Взаперти (гет)

Дамблдор сложил пальцы домиком, его пронзительный голубой взгляд был устремлен на Кэтрин поверх полумесяцев очков. В его обычной мягкости сквозила стальная серьезность.

— Я рад видеть вас на ногах, мисс Кейм, — начал он. — И глубоко сожалею, что вынужден прервать ваше восстановление.

Кэтрин кивнула. Она ожидала этого.

— Благодарю вас, профессор.

— Мадам Помфри сказала мне, что ваша память о нападении может быть фрагментарной из-за воздействия заклятия, все таки импульс держался больше пяти минут, — продолжил Дамблдор, его голос стал тише, но от этого только весомее. — И все же… любые детали. Любые ощущения. Что-то, что показалось вам необычным. Пожалуйста, попробуйте сосредоточиться.

Кэтрин закрыла глаза, пытаясь прорваться сквозь туман боли и ужаса, что окутывал те воспоминания.

— Он… он был быстрый, — начала она, и ее голос прозвучал чуть хрипло. — Очень быстрый. Заклятия шли одно за другим, без паузы, связкой. Это был не беспорядок… это была четкая, яростная атака. Чтобы сломать защиту, а не чтобы убить сразу. И не запугивание, а намеренное нападение с целью… искалечить.

Она сделала паузу, ловя дыхание.

— Я не увидела лица. Только… силуэт. И маску. Не такую, как у Пожирателей… а гладкую, черную, будто изо льда или полированного камня. Она… поглощала свет. И…- Она замолчала, пытаясь ухватить ускользающее ощущение. — …И тишина. — Кэтрин открыла глаза, глядя на Дамблдора. — Он не произнес ни слова. Ни угрозы, ни насмешки. Только… молчаливая, абсолютная ненависть. И еще… запах.

Сириус замер, весь превратившись в слух. Грюм перестал мерить комнату шагами.

— Какой запах, мисс Кейм? — мягко спросил Дамблдор.

— Холодный. Металлический. Как… как старый замок. Затхлый и… острый.

В воздухе повисла тяжелая тишина. Дамблдор медленно кивнул, его взгляд стал отстраненным, будто он сопоставлял эти детали с чем-то в необъятных архивах своей памяти.

— Это бесценная информация, — наконец произнес он. — Благодарю вас. Вы проявили большое мужество.

Из тени раздался низкий, хриплый голос, налитый такой яростью, что воздух задрожал:

— Он умрет. Кто бы это ни был.

Сириус не сделал ни шага вперед, но его присутствие вдруг заполнило всю комнату, стало густым и угрожающим.

Дамблдор посмотрел на него поверх очков, не осуждая, но и не одобряя.

— Наша цель — не месть, Сириус, а безопасность. И правда. Пока она важнее. Ваша цель — защита.

— Я против, Альбус, — голос Грюма прозвучал как скрежет камня по стеклу. Он остановился прямо напротив Сириуса, его живой глаз сузился. — Говорить о доверии — одно. Вручить ему единственную свидетельницу — другое. Он — метательный нож без рукояти. Поранит и того, кто бросил, и того, в кого попал.

Сириус не пошевелился, но воздух вокруг него словно загустел. Челюсти сжались так, что выступили жесткие бугры.

— Решение принято, Аластор. Дом мисс Кейм — самое безопасное для нее место сейчас.

— Безопасное? — Грюм фыркнул, и это звучало громко, как выстрел. Его магический глаз со щелчком перевелся на Кэтрин, изучая ее с холодным, бездушным любопытством. — Пока он будет там с ней играть в дом, Поттер останется без присмотра. Один громкий чих в Хогсмиде — и этот пес сорвется с цепи и помчится туда, бросив ее на произвол судьбы. Или, что вероятнее, приведет Пожирателей прямиком к ее порогу, сам того не желая. Он — магнит для беды, Дамблдор. И вы привязываете ее к этому магниту.

При этих словах Сириус резко обернулся. В его глазах вспыхнула дикая, животная ярость. Он сделал полшага вперед, заслоняя Кэтрин собой от Грюма.

— Попробуй только тронуть ее, — прошипел он так тихо, что слова едва долетели до остальных, но в них была вся первобытная угроза его собачьей ипостаси.

— Видишь? — Грюм не отступил ни на дюйм, лишь его палочка чуть дрогнула в руке. — Рефлекс, а не разум. Инстинкт загнанного зверя, а не дисциплина солдата. Он не способен ни на что, кроме хаоса

— Довольно.

Голос Дамблдора не повысился, но прозвучал с такой неоспоримой властью, что оба замолчали. Он поднялся из-за стола и медленно обошел его, чтобы встать между ними. Его голубой глаз уставился на Сириусе.

— Сириус Орион Блэк, — произнес Дамблдор четко, отчеканивая каждое слово. — Вы просили у меня доверия. Сейчас я вручаю вам нечто гораздо более ценное, чем ваша собственная свобода. Я вручаю вам ее благополучие. Ее безопасность. Ее жизнь. — Он сделал паузу, давая словам проникнуть в самое нутро. — Это ваша миссия. Ваша единственная миссия. Не Гарри Поттер. Не месть. Не ваши призраки. Она. Вы поняли меня?

Сириус стоял, сжав кулаки. Грудь его тяжело вздымалась. Он посмотрел на Грюма — на его искривленную усмешку, на безумный глаз. Потом обернулся — на бледное, но спокойное лицо Кэтрин. Она смотрела на него не со страхом, а с абсолютным, безоговорочным доверием. Ярость в его глазах угасла, сменившись чем-то более твердым и холодным. Он медленно, почти церемонно повернулся к Дамблдору и кивнул — один раз, коротко и резко.

— Да, — его голос был хриплым, но абсолютно твердым. — Никто не подойдет к ней. Никто.

— Хорошо, — Дамблдор отступил на шаг, его взгляд смягчился. Он протянул Сириусу маленький, потертый камень — Портал. — Тогда домой. И помните о своей клятве.

Сириус взял камень. Его пальцы сомкнулись вокруг него так крепко, что, казалось, гранит треснет. Он не смотрел больше на Грюма. Его мир сузился до двух точек: до руки Дамблдора, вручившего ему ответственность, и до хрупкого плеча Кэтрин, которое он коснулся своей свободной рукой. Его прикосновение было твердым и безоговорочно бережным.

Грюм, наблюдавший за этой сценой, фыркнул, развернулся и скрипуче зашагал прочь, к выходу, бормоча что-то себе под нос о «безрассудстве и сентиментальных стариках».

Но его уже никто не слушал. Сириус смотрел только на Кэтрин. И в его взгляде было все: боль, ярость, страх, и поверх всего — стальная, непоколебимая решимость. Он был ее тенью. И эта тень поклялась стать для нее неприступной крепостью.

Щелчок портала прозвучал оглушительно громко в наступившей тишине кабинета. Они исчезли.

* * *

Щелчок портала отозвался в тишине маленького дома в Ароншире не грохотом, а глухим, приглушенным звуком, будто сама реальность с облегчением выдохнула, приняв их обратно. Воздух пах иначе. Не пылью древних книг и леденцами, а деревом старой мебели, засушенными травами и легкой прохладой, застоявшейся в отсутствие хозяев. Тишина здесь была не напряженной, а мирной, густой и глубокой, нарушаемой лишь тиканьем часов на каминной полке.

Сириус первым делом провел быстрым, цепким взглядом по комнате, его плечи оставались напряженными, а рука не отпускала палочку. Убедившись, что они одни, он повернулся к Кэтрин. Его лицо, еще секунду назад искаженное яростью и холодной решимостью, смягчилось.

— Все в порядке, — тихо сказал он, больше для себя, чем для нее. — Здесь никого.

Он помог ей снять плащ, его движения были неловкими, немного дерганными, но предельно бережными. Кэт постаралась улыбнуться, выдохнув от прикосновения его рук. Усталость, отброшенная адреналином в кабинете Дамблдора, накатила с новой силой. Ноги едва держали ее. Резкий электрический импульс пробежал по позвоночнику, отражаясь фантомной болью в нервных окончаниях. Кэт едва слышно застонала, зажмурившись, ощутив как ее обхватили сильные руки.

— Диван, — выдохнула Кэтрин, указывая взглядом на знакомый силуэт у камина.

Он подвел ее, усадил, заботливо подоткнул под ноги плед, в который она когда-то заворачивалась зимними вечерами, читая книги. Все это он делал молча, сосредоточенно, словно это было самым важным заданием в его жизни.

— Я здесь, — просто сказал он, отходя в тень, чтобы не давить на нее своим присутствием, но оставаясь в поле ее зрения. — Спи. Я на посту.

Силы оставили ее почти мгновенно. Кэтрин откинулась на подушки и провалилась в глубокий, истощенный сон, где не было ни боли, ни кошмаров, только теплая, темная пустота.

* * *

Она проснулась от того, что в комнате стемнело. Единственным источником света были тлеющие угли в камине, отбрасывающие дрожащие оранжевые блики на стены. И тишину нарушало ровное, тяжелое дыхание.

Кэтрин медленно повернула голову. На полу, у самого дивана, на ковре, лежал огромный черный пес. Его голова покоилась на сложенных передних лапах, но уши были напряженно подняты, а глаза — широко открыты. В их тусклом мерцании отражался тлеющий огонь камина.

Он не спал. Он нес вахту.

Услышав ее движение, он тут же поднял голову. Большая, волосатая морда повернулась к ней. Он не заворчал, не сделал резкого движения. Он просто посмотрел на нее своим пронзительным, почти человеческим взглядом, полным безмолвного вопроса: «Все хорошо? Ты в порядке?»

Кэтрин медленно протянула руку. Пес приподнялся, ткнулся мокрым носом в ее ладонь, коротко вильнул хвостом и снова улегся на прежнее место, не сводя с нее глаз. Его присутствие было не просто физическим. Оно было плотным, осязаемым, как теплое одеяло из преданности и силы.

Она снова закрыла глаза, но уже не чтобы спать. А чтобы просто лежать. Лежать и чувствовать, как по всему ее телу разливается долгожданное, почти забытое чувство — безопасность. Дом был спокоен и тих, но он больше не был пустым. Его молчаливый страж был на посту. И это было сильнее любых заклинаний.

Кэтрин резко открыла глаза. Звук, смесь зубного скрежета и рыка вперемешку с тихим болезненным стоном большого зверя прорвался в ее сознание еще до того, как начало светать. Пса била дрожь, он скалил зубы и в непроизвольном жесте царапал когтями деревянный пол.

Кэт сползла на пол и крепко обняла Бродягу. Как раньше целый год назад зарывалась носом в его шерсть. Она помнила, как пес часто поскуливал во сне, скалился или пытался бежать, но ей бы и в голову не пришло что скрывалось за таким поведением.

— Я рядом. Теперь все будет хорошо. Ты дома… Сириус.

* * *

Первое утро после возвращения домой выдалось тихим и напряженным. Они провели тревожную ночь, разделяя кошмары и приступы боли. Теперь Кэт сидела на диване, закутавшись в плед, а Сириус с еще мокрой после мытья головой и полотенцем на плечах устроился на полу у ее ног, спиной к камину. Волосы сильно отрасли и почти доставали до плеч. Его неотрывный взгляд был тяжелым и пристальным.

— Если ты перестанешь сверлить меня взглядом, я не растаю, — тихо сказала она, не глядя на него.

— Может, мне именно этого и хочется? — его голос прозвучал низко, почти шершаво. — Растворить тебя в себе. Чтобы знать наверняка, что ты в безопасности.

— Дурак... — она выдохнула, и в этом слове не было упрека, только усталая нежность.

— И этого тоже, — не отступил он.

Кэт откинула голову на спинку дивана и закрыла глаза. Сириус дал ей тишину, но его молчание было громким, полным невысказанных страхов. Наконец он поднялся и отшел к маленькой кухне, выключив зашипевший чайник и насыпая заварку в две простые глиняные чашки. Кэтрин следила за ним сквозь полуприкрытые веки, наблюдая, как его широкая спина заслоняет свет из окна.

— Вторая полка над алхимическим столом, — тихо сказала она. — Два пузырька с белесой жидкостью, на сливки похожи. Один мне, второй тебе. От нервного истощения.

Блэк молча кинул через плечо: «Знаю», — и через мгновение вернулся с двумя дымящимися чашками. Кэтрин взяла свою, укутав пальцы уголками пледа, и чуть поморщилась от горячего пара. Пауза между ними растянулась, густая и тяжелая, но уже не невыносимая.

— Расскажи мне о нем, — тихо, глядя в пар от чая, попросил он. — Каким ты его видела весь этот год. После того... как его имя выскочило из Кубка.

Кэтрин улыбнулась, и в ее глазах отразился огонь камина.

— Он удивительный, твой крестник. Упрямый. Честный до боли. И до безрассудства храбрый.

Она замолчала, собирая мысли.

— Ты должен был видеть его в первом задании. Все ждали, что он провалится, испугается. А он... он летел на метле против венгерской хвостороги, как будто это был квиддич. Когда он пришел в палатку, пришел сам, сжимая в руке золотое яйцо... Лицо белое от страха, но зубы сжаты, и глаза горят. Он не бежал. Он атаковал. Прямо как...

— Как Джеймс, — хрипло закончил Сириус, и его рука сжала ее колено.

— Да, — тихо согласилась Кэтрин. — Я именно так представляю его себе по твоим рассказам. Но не только. В нем есть... чистота. Он не просто храбрый. Он добрый.

Она наклонилась к нему ближе.

— Во втором задании ему нужно было спасти только своего «заложника». Час времени, озеро, холод... а он отказался уходить. Он ждал, пока не найдут всех. Он вытащил на берег не только Рона, но и сестру Флер. Девочку, чья сестра насмехалась над ним. Он спас ее просто потому, что не мог поступить иначе.

Сириус закрыл глаза. Его грудь тяжело вздымалась. Гордость и боль боролись в нем.

— Я видел его, — выдохнул он, и слова прозвучали исповедально. — После второго задания. Патрули в Хогсмиде были слабыми, и я рискнул позвать Гарри и его друзей в грот, где прятался.

— Сириус... Это же...

— Безумие? Да, — он резко повернулся, чтобы посмотреть на нее. Его лицо было напряженным. — Но я должен был его увидеть близко, не через призму собачьих глаз. Должен был убедиться, что он цел, после всего... Ему нужна была не записка, не голова в камине, а живой человек. Хоть один честный разговор. А он серьезно посмотрел на меня и поблагодарил за то, что я просил тебя ему помогать. Дескать, ему важно, что в школе есть человек, который знает, что я в безопасности. Представь?

Он коротко, отрывисто рассказал ей о встрече — о том, как Гарри, Рон и Гермиона прокрались к нему. О том, как он пытался их успокоить, поддержать, предупредить об опасностях Турнира, обсудить новости, слухи. Кэтрин чуть хмурилась, потом ее лицо озарила улыбка.

— А на Святочном балу... ты должен был видеть его. Всю эту храбрость куда-то унесло. Он был таким... обычным. Неуклюжим мальчиком в не по размеру мантиях. Стоял в углу, смущался, не знал, куда деть руки. А когда танцевал с той девочкой-однокурсницей, Паттил, кажется... — Кэтрин тихо рассмеялась, — он был сосредоточен так, будто от па зависела судьба турнира. Наступал ей на ноги и краснел до корней волос. Как любой его ровесник. В такие моменты забываешь обо всем — о Турнире, о Пожирателях, о шраме на его лбу. И просто видишь мальчика-подростка. Такого живого парня, по-детски неуклюжего, но уже старающегося выглядеть мужчиной.

Кэтрин медленно соскользнула с дивана на пол, рядом с ним. Она взяла его лицо в свои руки. Блэк, повинуясь инстинкту, прижался к ее ладоням, как пес.

— Он больше не один, — сказала она твердо и тихо. — Слышишь? У него есть ты. У него есть я. У него есть мы оба. Я не знала Джеймса Поттера. Но я знаю тебя, Сириус Блэк. За этот год я смогла полюбить твоего крестника, будто он мой тоже, потому что это была единственная связь с тем миром, где был ты. Как хорошо я сейчас понимаю своих крестных... Мой отец был лучшим другом Тэдда. И тебе не стоило уходить...

— Нет, — Сириус отрезал твердо, но без злости. Его руки сжали ее запястья, не причиняя боли, просто держась за них, как за якорь. — Это было единственное правильное решение. Я не смог бы сидеть взаперти, Кэт. Без даже призрачной надежды, что я могу подоспеть вовремя. За этот год я выучил каждую лазейку в защите замка, каждую дыру в патрулях, каждого сотрудника долбанного Министерства, кто сюда прибывает. Я знаю все твои маршруты по территории как линии на своей ладони. Я спрятал Клювокрыла на территории кентавров, они позволили ему находиться среди их части леса. — он глубоко и тяжело вздохнул. — Это был мой способ быть рядом. Запри ты меня здесь, в уюте и безопасности твоего очага, я бы сошел с ума окончательно, вернувшись в свой внутренний Азкабан. Это не та наша хижина на Сицилии, где дверь была исключительно для красоты. Здесь, за этой дверью, — война. И мое место — на ее пороге. Чтобы ни у кого даже мысли не возникло переступить через него.

Он умолк, тяжело дыша. Он не просил прощения за свой выбор. Он объяснял. Делился с ней самой своей сутью — неукротимой, дикой, неспособной на пассивное ожидание.

Кэтрин смотрела на него, и в ее глазах не было осуждения, лишь глубочайшее понимание и та печаль, что рождается от любви к человеку, который никогда не будет полностью твоим, потому что часть его навсегда принадлежит долгу, ярости и памяти о друзьях.

— Тогда я буду твоей дверью, — прошептала она, касаясь его лба своим лбом. — Той, что всегда будет открыта для тебя. Чтобы ты всегда знал, куда возвращаться.

* * *

В маленьком домике в Ароншире пахло дымом, горелым маслом и витавшим в воздухе легким чувством стыда. Кэтрин, сгорбившись, сидела на стуле посреди кухни, сгребая тряпкой в миску жалкие, обугленные остатки того, что должно было стать ужином. Сириус, прислонившись к дверному косяку, смотрел на это действо, скрестив руки на груди. На его лице играла неподдельная, почти детская заинтересованность, смешанная с едва сдерживаемым смехом.

— Ну правда, как? — не выдержал он наконец, разводя руками.

— Я не знаю, Сириус… — Кэтрин с досадой швырнула тряпку в раковину и откинула со лба выпавшую прядь волос, оставив на щеке угольный след.

— Не может такого быть! — он сделал шаг вперед, словно собираясь расследовать место преступления. — Это же элементарно! Яйца, молоко, масло, сковорода… Алхимия проще не придумаешь. Даже в Азкабане с этим бы справились, будь у нас ингредиенты.

— Вот и приготовь в следующий раз сам, гурман! — огрызнулась она, но в ее глазах не было злости, лишь досада на саму себя.

Уголки его губ предательски дернулись.

— Вот и приготовлю, госпожа целитель, — он сделал преувеличенно почтительный поклон. — А пока — сиди и сторожи мой коврик у камина. Без дела не скучай.

— Нахал… — бросила она ему, но уже не смогла сдержать улыбки.

Он подошел ближе, заглянул в ее лицо.

— Кэт, ну правда, как? — его голос стал тише, заговорщицким. — Ладно ты, когда огонь поправляла палочкой в прошлый раз, он у тебя взвыл синим пламенем и сжег докрасна все, включая ручку сковороды. Я это еще как-то понимаю. Магия, неконтролируемый выброс энергии… Но в этот-то раз ты же поклялась обойтись без волшебства! «Как все полукровки», сказала! Я лично слышал! Как, скажи на милость, можно физически, руками добиться такого же эффекта?! Это талант!

Он смотрел на нее с искренним, почти профессиональным любопытством, будто она совершила не кулинарный провал, а невероятное научное открытие. Кэтрин смущенно повела плечами, разводя руками.

— Ну… масло слишком сильно разогрелось… Я отвлеклась на крик совы за окном… а когда вернулась, оно уже дымилось. Я решила, что еще не все потеряно… и вылила яйца. — Она сделала паузу, глядя в пол. — Оно… оно зашипело как разъяренный василиск, вздулось пузырем… а потом… пуфф… !

Она развела руки, изображая взрыв. Сириус зажмурился и дернул плечом, как от настоящего хлопка.

— И все это великолепие — на потолке, — с невозмутимым видом констатировал он, подняв голову и рассматривая новое черное пятно над плитой. — И на твоих щеках. И, кажется, на моем любимом свитере.

Кэтрин фыркнула, и через секунду они уже оба смеялись, сидя на задымленной кухне среди последствий кулинарной катастрофы. Он — громко и заразительно, откинув голову. Она — смущенно, уткнувшись лицом в его тот самый «любимый свитер», который теперь пахнет гарью и былой роскошью.

— Ладно, — вздохнул Сириус, окончательно выдохнув смех и вытирая слезу. — Иди мойся, полукровка-диверсант. А я… я пойду приготовлю нам тот самый элементарный омлет. Без взрывов. Обещаю.

— Только попробуй не выполнить обещание! — пригрозила ему Кэтрин пальцем, уже направляясь к ванной.

— Не смею, грозная госпожа — подражая интонации эльфа-домовика крикнул он ей вслед, уже доставая из холодильника новую партию яиц.

* * *

За окном маленького дома бушевала настоящая шотландская гроза. Дождь хлестал по стеклам сплошной стеной, ветер выл в трубе, но здесь, перед камином, было тихо и уютно. Они лежали на грубом, но мягком ковре, завернувшись в большой шерстяной плед. Кэтрин прижалась спиной к груди Сириуса, а его руки крепко обнимали ее, его дыхание было теплым у нее в волосах.

Долгое время они просто молчали, слушая, как огонь пожирает поленья, а непогода бессильно бьется о стены их крепости.

— Тэдд, — тихо, почти шепотом, произнесла Кэтрин, ломая тишину. — Он все знал. С самого начала.

Сириус не ответил, лишь провел большим пальцем по ее руке, медленно, успокаивающе.

— Когда отец… когда стало слишком опасно, он не стал уговаривать маму, не читал лекций о бдительности. Он просто… взял и купил этот дом. Оформил все на дальнего маггловского родственника. Сказал: «У тебя должно быть место, куда можно уйти. Где тебя не найдут». — Голос ее дрогнул. — Он знал, что папа может не вернуться. И знал, что мама не послушает. И он обеспечил мне путь к отступлению. Еще до того, как все рухнуло.

Она перевернулась к нему лицом. В ее глазах отражался огонь, и в них не было слез — только горькая, чистая ясность.

— И все это время… Андромеда, он… они просто были там. Не пытались заменить родителей. Они просто… стояли на страже моего тыла. Как ты сейчас.

Сириус смотрел на нее, и в его взгляде читалось глубокое, безмолвное понимание. Он видел не просто девушку — он видел цепь преемственности, верности, которая тянулась сквозь годы и войны.

— Они научили тебя не сдаваться, — тихо сказал он. Его голос был низким, немного хриплым. — Не прятаться. Тэдд… он никогда не бежал от драки, но он всегда знал, за что стоит драться. За дом. За семью. — Он замолчал, и тень старой боли мелькнула в его глазах. — В отличие от моей. Моя предпочла бы сжечь и то, и другое, лишь бы не запачкать герб.

— Он не заменял мне отца, — прошептала Кэтрин, кладя ладонь ему на грудь, прямо над сердцем. — Он показал мне, каким может быть мужчина. Настоящий. Не идеальный, а… верный. И ты… — ее голос окреп, — ты такой же. Ты яростный, ты неуправляемый, ты сломленный и черт возьми какой же упрямый. Но ты — свой. Ты — верный. Ты — мой. И я не позволю тебе забыть это.

Он закрыл глаза, как будто ее слова были одновременно и бальзамом, и раскаленным железом. Он притянул ее к себе, спрятав лицо в изгибе ее шеи, и просто дышал, впитывая ее тепло, ее запах, ее непоколебимую веру.

— А тебе не страшно? — прошептал он. — Со мной? Со всем этим? С тем, что я приношу на своем хвосте? Я ведь Блэк, как бы не старался уйти от семейного наследия этого чертового года.

— Мне страшно от одной мысли, что ты снова решишь, что должен бежать в одиночку, — сказала она твердо. — Все остальное мы переживем. Вместе. Это и есть наш дом, Сириус. Не эти стены. А это.

Она потянулась ближе и едва-едва коснулась губами его подбородка. Сириус поддел кончик ее носа своим и мягко коснулся губ.

— А знаешь, — тихо сказал он, и в его голосе не было улыбки, лишь глубокая, старая задумчивость, — Андромеда... еще до того, как все рухнуло, любила шутить, что найдет мне жену сама.

Кэтрин замерла. Она знала эту историю. Знала, что он не виделся и не говорил с Андромедой с того самого дня, когда помог ей сбежать из дома Блэков. .

— Ну и?.. — тихо выдохнула она, боясь спугнуть хрупкость момента.

— Чтобы я наконец перестал вести себя как самодовольный засранец, — он горько усмехнулся, и в усмешке этой слышалось эхо тех лет, боли и гордости. — Это были ее последние слова мне, прежде чем дверь захлопнулась. «Тебе, Сириус, нужна хорошая жена. Иначе так и останешься самодовольным засранцем».

Он замолчал, глядя в потолок, словно видя в потрескивающих тенях от камина то давнее прощание.

— Она пошла дальше, — его голос стал совсем тихим, почти шепотом, полным изумления и какой-то горькой нежности. — Она... даже не видя меня, даже ненавидя, наверное, за то, что я остался там, в этом болоте... она вырастила ее для меня.

Кэтрин почувствовала, как по ее щеке скатывается слеза. Не потому, что ей было обидно быть «выращенной», а потому что она вдруг с потрясающей ясностью увидела всю картину. Две параллельные линии: Сириус, тонущий в ненависти и одиночестве в проклятом доме. И она, растущая в тепле и любви у Андромеды и Тэдда.

— Она тебя не ненавидела, — прошептала Кэтрин, обвивая его руку своими пальцами. — Она... она просто отгородила себя от всего, что было связано с тем миром. Так было безопаснее для Тэдда и Доры… И она даже представить не могла, что наши пути когда-нибудь пересекутся…

— И вот теперь я здесь. С ее девочкой. С самым лучшим, что она создала в своей новой жизни. — Он покачал головой с немым изумлением. — Это даже не ирония судьбы. Это... чудо какого-то сорта. Самый изощренный план мести, который только можно придумать. Подарить мне то, чего у меня никогда не было. То, что она построила без меня.

— Не план, — поправила его Кэтрин, прикасаясь лбом к его лбу. — Наследство. Она вложила в меня все самое лучшее, что было в ней, в Тэдде... и, как оказалось, даже то, что она помнила о тебе. Верность. Упрямство. Безумную храбрость. Умение любить вопреки всему. Она просто... вернула тебя тебе же.

Сириус закрыл глаза.

— Надо будет как-нибудь... написать ей, — хрипло выдохнул он. — Поблагодарить. За... за омлеты, которые взрываются. И за все остальное.

Кэтрин улыбнулась сквозь слезы и легонько шлепнула его по плечу.

— Дурак… Она будет счастлива просто узнать, что ты жив. И что ее самодовольный засранец кузен наконец-то в надежных руках.

Он рассмеялся — настоящим, свободным смехом, который, казалось, разбивал оковы всех тех лет молчания. И в этом смехе под аккомпанемент дождя было новое начало. Не для них двоих — оно уже началось. А для всей их большой, изломанной, но такой прочной семьи.

Снаружи гроза достигла своего апогея, раскат грома потряс стены дома. Но они не испугались. Они лежали, прижавшись друг к другу, в самом центре бури, в полном молчании, которое было красноречивее любых клятв. Он был ее якорем в этом хаосе. А она — его компас, всегда указывающий ему дорогу домой. К самому себе.

* * *

Кэтрин стояла у стола, сжав кулаки так, что ногти впивались в ладони. На столе перед ней лежала обычная металлическая ложка для размешивания зелий. Просто лежала.

— Нет, все еще дергает, — сквозь зубы выдохнула она, отшатнувшись от стола, будто от раскаленного железа.

Сириус, чинивший на другом конце комнаты сломанную лампу, обернулся. Его взгляд скользнул с ее напряженной спины на безобидную ложку, и понимание мелькнуло в его глазах. Он отложил палочку и медленно подошел.

— Попробуй надеть перчатки, — предложил он тихо, без всякой надежды в голосе. Они уже проходили этот ритуал.

Кэт подняла на него покрасневшие от бессильной ярости глаза.

— Прошло пять дней, — ее голос дрогнул, срываясь на шепот. — Пять дней, а я не могу взять в руки ложку. Дверную ручку. Свой собственный котел.

Она с отвращением оттолкнула от себя массивный стеклянный стакан, которым пыталась заменить металлическую мензурку. Даже контакт кожи с нагретым оловом котла отзывался в нервных окончаниях фантомным взрывом искр и той самой, всепоглощающей боли, что прожигала ее изнутри несколько минут, показавшихся вечностью.

— Это же просто металл, — прошептала она, ненавидя себя за эту слабость, за эту невозможность контролировать собственное тело. — Это не заклятие. Это не магия. Это просто… вещь.

Сириус молча взял ее руку. Не для утешения, а осторожно, как медик, повернул ладонью вверх. Его пальцы едва коснулись ее кожи, но она все равно вздрогнула — ее нервная система была взведена на тугой курок.

— Это не «просто вещь», — сказал он с какой-то новой, странной мягкостью. — Для тебя теперь это — ключ, который открывает дверь в ту боль. Твое тело помнит то, что разум пытается забыть. Оно пытается защититься.

— От ложки? — она фыркнула, и в звуке этом слышались слезы.

— От памяти о боли, — поправил он. — Оно сработало на опережение. Увидело угрозу там, где ее нет, потому что один раз уже не смогло защитить тебя там, где она была настоящей.

Он отпустил ее руку и взял со стола ту самую ложку. Сжал ее в своей ладони, смотря ей прямо в глаза.

— Видишь? Ничего. Никаких искр. — Он положил ложку обратно на стол, ровно на то же место. — Это не в ней. Это в тебе. И мы это переждем.

— «Переждем»? — она с вызовом посмотрела на него. — Как лихорадку? Как простуду?

— Как отравление, — твердо ответил он. — Яд был сильным. Яду нужно время, чтобы выйти. А пока… — он достал из кармана пару своих старых, поношенных кожаных перчаток. — Надень. Хоть на кухне, хоть спать ложись в них. Пока твоя кожа не вспомнит, что она просто кожа. А не щит. Кто из нас гроза Больничного Крыла, Кэт?

Кэтрин смотрела на перчатки, потом на его серьезное лицо. В его глазах не было жалости — лишь полное, безоговорочное понимание и решимость пройти через это вместе. Она молча, почти смиренно, натянула перчатки на дрожащие руки. Кожа была мягкой, пахла им и дымом, и на мгновение фантомная боль отступила, заткнутая этим простым, грубым барьером.

— Ладно, — выдохнула она. — Переждем.

Она снова взяла ложку. В перчатке. И на этот раз ее рука не дрогнула. Это была маленькая, ничтожная победа. Но именно с них начиналось выздоровление.

Вечерний воздух в домике был густым и сладким от запаха зелий, которые Кэтрин, наконец-то, смогла доварить — спасибо плотным перчаткам и железному терпению Сириуса, который час просидел напротив и не сводил с нее глаз, словно боясь, что она снова взорвет что-нибудь.

— Ну вот, — она с облегчением сняла котел с огня и поставила его на подставку. — Готово. Без инцидентов.

Сириус фыркнул, откинувшись на спинку стула.

— Инцидентов не было только потому, что я лично конфисковал все металлическое в радиусе трех метров. Даже дверные петли прикрыл плащом. Ты, Кет, ходячая катастрофа. С тобой опаснее, чем в Запретном лесу в полнолуние.

— Ах вот как? — она сняла одну перчатку и швырнула ею в него. Он ловко поймал ее одним движением. — Напомни, кто вчера пытался поджарить хлеб заклинанием и поджег половину кухни?

— Это был стратегический поджог! — возразил он, но улыбка уже пробивалась сквозь напускную суровость. — Я избавился от того ужасного гоблинского гобелена, что висел тут. Ты сама говорила, что он тебя пугает.

— Он не пугал, он раздражал! И ты поджег мою новую прихватку!

— Мелкие жертвы на алтаре прогресса, дорогая. К тому же, — он наклонился вперед, и его глаза блеснули озорно, — у тебя теперь есть новая. Черная, с серебряными звездами. Очень стильно. Очень по-нашему.

Кэтрин не смогла сдержать улыбку, но тут же сделала серьезное лицо.

— Ты невыносим.

— Зато ты меня выносишь. Второй год год уже. Должно быть, я расту на тебе.

— Как грибок, — огрызнулась она, подходя к раковине.

— Самый обаятельный грибок в твоей жизни, — он встал и последовал за ней, обняв сзади и прижав подбородок к ее макушке. — Признайся.

— Ни за что.

— Признайся, что обожаешь меня.

— Обожаю, когда ты молчишь.

— Близко, но не то. — Он повернул ее к себе. Его руки лежали на ее талии, ее — на его груди. Перчатка на одной ее руке выглядела нелепо и мило. — Скажи, что я твой самый большой… нет, второй по величине кошмар после взорванных омлетов.

Она сделала вид, что задумалась и рассмеялся — громко, заразительно, и она почувствовала, как ее собственное сердце наполняется легкостью, которой так не хватало все эти дни.

— Ладно, — он сдался, притягивая ее ближе. — Я — твой кошмар. Твой персональный хаос. Твоя катастрофа.

— Моя катастрофа, — повторила она, уже серьезно, и поцеловала его. — Самая лучшая.

Он прижал лоб к ее лбу, и его дыхание смешалось с ее дыханием. Они стояли так несколько мгновений, пока за окном садилось солнце, окрашивая стены кухни в золотые и оранжевые тона. Никаких заклятий, никакой боли — только они, их перебранка и тишина, что наступала после.

— Ладно, — наконец выдохнула Кэтрин, отстраняясь ровно настолько, чтобы посмотреть на него. — Поможешь мне разлить это зелье? Только, ради всего святого, не дотрагивайся до ложки.

— Обещаю, — он поднял руки — Буду использовать только чары и свою неотразимую улыбку.

— От улыбки мое зелье точно свернется, — пробормотала она, но уже тянулась за флаконами.

И вот так, под ее притворно-ворчливые инструкции и его нарочито глупые шутки, они закончили работу. Вместе. Как всегда.

* * *

— Вернись в постель, — Бродяга лениво приоткрыл один глаз, словно нехотя возвращаясь из сумрака сна.

Кэтрин свернулась калачиком в большом клетчатом кресле, укрыв босые ноги пледом. Первые лучи рассвета, робко прокравшись сквозь тонкий тюль, рисовали на полу комнаты причудливые золотые полосы. В прохладном воздухе, ворвавшемся в приоткрытую форточку, чувствовался терпкий запах влажной земли, напившейся ночной росой. Девушка притянула к себе чашку с остывшим чаем, вдыхая его горьковатый аромат, словно пытаясь удержать ускользающее мгновение.

Хоть бы на пару мгновений задержать время… Завтра уже придется возвращаться.

Мысль о Хогвартсе — о больничном крыле, о бдительных взглядах и натянутой, как струна, атмосфере замка — сжала ей горло. Здесь же, в Ароншире, время текло иначе. Здесь оно принадлежало только им.

Сириус приподнялся на локтях. Спутанные темные пряди упали на лицо, скрывая лукавый блеск голубых глаз, сейчас ярко очерченных серым по краю радужки. Кэт улыбнулась уголком губ, любуясь этим сонным зрелищем.

— Люблю смотреть, как ты спишь.

— Да? Почему? — Сириус прищурился, в его взгляде мелькнула тень игривого любопытства.

— Так спокойней, — ответила она, отпивая глоток чая. — Когда ты спишь в моей постели, мне не так страшно за тебя.

— А когда я не сплю? — спросил он, и в голосе, хриплом от сна, уже проскальзывали знакомые нотки озорства.

— Тогда ты — это ты. Бродяга. Воплощение хаоса.

Кэтрин задумчиво изучала его лицо, расслабленное и умиротворенное после сна.

— Ты не должна волноваться, — произнес он, наконец откинув волосы с лица и посмотрев ей прямо в глаза. — Я всегда возвращаюсь. Всегда.

Кэтрин вернулась под одеяло и прижалась к нему, чувствуя, как его тело расслабляется, погружаясь обратно в сон. Но теперь это был другой сон, более ровный, более умиротворенный. Дыхание выровнялось, руки, обнимающие ее, слегка ослабли. Кэтрин знала, что их время вместе ограничено, и это знание сдавливало ее сердце, как тяжелый камень. Уже завтра. Уже завтра этот ковчег снова станет просто домом, а я вернусь в свою роль. Время — неумолимый поток, который они не в силах остановить, но в эти драгоценные мгновения, когда он был рядом, она отчаянно хотела его задержать.

— Ты всегда возвращаешься, — повторила Кэтрин, словно произнося заклинание, которое должно было уберечь его. — Я люблю тебя, Сириус, — одними губами прошептала она, зная, что он, скорее всего, не услышит. Но ей было важно это сказать. Важно признаться в тишине, в этом укромном уголке их мира, где нет места Азкабану, Волан-де-Морту и смертельной опасности.

Они лежали так, обнявшись, пока лучи солнца не наполнили комнату, пробиваясь сквозь тюль и освещая пылинки, танцующие в воздухе. Запах влажной земли сменился свежим, утренним ароматом. Где-то вдалеке проснулись птицы, их пение становилось все громче и отчетливее.

Сириус открыл глаза и посмотрел на Кэтрин. Ее глаза были закрыты, на губах играла легкая улыбка. Казалось, она погрузилась в сон, но он знал — она не спит. Она просто наслаждалась моментом, затаив дыхание, как и он.

— Кэти, — прошептал он, словно произнося заклинание. Одно-единственное имя, в котором было все.

— Да, Сириус?

— Спасибо, — сказал он, нежно прикасаясь губами к ее лбу. — За то, что ты здесь. Пока ты здесь, это место пахнет домом.

Он замолчал, вдыхая запах ее волос, пытаясь запечатлеть это ощущение — тепло, покой, ее — чтобы хватило на долгие дни и недели, что их снова разделят стены Хогвартса и его вечное проклятие беглеца.

— Тебе скоро назад, — произнес он не вопросом, а констатацией горького факта.

Она лишь кивнула, прижимаясь к нему крепче, словно пытаясь вобрать его тепло, его запах, самую его суть — про запас.

— Завтра… С рассветом, — прошептала она в его грудь. — Мадам Помфри ждет. Турнир…

Он не стал говорить ничего. Не стал говорить, что ненавидит это. Не стал говорить, что ему катастрофически не хватило этого времени — этого мига покоя, чтобы насытиться ее присутствием, этим чудом общей, хрупкой и такой прочной семьи. Он просто держал ее. Крепко-крепко. Пока последние секунды их общего утра не стали такими же осязаемыми и горькими на вкус, как остывший чай в ее чашке.