Бой за любовь (гет)

Кофейня была настолько далеко от их обычных мест, что Рина даже не знала её названия. Маленькое помещение, два столика, пожилая хозяйка, которая, кажется, не говорила ни на одном языке кроме своего диалекта. Идеальное место для разговора, который не должен быть услышан. Бэм-Бэм появился ровно в назначенное время — непривычно просто одетый, без своего обычного лоска. В потёртых джинсах и серой толстовке он казался моложе.

— Необычное место для встречи, — он опустился на стул напротив неё.

— Сейчас везде небезопасно, — Рина обхватила чашку с остывшим кофе. — Особенно там, где наши... пересекаются.

— А, ты об этом, — он небрежно махнул рукой. — Обычные разборки. Ничего серьёзного.

— Бэм...

— Что? Хочешь сказать, что беспокоишься обо мне? — его улыбка стала хищной. — Или твой Хёнвон прислал тебя с предупреждением?

— Никто меня не присылал. Я сама хотела поговорить.

Он подался вперёд:

— О чём? О том, как хорошо было той ночью? Или может...

— Нет, — она покачала головой. — О том, что грядёт буря. И я не хочу, чтобы ты пострадал.

— Буря? — он рассмеялся, но в его смехе звучала фальшь. — Детка, я и есть буря.

— Пожалуйста, послушай меня. Просто... будь осторожен. Особенно в ближайшие дни.

Понимание и тревога мелькнули в его глазах, но тут же исчезли.

— Угадай, что я думаю? — он наклонился ещё ближе. — Я думаю, ты скучаешь по мне. По тому, что было между нами.

Рина встала, обошла стол и, поддавшись внезапному порыву, крепко обняла его. Он замер на секунду, а потом его руки скользнули по её спине, притягивая ближе.

— М-м-м, — выдохнул он ей в шею. — Я знал, что ты вернёшься.

— Нет, Бэм, — она мягко отстранилась. — Это не то, что ты думаешь. Это прощание.

— Прощание? — его лицо исказилось. — Ты что, уезжаешь?

— Что-то вроде того, — она отступила на шаг. — Просто... помни, что несмотря ни на что, я сейчас понимаю, что ты не был для меня просто развлечением. Я дорожу тобой, но не как любимым мужчиной. И сейчас я пытаюсь...

— Спасти меня? — он снова рассмеялся, но теперь в его смехе звучала горечь. — Как это мило. Я не нуждаюсь в спасении. Особенно от тебя.

Он встал, одёрнул толстовку:

— Бэм, держись подальше от разборок. От любых, даже если Сингха тебе прикажет быть у всех на виду. Просто уезжай домой или куда угодно. Будь далеко. И ты будешь в порядке.

— Как же ты достала! Только, казалось бы, подпустила к себе и убегаешь с мыслями о нём! Может, уже стоит втроём переспать?

Внезапно появился Хёнвон, хотел проверить, всё ли в порядке.

— Ты не в моём вкусе. Если я захочу увидеть костлявого мудака — просто посмотрю в зеркало.

Рина улыбнулась, представив это: они втроём. Это было бы красиво. И мысль была возбуждающей. Но нет.

— Дорогой, дай нам договорить, пожалуйста, всё хорошо.

Че кивнул и вышел из помещения.

— Бэм, ты такой колючий… я не знаю… когда я тебя касаюсь, словно на иголку натыкаюсь. Я не могу, прости.

— И чем, когда ты трогаешь Хёнвона, лучше?

— У него очень нежная кожа.

— Бред.

— Наверное, ты прав. Но я не вру. Может быть, мне кажется, что он нежнее, потому что люблю я его больше? Не знаю. Но поверь мне, у любимого человека кожа нежнее.

Бэм повернулся к выходу:

— Надеюсь, он ценит то, что получил.

Дверь закрылась за ним прежде, чем она успела ответить. Рина опустилась на стул, чувствуя, как дрожат руки. Она попыталась предупредить его. Хотя бы попыталась.

* * *

Хёнвон нашёл Хосока в их тренировочном зале — тот сидел у стены, перебирая струны гитары. Мелодия казалась смутно знакомой.

— Почти закончил новую песню? — Хёнвон присел рядом.

— Почти, — Хосок улыбнулся, но что-то в напряжённом лице друга заставило его отложить гитару. — Что случилось, хён? Я тебя расстраиваю этим?

— Мне нужно тебе кое-что рассказать, — Хёнвон помолчал, собираясь с мыслями. — И это изменит всё.

Они уехали на квартиру Хосока. Че говорил долго — об угрозах, о записи, о планах с полицией. Хосок слушал, не перебивая, только крепче сжимал гриф гитары.

— Значит, скоро всё закончится, Рина намекала, — наконец произнёс он.

— Да. И тебе нужно быть готовым.

— К чему?

— К расплате. И… К новой жизни потом, — Хёнвон повернулся к нему. — Помнишь, ты говорил о музыке? О том, чтобы попробовать себя как певца?

— Это была просто мечта...

— Нет. Это твой шанс.

В этот момент приехала Рина.

— Хосок-а, — она села с другой стороны от него. — Ты же знаешь, что у тебя настоящий талант?

— Вы оба... вы правда думаете, что я смогу?

— Мы знаем, — Хёнвон положил руку ему на плечо. — Но тебе придётся быть осторожным. Держаться подальше от определённых мест, от определённых людей...

— От клуба, — закончил за него Хосок. — От всего этого мира.

— По крайней мере, пока всё не закончится, — мягко добавила Рина. — А потом... потом ты сможешь петь, где захочешь. И для кого захочешь.

Хосок достал гитару из чехла, провёл пальцами по струнам, извлекая тихий аккорд:

— Обещаю, что буду осторожен.

Они сидели втроём, слушая, как он наигрывает мелодию — теперь она звучала как прощание. Как обещание. Как надежда. Хосок вдруг сказал, не отрывая глаз от гитары:

— Я всегда думал, что бои — это моя судьба. Что я не заслуживаю чего-то большего. А теперь...

— Теперь ты знаешь, что заслуживаешь всего, — закончила Рина.

Когда пришло время уходить, он крепко обнял их обоих.

— Что бы ни случилось — я никогда не забуду, что вы сделали для меня.

— Просто обещай, что когда станешь знаменитым, — улыбнулся Хёнвон, — не забудешь старых друзей.

— Никогда, — серьёзно ответил Хосок. — Вы — моя семья. Навсегда.

В дверях он обернулся в последний раз, и в его глазах была такая смесь благодарности и решимости, что у Рины защемило сердце. Они дали ему шанс на новую жизнь. Теперь всё зависело только от него.

* * *

Встреча проходила в неприметной квартире на окраине города. Детектив Чон не был похож на полицейского: в потёртом свитере и с растрёпанными волосами он напоминал скорее усталого офисного работника.

— Ваша информация очень актуальна для нас в свете разных криминальных событий с тайской группировкой. Я прослушал запись, — он говорил уверенно. — Это серьёзное доказательство. Но нам нужно больше.

— Что именно? — Хёнвон сидел неестественно прямо, Рина чувствовала, как напряжены его плечи.

— Документы. Записи транзакций. Свидетельства других участников, — детектив загибал пальцы. И главное — вы должны понимать цену.

— Какую цену?

— Вам придётся признать свою причастность. Да, как информаторам дадут снисхождение, но...

— Сколько? — голос Хёнвона был хриплым.

— Год условно. Подписка о невыезде на три года. Постоянный надзор. Ну всё это в самом лучшем случае, если операция пройдёт по плану. Если нет — то будет жёстче.

Рина сжала руку Хёнвона:

— А его семья? Брат, мама?

— Программа защиты свидетелей. Новые документы, новое место жительства. Полная конфиденциальность.

— Когда? — просто спросил Хёнвон.

— Через неделю. У нас будет только одна попытка — нужно взять всех одновременно. Корейцев, тайцев, посредников.

Детектив достал папку:

— Вот план операции. Изучите. Запомните. И сожгите.

Они просидели над документами до глубокой ночи. Каждая деталь, каждый шаг были выверены.

— Вы понимаете риск? — спросил детектив перед уходом. — Если что-то пойдёт не так... Вас могут и убить. И я лично плакать по вам не буду.

— Мы понимаем, — ответила Рина. — Но другого пути нет.

Позже, оставшись вдвоём, они молча перечитывали план. Год условно казался малой ценой за свободу. Три года под надзором — ничто по сравнению с тем, через что они прошли.

— Ты уверена? — тихо спросил Хёнвон. — Ещё можно отступить. Сбежать?

— Нет, — она покачала головой. — Нельзя. Слишком много жизней зависит от этого.

Он привлёк её к себе:

— Я почти благодарен им.

— За что?

— За то, что их жестокость снова свела нас вместе. За то, что дала нам силы бороться.

Рина уткнулась лицом в его плечо. Через неделю всё изменится. Они могут потерять всё — или обрести свободу. Но что бы ни случилось, они пройдут через это вместе. На столе лежал план операции — десятки страниц, описывающих каждый шаг, каждую роль, каждую меру предосторожности. Их пропуск в новую жизнь. Их билет в будущее. Их последний шанс всё исправить.

— Как быть с семьями? Надо им сказать…

— Твои могут уехать на Чеджу. Остров достаточно спокойный. А моих я бы отправил в Европу. И улетел бы к ним после всего.

— А Лидия и Джексон?

— Они сами решают, что им делать. В любом случае, Лидия не может улететь никуда, пока не родит.