Потерянная — незнакомая себе (гет)

…голова Евы резко мотнулась вперёд. Боль пронзила висок, сердце колотилось в груди, дыхание стало сбивчивым.

Но она всё ещё стояла.

Её лоб покрылся испариной, ноги подкашивались, но она не сводила взгляда с зеркала.

Перед ней — её мама.

Та, кого она никогда не знала, но всегда чувствовала.

Та, чьё лицо когда-то мелькало во сне, чьё тепло осталось где-то глубоко под кожей, в самой сути её души.

Мама улыбалась.

Слёзы блестели в её глазах, но улыбка была тёплой, настоящей.

Рядом — бабушка. Сильная, красивая, с глазами, как у Евы. Обе — родные, близкие, любимые, хотя она так и не успела их по-настоящему узнать.

— Мама… — хрипло прошептала Ева, слёзы катились по щекам. — Бабушка… прошу… хоть слово… хоть одно…

Но те — молчали.

И только мама подняла руку, медленно, почти как в замедленном кадре.

В ней была… записка? Письмо? Свиток? Светящееся послание, почти призрачное, но чёткое и понятное — оно словно проникло сквозь зеркало, словно само зеркало захотело передать его Еве.

И — исчезло.

Она почувствовала вес — в кармане мантии, там, где ничего не было раньше.

Голова снова закружилась. Пространство качнулось. Тело не выдерживало.

— Не уходите… не исчезайте… мне ещё так много надо… я…

…темнота.

Тишина.

Ева упала на колени. Руки сжались в кулаки. Дыхание стало рваным. Она прижала руку к груди — там всё ломило от боли. Каменные плиты под ногами холодные, а в груди горело.

Она не потеряла сознание, но её разум плавал на грани.

— Я вас найду… — прошептала она почти беззвучно. — Что бы это ни значило… я всё равно найду…

И в этот миг дверь в комнату распахнулась — с грохотом, с шумом шагов.

Кто-то бежал. Чьи-то голоса.

Профессора?

Она в последний раз взглянула на зеркало. Оно было пусто.

Просто отражение. Только она, каменная комната и Гарри, лежащий в бессознательном состоянии.

Но письмо в кармане никуда не исчезло.

И в этот момент Ева знала: её путь только начинается.

* * *

Ева стояла, пошатываясь, перед зеркалом.

Голова кружилась, всё плыло…

Но в отражении — ясно, будто сквозь туман прорезалось солнце — она увидела их.

Двух женщин.

Первая — высокая, грациозная, в бордовом платье, с прямыми чёрными волосами, что спускались ниже плеч.

Глаза — тёмно-синие, глубокие, сияющие слезами.

Она смотрела на Еву, будто хотела протянуть руку сквозь стекло, и её отражение действительно клало руки на плечи Евы, бережно, с любовью.

— Мама…? — прошептала Ева. Её губы дрожали.

Сердце билось в горле, и с каждой секундой уверенность крепла.

Это была она. Мама. Та, чьё лицо было размытым в воспоминаниях. Та, чью любовь она чувствовала сквозь миры.

Рядом стояла вторая женщина.

Старше, мудрее, с добрым, мягким взглядом.

У неё были волнистые волосы, как у Евы, но пронзённые седыми прядями, будто нити луны.

Глаза — карие. Точно такие же, как у Евы.

— Бабушка…?

Ева едва стояла на ногах.

Слёзы бежали по щекам.

Она не сдерживалась. Не могла.

— Мама… бабушка… пожалуйста… пожалуйста… ответьте… мне плохо… я не понимаю… кто я… откуда я… почему я здесь…

Она протянула руку к зеркалу.

— Я так скучаю по вам… я хочу знать… мне так одиноко…

Отражения смотрели с любовью и болью.

И вдруг мама подняла руку — в ней был лист бумаги, свёрнутый в узкую ленту, как послание.

Она улыбнулась — нежно, словно хотела сказать: "Я рядом. Всегда рядом."

И медленно положила послание в карман отражения Евы.

И в этот миг —

резкая волна боли пронзила голову.

Мир качнулся.

Зеркало дрогнуло.

Колени подкосились.

Ева упала на холодный пол,

и перед тем как закрыть глаза, она почувствовала: в её настоящем кармане что-то шевельнулось.

Тьма обняла её.

* * *

Боль.

Снова боль.

Словно чьи-то невидимые когти царапали изнутри.

Словно душа разрывалась, протестуя.

Ева пошевелилась на холодном пустыне, но не могла встать.

Тело ныло, грудь сдавливало, дыхание рвалось короткими судорогами.

— Опять… — прошептала она. — Опять это наказание…

Она была уверена что её наказывают. она не знала что не должна была но ей нужны были ответы. Она предполагала что может её накажут но… это боль…

И в этом мгновении тёмная пустота вокруг неё будто ожила.

Голоса.

Не громкие, но звенящие, как струны:

— Ты нарушила правила.

— Ты подошла слишком близко.

— Ты не должна была…

— Я не просила этого! — мысленно закричала Ева, сжимая кулаки. — Не просила страдать, не просила боли, не просила быть той, кем вы меня сделали!

Голоса смолкли.

И тогда, как будто из глубин воспоминаний, в её сознание ворвалось понимание:

Это были не просто голоса.

Это были Существа, с которыми контракт заключала её мать.

Их цена за возвращение Евы к жизни была страшна:

— Ты не должна вмешиваться в события, которые могут привести тебя к смерти.

— Ты не должна раскрывать себя.

— Ты должна жить. Любой ценой.

Мать Евы, отдавшая свою силу, жизнь, судьбу, теперь могла помогать дочери, но только в строгих рамках.

Лишь намёками. Лишь тогда, когда жизнь Евы не будет в опасности…

Ева злилась.

— Это несправедливо! Это нечестно! Я не игрушка! Вы мучаете меня, держите в неведении, а потом ждёте, что я просто забуду обо всём?!

Голоса — молчали.

Но воздух дрогнул, будто они слушали.

— Если вы хотите, чтобы я жила и не повторяла ошибок — откройте мне все мои тайны! Дайте мне понять, кто я, зачем всё это, почему я такая… Почему мир зовёт меня, как будто я чужая, и всё же своя?

Молчание.

Потом — один голос, глухой и бесстрастный:

— Ева… мы не можем. Это не входит в условия. Контракт жертвенной силы ограничивает наше вмешательство. Любая попытка полностью раскрыть тебе истину повредит всё. Даже твою жизнь. Даже саму ткань твоего существования здесь.

— Мы и так потратили слишком много сил, чтобы вернуть тебя назад. Время. Жизнь. Силу.

— Жертва твоей матери слишком ценна для нас. Она отдала всё. Но её условие — ты должна быть счастлива. Только тогда мы сможем… забрать силу. И уйти. Только тогда жертва будет завершена.

Ева вздрогнула.

— Вы… хотите её силу?

— Вы держите её между мирами… пока я не стану счастлива?

— Именно так.

— Ты ключ. Ты результат. Ты наша цель и обет.

— Мы не будем говорить больше. Живи.

И с этими словами всё вокруг разом исчезло.

Темнота ушла, будто растаяла.

Воздух стал тяжёлым и реальным.