положение, согласитесь.

— Меня тревожит то, — напряжённо сказал Фадж, — что само существование подобных организаций подрывает авторитет Министерства Магии.

Люциус вскинул бровь с едва заметной насмешкой.

— Ах, так вы думаете, что потеря, скажем, Корнуолла не подорвёт ваш авторитет окончательно? — он медленно поднялся, как будто давая вес своим словам. — Интересно… что скажет на это премьер-министр Её Величества? Или вы до сих пор считаете, что маглы не знают, как зыбко положение магического сообщества?

— С чего вы вообще взяли, что Корнуолл собирается покинуть магическую Британию?! — в голосе Фаджа дрогнули высокие нотки раздражения, и щёки его окрасились в болезненно-розовый оттенок. Он начинал закипать — слишком быстро для человека, считающего себя политиком.

Люциус едва заметно вздохнул, позволяя себе краткий взгляд на окно, за которым осенний Лондон утопал в тумане. Он не собирался тратить больше времени на бессмысленные перепалки.

— Напомните мне, как обстоят дела с бюджетом, министр? — холодно осведомился он, и его голос прозвучал как удар серебряного ножа по стеклу.

Финансовая ситуация Министерства была не просто плачевной — она приближалась к катастрофической. Поток налогов из регионов почти иссяк, особенно из Шотландии и Уэльса, где местные Советы магии прямо заявляли о независимости. Финансирование социальных программ было урезано до костей. А магический Корнуолл со своей древней, упрямой культурой и независимыми кланами уже давно шептал о сепаратизме — достаточно было искры.

Фадж заморгал, хватая ртом воздух как золотая рыбка на берегу, застигнутый внезапным приливом реальности.

Люциус, наблюдая за этим, сдержанно поморщился. Всё было даже хуже, чем он предполагал. Фадж не просто слаб — он не контролирует ситуацию. А значит, ситуация вот-вот начнёт контролировать его.

Он встал и, обойдя кресло, медленно, с достоинством скрестил руки за спиной.

— Если всё настолько плохо, — произнёс он негромко, но в голосе звучал рок, — то позвольте вам напомнить: как председатель Попечительского совета Хогвартса, я официально заявляю, что, если в этом учебном году доля Министерства в финансировании школы вновь окажется ниже пятидесяти процентов, мы инициируем переход Хогвартса на независимую образовательную программу.

Он выдержал паузу. Каждое слово падало как капля раскалённого свинца.

— Со всеми вытекающими последствиями. Финансовыми, юридическими... и политическими.

В глубине кабинета зашуршал свиток, самопроизвольно перелистывая страницы — магия чувствовала напряжение.

Фадж застыл, словно понимая, что его уже почти вытеснили с шахматной доски. А Люциус, не дожидаясь ответа, молча уселся обратно с видом человека, который только что объявил войну — вежливо и с хорошим винтажным акцентом.

Да, Люциус Малфой сознательно загонял Фаджа в угол, шаг за шагом стягивая ловушку. Но не потому, что ему доставляло удовольствие наблюдать за бессилием министра — хотя, конечно, немного доставляло. Ситуация требовала решительных и немедленных действий. Большинство членов Попечительского совета Хогвартса уже начали вести кулуарные переговоры с шотландскими кланами — за спиной Лондона, за спиной Министерства. И чем нелепее становилось поведение Фаджа, тем охотнее они слушали предложения с севера.

Сейчас Люциус фактически выставлял ультиматум. Его слова не были угрозой — они были мягкой удавкой, которую он методично затягивал на шее министра.

Фадж устало опустился в кресло. Казалось, оно вот-вот примет форму его вялого тела. Он тяжело вздохнул, словно только что переварил всё сказанное.

— Вы можете с этим... помочь, Люциус?

— Это зависит от ситуации. — Голос Малфоя остался ледяным. — Сколько магических поселений всё ещё платят налоги в министерский бюджет?

Фадж нахмурился, потом потупил взгляд. От ответа словно пахнуло плесенью и распадом.

— Только Косая аллея и Хогсмид... Вы правы. Корнуолл уже с прошлого года ничего не платит.

«Не густо», — подумал Люциус, сдерживая откровенное раздражение. И как, ради Мерлина, этот человек надеялся выбираться из этого дерьма? Магическая Британия фактически рассыпалась — как старая мантия, швы которой давно разошлись, но всё ещё держатся на булавках лжи.

— В отсутствие Дамблдора вы являетесь председателем Визенгамота? — вдруг резко спросил он, выхватывая новый козырь.

Фадж удивлённо моргнул.

— Конечно. Я.

Люциус чуть подался вперёд.

— Тогда вам необходимо срочно официально снять все обвинения с Сириуса Блэка. И заявить, что Визенгамот не имеет к нему юридических претензий. Он отсидел своё. А в трагедии с Поттерами он невиновен.

На лице Фаджа отразился шок, граничащий с ужасом.

— Вы с ума сошли, Люциус!

— Нет, Фадж, это вы сошли с ума! — его голос звенел, в нём появился металл. — У вас нет бюджета. Скоро вам нечем будет платить собственным аврорам, и вы даже не сможете оплатить уборку в отделе магического транспорта. И вот в этих условиях вы собираетесь устранить единственного наследника одного из крупнейших магических состояний Британии?! Того самого, кто может влить золото в трещащую по швам систему?

Он сделал шаг вперёд, и в полумраке кабинета словно на мгновение сгустилась тень. Старинные пергаменты на полках слегка зашевелились, будто откликнулись на магическую волну.

— Или, — тихо продолжил он, — вы обыкновенный коррупционер. И давно в сговоре со швейцарской ветвью Блэков? Хочется, чтобы всё имущество британской линии отошло за границу? Хотите прослыть тем самым министром, при котором род Блэков покинул Британию окончательно?

Фадж побледнел. На мгновение показалось, что он сейчас прикажет вызвать аврора. Но вместо этого он опустил глаза на лежащий на столе документ и промолчал. Глубоко. Безнадёжно.

А Люциус понял, что уже выиграл первую партию.

Судя по всему, Фадж даже не пытался взглянуть на проблему под тем углом, который сейчас демонстрировал Малфой. Для него Сириус Блэк был лишь призраком прошлого, удобным козлом отпущения, которого можно было вычеркивать из уравнений. Но в финансовом и политическом раскладе он был куда более весомой фигурой.

Люциус не собирался сбавлять напора.

— Все предприятия, принадлежавшие роду Блэков, сейчас заморожены. Консервация, утерянные лицензии, остановленные поставки, расторгнутые контракты. Их золото лежит мёртвым грузом в глубоких сейфах Гринготтса, охраняемое драконьей стражей. Но если вы сейчас реабилитируете Сириуса Блэка — официально, открыто, — то, пока он лечится в Европе, мы сможем вернуть к жизни хотя бы часть активов. Начать с консорциумов, отладить потоки. И к концу финансового года в казну пойдут реальные, живые налоги.

Он сделал небольшую паузу, позволяя словам осесть.

— В этом случае вы сможете предъявить обществу результат. А если нет... — он пожал плечами, элегантно, по-аристократически. — Конклав, столь нелюбимый вами, вполне сможет договориться с Корнуоллом. Поверьте, у нас хватит рычагов. И союзников.

Фадж откинулся в кресле, и его мантия безвольно легла складками, словно сама сдалась. На висках выступила испарина, хотя в комнате царил прохладный утренний полумрак — свет проникал сквозь витражи в оконных нишах, окрашивая старинный ковер на полу пятнами янтаря и сапфира.

Люциус наблюдал за ним внимательно. Взгляд стальной, руки сцеплены за спиной. Он знал, что выхода у министра практически нет. Но это ещё не значило, что тот не способен на очередную феерическую глупость.

«Он вполне может попытаться ускользнуть, — с холодной оценкой подумал Малфой. — Сбежать, как недавно сбежал Дамблдор, оставив Хогвартс в разгар скандала. Уехать на свою виллу, подальше от разрушающегося Лондона, к океану и коктейлям, и пытаться забыть о магической Британии».

Только если Фадж сбежит, вернуться ему уже не дадут. И не просто Министерство падёт, а сам институт власти.

Но Корнелиус всё же предпочёл сохранить лицо — и хотя бы подобие власти. Правильный выбор. Ему действительно некуда было бежать. Никакая вилла в тропиках не смогла бы спрятать министра Магии, если бы магическая Британия рухнула под его руководством.

— Хорошо, лорд Малфой. На завтрашнем заседании попробуем протолкнуть освобождение Блэка, — нехотя произнёс он, убрав руки со стола и сцепив их на коленях. — Но не оправдание — это вызовет вопросы. Особенно у директора MИ-5. А вот досрочное освобождение... двенадцать лет строгого режима можно оформить как УДО, тем более, если заявить о психологическом лечении.

Люциус медленно кивнул, и на его лице появилась безукоризненная, почти светская улыбка.

— Вы превосходный политик, Корнелиус. С разумным чувством границ дозволенного. Со своей стороны могу пообещать, что за нашим... проблемным родственником будет установлен должный надзор. — Он чуть склонил голову. — Скорее всего, после реабилитации его ждёт свадьба. Будет что-то вроде счастливой развязки. Обещаю, приглашение вы с вашей очаровательной супругой получите первыми.

Они обменялись рукопожатием — быстрым, официальным. В момент соприкосновения ладоней воздух между ними на миг дрогнул, и на запястьях обоих мужчин проступил едва заметный светящийся символ. Магическая печать обязательства. Ненавязчивая, но вполне достаточная для того, чтобы скрепить политическое соглашение.

Когда Люциус вышел из кабинета, его мантия легко скользнула за ним, словно тень. В коридорах Министерства уже начинал собираться дневной шум, где-то впереди хлопнула дверь департамента магического транспорта.

У лорда Малфоя впереди было много работы. И теперь — меньше препятствий.

Выйдя из приёмной министра, лорд Малфой не стал задерживаться в мраморном холле. Его шаги быстро затихли в коридоре, ведущем к центральным лифтам. Кабина мягко скользнула вниз, проходя мимо уровня департамента магического правопорядка, мимо архивов, и, наконец, достигла самых глубин Министерства — Отдела Тайн.

На нижнем уровне воздух становился иным — плотным, звенящим от заклинаний сокрытия и безмолвия. Здесь не ходили по делам — сюда допускали только по необходимости. Стены были гладкими, из чёрного обсидиана, едва заметно мерцавшего изнутри; казалось, сам камень впитывает разговоры, взгляды, магию.

Кабинет Главного Невыразимца встретил Люциуса изысканной строгостью: массивное тёмное дерево, старинные кресла, карта Британии в серебряной рамке, на которой плавно двигались тонкие линии силы. На столе — ни бумаги, ни перьев, только тишина и тень.

— Всё улажено, — отрапортовал лорд Малфой, не дожидаясь приглашения. — Фадж дал согласие на снятие обвинений с Блэка. И более не возражает против Конклава лордов.

— Ещё бы он возражал, — усмехнулся высокий сухощавый мужчина, сидевший в одном из кресел. Его щеточка усов казалась вымеренной до миллиметра, а чёрный костюм с серебряным галстуком сидел безукоризненно. — Добрый день, Люциус.

— Доброго дня, мистер Крауч, — с лёгким поклоном ответил Малфой, признавая прежнего руководителя департамента международного сотрудничества. Даже сейчас, в отставке, Бартемиус Крауч сохранял власть — особенно здесь, в тени.

У окна стоял третий — человек, внешность которого сочетала выправку и сдержанную опасность. Томас Гонт, нынешний Главный Невыразимец, по обыкновению всматривался в пейзаж. Сквозь магическое окно было видно настоящее небо и потрясающий вид на Уайтхолл: купола, башни, строгие фасады — символы старого порядка.

— Что по бюджету, Люциус? — негромко спросил он, не оборачиваясь.

— Как и говорил мистер Крауч, полная... — он осёкся, подбирая слова, — фискальная катастрофа. Корнуолл не платит с начала года, остальные — с перебоями.

Томас повернулся. Взгляд его был спокоен и жёсток, как клинок.

— Так. Бартемиус, назначайте первое заседание Конклава на конец недели. Неважно, отпустят Блэка или нет. Если отпустят — ещё можно удержать равновесие. Если нет… — он слегка усмехнулся, — как говорят русские, «на нет и суда нет». Придётся действовать как во времена до Статута — через Конклав, через Палату лордов, через её Величество.

На мгновение в воздухе пронёсся холодок — лёгкое дыхание древней магии, пробуждаемой словами и намерением. В Отделе Тайн не было случайных фраз.

Люциус кивнул. Игра начинала вступать в следующую фазу

— Мистер Гонт, вы хотите, чтобы председателем Конклава лордов был я? — Бартемиус Крауч едва заметно приподнял бровь. В его голосе звучало не недоверие — скорее удивление, порождённое воспоминаниями о прошлом, которое, казалось, уже никогда не вернётся.

— Вы — один из немногих, кто умеет держать линию. Вы не склонны к истерикам, не продаётесь за крошки власти и деньги, и, главное, у вас всё ещё есть имя, — ответил Гонт, не поворачивая головы. Он опять смотрел сквозь магически закалённое стекло в сторону Уайтхолла, будто видел что-то за гранью обычного зрения.

— Имя, обросшее проклятиями, — тихо проговорил Крауч. — За свою бескомпромиссность я заплатил здоровьем сына и жизнью жены. Думаете, я это забуду?

— Вы будете помните, и это делает вас сильнее, — спокойно отозвался Томас. — Сейчас Англии нужен тот, кто сможет говорить от имени законов, а не амбиций. Конклав — это не парламент и не министерская игра в посты. Это — артерия власти, которой пора вновь забиться.

— После скандала, что гремел летом, — хрипло произнёс Крауч, — не думаю, что от моей репутации хоть что-то осталось.

Люциус чуть улыбнулся. Его голос был мягок, почти дружелюбен, но под словами сквозило хищное убеждение:

— Политические скандалы, дорогой Бартемиус, приходят и уходят, как летние грозы. А умные политики — остаются. Знаете, сколько раз списывали со счетов Уинстона Черчилля? А он возвращался — каждый раз. Потому что таких, как вы, не вытесняют — их можно только устранить. А пока вы живы и в уме, вы — фактор силы.

Крауч не ответил сразу. В глубине глаз мелькнуло нечто: тень боли, отблеск воспоминаний — и зарождающееся, осторожное согласие.

— Хорошо, — произнёс он наконец. — В таком случае... пусть Конклав собирается. Если я и вернусь, то только в огонь. Но, как говорится, оттуда я и вышел.

Гонт впервые за всё время повернулся. В его глазах плескалась усталость и ответственность.

— Именно так, Бартемиус. Добро пожаловать обратно в игру.

* * *

На следующее утро магическая Британия проснулась в другом государстве. В первом же выпуске Ежедневного пророка появилась развернутая статья, озаглавленная жирным шрифтом: «Конклав Лордов возрожден. Британия возвращается к истокам».

Ниже шёл перечень фамилий, чьи гербы вновь получили официальную силу в рамках этого древнего совета. Помимо неизменных двадцати восьми чистокровных родов в Конклав вошли и старинные дома, считавшиеся утраченными или низведёнными до символического статуса. Так имя Поттеров значилось в списке — их интересы до совершеннолетия наследницы представляли Лливелины, родственники наставницы последней в роду. Вернувшиеся из тени Уизли удивили публику: главой рода был официально признан не рассеянный служащий Артур, а его старший сын — Уильям Уизли, выпускник Хогвартса, выпускник академии рунической магии и боевой и защитной артефакторики, ныне связанный с Гринготтсом и хорошо известный в международных кругах.

Магическое сообщество гудело, как улей перед грозой. В пабах, у каминов, в купальнях и в лавках на Косой аллее обсуждали одно и то же: что теперь? кто стоит за этим? и неужели старый порядок возвращается? Некоторые ждали новых законов, другие — новых распрей, но все без исключения чувствовали: что-то сдвинулось.

А уже в следующем номере Пророка центральное место занимала хроника с заседания Визенгамота. Корнелиус Фадж лично зачитал постановление: с лорда Сириуса Ориона Блэка сняты все прежние обвинения в государственной измене, пособничестве Волдеморту и побеге из Азкабана. Отныне он — свободный гражданин магической Британии с восстановлением в правах и доступом к своему наследию. Формулировка была дипломатичной: «досрочное освобождение в связи с превышением срока предварительного заключения и недостаточностью доказательств».

На последней полосе — короткое интервью с самим Сириусом. Его сфотографировали на фоне аллеи старинных платанов в Баден-Бадене, где он проходил восстановление в клинике для пострадавших от длительного воздействия магии дементоров. Он выглядел усталым, но спокойным, в светлом костюме и без мантии, будто пытался вернуться в мир, в котором когда-то смеялся слишком громко и доверял слишком многим.

— Надеюсь, у нас у всех ещё будет шанс исправить прошлое, — сказал он, глядя в камеру. — Хотя бы ради будущего.

Настоящий переполох вызвала открытая ссора между исполняющей обязанности директора Хогвартса, профессором Минервой МакГонагалл, и Попечительским советом школы. Пресса подогрела ситуацию: Ежедневный пророк опубликовал серию острых, почти памфлетных статей, в которых конфликт был описан буквально по минутам, с прямыми цитатами, утечками из писем и подзаголовками вроде «Школа на грани: МакГонагалл против Совета».

Формальным поводом стало внезапное решение Попечителей внедрить новую образовательную программу, согласованную с Министерством Магии в рамках антикризисной политики. Наряду с увеличением факультативов и трансформацией некоторых дисциплин (например, ЗОТИ в Защиту от опасных тварей и Основы Боевой магии) в школе должны были появиться меры безопасности нового типа — от системы магических идентификаторов до усиленных охранных чар в общежитиях. Программа была утверждена в срочном порядке, без консультаций с преподавательским составом.

МакГонагалл, не привыкшая действовать под давлением, отреагировала жёстко. На следующий день в Пророке появилась её открытая колонка, в которой она называла происходящее «надругательством над системой образования, воспитавшей магическую Британию» и прямо обвиняла Совет во вмешательстве в академическую автономию. Тон текста был холоден, как декабрьский лёд в Хогсмиде: «Мы не допустим, чтобы Хогвартс стал политической разменной монетой в игре чиновников, неспособных управлять даже собственным департаментом».

Ответ Попечителей не заставил себя ждать. В экстренном выпуске газеты они опубликовали финансовый отчёт, составленный по итогам внеплановой аудиторской проверки. Цифры были безжалостны: за последние пять лет в документах школы отсутствовали следы более чем ста пятидесяти тысяч галлеонов, ежегодно выделяемых Министерством в качестве субсидий. Судя по всему, значительная часть бюджетных средств исчезала в неустановленном направлении.

Это стало информационной бомбой. Впервые в магической печати появилось маггловское слово, раньше считавшееся вежливо-неприличным: «коррупция». Газета подчеркнула это жирным курсивом, и по всему Лондону и Шотландии поползли шепотки: «А ведь МакГонагалл была заместителем Дамблдора… может, это он всё и начал?»

Пока ни одна из сторон не пошла на уступки. Хогвартс вновь оказался в центре магической бури, и на этот раз никто не мог гарантировать, что молнии ударят только в башни, а не в сердца тех, кто их защищает.

Опубликованный вскоре Отчёт о состоянии безопасности в школе чародейства и волшебства «Хогвартс» стал шоком для магического сообщества. Строгий, безэмоциональный язык отчёта не смягчал ужасающих фактов: за последние два года в школе зафиксировано более десятка инцидентов с применением запрещённой магии, многочисленные случаи проникновения в запретные зоны, а также исчезновение двух учащихся, до сих пор официально не расследованное.

Особенно резонансным стало признание, что система охранных чар, введённая ещё при Основателях, фактически обветшала — их ядро нестабильно, барьеры на границах школьных территорий проседают в участках пересечения древних линий силы, а магические артефакты, регулирующие защиту, находятся в плачевном состоянии.

Для многих стало очевидным, почему факультет Слизерин буквально опустел — большая часть семей предпочла отозвать своих детей, не дожидаясь новых бед. По стране пронёсся шквал возмущённых писем и громовещателей. В заголовках газет день за днём мелькали слова «Вертеп?», «Обитель хаоса?», «Безответственность?».

— Кого вы собираетесь учить, профессор МакГонагалл? — вопрошали родители. — Наших детей в это место мы больше не отправим!

К началу осени Хогвартс практически опустел. Коридоры были гулки, как гробницы; в Большом зале столы пылились от бездействия. В то же время небольшие профильные школы в Британии, Шотландии и Уэльсе — давно работающие под патронажем древних родов и независимых магических академий — оказались переполнены. Учителя Хогвартса с трудом скрывали тревогу: многие из них понимали, что магическая система образования в стране пошатнулась.

На фоне бушующего политического и финансового кризиса — падения курса галлеона, приостановки ряда министерских программ и бегства нескольких высокопоставленных чиновников за границу — Попечительский совет школы принял радикальное, но ожидаемое решение: временно закрыть Хогвартс на капитальный ремонт и магическое переоснащение.

Причиной в официальном сообщении было указано: «Необходимость полного обновления систем безопасности, защиты, а также архитектурно-магического ядра замка, в том числе залов портальной стабилизации, артефактных камер и зачарованных переходов».

Впервые за десять столетий Хогвартс не открыл свои двери в День Первого Сентября. Символ магической Британии замолчал. И это молчание ощущалось как предвестие чего-то гораздо большего.

Так закончилась старая эра — с обвинениями, скандалами и распадом. Символ Британии, школа, что веками стояла на страже знаний и традиций, теперь пустовала, обвешанная охранными чарами и строительными рунами. А новая эра... она ещё не началась. Но в воздухе уже чувствовалось движение — тихое, настойчивое, как предвестие грозы над древними холмами.