Стереть твой номер (гет)

Поездка в такси была похожа на падение в кроличью нору. Разноцветные огни города за окном сливались в размытые полосы, а в ушах у Люмин до сих пор стояла оглушительная тишина набережной, прерванная вибрацией телефона.

Она сидела, вцепившись в свой остывший стаканчик с кофе, как в спасательный круг. На экране телефона все еще горело одно-единственное слово.

Прости.

Это слово было хуже удара. Хуже крика. Потому что оно было признанием. Оно означало, что пока он, Скарамучча, переступал через свою гордость, анализировал свое поведение и делал первый шаг к примирению, она… Она стояла с другим парнем. Наслаждалась тишиной. И таяла от его случайного, мимолетного прикосновения. Она предательница...

Эта мысль обожгла ее стыдом. Она поспешно заблокировала телефон, будто боясь, что Скарамучча может каким-то образом увидеть сквозь экран, что она чувствовала в тот момент, когда читала его сообщение.

«Но я ведь ничего такого не сделала», — тут же включился внутренний адвокат. Этот голос был отчаянным, паническим, пытающимся перекричать обвинителя.

Она сидела в такси, которое везло ее домой, и убеждала себя. Он первый начал. Он врал. Он следил за ней, как за преступницей. Он устроил ужасную сцену. Она имела полное право расстроиться, обидеться, искать утешения. Она просто… приняла дружескую поддержку.

Ну и что, что ей понравилось его прикосновение? Это было просто… ощущение. Мимолетная реакция тела на неожиданную нежность. Внешне ведь ничего не было. Она не ответила на этот жест, не подала никакого знака. Она просто стояла. Это ее личное, внутреннее дело, о котором никто никогда не узнает. Она не предавала его. Не изменяла. Она просто… почувствовала. А за чувства не судят.

Она повторяла это про себя снова и снова, как мантру, пока такси не остановилось у ее общежития. Рациональные доводы немного успокоили панику, но чувство вины никуда не делось. Оно просто затаилось, притихло, готовое в любой момент снова вцепиться ей в горло.

Она поднялась в свою комнату, чувствуя себя так, словно несет на плечах неподъемный груз. Она снова достала телефон. Сообщение все еще было там. Ждало ответа.

Игнорировать его было нельзя. Это было бы объявлением войны. Написать что-то злое или обвиняющее — значило перечеркнуть его робкую попытку извиниться и снова разжечь конфликт.

Ей нужно было ответить. Но что? Ее пальцы зависли над клавиатурой. Она стерла несколько вариантов. «Нам надо поговорить». Слишком официально. «Ты сейчас где?». Слишком требовательно. «Я тоже виновата». Слишком уж она брала на себя.

В конце концов, она выбрала самый нейтральный, самый безопасный вариант. Тот, что давал ей время. Тот, что не был ни прощением, ни обвинением. Это было просто подтверждение.

Люмин

Хорошо. Давай поговорим завтра.

Это было лучшее, на что она была способна. «Хорошо» — в ответ на его «Прости». Это было принятием его извинения, но без лишних эмоций. А «Давай поговорим завтра» — это установление границы. Не сейчас. Сейчас она не готова. Ей нужно время, чтобы ее собственный внутренний ураган утих. Ей нужно было время, чтобы похоронить воспоминание о тепле чужих пальцев на своей щеке так глубоко, чтобы никто, и в первую очередь Скарамучча, не смог его разглядеть в ее глазах.

Она отправила сообщение и тут же выключила звук на телефоне. Она не хотела видеть его ответ. Не сегодня.

Утром, невыспавшаяся и с тяжелой головой, она поняла, что ей нужно было выговориться. Но кому? Рассказать Скарамучче о своих смешанных чувствах к Тарталье было равносильно самоубийству. Поделиться с Тартальей своими терзаниями по поводу Скарамуччи — значило бы втянуть его еще глубже в этот хаос.

Был только один человек во всей вселенной, которому она могла рассказать абсолютно все, без утайки, не боясь осуждения или непонимания. Она набрала номер.

— Алло? — раздался в трубке сонный, но знакомый голос. — Люмин? Ты чего так рано? У тебя пара в одиннадцать.

— Кэ Цин, мне нужно с тобой поговорить, — выпалила Люмин, чувствуя, как голос начинает дрожать. — Срочно.

По одной только этой фразе Кэ Цин все поняла.

— Я уже заказываю кофе. В нашей кофейне через двадцать минут.

* * *

Когда Люмин вошла в их любимую кофейню, Кэ Цин уже сидела за столиком в углу с двумя большими чашками латте. Она внимательно посмотрела на бледное лицо подруги, на темные круги под ее глазами.

— Так, — сказала она, пододвигая к Люмин ее чашку. — Похоже, дела хуже, чем я думала. Выкладывай. С самого начала.

И Люмин начала рассказывать. Она рассказала все. Про свою глупую ревность к Синьоре. Про первую тренировку с Тартальей и их разговор. Про вторую тренировку и свой страх. Про то, как Скарамучча пришел на третью и как она закончилась. Про свою новую форму, из-за которой она до сих пор чувствовала себя виноватой. Про парня с телефоном и ярость Скарамуччи. Про его раненую руку и ее собственную злость.

Кэ Цин слушала молча, лишь изредка кивая. Ее лицо становилось все более серьезным.

— А потом, — Люмин сделала глубокий вдох, собираясь с духом, чтобы рассказать самое страшное, — я переписывалась с Тартальей. Он просто… поддержал меня. И отправил фото набережной. А я… я поехала туда.

Кэ Цин удивленно вскинула брови, но промолчала, давая подруге договорить.

— И там… — Люмин запнулась, ее щеки залил румянец. Она опустила взгляд в свою чашку. — Там был момент. Ничего особенного, он просто убрал мне волосы с лица, но… — она замолчала, не в силах описать словами то, что почувствовала. — Мне понравилось, Кэ Цин. Мне очень понравилось это прикосновение. А потом мне написал Скара. Он извинился. И я почувствовала себя такой ужасной предательницей, что просто сбежала.

Она закончила и замерла, ожидая вердикта. Она была готова к чему угодно: к упрекам, к нравоучениям, к шоку. Кэ Цин помолчала, медленно помешивая свой кофе. Затем она отложила ложечку, сделала глоток и посмотрела Люмин прямо в глаза.

— Так, давай по порядку, — сказала она своим фирменным деловым тоном. — Первое и самое главное: ты не предательница. Запомни это.

— Но мне же понравилось… — Люмин недоверчиво посмотрела на нее

— И что? — перебила Кэ Цин. — Ты живой человек, Люмин. Не робот. Тебе было плохо, страшно и одиноко. И в этот момент другой человек проявил к тебе нежность и заботу. Твоя реакция — это нормально. Это не измена. Измена — это если бы ты ответила на этот жест, поцеловала его или что-то в этом духе. А ты что сделала? Ты сбежала. Потому что твое чувство долга и твоя привязанность к Скарамучче оказались сильнее мимолетного порыва. Так что прекрати себя грызть. Второе, — продолжила она, загибая палец. — Твой парень. Да, он повел себя как ревнивый тиран и собственник. Его методы — отвратительны. Слежка, публичная сцена, попытка диктовать, что тебе носить... это все ужасно. НО. — Она сделала паузу, подчеркивая важность следующего слова. — В корне его поступка лежит не желание тебя унизить, а дикий, первобытный страх тебя потерять и неумение с этим страхом справляться. Он увидел реальную угрозу — не Тарталью, а грязный взгляд какого-то ублюдка — и его система дала сбой. Он защищал тебя так, как умел. Жестоко, неправильно, но он защищал. И третье, — Кэ Цин вздохнула. — Тарталья. Он, конечно, повел себя как рыцарь на белом коне. Все сделал правильно. Успокоил, поддержал, поделился красотой, не давил… Идеально. Слишком идеально, чтобы быть правдой.

Люмин удивленно посмотрела на подругу.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что он не просто так это делает, Люмин, — мягко сказала Кэ Цин. — Он явно к тебе неравнодушен. И он очень умно и тонко играет на контрасте с твоим вспыльчивым и сложным парнем. Он предлагает тебе тишину, когда у тебя дома ураган. Он предлагает свободу, когда тебя пытаются запереть в клетку. Это очень соблазнительно. Но ты должна понимать, что это тоже игра. Просто правила в ней другие.

Люмин ошеломленно молчала. Она никогда не думала об этом с такой стороны.

— Так что же мне делать? — прошептала она.

— Поговорить, — просто ответила Кэ Цин. — Сходить на встречу со Скарамуччей. Выслушать его. Рассказать о своих чувствах — о том, как тебе было больно и унизительно от его слежки, но и о том, что ты поняла, что он пытался тебя защитить. Найдите компромисс. Это мелочи. Главное — вы должны научиться доверять друг другу и говорить словами через рот, а не через сломанные телефоны и шпионские игры, — она сделала еще один глоток кофе. — А с Тартальей… — Кэ Цин вздохнула. — Просто держи дистанцию. Вежливую, дружескую, но дистанцию. Пока ты не разберешься, чего ты хочешь на самом деле. Не давай ему ложных надежд и не позволяй себе утонуть в его «тихой гавани». Потому что тихие воды, как известно, бывают очень глубокими.

Люмин слушала и чувствовала, как хаос в ее голове наконец-то выстраивается в четкую, понятную схему.

— Спасибо, Кэ Цин, ты как всегда права. До разговора с тобой у меня такая каша в голове была... Но теперь стало легче.

— Да не за что, — Кэ Цин тепло улыбнулась. — У меня до пары еще час. Хватит о твоем идиоте, лучше скажи, посмотрела ли ты то видео, что я тебе скинула...

* * *

Вооружившись советами Кэ Цин, которые гудели в ее голове как четкий план действий, Люмин почувствовала себя немного увереннее. Хаос в ее душе улегся, сменившись нервным, но решительным настроем. Она знала, что их ждет тяжелый разговор, но теперь она была к нему готова.

Она пришла в университет на свою пару в одиннадцать, как и планировала. Когда она подошла к своей аудитории, она заметила странное оживление. Обычно в это время студенты лениво стекались, занимая свои места, но сегодня почти вся ее группа толпилась в одном месте. У ее парты.

Сердце Люмин пропустило удар. Первая мысль — что-то случилось. Она ускорила шаг.

Когда одногруппники увидели ее, гул голосов стих. Все взгляды устремились на нее. Люди начали перешептываться и, что самое странное, расступаться, образуя для нее живой коридор.

Она с тревогой подошла к своей парте. И замерла. На ее обычном месте, где должны были лежать учебники и тетради, лежал букет. Не огромный, кричащий веник, а небольшой, но невероятно стильный букет из темно-фиолетовых, почти черных ирисов и нескольких веточек эвкалипта. Он был строгим, элегантным и совершенно не похожим на то, что обычно дарят девушкам. Он был… в его стиле.

Люмин оглянулась на своих одногруппников. Они смотрели на нее со смесью любопытства, зависти и восхищения. Кажется, виновник торжества остался инкогнито.

Она снова посмотрела на букет и заметила торчащий из него маленький белый конверт. Дрожащими пальцами она достала его и открыла. Внутри была короткая записка, написанная знакомым резким, угловатым почерком. Там не было ни извинений, ни объяснений. Всего три слова.

«От твоего идиота».

Уголки губ Люмин невольно дрогнули в улыбке. Это было так по-детски. Так глупо. И так… по-настоящему. Он не мог просто написать «Прости еще раз» или «Я был неправ». Нет, он должен был устроить это публичное представление. Он не просто извинялся перед ней, он ставил печать на их отношениях перед всем миром, как бы говоря: «Она моя. И я идиот. И все вы теперь это знаете».

Это был его способ вернуть ей то, что он отнял вчера в зале — чувство гордости, а не стыда за их отношения. Люмин аккуратно положила записку в карман и взяла букет в руки. Ирисы пахли свежестью и чем-то неуловимо горьким. Она чувствовала на себе десятки взглядов, но ей было все равно.

Этот букет не решал их проблем. Он не отменял его слежки, его ревности, ее собственных смешанных чувств. Но он был шагом. Еще одним шагом навстречу, сделанным в его уникальной, невыносимой, но такой искренней манере.

Она достала телефон. Разговор все еще был неизбежен. Но теперь она знала, что в этом разговоре будет не только боль и обида. В нем будет и этот букет. И эта записка. И этот идиот, который ждал ее ответа.

Люмин

Букет красивый. Но ты все равно идиот

Она отправила сообщение и села за свою парту, поставив цветы рядом. Ответ пришел мгновенно.

Скарамучча

Я знаю. Встретимся после пар. У фонтана

Пока Люмин приходила в себя от неожиданного сюрприза в своей аудитории, на другом конце университетского кампуса разворачивалась не менее интересная сцена.

Скарамучча сидел на своем обычном месте в лекционном зале, демонстративно уткнувшись в телефон и игнорируя окружающий мир. Но окружающий мир игнорировать его не собирался. Первым его заметил Итто. Он с грохотом плюхнулся на соседнее место, закинув на стол свои длинные ноги.

— Эй, бро! А я слышал, ты сегодня с утра пораньше устроил романтическое представление! — громко заявил он, привлекая внимание всех, кто был поблизости. — Синобу сказала, что видела, как ты шел через весь двор с… цветами! Серьезно, чувак, с цветами!

Скарамучча даже не поднял головы от телефона.

— Заткнись, или я сделаю так, что твой словарный запас сократится до одного только мычания, — процедил он, не отрываясь от экрана.

Но Итто было не остановить. Он был в восторге от чужой романтики.

— Да ладно тебе! Это же так круто! Настоящий мужской поступок! Я вот если бы у меня была девушка, я бы ей тоже цветы дарил! Каждый день! Целые охапки! Наверное, Люмин сейчас в восторге! Ты бы видел свое лицо, когда ты их нес! Такое серьезное, будто не ирисы в руках держишь, а ядерный чемоданчик!

К ним подошла Синобу, качая головой.

— Итто, оставь его в покое. И прекрати теоретизировать о том, чего у тебя нет.

— Эй! Я просто выражаю восхищение! — искренне возмутился тот.

— Но если серьезно, Скара, это был сильный ход, — вставил Тома, который подошел с другой стороны и с улыбкой наблюдал за сценой. — Мы все немного… удивлены. В хорошем смысле.

Скарамучча наконец оторвался от телефона и обвел их всех тяжелым взглядом. Он ожидал этой реакции. Покупка букета этим утром была для него пыткой. Он чувствовал себя идиотом, стоя в цветочном магазине и пытаясь объяснить флористу, что ему нужны «не сопливые розовые розы, а что-то… нормальное». Каждый шаг по университетскому двору с этим дурацким букетом в руках был для него испытанием.

— Я не понимаю, чему тут удивляться, — холодно бросил он. — У моей девушки вчера был тяжелый день. Я решил ее порадовать. В чем проблема?

— Проблемы нет! — снова встрял Итто. — Но ты! Ты же у нас мистер «чувства — для слабаков», мистер «романтика — это пережиток прошлого». Я думал, твой максимум — это купить ей самую дорогую шмотку в игре или задонатить на редкого персонажа!

— Потому что ты одноклеточный, Итто. Она вообще-то не увлекается играми, — отрезал Скарамучча. В этот момент его телефон завибрировал.

Он увидел сообщение от Люмин. Вопреки всему, уголки его губ едва заметно дрогнули вверх. Он быстро напечатал ответ.

— О-о-о! Смотрите, он улыбается! — не унимался Итто, пытаясь заглянуть ему в телефон. — Она написала ему! Что, что она написала? Сказала, что ты лучший парень на свете и она выйдет за тебя замуж?

Скарамучча поднял на него взгляд, и в его глазах снова появился знакомый ледяной блеск, но на этот раз он был смешан с чем-то еще… с тенью облегчения.

— Она написала, что я идиот, — спокойно ответил он, убирая телефон. — И она абсолютно права.

Он встал.

— Мне нужно отойти.

Он вышел из аудитории под удивленные взгляды друзей. Итто проводил его растерянным взглядом.

— Э… я не понял. Это хорошо или плохо, что она назвала его идиотом?

Синобу тяжело вздохнула и хлопнула себя ладонью по лбу.

— Итто, в их случае, это почти признание в любви.