ГП и Ткач-недоучка (гет)

Из коридора я сбежал почти сразу же, опасаясь, что моя красавица потребует объяснений. Ну, или просто её реакции боялся — не знаю, что точнее отражает моё внутреннее состояние. Так или иначе, я выскользнул на лестницу в утренней тишине, забрал сумку с учебниками, пока ребята из моей спальни умывались, и отправился вниз, в Большой зал.

Пока брёл по ступенькам, успел поздороваться с десятком портретов, а ещё с большим количеством нарисованных магов раскланяться, или фыркнуть в ответ на полную спеси физиономию. Конечно, изображения — не люди, но и жёстко ограниченной программой эти артефакты считать нельзя.

И вот пока я двигался к местному Рогу изобилия, первый раз за столько времени захотелось взять в руки фотоаппарат. Теперь, когда в моём арсенале появился телевик, то есть объектив, который позволяет приближать далёкое, можно попробовать сделать несколько кадров «из жизни», тех, что делают исподтишка, пока модель не подозревает, что её запечатлевают на плёнке.

Некоторые считают такие фотки разновидностью подглядывания, и даже обзывают современное общество «цивилизацией вуайеристов» из-за нашего вечного стремления знать побольше о людях вокруг, но я полагаю, что это всего лишь вариант изначально заложенного в человеке стремления общаться, во всяком случае так это объясняют психологи.

И вот глядя на то, как портреты живут своей жизнью, особенно те, что расположены высоко на стенах, куда обычно не добираются взгляды школьников, я задумался о серии фото под названием «Когда на нас не смотрят». Объективчик у меня, правда, темноват, диафрагма только шестёрочка на минималках, но если поэкспериментировать с магией и физикой, как вчера пробовал, то, возможно, что-нибудь интересное и получится.

Или над стеклом в объективе поработать? Просветлить его до единицы, микропузырьки убрать... Блин, мне бы сейчас в руки фирменные схемы внутреннего устройства, которые у ремонтников фотоаппаратуры по шкафам лежат! А то ведь солью все линзы в один кусок стекла, и запорю даже то немногое, что у меня есть.

Поглощённый мыслями, я добрался до Большого зала, хлопнулся за стол, подтянул ближайшую тарелку с бараньими колбасками, завалил их «рваными яйцами» — той яичницей, которую ещё в студенческие годы варганил, разбалтывая вилкой яйца прямо в сковородке, чтобы скорее прожарились, — ухватил здоровенный ломоть душистого ржаного хлеба, который сегодня у наших эльфов особенно удался, и принялся насыщаться.

Так где же найти подобные справочники? Я по старой жизни помню, что мастера с ними расстаются неохотно, и тираж таких специализированных книг большим не бывает. Это скорее библиографическая редкость, чем общедоступный продукт... Стиви озадачивать нет смысла, я ему просто объяснить не смогу, что мне надо... Может, новообретённого папаню припрячь? Он ведь богатый, в поместье регулярно приезжают профессиональные фотографы, он сам говорил, что не проходит года без каких-нибудь съёмок, потому что киностудиям выгодно их предложение по цене и натурной обстановке, а для хозяев дополнительная реклама замка. Может, и правда на Рождество к ним съездить, поговорить про разное?

— Тебе тоже приятного аппетита, — фыркнул рядом знакомый голосок, и я вернулся в реальность: рядом хмурилась Лиззи с Когтеврана, та самая девочка с «египетской косичкой».

— Взаимно. А что ты у нас делаешь?

— У ВАС? Посмотри вокруг!

Опа! Я присел к воронам, и успел объесть их на большую порцию вкусного и сытного завтрака! Вот это я задумался...

— Надеюсь, твои коллеги не будут меня потом попрекать кусочком колбаски? Сегодня они особенно получились, рекомендую.

Девушка задумчиво хмыкнула, посмотрела в мою полупустую тарелку, забавно нахмурив лобик, а потом подцепила одну колбаску с большого блюда, отрезала кусок, прожевала, и довольно покачала головой:

— Ты прав, Криви, действительно вкусно! Решено, сегодня занимаюсь иллюзиями!

— Что, прости?

Соседка переложила к себе на тарелку сразу четыре колбаски, залила их соусом, принялась активно жевать.

— Я с утра думала на овсянке посидеть — лень было напрягаться на Чарах. Но после таких вкусностей придётся энергии потратить побольше.

— Зачем?

Она с искренним изумлением уставилась на меня:

— Криви, у тебя что-то с головой? Чтобы не толстеть, конечно!

— Да ты и так вполне хороша, — вырвалось у меня автоматически. — На голову красивее большинства здешних девчонок.

Девушка перестала жевать, замерла на мгновение, потом проглотила кусок, повернула ко мне розовое лицо:

— Вот как у тебя получается так, Криви? То ли комплимент, то ли издевательство сказал.

— Это не комплимент, Лиззи, я всегда говорю правду. Особенно с утра, пока не проснулся.

— Да ну тебя, грифон, — хихикнула девушка. — правду он говорит...

— Красивым девушкам — только правду, — подтвердил я. — У Гермионы спроси, если не веришь. И спасибо за гостеприимство, колбаски сегодня на вашем столе изумительные!

Мой уход из-за стола сопровождался звяканьем вилок и ножей: услышавшие вороны решили проверить слова практикой, ибо только она является критерием истины. Но следовало побыстрее запить это кулинарное совершенство, чтобы жажда потом на уроках не мучила, так что я ещё раз присел за стол, но теперь уже наш. Как и остальные, был он наполовину пуст (или наполовину полон?), потому как гриффиндорцы встают поздно.

Поэтому я с удобством расселся на лавке, никем не стесняемый, налил кубок тыквенного сока, и начал неторопливо цедить сладкий нектар, раздумывая, как бы поменять его на чай. Я ничего не имею против овощных соков, особенно сладких, но привык-то совсем к другому, и не хватает мне знакомой вязкости чая после такой еды.

Когда появилась Гермиона, я не понял — мгновение назад рядом никого не было, потом я опустил глаза в кубок, а когда поднял, рядом уже сидела моя красавица. Сердце тяжело бухнуло, лицо запекло.

— Я была в классе, — тихо сказала девушка. Она подтянула тарелку с овсянкой, щедро добавила мёда (раза в два больше, чем обычно), продолжила, нервно мешая ложкой горячую кашу, — и видела обновлённый витраж.

— Ага, — выдавил я. К горящему лицу добавились горящие уши. Я скосил взгляд на девушку: та сидела розовая, и продолжала тщательно смешивать овсянку с мёдом. Она вообще будет её есть?

— Спасибо... — шепнула она, не отрывая глаз от каши, словно борьба с комочками сейчас для неё самое важное занятие. — Но, Колин... это действительно было необходимо? И потом, тот рисунок... он слишком идеальный...

Я протолкнул в себя глоток сока, опустил стакан, повернулся всем телом к Гермионе. Наши взгляды встретились.

— Я так вижу, Гермиона. Это моя правда. — через бесконечное число мгновений сказал я.

Мы смотрели друг другу в глаза, и я не хотел отрываться. И она тоже. Не знаю, сколько прошло времени, и заметил ли кто-то наш разговор. Не знаю, сколько мы ещё могли бы смотреть друг на друга, и чем бы это для нас могло закончиться, потому что подростки бывают удивительно изобретательными в преследовании своих жертв, но спас наши головы неожиданный «барсук».

— Колин, ты уже поел? — его голос помог нам с Гермионой вырваться из наваждения. Мы, словно пойманные с поличным, отвели глаза в стороны, торопливо занялись едой. Но я, прожевав хрустящий ломтик бекона, тут же повернулся к парню.

Тот подпрыгивал от нетерпения:

— Мы договаривались про твои пейзажи, помнишь?

— Ну да, после отработок. Может, в следующее воскресенье к вам нагрянуть?

— А давай! После обеда? Я тогда свои фотки тоже приготовлю, устроим выставку.

— Договорились!

Воспользовавшись моментом, я подорвался из-за стола, и понёсся вслед за парнем (Джойс! Его зовут Джойс, наконец-то вспомнил!) на урок, для разнообразия проводимый с «барсуками».

Вопреки распространённому мнению, выросшему из Канона, где мир показан глазами одного единственного подростка из неблагополучной семьи, гриффиндорские уроки совсем не так часто проводились со слизеринцами. Может, Гарри действительно шёл по особой программе, но мы учились и с «барсуками», и с «воронами», так что хватало возможности завязать знакомство с ребятами со всех факультетов. Слизни действительно задирали нос, однако это не мешало нормально с ними общаться по крайней мере на уроках.

Трансфигурация прошла спокойно, — и МакГонагал за дисциплиной следила, и «барсуки» были народом послушным. Правда, я заработал, как и договаривались ранее, вечерние отработки в кабинете декана, но это всё было запланировано.

Вообще, как мне кажется, именно у Помоновской детворы на факультете царит самая строгая дисциплина. Причём это не приказы, как у нас, и не жёсткий контроль, как у слизеринцев, это что-то вроде формирования внутренней ответственности за свои поступки. И её появлению очень способствует та самая сплочённость, которую внешние наблюдатели считают дружбой.

С нашей русской дружбой это состояние души не очень стыкуется, а вот чувство локтя, корпоративная солидарность — это да, это более точно, как мне кажется. Может, поэтому Шляпа детвору отбирает, а не живые люди с их эмоциями и предпочтениями: чтобы сразу увидеть психологическую предрасположенность ребёнка на будущее, то самое «Я», которое уже начало формироваться к половому созреванию, а у некоторых даже сформировалось.

Так что неудивительно, почему Шляпа сироту со шрамом отправила к нам, а не в улей к Помоне — работоспособность у Гарри так себе, эмоционально неустойчив, и к тамошней толпе он не подходит. Скорее всего, детвора барсучья ему достаточно быстро организовала бы бойкот, и ещё неизвестно, чем бы закончилось пребывание героя в самой лучшей волшебной школе. Зато у нас он сразу получил верного оруженосца, пусть даже этот Санчо Панса держится рядом исключительно из-за хронической лени и зависти, и в качестве бонуса дармовую работницу, она же строгая училка, которая пинала героя вперёд, и решала за него скучные рутинные домашки. На самом же факультете краснознамённых эгоистов Герой особого интереса не вызвал, и после недолгого периода всеобщего обожания он смог жить, как привык — самостоятельно катиться, куда ветер перемен дует. А то, что ветер этот организовывает один не в меру пронырливый дед, так это мелочи, недостойные Геройского внимания.

Чары у Флитвика прошли спокойно, если не считать его внимательных взглядов на мою палочку, когда я создавал образ плотоядной орхидеи в ответ на задание по визуализации. Народ придумывал разные иллюзии, а я вот подвесил над партой цветок.

Мы были с «воронами», Лиззи опять подсела ко мне, ловко оттеснив Тэда, который было намылился на это место, и мне захотелось похулиганить. Печальная память о дурацком выпендрёже в Министерстве, который потянул за собой цепочку самых разных событий, и закончился смертью абсолютно невинного человека, давила мне на сердце, поэтому слишком увлекаться я себе не позволил.

Вначале создал образ — представил контур орхидеи, словно рисунок на оконном стекле, потом добавил цвет, углубил до объёмности, и когда рисунок в голове стал почти реальным, ввёл ощущения — гладкая восковая поверхность цветочной чашечки, иссиня-чёрные хватательные шипы над ней, тёплая шероховатость гибкого стебля, его упругая податливость под пальцами, тонкая полоска зелёной кожицы там, где её нечаянно содрал ноготь, когда руки ощупывали цветок, липкий сок, прозрачная капля которого тут же выступила на стебле. Дёргающиеся ноги лемура Аки-аки, которые придавила сверху крышечка цветка, пробив их запирающими иглами, по которым медленно стекает кровь умирающего зверька...

— Ну ты монстр, Криви!.. — громкий шёпот соседки тормознул меня в процессе воплощения мыслеформы, и я, вспомнив, где нахожусь, добавил последнее движение палочкой, чтобы не дать вынырнувшему на этом плане бытия плоду моего воображения развоплотиться снова. Пусть он рассеется через полтора часа, цветок. И запах... — запах пусть не появляется.

В итоге получилось странное и непривычное для меня — одновременно две орхидеи, одна в Потенции, реальная, воняющая разложившимся мясом и корицей, на соседнем листе Реальности, и её отражение — копия на нашем плане, без запаха, почти без веса, словно бледный призрак того, реально созданного цветка на изнанке Гобелена. И силы уходили больше на удержание мыслеформы на грани двух плоскостей Бытия, чем на само её создание. Словно она всегда была где-то на одном из листов, а я только протянул руку, да взял её оттуда. Много сил стоит вытянуть полку из стола? Вот и здесь мне это ничего не стоило.

— Что ты имеешь в виду? — обратился я к девушке, которая прямо на столешнице сваяла готический храм со странно знакомыми очертаниями.

— Уж слишком это... реально, — передёрнула она плечами. — Вот лемура зачем было в орхидею совать?

— Сам туда влез. А у тебя что это получилось? Напоминает где-то увиденное ранее...

— Из Испании, — гордо задрала носик соседка. — Летом всей семьёй ездили в Барселону, там и увидела. Каскара Саграда называется.

— Точно! Я по телеку его видел!

— По телеку?

— Забей, это маггловское. Что-то вроде Думосбора, только видеть могут одновременно несколько человек.

Её сооружение, в отличие от моего цветка, было полностью Здесь, и выглядело словно пузырь на тонкой нитке-трубочке, которая тянулась из магического ядра девушки. Даже без особого напряжения было видно, что существует он исключительно как часть Лизиной магии, и рассеется только когда силы волшебницы истощатся, либо она сама разорвёт эту связь-раппорт.

А вот у меня такой связи не было... Надо об этом подумать, как только момент подвернётся, — многие ли волшебники колдуют, как я?

Потом, заинтересованный этим вопросом, я оглядел класс — все вокруг, буквально все, были связаны с творениями своих палочек такими же раппортами, как моя соседка. Тогда что получается — палочка нужна для того, чтобы концентрировать магию волшебника, превращать её в управляемый поток, а мой способ прохождения сквозь страницы-Планы волшебной палочки не требует, и потому получается таким сильным? Тогда почему никто об этом не говорит? Или это и есть главная колдунская тайна?

Урок прошёл без особых эксцессов. Лиззи какое-то время забавно пообижалась моему успеху, хмуря лобик и надувая губки, но молодость взяла своё, и она вернулась в обычное состояние. Тем более, что иллюзия у неё получилась очень качественной, и Флитвик с удовольствием похвалил нас обоих, щедро одарив десятком баллов каждого. Я даже поймал ревнивые взгляды некоторых воронов, у которых, видимо, заболело от факта, что бестолковый гриффиндорец обскакал их, умных. Ну да ничего, пусть стараются получше, а я под ноги уж как-нибудь посмотрю лишний раз, не поленюсь.

Когда народ собрался выходить, меня тормознул полугоблин.

— Мистер Криви, — улыбнулся он во все зубы, — рад, что трагические события не повредили вашей учёбе.

— Да, сэр, я стараюсь полностью ей отдаваться.

— И это замечательно, мистер Криви. Некоторые ученики даже поговаривают, что в вас вселился дух какого-то отличника.

— Это лишь зависть, сэр. Всегда проще обвинить в своих неудачах кого-то другого.

Мы немного посмеялись над человеческой глупостью, и Флитвик продолжил:

— Я внимательно наблюдал за вашей работой, мистер Криви...

— Да, сэр?

— Некоторые техники вы используете в очень энергозатратной версии. Вам перестала подходить волшебная палочка?

— Это новая, сэр. Старую мне сломали, нечаянно.

— Как?!

— Долгая история, сэр. Спросите как-нибудь мою госпожу по слову, Минерву МакГонагал.

— Да-да, я уже увидел родовой знак. Хорошее решение, очень хорошее, да... Так что с палочкой, разве вы её покупали не у Оливандера?

— Конечно у него! Но мне показалось, что мастер от меня избавился с огромным облегчением, потому что все предложенные палочки были мне одинаково неудобны.

Полугоблин задумался на минутку, потом улыбнулся:

— Вы позволите осмотреть вашу палочку, мистер Криви? Обещаю, что буду чрезвычайно осторожен.

Я внутренне подобрался, протянул ему своё неудобное сокровище. Флитвик взял её длинными нечеловеческими пальцами, внимательно осмотрел со всех сторон, положил на стол, как-то особенно хитро махнул своей палочкой — я бы так вывернуть запястье просто не смог — пробурчал какое-то заклинание.

Вокруг палочки вздулся лиловый пузырь магической энергии, из него потянулись щупальца-протуберанцы, ударила по нервам душная вонь затхлого воздуха с горьким привкусом не то металла, не то крови. Вот это и есть та самая гоблинская магия, о которой говорил Шенк?

Когда щупальца потянулись ко мне, это стало каплей, которая переполнила чашу терпения. Я отшатнулся, внутри что-то напряглось, и мощный поток воздуха из распахнувшихся окон швырнул нам в лицо кучу школьных пергаментов, собранных на столе и полках в гоблинском кабинете. Что-то неслышно лопнуло, смрад исчез, и когда я протёр глаза от слёз, увидел, как выбирается из-под кучи книг наш преподаватель.

— Узнаю характерный почерк, — криво ухмыльнулся он. Его вечное добродушие и радостный задор исчезли вместе с вонью гоблинских подземелий, остался только утомлённый получеловек.

— Припомните, мистер Колин, на кого вы работаете?

— Подписал контракт с Майклом Ослоу из рода Шенк.

— А-а, старые эльфятники. То-то знакомым духом пахнуло...

Он помолчал, пожевал губы — на его нечеловеческой физиономии это смотрелось не то, чтобы отталкивающе, но очень странно, — медленно добавил:

— Мистер Криви, когда-нибудь вы интересовались вопросом — почему гоблины всю долгую историю человеческой магии ведут с волшебниками отчаянную борьбу?

— Нет, сэр. Начало гоблинских войн на Истории магии освещалось крайне поверхностно.

— Не удивительно, мистер Криви, это ведь не соответствует сегодняшнему курсу на смягчение нравов. Так вот, народ подземелий ещё до появления человеческой цивилизации сражался с самым страшным и беспощадным врагом. Мне назвать его имя, или вы можете это сделать самостоятельно?

— Подозреваю, что это были эльфы...

— Десять баллов Гриффиндору, мистер Криви, не все мои воронята это так быстро понимают. Вы сможете сделать следующий шаг в рассуждениях?

— Э-э... гоблины воюют с нами, потому что в нас есть эльфийская кровь?

— При чём здесь кровь, мистер Криви! Магия осталась в людях, омерзительная эльфийская магия! Смерть несущий Хаос удалось изгнать из этого мира, но он остался в человеческих магах! Каждое движение волшебной палочкой, каждое заклинание испытывает на прочность Завесу! Будущее мира по-прежнему в опасности!

Он поперхнулся, закашлялся, и когда успокоился, передо мной стоял прежний Флитвик — улыбчивый жизнерадостный коротышка, самый лучший преподаватель Хогвартса.

— И наконец, мистер Криви, зачем я, по вашему, вообще заговорил на эту тему?

— Из-за моих нанимателей, сэр?

— Совершенно верно. Мало кто из старых Семей держит деньги в Гринготсе, и Шенки точно не из таких. Не слишком активное общение с банкирами волшебного мира сказывается и на их работниках. Но временные помощники лишены того, что имеют члены семьи, вы ведь понимаете?

— Конечно, сэр. Но я также слышал, что у них редко задерживаются грязнокровки. Не думаю, что мне удастся проработать у них больше года.

— Вот как? Ну тогда это ещё не нанесёт вашей магии слишком большого вреда. Да, не успеет. Благодарю вас за беседу, мистер Криви.

— Это я вам благодарен, мистер Флитвик! Некоторые вещи мне теперь видятся совсем с другой стороны! До свидания.

Мы расстались довольные друг другом, и я поторопился на следующий урок. Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд! Как наш полугоблин взвился, когда вещал об эльфах! Вроде бы и немного в нём зелёной крови, а сколько экспрессии! И сразу же встаёт вопрос: сколько правды в его словах?

После уроков я отправился к МакГонагал, отрабатывать надуманное наказание. Декан встретила меня усталым взглядом, тут же запечатала дверь заклинанием, и кивнула на стол:

— Садись, Колин. Поможешь разобрать домашние работы?

— Конечно, мэм.

— Тогда снимай артефакт, и бери вон те слева. А я минутку отдохну...

Я начал раскладывать пергаменты по классам, а она откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и начала массировать переносицу.

— Тяжёлый день, мэм?

— А он у нас бывает лёгким?

Я посмотрел на измученного декана, и неожиданно для себя предложил:

— Мэм, а давайте я вам сделаю массаж? Плечи расслабит, а с ними и усталость пройдёт.

— А ты умеешь?

— Конечно! В доме часто помогал родителям — бывало, что только мои руки их и спасали, так мама говорила.

Я встал за спинкой стула, начал аккуратно разминать сведённые напряжением плечи, и довольно быстро почувствовал, как они начинают расслабляться. Удивляться, кстати, нечему — я хоть и не профи, но массаж делать умею, особенно когда захочу. А МакГонагал мне стало просто жалко — вся школа на ней висит, факультет наш соки тянет, а теперь ещё и Жаба со своими пакостями...

Госпожа по слову шумно вздохнула, повела плечами и повернула ко мне неверящее лицо:

— Колин, помогло! Действительно помогло!

— Было время научиться, мэм. Родители тяжело работали, и мне очень хотелось им помочь. А массаж доступен каждому, и часто помогает лучше лекарств.

— Ну да, я на зелья уже смотреть не могу... Благодарю тебя, Колин, теперь чувствую себя намного лучше.

— Рад был помочь, мэм.

Декан замерла, словно к чему-то прислушиваясь, потом махнула палочкой, и в класс шагнула Гермиона с ворохом пергаментов.

— Добрый вечер, миссис МакГонагал. О, Колин?

— Тоже рад тебя видеть, Гермиона. Какими судьбами?

— Принесла факультетские бумаги. А ты почему без артефакта?

— Профессор МакГонагал предложила делать временный отдых от воздействия серьги, чтобы та всю магию не высосала. Кстати, мэм, — я повернулся к нашей Минерве. — Мне Гермиона показала замечательное место, где я могу находиться в своём натуральном обличье довольно долго.

— Вот как? И где же оно?

— Между этажами в нашей башне. Там располагается коридор с учебными классами, вход в который скрывает специально наложенное заклятие. Это близко к спальням, совершенно безопасно и от чужого глаза защищено. Я могу там бывать практически в любое время!

— Это было бы неплохо... — явно заинтересовалась МакГонагал. — Час в неделю слишком мало, Колин, и мы рассчитывали найти для тебя возможность отдыхать от магии артефакта почаще. И раз ты нашёл такую возможность...

— Это заслуга Гермионы. Если бы не она, я бы ещё год мимо ходил.

Девушка порозовела от удовольствия — не часто её здесь хвалят, не часто, — а наш декан мягко улыбнулась в ответ на её заблестевшие глаза. Потом мы обменялись парочкой ничего не значащих слов, и оставили МакГонагал отдыхать. Только я на прощание напомнил ей, что после массажа надо телу дать восстановиться, то есть полежать, иначе вся работа окажется сделана напрасно.

Мы успели подняться на четыре этажа, когда Гермиона, сосредоточенно о чём-то размышлявшая всю дорогу, прервала молчание:

— Колин, а ты действительно умеешь делать массаж?

— Угу. Целый день, как профи, работать не могу, но два — три человека проработаю основательно, был такой опыт. А что такое?

Гермиона смутилась, тихо произнесла:

— Мне бы тоже хороший массаж не помешал...

— А ты его уже пробовала?

— Конечно! — от возмущения моя красавица даже остановилась. — Я, между прочим, каждое лето провожу на Средиземном море, и мы с родителями всегда ищем хороший массажный салон! Это здешние клуши ничего не знают о теле человека, а я о пользе массажа узнала ещё в начальной школе!

— Тогда никаких проблем. Выбирай время и место, я всегда к твоим услугам.

Ещё через пару пролётов она выдавила:

— Можно сейчас, в том классе...

Мы спрыгнули на нужный балкончик, шагнули в сумрачный коридор. Класс, который освещала витражная Гермиона, встретил нас удивительной тишиной и столбами света из свежеотремонтированного окна. Гермиона посмотрела на себя с единорогом, порозовела, а я огляделся и порадовался, что в прошлый раз не стал убирать мусор до конца. Из оставшегося материала теперь удалось соорудить хороший массажный стол «как у взрослых» — с подголовником, регулировкой высоты и даже одноразовой простынкой на кожаном покрытии. Я толкнул его, проверяя устойчивость, гостеприимно махнул рукой. Гермиона буркнула:

— Я... я не готова к полному массажу!

— Не хочешь раздеваться? Сейчас это и не нужно, я через одежду сделаю. Тебе надо только снять мантию, расстегнуть бюстгальтер, и лечь вот сюда на живот, а я расслаблю плечи и спину. Не бойся, это не больно.

Гермиона недоверчиво скосила глаза, явно сожалея, что вообще всё это затеяла, постояла минутку, и улеглась на кушетку. Я подошёл к девушке, увидел, что она всё ещё напряжена.

— Чтобы ты не нервничала, я буду комментировать свои действия. Сейчас я поправлю твой воротник, чтобы он не цеплялся за пальцы...

Я поднял воротник её блузки к волосам, провёл ладонью по шее и плечам, примеряясь перед работой.

Руки вспомнили нужные движения быстро, и неловкое смущение, которое поначалу испытывало сознание Колина, заменилось привычной уверенностью, что всё будет сделано хорошо. Я не стал сильно грузить девочку на первый раз, только аккуратно размял спину и плечи прямо сквозь блузку. В своё время один классный специалист научил меня работать в неудобных условиях, так что больших проблем с этим не возникло.

Девичье тело, поначалу напряжённое, расслабилось под воздействием спокойных плавных движений, Гермиона задышала глубже, медленнее, а под конец сеанса просто заснула. Я присел у стены, растянул и растёр руки — всё-таки два массажа подряд для неподготовленного тела многовато, — и приготовился ждать. К моему удивлению, Гермионе хватило буквально десятка минут, чтобы прийти в себя. Вначале она засопела громче, буркнула что-то невнятное, выныривая из объятий Морфея, затем повернула ко мне сонное лицо.

Её глаза расширились, когда она уткнулась взглядом в мою довольную физиономию, на лице мелькнул испуг. Девушка торопливо уселась на кушетке, спросила хрипло:

— Я что — заснула?

— Ага. Но ты не волнуйся, до завтрака ещё время есть, успеешь умыться. Сейчас Агуаменти наколдую...

— Что-о?! Я здесь всю ночь провела?!!

Она спрыгнула на пол, заметалась по комнате, и резко тормознула, когда увидела, что я смеюсь.

— Колин!!

— Я, мэм! Так точно, мэм! Не извольте гневаться, я только пошутил, мэм! Да больно же, Гермиона!

Несколько минут я удирал от разгневанной старосты, пока та не вспомнила, что у неё есть волшебная палочка. Потом я ещё какое-то время уворачивался от её «Ступефаев» и «Агуаменти», пока она не поймала меня в магические верёвки. Но волшебные путы соскользнули с моей магической оболочки, и я, воспользовавшись моментом, выхватил палочку из девичьих пальцев.

— Темпус!

Перед нами повисли цифры местного времени, померцали бледно-зелёным и растворились в воздухе. Мы помолчали, восстанавливая дыхание, потом Гермиона забрала палочку назад, ткнула меня в бок:

— Так хотелось тебя достать...

Я пожал плечами:

— Ну так сказала бы, и я поддался.

— Это будет нечестно!

— Любое единоборство по определению нечестно: один всегда оказывается чуть сильнее, ловчее, быстрее.

— Но ты такой вёрткий...

— Уникальные способности у меня проснулись сама знаешь когда.

— Ты прав, конечно. Только вот ужасно хочется уметь побольше...

— Может, стоит определиться для начала, чего ты хочешь на самом деле — уметь защищаться, или больше уметь?

— Конечно защищаться!

— Тогда вспомни бокс.

— Против волшебной палочки? Шутишь?

— Я о принципах говорю, дорогая староста, — три удара, которые спортсмен отрабатывает до автоматизма, и ему их хватает, чтобы драться целую жизнь. Причём заметь — сотни лет одними и теми же приёмами люди избивают друг друга, а зрители по прежнему ломятся толпой на чемпионаты.

— Кровавые зрелища!- фыркнула моя красавица. Боже, какая она милая!

— Не только. Ещё и сила духа, и умение построить бой, и что самое важное для нас, — разнообразное, не повторяющееся применение знакомых техник. Помнишь, как Гарри Ступефаем Малфоя зафигачил? И папаша Малфоя ничего не сделал, потому что это безопасное заклинание «для всех».

— Ну да, хоть Гарри и не любит работать головой, палочкой он управляется идеально.

Я хитро улыбнулся:

— Следует ли мне к этому ещё что-нибудь добавлять?

Гермиона покосилась на меня, отзеркалила улыбку, поднялась с нашего импровизированного насеста.

— Спасибо за массаж, Колин. Я правда не ожидала, что ты такой спец.

— Всегда к вашим услугам, госпожа староста!

Я прогнулся в шутовском поклоне, и девушка засмеялась:

— Да ну тебя, Колин! Идём-ка лучше по спальням. Только серьгу вернуть не забудь!

В факультетском гнезде наши пути разошлись — Гермиона отправилась к остальным членам Золотого Трио, которые что-то чиркали в школьных пергаментах, а я смотался за Спинозой, и пристроился в уголке под окном, где меня дожидалось никем не занятое кресло.

До тех пор, пока глаза не начали слипаться, я грыз гранит ментальной науки — недаром ведь говорят, что новая информация лучше запоминается «в подушку», когда её учишь перед сном. В процессе чтения стало ясно, что Спиноза шёл по следам старших товарищей, предлагая успокоение чувств и эмоций, но при этом не утверждал, что полный отказ от них есть целью жизни. Нет, конечно, у буддистов это красиво звучит, и даже регулярно получается у некоторых, но для нас, европейцев, это не очень подходит.

А в книге, как способ избавиться от навязчивых мыслей, предлагалось скольжение от мысли к мысли, от идеи к идее, чтобы Движение стало смыслом, и из движения родилась Тишина. И именно отработанное скольжение, своего рода мыслесерфинг, служил основой для самого мощного приёма менталиста — «Венецианских зеркал», где в отражениях твоих хаотичных воспоминаний агрессор-менталист тонет, распадаясь на осколки личности. Трудная, опасная, но очень эффективная техника.

Мысль и способ заинтересовали так, что я долго ещё не мог уснуть, ворочаясь в постели. Утром, не смотря на позднее засыпание, проснулся как огурчик, и сразу же помчался в тайное место — в смысле, коридор наш с Гермионой.

Обожаю утро! Школьники ещё спят, а вместе с ними дрыхнет большинство портретов, так что почти пропадает вечное ощущение, будто за тобой следят неусыпные глаза надзирателей. А уж в забытом коридоре, где три запылённых картины на целый ряд комнат, так и вовсе свобода!

Заряда позитивной энергии хватило на целый день. Народ, пользуясь выходными, оттягивался самыми разными способами, гриффиндорцы устроили проверку новичков для квиддичной команды, а я ремонтировал замок. И что интересно, по мере того, как заделывались дыры в старых стенах, обострялось и моё чувствование других жителей. Я начал ощущать присутствие людей на расстоянии нескольких десятков метров, даже когда они просто шли по параллельному коридору, и нас разделяло несколько толстых стен.

Подозреваю, что это имеет что-то общее с ёмкостными датчиками охраны, которые реагируют не на звук или сотрясение почвы, а на само появление нового объекта. В прошлой жизни был у меня знакомый самбист из вэвэшников, такой настоящий «вышкарь», который как попал по призыву во Внутренние Войска, так в них и остался карьеру делать. И несколько раз, когда тренировки заканчивались сауной и пивом, он пытался мне объяснить хитрости технической охраны разных объектов, исправительно-трудовой колонией начиная и железнодорожным мостом заканчивая. К сожалению, из всех его слов мне удалось понять немногое, однако мои здешние умения, похоже, как-то связаны с плотностью и концентрацией местного магического поля.

Благодаря новобретённому умению, два раза удалось избежать неприятных ситуаций с другими факультетами. Один раз слизеринцы что-то затевали, и я просто вовремя свернул в другой коридор, не доходя до класса, на двери которого они магичили какую-то пакость, а второй раз усыпил парочку воронов, явно поджидавших меня в засаде под лестницей.

Этих придурков пришлось просто отключить: я просунул их сквозь лист-измерение в соседний Лист, где кислорода в воздухе меньше процента. Бедолаги поплыли раньше, чем успели понять, что с ними произошло — я ведь выталкивал только их головы, а руки с палочками оставил здесь. Когда они перестали дёргаться (часы не досчитали ещё даже до минуты), я вернул умников в Хогвартс, повесил над ними опахало, дабы скорее продышались, и отправился по своим делам.

Конечно, я знаю, что безопасным временем для удушения считается 30 секунд, но уверен, что маги и в этом обогнали простых людей. Опять же, замок-артефакт не дал малейшего сигнала недовольства, значит, им ничего не угрожало.

А ещё я начал осваивать пространство вокруг замка. Пожиратели придут именно сюда, если не за Гарри, то за детьми, которые всегда были лучшими заложниками. В традиционном обществе наличие детей очень важно для семьи, и маги не являются исключением. Раз есть клятвы, например, о том, что семь поколений потомков будут заниматься зельеварением, артефакторикой, или ещё каким делом, то удивляться нечему.

Ну а я, почувствовав новые возможности, начал их использовать для понимания, куда они меня могут завести. Совятня, лодочная станция, огороды школы и отдельно огороды Хагрида — всё это, оказывается, входило в «ауру» замка, в его оборонительную зону. И заканчивалась эта линия обороны на избушке лесника, что меня удивило до глубины души. То есть, она была частью замка, но и не была одновременно. Интересно, а как сам Хагрид — он к замку приписан, или нет? Надо бы проверить, как случай подвернётся...

День за днём я ходил на уроки, ремонтировал старые комнаты, и качал магическую бицуху. Но пришло очередное воскресенье, а вместе с ним и обещанные гости у «барсуков». Тамошний фотограф поймал меня прямо у выхода из Большого зала сразу после обеда и повёл в ихнюю нору, чуть не подпрыгивая от нетерпения. Особый стук, которым открываются двери в логово, услышать не удалось — нас встретил семикурсник перед бочками, и отправил в заранее открытую дверь.

В гостиной факультета миссис Спраут мне понравилось. Во-первых, у ребят не было сквозняка. Наше гнездо, конечно, может похвастаться прекрасными видами из любого окна, только вот в довесок к ним идут вездесущие сквозняки. Я только пару дней как освоил полноценную «воздушную подушку», которая надёжно останавливает движение воздуха сквозь щели в высохших рамах, поэтому не успел в нашей спальне организовать комфорт, а у этих подземных жителей в гостиной царили теплота и спокойствие. Завидую, блин!

Пока я озирался, старшекурсник плавным движением, в котором явно поместилось несколько заклинаний, создал длинный ряд больших пробковых панелей, к которым можно было прикрепить наши фотографии. Мой коллега по хобби смотался за здоровенным альбомом, ещё большим, чем у меня, вооружился палочкой, и альбом зашелестел картонными страницами, когда фотки из него длинной шеренгой отправились крепиться к щитам. Когда волшебство закончилось, он гордо обернулся, приглашающе махнул рукой.

Я посмотрел на эту местную икебану, прислушался к внутренним ощущениям, повернулся к семикурснику:

— Ты позволишь внести небольшие изменения в расстановку?

— Давай, — кивнул тот заинтересованно. — Помочь?

— Благодарю. Сначала попробую самостоятельно.

Планшеты для фотографий были выстроены в два длинных ряда, растянувшись вдоль стены так, чтобы можно было идти между ними, и любоваться картинками с обеих сторон. Соперник свои фотографии расположил на одной стороне, мне же оставил другую. Но я знал, что его фотки, по-любительски симпатичные, против моих профессиональных играть не будут — слишком резкий контраст. Сами вспомните, как выглядит пейзаж, щёлкнутый вашим приятелем на говнозеркалку, и тот же пейзаж в популярном журнале, сделанный профи на хороший аппарат. Любитель чаще всего не вспомнит, восхищённый прекрасным моментом, ни о точке привлечения внимания, ни о первом плане и заднем, ни о цветовой гамме. То есть, удачный снимок в его случае — это действительно счастливая случайность, не более.

И бедный барсук, не подозревая, как выросло мастерство Колина Криви после подселения в его бренное тело профессионального фотографа, собирался опозориться перед всем факультетом. Нет, друзья мои, унижать парня я не хочу. Мы сделаем по-другому, чтобы никого не обидеть.

Я расслабился, расфокусировал взгляд, позволил окружающему миру стать немного более упорядоченным. Фотографии из моего альбома выпорхнули из кляссеров, белой стаей закружили перед щитами, и расселись по правильным местам. Затем сами щиты подёрнулись рябью, размазались на мгновение, став бесформенным пятном, а потом, с уже по-другому расположенными фотографиями, вернулись в нормальное состояние.

Старшак присвистнул, уважительно покачал головой:

— Я думал, что сплетни про твою работу в теплицах были простой болтовнёй...

— С палочкой у меня несовпадение, вот и приходится искать трудные пути.

— Вижу, что сил хватает... Тут, похоже, и старшему Малфою ничего не светит.

Я только пожал плечами — говорить, что в бой не рвусь от слова «совсем», не хотелось.

— Насчёт палочки... Ты далеко в Косой заходил?

— В Лютном не был, если что.

— Да я не про эту дрянь. Там в закоулках Косой есть такой Фонтан Сирен...

— По дороге к «Этруску»?

Старшак поперхнулся, несколько секунд разглядывал меня с искренним изумлением, затем продолжил совсем с другой интонацией:

— Есть там лавка мебельщика, который Оливандера на дух не переносит. Смекаешь, к чему веду?

— Не знал, что производство волшебных палочек может быть хобби.

Он пожал плечами, улыбнулся белозубо:

— Книги по артефакторике продаются у старьёвщиков, а материал для основы вон, хоть в Запретном лесу ломай. На самом деле палочки много кто делает, только у Джузеппе они по-настоящему универсальные получаются, а не заточенные под один единственный Род, как обычно у любителей выходит.

— Обязательно воспользуюсь твоим советом. Джузеппе, говоришь?

— Угу. В левый проулок у фонтана свернёшь, и метров через двадцать его лавку увидишь. Там на окне полено выставлено, вместо вывески.

— Полено??

— Ага. По слухам, именно его предок собирал машины для Альберта Великого. Насчёт золотой птицы не знаю, а вот ту служанку, что Фома Аквинский расколотил от испуга, точно предок создавал. Так что заглянь, порадуй человека ещё одним провалом Оливандера.

Пока мы общались, местный народец успел собраться у наших фотографий. Импровизированная выставка заинтересовала многих, потому что у Колина действительно был талант, но раздавал он в основном портреты да групповые фото, а пейзажи и прочие натюрморты придерживал на будущее, относясь как к тренировке перед работой на большие журналы.

Так что наши фотки — и самого Колина, и уже сделанные этим летом, — для многих оказались полной неожиданностью. Я не ожидал каких-то особых восторгов, но реакция барсучат меня удивила: они долго рассматривали наши работы, перемешанные магией, а потом симпатичная старшеклассница, солнечная, как подсолнух, взяла меня под локоток, и улыбнулась по-дружески:

— Ты должен быть очень хорошим человеком, Криви.

— А разве это раньше было не видно?!

Она хихикнула:

— Раньше мы не видели всех фотографий, и не знали тебя по-настоящему.

С другой стороны к нам подскочила ещё одна девчонка, только черноволосая:

— Я вот хотела спросить, Колин, — она указала рукой на фото, — это нарисовано на коже, или татуировкой сделано?

Среди множества отобранных работ я поместил несколько тех, что делал с Бэкки. Разумеется, саму девушку показывать я не собирался, но парочка натюрмортов без неё не обошлась. На этой конкретной фотографии рядом с грудой старых помятых молочных фляг и ржавых сепараторов виднелись изящные ножки в кружевных чулках.

— Это женские чулки, продаются в обычных магазинах.

Молодая волшебница задумалась, явно о том, как маггловское творение будет смотреться на ней самой, и не накажут ли родители за такую дерзость, но её подхватили подружки, и они зашушукались с другими девчонками.

— Интересное впечатление, — протянул ещё один старшеклассник. — Вроде и смотреть нечего, мусор какой-то, а глазами всё время к нему возвращаюсь...

— Это искусство, — улыбнулся я в ответ. — Оно так работает. И если люди говорят так, как ты, значит, фотограф всё сделал правильно.

Наши фотографии были осмотрены барсуками с огромным интересом и оценены весьма позитивно. В процессе обсуждения пейзажей (конечно, под чай с пироженками, чтобы горло не пересыхало и думалось лучше), удалось при случае узнать, что в Запретном лесу, если топать на юг по направлению к грабам колючелистным, можно выйти к скалам, с которых открывается прекрасный вид на горы, что из замка не видны. Речь шла о Мглистых горах, которые располагались уже за Границей Недоступности. Этот оптический феномен, разновидность магической фата-моргана, объяснялся на старших курсах, поэтому ответа на вопрос: «почему глаза видят то, чего нет на самом деле?» в голове Колина не было. Первоклашкам говорили только, что высокая концентрация магического поля приводит к изменению пространства-времени, результатом чего являются разрушенные судьбы молодых магов, которые пренебрегали опытом более мудрых предков, и ушли в погоне за неведомым прямо за горизонт.

В Запретном лесу эта граница между магической реальностью и магическим Ничто располагалась примерно в трёх днях пешего пути, так что многое из того, что видели глаза с высоты замковых башен, на самом деле не существовало, или было чем-то совершенно другим.

Отчасти именно из-за опасения, что детвора попрётся туда, куда и взрослые драконы не залетают, наши посещения леса строго ограничивались опушкой да ближайшими окрестностями. Зуд более интенсивного изучения лесной чащи эффективно подавлялся преподавателями, которые таких горячих исследователей щедро одаривали штрафными баллами и домашними заданиями.

Тут же во время обсуждения наших работ я узнал, что Спраут ждёт меня во вторник после уроков прямо в теплицах. Огурцы уже прошли, слава Мерлину, однако созрела наперстянка болотная и хохотунчики Лернера, так что ещё одна палочка очень пригодится. Заодно можно будет насобирать чешуек, которые у хохотунчиков используются весьма активно. Это, конечно, не столь широко используемое средство как огурцы, но пару кнатов заработать на них можно. И сразу же предупредили — рыжим близнецам сырьё не продавать!

Я дал слово, что буду держаться подальше от этих притчей во языцех, договорился на вторник, ещё раз поблагодарил за совет и адрес, и принялся дегустировать какао с печеньками, которое сменило на столиках привычный чай. Барсуки известны в школе своим гостеприимством, и вкусняшками угощают искренне, не считая тишком, кто сколько съел. Конечно, расположение у кухни этому способствует, но и сами ребята что-то от себя добавляют — сегодня, например, выставили волшебное какао из магической Азии.

Ну а я смог в очередной раз убедиться, что обычная пища от магической отличается чрезвычайно. Когда я взял протянутую чашку, и вдохнул аромат, то на несколько бесконечных мгновений растворился в нём. Потом вынырнул в реальность, пригубил напиток, и застонал тихонько от наслаждения.

Довольные взгляды, которыми успели обменяться соседи за столиком, показали, что я всё сделал правильно.

— Знаешь, Колин, ты, наверное, первый маг из пришлых, кто правильно пьёт какао из Суматранского анклава.

— Правда? Неужели его все залпом пьют?

— Угу, — девочка рядом сделала глоток, прикрыла глаза, наслаждаясь, потом продолжила: — Они даже не понимают, что удивительное творение японских магов нельзя выпивать походя, словно стакан тыквенного сока. Это ведь не сливочное пиво у мадам Розмерты!

— Точно, — улыбнулся я. — Этим буквально хочется дышать...

Чашки мне хватило надолго. Я грел ладони, улыбался собеседникам, отвечал на вопросы, и даже хвалил работы коллеги — конкурента, но тихое наслаждение от волшебного какао всё это время сопровождало меня, словно тихая нежная мелодия.

Когда пришло время прощаться, я отдал девочке чашку, улыбнулся благодарно:

— Знаешь, такое тихое спокойствие внутри, словно «Старого сида» глотнул.

Её глаза чуть не вылезли из орбит:

— Ты пробовал «сида»?! Где?? Его же не подают чужим!

— Работодатель угостил как-то при случае.

— А, ты ведь на Шенков работаешь, точно... Высоко они тебя ценят, значит...

— Ещё раз благодарю за полученное удовольствие, мисс Оун.

— Ну что вы, мистер Криви, это я должна благодарить вас за возможность увидеть такие прекрасные пейзажи, — выстрелила она на автомате, поймала мой взгляд, и мы вместе расхохотались. Формальная вежливость, она такая!

Про волшебное какао я выяснил в тот же вечер у факультетских чистокровных. Оказывается, довольно много по-настоящему магического товара проходит мимо тех, кто пришёл из обычного мира. Это не секрет какой-то особый, и не специально о нём умалчивают, потому что порядочные маги чистотой своей крови не кичатся, но и поправлять пришельцев из другого мира не торопятся, считая, что те сами себе хозяева. Ну хочет человек одеваться у Малкин, значит, ему просто удобнее брать у неё сразу всё, а не бродить по магическим закоулкам, собирая комплект одежды по частям. Правда, ночная рубашка «от тётушки Марты» не даст замёрзнуть даже в холодной постели, а носовой платок с рунной вышивкой от «Бисер и колониальные товары» убирает юношеские прыщи, но если ты их не покупаешь, значит имеешь какие-то свои причины так поступать. Англичанин не будет лезть в твоё личное пространство с советами, он предпочитает отдать инициативу в руки заинтересованной особы. Такие вот мы на нашем Острове, да.

Так что адрес нужного магазинчика я узнал, и мне даже обещали прислать совиной почтой каталог товаров, чтобы мог заказывать сам то, что нужно. За помощь я отблагодарился домашним чаем, который, в отличие от какао, лучше выходит без магии. Надо бы ещё термос организовать — волшебное какао не любит подогрева, оно от него аромат теряет. А я люблю его горяченьким, и в наших промозглых коридорах глоток божественного нектара будет придавать мне сил не меньше, чем «Ред булл».

Я представил, как на уроке зельеварения вытаскиваю из сумки термос, и начинаю громко прихлёбывать горячее какао, пока мой сосед по парте толчёт зубы рогатой гадюки для рвотного зелья. И как расширяются от бешенства глаза Бэтмэна всея Хогвартса при виде такого святотатства... Интересно, он меня сразу попробует заавадить, или сначала в коридор вышвырнет прямо на выбитой моим телом двери?

Вопреки ожиданиям, ждать во вторник конца занятий мне не пришлось — прямо у класса Рунологии тормознул меня знакомый барсук, и сообщил озабоченно, что ждёт меня дорога дальняя в казённый дом, в смысле теплицы, вот прям щаз, а насчёт прогула Спраут уже договорилась. Тут как раз дверь распахнулась навстречу нашим горячим душам, стремящимся к знаниям, и преподавательница кивнула головой, подтверждая слова барсука. Дескать, тему я потом перепишу у ребят, а сейчас моя палочка нужна в другом месте.

Бодрой трусцой мы понеслись на свежий воздух, а по дороге случайный Чичероне объяснил коротко, что возникли проблемы с Анчаром, и нужна большая порция сырой магии — то самое, чем я уже успел прославиться. Оказывается, именно на её выбросы записали и рот Малфоя — младшего, и ногу Джонсона, и ещё десяток несчастных случаев с теми, кто особенно громко вещал про грязнокровку с фотоаппаратом. Даже у них на факультете парочка идиотов пострадала из-за своего языка. Блин, какой я, оказывается, крутой! Да я теперь сам себя в зеркале бояться буду!

Профессор Травологии ждала нас у седьмой оранжереи с непривычно озабоченным видом. Она кивнула нашим приветствиям, движением палочки подвесила перед каждым по робе высшей защиты, бросила:

— Одевайтесь, ребята!

Конечно, это не костюмчик от Шенка, но и здесь от защитных рун и заклинаний кололо глаза.

— Что-то случилось, Колин? — забеспокоилась Спраут, когда я начал вытирать слёзы. — Глаза болят?

— Это от защиты на одежде, мэм. Её тут столько, что мне придётся чуток потерпеть, чтобы привыкнуть.

— Точно, Минни ведь говорила, что у тебя спонтанное Зрение открылось! Это даже хорошо...

Мы облачились в защитную одежду, подтянули её по фигуре, чтобы не путаться в складках, и Спраут собственноручно сотворила на наших головах «пузыри». Серьёзный жест — разница в исполнении по сравнению с тем, что ваял прошлый раз её ученик видна невооружённым глазом.

— Ребята, — начала преподавательница. — прежде всего для тебя говорю, Криви, Билли уже всё знает. Идём строго за мной, след в след, чтобы не подавить ростки чемерицы Глобеля...

— Это те, что любую подошву протыкают? — встрял я. — Кроме сандалий Гефеста?

— Точно, Колин, пять баллов Гриффиндору, — подняла она удивлённо брови. Ну да, не каждый помнит про это растеньице, а ведь именно оно идёт компонентом той дряни, которой опоили Бэкки.

— Так вот... Идём точно за мной, палочки не достаём. Перед Анчаром я остановлюсь, там безопасная площадка, можно постоять, оглядеться. Летучего не бояться, от кричащего не бегать, — оно не смертельное. Всё понятно?

— Не бежать, не дёргаться, без разрешения ничего не делать.

— Молодец. Идёмте.

Мы шагнули в тамбур за высокой шляпой Спраут, которая тут же покрылась радужными разводами «воздушного пузыря». Вопреки ожиданиям, в запретных теплицах оказалось не слишком жарко. Или это заработала наша защита?

Барсук покосился на мою озадаченную физиономию, пояснил:

— Жару ждёшь? Напрасно, на этих робах защита наложена максимальная.

— Школьная спецодежда, и такие старания?

— Сама профессор делала. С помощью наших рунологов, конечно.

Так вот откуда тесные контакты с преподавательницей. А я-то думал: чего это меня с урока разрешили снять по одной только просьбе...

Из тамбура мы вышли в густой и липкий туман юкатанских пирамид, идеальный для роста гевеи четырёхлопастной, прошуршали по толстому слою прелой листвы, и довольно быстро вынырнули в яркое солнце пустыни. Радужная плёнка границы мигнула, пропуская наши тела, и я увидел бескрайнюю равнину, которая невысокими холмиками разбегалась во все стороны, сливаясь где-то вдалеке с бесцветным от зноя небом. А сверху исходило злобой Солнце, словно красный глаз невообразимо огромного циклопа. Оно висело прямо над нами, источая жар, от которого даже заклятия прохлады не очень помогали.

Я вдохнул странный запах — что-то резко неприятное, что заставило тело сжаться, а слюне высохнуть. Потом бесплодный пейзаж и выцветшее небо что-то заставили среагировать в голове, и я споткнулся, когда осознал, что это место мне уже снилось. Где-то здесь меня убили, кажется — мёртвая земля, мёртвое небо, сухой язык во рту... Не хватает только пыли да запаха свежей крови.

Барсук что-то заметил на моей физиономии, сунул в руку флакончик с зельем.

— Глотни укрепляющего, Криви. Здесь поначалу всем хреново, но потом ничего, привыкают.

Я осушил поданную ёмкость, почувствовал, как проходят слабость в ногах и головокружение.

— Спасибо, действительно помогло. А куда мы направляемся?

Он ухмыльнулся, махнул рукой:

— Присмотрись!

Я недоумённо огляделся, ничего по-прежнему не увидев. Голая пустыня, практически такыр с потрескавшейся от жары земляной коркой, мёртвое небо над головой — ни жучочка, ни цветочка. Наверное, греческий Аид родился в головах тамошних путешественников именно после посещения такого вот бесплодного места.

— Что, Криви, неужели тебя перехвалили?

Брошенная как бы вскользь, фраза барсука меня здорово разозлила. Злость душной волной ударила в голову, тяжело бухнуло сердце, разгоняя кровь по венам, напряглись плечи и руки, готовые бить или хватать, и тогда я наконец-то увидел!

Пелена магической иллюзии слетела с глаз, вонь ударила в нос прямо сквозь защиту усиленного «пузыря», и багрово-чёрный клубок мёртвой энергии, прозванный Анчаром каким-то из забытых учеников безумного Аль-Хазреда, проявился во всей своей мерзости.

Нечеловеческая мощь гнула к земле, заставляла дышать коротко и быстро, по лицу поползли крупные капли пота. Но я смог преодолеть чужую силу, выпрямился, сделал глубокий вдох сквозь хруст спазмированных мышц, наклонился, потянулся руками, и почувствовал, как приходит облегчение, как слабнет жуткое давление на психику. Нет, ребята, это не эльфийские пляски, которые пришлось попробовать на вкус, это что-то совсем другое. Жуткое, тёмное, может, даже, подземное. Господи, какая же дрянь эта магия!

— Подсказали заранее, значит, — разочарованный барсук недовольно скривил губы.

— Откуда? Знай я, что за ужас тут находится, вы бы меня сюда и на канате не затащили.

— Ничего, это поначалу у всех так. Я тоже сначала боялся, а потом привык. Хотя бояться не перестал... — добавил он еле слышно.

Этот сгусток чужой энергии физически отталкивал от себя, так что приходилось буквально каждый шаг делать с огромным трудом, преодолевая невидимое сопротивление тела и магического поля вокруг. Неужели и под тем артефактом, что на землях Шенков, такая же хрень творится? И видимо для этого необходимо копьё Лонгинуса, которое позволит проломить загустевшую в веках магию, чтобы добраться до артефакта вплотную?

Спраут нас опередила, но по ней было видно, что дорога профессору тоже даётся нелегко. Наконец она тормознулась на утоптанной площадке перед границей, где заканчивалась земля и начинались кости — множество самых разных костей, сплошным ковром усыпавших почву. Дальше, поближе к Анчару, сквозь марево магического поля, искажавшего пространство нашего мира-Страницы, проглядывали полуразложившиеся тела самых разных существ: зверей, птиц, кажется, даже больших рыб или тюленей. Или это были мёртвые русалки? Оставалось только радоваться, что «пузыри» отсекают запахи физического разложения, иначе, боюсь, мы бы уже задохнулись от зловония.

— Как ты себя чувствуешь, Колин? — обратилась ко мне профессор Травологии, вытирая потное лицо. — Пришёл в себя?

— Да, в основном. Что мне надо делать?

Она вздохнула:

— Проще сказать, что делать не надо. Анчар усыхает — видишь?

Но я видел только воплощённый ужас, которому совсем немного не хватало, чтобы превратиться в одного из Лавкрафтовских монстров. А она это как растение воспринимает, что ли? Какая интересная аберрация сознания...

— Я не вижу дерева за магическим маревом, мэм. К сожалению.

— Да ничего, — отмахнулась она, — у нас почти каждый видит что-то своё. Это ведь частичка Иггдрасиля, а он из другого времени и другого мира, так что ничего удивительного. Человеческое сознание не может его воспринять адекватно.

— Иггдрасиля? Того самого??

— Ну да, его. То немногое, что уцелело после мирового пожара. Его нам принесли кентавры, а вчера прискакали прямо на урок. Сказали, что с Анчаром стало что-то плохое, и нам надо вмешаться.

— Кентавры??

— Ну да. Ты ведь не думаешь, что опаснейшая магическая сущность здесь по моему личному хотению, или потому, что директор так приказал? Мороки с этим созданием столько, что я уже успела раз пять белке Рататоск гнилых орехов в загробии пожелать. И кариеса на все её зубы!

— Рататоск?

— Ну это она ведь выхватила кусок корня из пасти Ниддхёга, пока тот радовался, что Радужный мост разрушен. Потом этот кусок забрал орёл, за то, что белка перевирала его слова дракону. Хотя, если бы не эта пакостница, Нидхёгг мог бы подгрызть корни Мирового древа намного раньше, не отвлекаясь на препирательства с вороном, и Рагнарёк пришёл бы намного ранее...

Боже, при чём здесь вся эта скандинавская хрень?! Спраут пытается мне сказать, что асы, ваны и прочие инеистые великаны реально были в нашем прошлом?!

— Мэм, а почему в школьном курсе истории магии об этом не говорится?

Непонятная улыбка скользнула по лицу нашей главной ботанички:

— Чтобы вы не тратили время и жизни на поиски того, что искать не стоит.

— А где об этом можно почитать?

— Нигде! — резко оборвала меня Спраут. — Министерство отслеживает подобный интерес, поэтому на Косой аллее даже не спрашивай об этом!

Она покосилась на мою растерянную физиономию, и опять непонятная улыбка мелькнула на профессорских губах.

— Но вот когда ты закончишь обучение, и станешь полноценным магом, то можешь поехать в Европу. Говорят, у альпийских цвергов огромные библиотеки в подземельях. А пейзажи Швейцарии удивительно прекрасны...

— Да, мэм, я тоже раздумывал, не заняться ли мне пейзажной фотографией, когда получу диплом.

Спраут ободряюще кивнула головой, повернулась ко мне спиной, заканчивая разговор. Потом резким движением палочки смахнула прямо в кости рой чего-то жужжащего, что вынырнуло из трещин в земле, пока мы уничтожали моё представление о Мироздании, и полетело в нашем направлении. Я не успел рассмотреть, что за пакость нами заинтересовалась, потому что зелёный туман, созданный волшебством Спраут, встретил их ещё на подходах к площадке, и неведомая опасность осыпалась на землю серой шелухой. Профессор приманила один из трупиков, покрутила его перед глазами — создание выглядело неприятно, а здоровенными жвалами могло, пожалуй, не только отхватить кусок мяса на руке, но и защитную робу при случае прогрызть, — бросила помощнику шелестящий сувенирчик.

— Собери их с десяток, покажем коллегам. Интересные мутации...

Потом подманила меня поближе, указала рукой в магическое марево:

— Колин, мы не видим, что с ним происходит. Я вижу только усыхающее деревце, Боб — чёрное облако, в котором появляются разводы грязно-коричневого цвета. Может, ты со своим открывшимся даром что-то новое увидишь. Потому что иначе мы можем не успеть: состояние ухудшается очень быстро, а ближайший специалист по нордической магии затерялся где-то в норвежских фьордах, снежных троллей ищет. Поможешь?

Всё это время, с первого шага в седьмую теплицу, что-то беспокоило меня в окружающем мире. Не унылый пейзаж, не странный сон, к Трелони его, не сгусток силы, который Спраут видела, как дерево. Меня же раздражало и не давало успокоиться что-то другое, непонятное, неуловимое. Потому-то в этом направлении я и пошёл — подтянул ниточку ощущения, тонким комариным писком царапавшую меня где-то на подкорке.

Запах! До боли знакомый запах! Первой реакцией, когда я понял, что за мерзость тут поселилась, была мысль развернуться, и дать дёру подальше отсюда. Смрад разложения, притягивающий и отталкивающий одновременно, та самая хрень, которую Шенки сняли с меня только жизнью домашнего эльфа. Откуда здесь ЭТО?!

— Стойте! — я дёрнул Спраут за рукав, когда та собралась двинуться к средоточию иновременной магии, устав ждать от меня реакции. — Туда нельзя! Я знаю, что это за дрянь!

— Объясни!

— Обет, мэм! Вызывайте старого Шенка из Министерства!

— Архивариуса? Минни что-то говорила... Ты на него работаешь?

— Да, мэм! Мы уже кх-х-ххь... — я согнулся в приступе удушья. Долбаный Обет!!

— Серьёзно у вас там, погляжу... — нахмурилась профессор. — Говоришь, он сможет нам помочь?

— Точно! Или сам Ослоу, или Бродяга!

— Так ты даже Бродягу видел?? — похоже, у меня ещё раз получилось удивить преподавательницу. Та задумчиво почесала бровь волшебной палочкой, взмахнула рукой, и из серебряного потока, что вырвался из умклайдета, сформировался двухметровый энт. Живое дерево зашелестело кроной, нетерпеливо заёрзало корнями.

— Минни, извини, что отвлекаю, но не могла бы ты прийти в седьмую теплицу? Прямо сейчас, это важно.

Патронус нашей ботанички метнулся в туман, а Спраут обратилась ко мне:

— Поподробнее можешь объяснить, что с ним происходит? Хотя бы в общих чертах?

— Инородная магия. Я её чувствую, и даже пару раз видел. Поэтому знаю, что обычные средства изменить ситуацию заканчиваются плохо. Тут нужен знающий человек.

— И это Шенки?

— Больше ничего сказать не могу — рот запечатан.

Спраут вздохнула:

— Ты уж прости, Колин, только про реальный Анчар тоже никому рассказать не сможешь. Он зелье выпил?

— Конечно, профессор. Как вошли, так сразу и дал.

— Ну вот, — бодро продолжила она, — слышал про Жидкий Обет? Это не только для тебя, если вдруг захочешь обидеться, — мы все тут повязаны общей тайной.

— Но ведь про Анчар даже в учебнике написано! Какая тут может быть тайна?

— Все уверены, что это просто очень редкое магическое растение, вымирающий эндемик. И только мы здесь знаем, ЧТО это на самом деле. Мы и кентавры. Теперь ещё Шенки узнают...

Пока вёлся разговор, мы незаметно подошли к тамбуру. А когда магическая хрень из другого времени и мира осталась за спиной, и пришло время освобождаться от защитной одежды, появилась встревоженная МакГонагал.

— Помона, что случилось?!

— Мне нужна твоя помощь, Минни. Вы ведь приятельствуете с Архивариусом?

— Приятельствуем?? — брови моего декана уползли далеко вверх. — Разве с ним хоть кто-то может, как ты выразилась, «приятельствовать»?

— Ну, я ведь не сказала «дружите», — буркнула Спраут, и повернулась к нам: — Спасибо, ребята, за помощь, на сегодня всё.

Уговаривать нас не пришлось, и барсук тут же рванул в сторону лодочного ангара, как только мы выбрались из стеклянных стен под мягкое шотландское солнце. Я только обрадовался, когда он со мной попрощался, потому что ботаничке нашей я сказал не всё.

Да, я почувствовал до омерзения знакомый запах, но я ещё и нитку раппорта поймал, причём тянулась она прямо в Запретный лес, и несло от неё совсем другой магией. Тоже неприятной, зато спина пупырышками ужаса не вспучивалась. Поэтому я даже задуматься не успел, как ноги понесли меня к опушке вслед за магическим зовом. Нас ведь в лес особо не пускают, а тут замечательная оказия подвернулась...

Обычно на окраине леса Хагрид разбрасывает маячки, по которым замок узнаёт, что периметр безопасности пересекла ещё одна беспокойная душа, но лесник отсутствовал, а тот, кто его замещал, со своими обязанностями справлялся из рук вон плохо, потому что когда я вошёл под сень вековых деревьев, ничего во мне тревожно не колыхнулось. Или это потому, что я сам сейчас почти что часть замковой безопасности?

Зов чужой магии тянул меня ноющей зубной болью, вроде той, что не даёт заснуть всю ночь, хотя поначалу кажется вполне терпимой. Я проломился сквозь орешник, цапнув волосами липкую паутину, зашелестел по густому подлеску прямо между стволами не то грабов, не то буков — какой-то зелёной ерунды, что щедро усыпала землю своими листьями. Их кривые от воздействия магии стволы всё больше загораживали путь, и в конце концов я остановился. Ну и где тропинки, по которым шастал Гарри, когда они так нужны?

Заметного сопротивления магического фона не ощущалось, так же, как не было чувства опасности, чьего-то злобного взгляда и прочих признаков, что нам тут не рады. Однако заросли становились всё гуще, а место под кроной всё темнее. И компасом озаботиться почему-то в голову не пришло, а ведь сунул в чемодан отцовский, когда уезжать собирался. С другой стороны, возвращаться в школу можно было хоть сейчас — замок ощущался тёплым добром, уютный свет которого виден в любой темноте. Но как мне добраться до источника мерзкого сигнала? Вот если бы я умел летать...

Высоко над головой ветки смыкались в дырявую крышу, сквозь которую проглядывало синее небо, ещё более яркое по сравнению с окружающей темнотой. Пищала мошкара, пахло прелыми листьями, гнилью и сырой землёй. Но я ухватился за другой запах — дерева, смолы, немытых волос и приторно сладкой косметики. Я знаю, кто эту дрянь принёс!

Раппорт возник над головой чёткий и осязаемый, словно канат фуникулёра. Мне осталось только потянуться к нему, как я это делал в пифагорейском поместье, и тело взмыло вверх, оставляя далеко под ногами мокрые от сырости бороды мха на древесных стволах да комариный писк. Зелёные кроны подо мной потянулись за спину, и я использовал это движение, чтобы ускорить путешествие к центру местного Зла.

Нить магической связи упиралась в ствол огромного дуба, стоявшего посреди поляны, неожиданно возникшей перед глазами в непролазной чащобе. Сама поляна поблескивала искорками единорожьей магии, словно бы эти удивительные создания только что скрылись от взгляда человека, но все положительные чувства заглушала вонь, которой исходило порченное дерево. Я спрыгнул на упругий слой опавших листьев, прикоснулся к бугристой коре, и сердце тяжело бухнуло, когда в груди зашевелилось душное бешенство.

Они здесь дриаду вырастить решили, суки! И не настоящую, каких полно было когда-то в лесах Магической Европы, а того псевдо-паучьего голема, с которым пришлось столкнуться несколько недель назад! И именно память о том инциденте, о смерти Бэкки, сорвала мне крышу. Я ещё успел увидеть, как кровавая пелена затягивает глаза яростью, а потом нечеловеческая часть меня-Монстра выглянула в наш мир с его изнанки.

Дриада ещё не успела сформироваться, искусственное сердце только распускало свои щупальца-корни в окружающий мир, чтобы тянуть из него силу и магию, поэтому я не стал оплетать её ловчими нитями, сжигать связи с растениями и жителями леса. Я только удлинил хелицеры, и вонзил их в силовой кокон, в котором только-только начало пробуждаться зёрнышко будущего голема.

Но зародыш уже чувствовал, ощущал, и прямо в меня хлынул поток ужаса, узнавания, когда моя слюна просочилась в него. СМЕРТЬ!!!

Что-то отчаянно звонило в сотнях километров отсюда, пока не взорвалось, уничтожив целый кабинет ценнейших артефактов, кто-то верещал от боли в огромном замке неподалёку, срывая с себя лохмотья плавящейся кожи, и чужое страдание — людей, артефактов, искусственно созданных тварей — било в голову почти как глоток горячей драконьей крови.

Откуда я знаю этот вкус? От смеси дикой тухлятины и острых азиатских пряностей, которая вынырнула из глубин памяти, во рту стало горько, и я только успел опереться о ствол, когда мощный поток рвоты выплеснулся наружу. Руки удержали тело, но брюки сохранить чистыми не удалось — капли непереваренного завтрака щедро запятнали ткань. Вот ведь дрянь!

Потом глаза остановились на двух чёрных пятнах, которые возникли на древесном стволе прямо на уровне головы. Оплавленные вмятины, словно это не твёрдое дерево, а мягкий пластик, растёкшийся от пламени свечи, выглядели старыми, будто это случилось пару лет назад. Я потянулся к искривлённому дереву, но тело вдруг развернулось к лесу, и рука схватила прямо из воздуха длинную стрелу с большим зазубренным наконечником.

Взгляд проследовал дальше, уткнулся в перекошенную злобой физиономию кентавра, который скалился мне с другой стороны поляны. Он что — в меня стрелял??

Дикарь потянул ещё одну стрелу из колчана, собираясь отправить её вслед за первой, но тут из его загорелой груди вылез наконечник копья. Брызнула кровь, четвероногий охотник рухнул на четыре копыта, а из зарослей медленно вышли ещё три кентавра, один из которых показался мне знакомым.

Он выдернул копьё из трупа, вместе с коллегами осторожно сократил дистанцию, медленно протянул:

— У народа кентавров нет войны с такими, как ты.

— Я услышал, — вырвался автоматический ответ. Меня что, кто-то учил разговаривать с дикарями? — Я не воюю с народом кентавров.

Лица моих бородатых визави остались неподвижными, однако позы выразили явное облегчение — расслабились плечи, пальцы перестали судорожно удерживать оружие, дыхание поменялось. Когда знаешь, на что смотреть, такие сигналы отмечаешь сразу. Кентавры отступили к зарослям, растворились в листве абсолютно бесшумно, оставив меня в полном одиночестве. Ну, если не считать труп своего коллеги, собственноручно заколотого в спину.

Я шумно выдохнул, огляделся по сторонам — непролазная чащоба вокруг, мёртвое тело рядом, дуб, которому явно становится лучше с каждой минутой. И вечер, который подкрался незаметно. Ну и что мне теперь с этим всем делать?