Времена иные (гет)

Похороны Серафима оказались на удивление долгим и трудоёмким процессом, занявшим несколько дней, несмотря на то, что оформления бумаг не требовалось. Именно тогда Алиса смогла наблюдать слаженность и чёткость отстроенной в Минске системы: Вера где-то заказала гроб с выгравированным гербом клана с внешней стороны крышки и всей необходимой информацией о Серафиме — с внутренней. Причём последняя, насколько девушка знала, была написана в стихах и предназначалась для сородичей, которые найдут погребение, если с Минским сообществом что-то случится.

Михаил Шнайдер организовал работы по вскрытию фундамента Элизиума и закладке всех необходимых конструкций. Конечно, гроб собирались располагать не под залой для встреч, а где-то в лабиринте бесконечных комнат и коридоров, официально значившемся подсобными помещениями.

Самой Алисе, несмотря на загруженность, выпало не слишком приятное, хотя, в общем-то, справедливое занятие — подготовить к погребению Серафима. Доктор-малкавиан уже поработал над ним, заштопав некоторые раны и влив в бессознательного вампира несколько пунктов крови. Алисе оставалось только обмыть, переодеть и причесать тело. Действительно, кому, как не потомку, провожать своего сира? Алиса фыркнула, представив скорость вращения оного в гробу, если бы он знал этот факт. Хотя понял ли он, какую роль она сыграла во всей этой истории?

Сначала Алиса хотела ограничиться лишь менеджментом, вызвав серафимских гулей. Те охотно откликнулись на призыв. Скорее всего, видели в этом возможность оборвать неодолимую тягу к заводу. Витольд так и ходил туда каждую ночь, злобно констатируя постояноство смертных.

В итоге они так и не смогли даже приблизиться к своему господину. Один трясся от бешенства, другой — от страха, третий стал вялым и апатичным и плохо реагировал на окружающее. Тогда, услав гулей за необходимыми покупками, Алиса решила сделать основную часть работы сама.

Хватит с них и того, что увидели маньяка обездвиженным и обезвреженным. В конце концов, несмотря на обилие ран и запёкшейся крови странноватого цвета, Серафим в торпоре мало чем отличался от свежего трупа мужчины средних лет. Разве что тонким белым шрамом напротив сердца.

Между тем сама она, между прочим обращенная сравнительно недавно, не чувствовала ничего. Абсолютная пустота.

«Похоже, Серафим действительно был чудовищем без капли человечности»— с горьким удовлетворением подумала Алиса

Перед самыми похоронами ей пришло сообщение от Румянцевой: требовалось быть в трауре, а Алисе — к тому же закрыть лицо вуалью.

В полной мере оценить эту идею Алиса смогла уже на мероприятии, когда, то и дело поднося к глазам батистовый платочек, прятала туда смешки. Вообще, сами похороны представляли собой взрывную смесь серьёзности, пафоса и неуместного веселья. Князь, в таком же строгом трауре, как и Алиса, произнёс чувственную речь про своего потомка — что-то о том, что время способно лечить старые раны, обиды и разногласия. Тем более неожиданным был конец этой речи:

— И просыпаться раньше срока, я тебе, Серафим, не советую.

Эта фраза настолько выбивалась из общего контекста, что Алиса недоумённо посмотрела на пана Вишневецкого, но тот и не думал развивать тему.

После этого Румянцева сыграла аналог похоронного марша, а София, Шнайдер и Алиса опустили гроб на специальную платформу, уехавшую вниз.

Подготовка целого этажа «Виктории» к приёму вильнюсской делегации заняла у Алисы всё оставшееся время. И вот гости начали прибывать. С затаённым волнением она наблюдала с входа за подземной стоянкой. Автобусы высаживали вампиров и их свиту. На мгновение Алисе показалось, что в Минск въехало почти столько же не-мёртвых, сколько жило здесь постоянно.

А ещё раньше она никогда не видела Тремеров. Торжественные и мрачные, как сама ночь, вампиры, в строгих тёмных костюмах и платьях. Не следа от тягот пути, не единой лишней складки. Больше всего её поразили перчатки. На каждой, на тыльной стороне ладони, была выгравирована эмблема клана: квадрат внутри круга, а рядом — треугольник. И почему-то Алисе на мгновение показалось, что квадрат прячется в круге от угрожающего ему треугольника.

Делегацию возглавляла женщина с идеально гладкими чёрными волосами, собранными в тугой пучок. Её лицо было маской вежливой невозмутимости. К её правому запястью тонкой, но прочной цепью был прикован небольшой, но явно тяжёлый кожаный чемодан. Алиса сомневалась в такой мере предосторожности — всё равно что поставить на груди мишень. Два гориллоподобных гуля-охранника внушали гораздо больше доверия.

Женщина подошла к Алисе.

— Фрау Алиса? — её голос звучал низко, с сильным немецким акцентом. — Я доктор Эльза фон Штраус. Думаю, следует опустить лишние формальности. Не могли бы вы проводить нас в комнату переговоров?

Алиса молча кивнула и повела их по коридору. Дверь в зал закрылась за спинами тремеров, оставив её снаружи. Её туда не пригласили. Она знала, что за этой дверью сейчас будет происходить передача книги. Волнение подкатывало к горлу.

Чтобы успокоиться, она присела на корточки рядом с Принцессой — собакой Артёма. Псина была помесью, предположительно, бульдога с питбулем, что таинственным образом не сказалось на её характере. Привыкшая к вампирам, она блаженно заворчала, когда Алиса стала чесать её за ухом. Это простое, живое действие немного сняло напряжение.

Прошло несколько долгих часов. Наконец дверь открылась, и тремеры стали выходить. Доктор фон Штраус снова направилась к Алисе, её шаги были чёткими и отмеренными.

— Мне сообщили, — заговорила она, — что молодому сородичу удалось добыть важные сведения, которые помогли в поимке преступников. Это правда?

Алиса заставила себя улыбнуться, изображая скромность.

— Вся заслуга принадлежит нашему шерифу, Николаю. Я лишь выполняла его поручения.

Эльза фон Штраус медленно кивнула, её пронзительный взгляд, казалось, изучал каждую черточку лица Алисы.

— Тогда, возможно, вы проясните другой момент. Я слышала, что одному из смертных, причастных к тому делу, удалось выжить?

Алиса почувствовала, как кровь стынет в жилах. Холодный ужас сковал её. Они знают о Витольде.

— Он теперь мой гуль, — выдохнула она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — И он слушается только меня. Я несу за него полную ответственность.

Алиса улыбнулась, чувствуя с трудом сдерживаемую злость. «В моём городе, на моём домене — да кто ты такая?» Впрочем, Эльза затем сказала слова, которые заставили неонатку похолодеть.

— Герр Роланд Унген отзывался о вас как об ответственном и исполнительном сородиче, — произнесла она, и каждое слово падало, как гиря. — И поэтому мы надеемся, что вы полностью осознаёте степень… уникальности… принятого вами решения.

С этими словами она кивнула и проследовала к выходу вместе со своей свитой.

Алиса осталась стоять одна, а в ушах у неё звенело. «Герр Роланд отзывался о вас…» Он говорил с ними. О ней. И, судя по всему, его слова не просто повлияли — они защитили её. Его характеристика, данная «ответственному и исполнительному сородичу», возможно, только что спасла Витольда от немедленного «изъятия». Князь, хоть и разрешил ей оставить его, точно не стал бы за него заступаться.

Роланд говорил про неё.

Всего несколько ночей назад она хоронила своего сира, чувствуя себя вершительницей судеб. Теперь же её пронзило чувство полнейшей беззащитности. Быть отмеченной Летописцем — это как быть замеченной стихией. Почётно, смертельно опасно и абсолютно неконтролируемо.

Зачем? Что она ему дала, кроме проблем?