Хрупкие дети Земли (гет)

Этот перелет от Назаре до Пало-Альто показался Аве гораздо зануднее и длиннее, чем предыдущий, когда одна лишь фраза Келса, сказанная об Уильяме, — «он ищет тебя, и он хочет тебя», — повергла ее в такое глубочайшее изумление, что дорога до Португалии, занимавшая более десяти часов, — и это без учета дороги от Лиссабона до Назаре, — показалась Аве краткой, мимолетной прогулкой. Сейчас же, единственным, что помогало девушке хоть как-то выдержать занудный и многочасовой полет в США, была забота о Хэме. И, конечно, сам хамелеон, который, — Аве очень хотелось так думать, — кажется, вполне привык и к ней, и к тому, что о нем заботится она, а не Уильям. Оставлять Хэма одного, на попечение Иды, несколько дней назад прилетевшей в Назаре, Аве не хотелось. Тому было несколько причин. Она волновалась за Хэма, опасаясь, как бы он не испугался того, что остался один.

Снова.

Ведь совсем недавно он провел целых пять дней в ее рюкзаке. В кромешной тьме (так рисовалось во взбудораженном мозгу Авы) и голоде. Конечно, в том не было прямой ее вины, но все-таки девушка, по какой-то неясной для самой себя причине, чувствовала именно себя виновной за вынужденный пост Хэма. Глупости? Возможно.

Поэтому в новую поездку до Пало-Альто Ава взяла ящерицу с собой. Хэм, как ей казалось, очень легко, если не сказать «обыденно», переносил все повороты их пути до США, и ни разу не высказал своего неудовольствия (несколько атак языком не в счет).  Глядя на хамелеона, и на то, как он с явным любопытством осматривается по сторонам своими причудливыми глазами, — Хэму не было нужды поворачивать голову, потому что его глаза имели обзор в 360 градусов, — Ава подумала, что, может быть, он так спокоен потому, что много раз путешествовал с Уильямом? Может быть. Она же просто об этом ничего не знает, потому что теперь жизнь Уильяма и ее жизнь идут параллельно и независимо друг от друга.

Эта мысль прозвучала тихо и грустно.

Даже печально. 

Да и само имя андроида пронеслось в ее мыслях как-то… как если бы ей его не хватало? Это действительно так, да. «Признайся. Признайся, наконец» — мысленно сказала себе Ава и тяжело вздохнула. После того, как ее внутренний голос буквально вынудил ее признаться в том, что она влюблена в Уильяма, с ней что-то случилось. И Ава, сколько она сама себя помнила, почти всегда резкая, быстрая, предпочитающая размышлениям действие, вдруг обнаружила в себе опустошенность, усталость и медленную, — тоже какую-то замученную, — задумчивость. Мысли теперь стали другими. Тяжелыми, медленными, неторопливыми. Сонными или… проснувшимися ото сна? Действие и скорость ускользнули от Авы, а она этого и не заметила. Не заметила и того, как сама стала медленной, как никогда прежде задумчивой и печальной. Но отчего? Ведь внешне в ее жизни почти ничего не изменилось.

«Ну да», — криво усмехаясь, соглашалась Ава сама с собой и продолжала плыть в своей глубокой задумчивости дальше, — как в реке с самым медленным, на первый взгляд и вовсе недвижным, — течением. Ее внешний мир, может, и не изменился. А вот  внутренний был весь перевернут с ног на голову от одной только мысли о том, что такой великолепный как Уильям может быть, в самом деле, влюблен в нее, именно в нее!  Не в красивую, потрясающе-неотразимо-идеальную девушку, ему под стать, а в нее, именно в нее, — мелкую и закрытую, фальшивую Аву Полгар, у которой, как неоднократно повторял ее прошлый психолог, «явные и большие проблемы с доверием». Думать об этом, — и уж тем более углубляться в эти мысли, — было невероятно волнительно, необычно и страшно.

До такой степени, что даже неглубокая, все еще колющая Аву иголкой, эта мимолетная мысль могла вызвать (и часто вызывала) у девушки не только смятение, быстро переходящее в панику и страх, но и дрожь в руках. Дошло до того, что Ава, — чтобы удостовериться в том, что это не сон, который ей только кажется, — специально рассматривала свою руку, когда та, от волнения, вызванного подобными мыслями, начинала дрожать. Стоило девушке ощутить начало дрожи в пальцах и в ладони, она сгибала руку в локте и ставила ее на подлокотник, или подносила руку близко-близко к лицу, — чтобы заметить и отметить про себя все этапы этого громадного волнения. Зарождаясь внутри нее, в самом сердце, оно очень быстро поднималось вверх, вырываясь во внешний мир, — в котором для Авы мало, что изменилось, — дрожью руки и глубоким жаром сердца, никогда прежде не знавшего подобного потрясения в том, что касалось чувств «романтического свойства».

Ава вынырнула из глубины своих размышлений и посмотрела вокруг себя удивленным, далеким от окружающей ее реальности, взглядом. Салон самолета шумел, все больше наполняясь пассажирами, их вещами, ручной кладью, голосами стюардесс и слишком ранним щелканием ремней безопасности, закрепленных, как всегда, на пассажирских креслах. Девушка села поудобнее, бережно погладила Хэма по началу гребешка, и улыбнулась. Улыбка вышла смазанной и не радостной, а под сардоническим взглядом ящерицы она и вовсе потухла.

— Да, ты прав. Вышло неважно.

Хэм продолжал сидеть в нагрудном кармане Авы (вельветовая, темно-коричневая курточка, которая по цвету ему, все же, казалась ближе к терракотовой, пришлась ящерице по вкусу) и чуть заметно покачиваться под легкими, едва ощутимыми прикосновениями девушки. Посмотрев на нее пристальным взглядом крохотных зрачков, он всем своим видом задал новый вопрос. Звучал он примерно так: «Какого черта мы снова летим через половину мира в этой огромной коробке? Ты что, с ума сошла?».

— Не смотри на меня так. Да, я не вернула тебя Уильяму. Потому что… потому что не вернула! Потому что… с той встречи на загородной дороге он ведет себя как… с ним невозможно говорить! И он устраивает мне почти допросы! Еще и с язвительными комментариями… я это терпеть не собираюсь!

«Ну-ну, давай, навешивай мне лапшу на уши… которых у меня, в привычном тебе виде, нет! — отвечал Хэм прозорливым, насмешливым взглядом своих крохотных зрачков-бусинок. — Может, хватит меня за дурака держать?».

— Ладно, подожди. Скоро мы будем в Пало-Альто. А там встретимся с Келсом, уладим кое-какие дела, и вернемся в Назаре.

«Ага… знаю я вас. Его и тебя. Носитесь на своих самолетах как оглушенные, и совсем, совсем обо мне не думаете!» — упрекнул Хэм напоследок и блаженно свернулся в кармашке Авы, который специально для него она утеплила флисом.

* * *

— Прошу извинить меня, Диего. Я был довольно груб в общении с тобой. В тот день, на пляже. Когда мы искали Хэма.

Уильям закончил свою маленькую речь и посмотрел на мальчишку обостренным взглядом ярких, небесных глаз.

— Шеф, вы чего? — удивленно отозвался подросток. — Ну, в смысле… я не обиделся. Я же вижу: Ава просто вас изводит, поэтому вы… отвечаете резко.

На словах «Ава просто вас изводит» Уильям засмеялся тем мелким и почти беззвучным смехом, что уже однажды не на шутку встревожил Диего.

— «Изводит»? Ты так думаешь?

— Ну… да. А как это назвать? Забрала у вас Хэма, и не отдает.

— Я склоняюсь к тому, что конкретно это сопротивление Авы Полгар вызвано моим требованием ответа на вопрос о местонахождении Хэма. Ты не находишь?

— Ну… не знаю, — под взглядом Уильяма Диего совсем стушевался. — Но Хэма она могла бы вернуть!

— В том, что Хэм сначала пропал, а потом оказался у Авы Полгар, есть и моя, и твоя вина. Ни ты, ни я за ним не уследили. А вот она…

— А вы уверены, что Ава будет хорошо заботиться о нем?

В сомнении Диего приподнял бровь.

— Она…

Пользуясь возникшей паузой и тем, что сегодня андроид на удивление медленно выбирал слова для разговора, ОС подсунула  ему воспоминание об Аве. Одно из самых трепетно любимых операционной системой Уильяма. И в памяти, и перед взглядом Блейка возникла такая красочная, яркая и настолько точная в своих деталях картинка, что ему казалось, будто то, что он видит, снова происходит с ним, повторяясь наяву.

…Какой-то пока неясный шум или шорох помешал Уильяму, и он вышел из режима восполнения энергии ранее заданного времени. Легкий поворот головы влево, — в направлении источника звука, и… позвольте, но что здесь делает Ава Полгар? Да, это, конечно, ее дом, но комнаты принадлежат ему, и… Уильям передернул плечом от неприятной и непривычной эмоции: кто-то другой, кроме него, находится в его комнатах без спроса. Осознавать это было некомфортно, удивительно и странно. Ведь существует же, — и не сказать, чтобы зря, — понятие личного пространства и неприкосновенности… Мысль, прерванная интереснейшим наблюдением, открытым взгляду Уильяма, потерялась, не найдя своего окончания: Ава Полгар, судя по ее не слишком устойчивому вертикальному положению в пространстве, испытывала, как теперь, приглядевшись и прислушавшись к ней, предположил андроид, опираясь на информацию из своей базы данных, не что иное, как простой похмельный синдром. В пользу этого говорило и то, что на девушке было то же черно-оранжевое платье-мини, в котором она была накануне вечером. То самое, в котором Уильям, — когда ошеломленные до крайности и полного молчания «гости» покинули большой дом мисс Полгар, — отнес ее наверх, в комнату и уложил на кровать. То самое, в котором… «она тебя поцеловала!» — то ли пискнула, то ли восторженным тоном зашептала операционка андроида. Этот факт был интереснее всего. Хотя, прижав руку к своему электронному сердцу, Уильям должен был признать: прошлым вечером все было для него необычайно интересно. И теперь, оставаясь еще в кровати, Уильям беззвучно изменил положение, приподнялся на локте, и стал неторопливо разглядывать Аву Полгар со спины.

Вся длина уже почти легендарного платья была скрыта морем ее густых волос, в почти полной темноте спальни блестевших сине-черным сиянием. Это было настолько красиво, что андроид почувствовал, как его дыхание непроизвольно перехватывает волнение. И ирония. Она нужна была ему для прикрытия собственной растерянности, которую он испытывал всякий раз, когда возвращался мыслями к вчерашнему, абсолютно удивившему его происшествию. Андроид улыбнулся собственным эмоциям, желая подшутить над ними. И над тем, как легко оказалось сбить его с рационального пути. Но именно в этот момент Ава неуверенно переступила босыми ступнями по ковру с высоким ворсом и отбросила прядь волос за спину (острая грань ее левой лопатки перекатилась под кожей, отражаясь и под тканью платья).

Терпение Уильяма лопнуло. Ему страсть как захотелось знать, прав ли он в своих догадках, а главное, что думает об их вчерашнем поцелуе сама Ава Полгар?.. Именно с этой любопытной мыслью, нервно бьющейся в его венах, он бесшумно остановился за спиной девушки. А пока она пугалась, вздрагивала и оглядывалась в небольшом испуге от его внезапного приближения, он успел вдохнуть тончайший аромат духов, почти исчезнувшей, очень нежной волной исходивших от ее волос и шеи.

— Уверен, — тихо ответил Уильям, и замолчал, не сразу решаясь задать следующий вопрос. — Как ты думаешь, Диего, это — точка невозврата?

Мальчишка посмотрел на шефа во все свои карие глаза, — они были только темными, и в них никогда не сияли золотые искры, — и предположил:

— Не знаю, шеф. Но эта ваша Ава к вам точно неровно дышит.

— Почему ты так решил? — спокойно, и даже излишне лениво спросил Уильям, и впился цепким взглядом в лицо мальчишки, в противоположность своей наносной медлительности.

— Но ведь не боится она с вами спорить! Ну, сталкиваться… или как это назвать?

— «Не боится»? Уверен?

— Если бы боялась, убегала бы сразу, — уверенно заявил малолетний эксперт в части романтических отношений. — А она убегает и плачет только после того, как вы… ну… припираете ее.

Уильям непонимающе посмотрел на человеческого отпрыска.

— К стенке. Так говорят: «припереть к стенке», то есть слишком сильно давить на кого-то. Ну как вы — на Аву.

— Ты в самом деле считаешь, что она убегает именно от этого давления, а не потому, что боится меня?

Диего вздохнул. Он впервые видел шефа таким хмурым и сомневающимся, и не знал, как ему следует себя вести.

— Знаете, шеф, я не понимаю много из того, что у вас с Авой, но когда у нее была возможность сбежать со встречи в кафе, и оставить меня одного, она этого не сделала. Наоборот. Ава осталась со мной, и дождалась вас.

— Это потому, что она беспокоилась о тебе.

Диего надул щеки и почесал затылок.

— Я вырос в таком районе Лиссабона, шеф, что… это куда почище всего Назаре. Она осталась, чтобы встретиться с вами.

Мальчишка просиял хитрющей улыбкой, вспомнив что-то.

— Да вы почти целовались! А теперь сомневаетесь? Да кто так делает, шеф?

Уильям сжал губы в единую линию и кивнул.

— Ладно, Диего, спасибо. Меня не будет несколько дней. Ты должен быть осторожен, и в волны…

— Ни ногой, ни доской, ни пяткой! — браво и громко выкрикнул парень, салютуя мрачному шефу. 

* * *

— Ава! — Келс поднял усталый взгляд от отчета и улыбнулся. — Рад тебя видеть! Хотя не ожидал.

— Доброе утро, Келс, — Ава улыбнулась в ответ. — Зашла поболтать.

— Зашла. Поболтать.

Адвокат снял очки, растер глаза и скептически посмотрел на девушку.

— Да, из Португалии. Почему бы и нет? Мне было по пути.

Они весело рассмеялись. Придерживая нагрудный карман куртки, Ава прошла по кабинету и села в кресло напротив Виттера.

— А у тебя опять много работы?

Девушка погладила Хэма и аккуратно достала его из кармана.

— У меня… — устало сказал Келс, протирая очки, — …для тебя есть новости, Эв. И очень хорошо, что ты здесь, я как раз хотел тебе звонить. Но твое личное присутствие — лучше всего.

— Надеюсь, новости хорошие? — с улыбкой уточнила Ава.

— Как сказать, Эв.

— А как бы ты сказал, Келс?

Девушка посмотрела на адвоката и мгновенно стала серьезной. Ее губы, еще секунду назад изогнутые в веселую улыбку, похожую на легкое, невесомое крыло радужной бабочки, сжались в тревожную линию.

Келс кивнул в сторону темно-зеленого хамелеона.

— Может, познакомишь меня с этим парнем? Или это дама?

Виттер улыбнулся, и для пущего эффекта застегнул пуговицу на черном, классическом пиджаке, демонстрируя тем самым всю возможную серьезность церемонии знакоства.

— Уильям говорит, что это парень.

— Ах, ну если Уильям говорит!.. — с иронией отозвался Келс и многозначительно замолчал.

— Вернее, сказал. Когда показывал мне хамелеона, — продолжила Ава с нажимом, и резко замолчала, намеренно уходя от волнительной темы.

— Ну-ну… — все тем же тоном отозвался адвокат, который, судя по его голосу, не только прекрасно распознал намерение Авы, но и решил поиграть в свою игру, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.

— Его зовут Хэм.

Ава повысила голос еще больше, и с еще большим нажимом, похожим на отчаянную и безмолвную просьбу не продолжать подобного разговора, произнесла имя хамелеона.

— Забавный парень, — уже спокойнее сказал Келс.

— Да.

Повисла тишина.

— А где же Уильям?

Келс продолжал настаивать на своем, ничуть не пугаясь сверкающего взгляда Авы.

— В Назаре.

Тишина вернулась. И Келс шумно, тяжело вздохнул. Сбросив щелчком пальца какую-то невесомую пылинку со своего костюма, он, после продолжительного молчания, заговорил медленно и четко.

— Ты не похожа на счастливую влюбленную, Эв. Совсем. Я просто думал вы…

— Келс!.. — вскрикнула, словно ожегшись огнем, Ава.

Адвокат ее не слушал, продолжая медленно, — и наконец-то вслух, — говорить о том, что давно его тревожило.

— Так в чем дело, Эв? Что не так? Знаешь, у меня из головы не выходит то, что Уильям, хотя он часто ведет себя как заносчивый сукин сын, не имея особого жизненного опыта… хотя, может быть, он, все же, у него есть… как знать?… так вот именно он смог, в отличие от всех нас понять или увидеть то, что тебе, в самом деле, нужна помощь.

Ава хотела что-то сказать, — и уже набрала побольше воздуха для этого, — когда Келс, полностью погруженный в свои давние размышления, тихо, с невеселой усмешкой, сказал:

— Признаюсь, это ранит мое самолюбие. Но гораздо больше меня ранит то, что я оказался тебе неважным другом.

Он серьезно, с горечью взглянул на девушку.

— Это не так! — горячо запротестовала Ава. — Я сама никогда не любила рассказывать подробности. Ты не виноват!

— Любила или нет… разве это важно? Ты, видимо, была в отчаянии, а я, такой, мать его, великолепный друг, даже нисколько этого не заметил!.. А как друг, как адвокат я должен замечать такие вещи! Я работаю с людьми, часто — в самых нестандартных ситуациях… Всего-то и нужно было увидеть тебя, поговорить и уговорить тебя сказать о том, что с тобой происходит.

Девушка отрицательно покачала головой.

— Это не помогло бы, Келс. Я упрямая, как… ужасно. И Уильям… он не уговаривал меня. Он просто решил, что я в беде и приехал, чтобы помочь.

Келс кивнул.

— Это меня в нем и восхищает. При всем моем отношении к нему, притом, как он бесил меня…. Он не боится! Не боится, Эв! Плевать ему на все наши сраные этикеты, видимую деликатность и вежливые умолчания! Он делает, если считает это необходимым. И все. И даже если он окажется не прав… но он делает, он готов рискнуть и готов ошибиться!

— Не думала, что на сегодня ты запланировал панегирик Уильяму Блейку, — с неловкой, невеселой и косой усмешкой сказала Ава.

Келс пропустил ее иронию мимо ушей.

— А мы — трусы, Эв. Я — трус, плохой тебе друг. Я видел, понимал, что с тобой что-то не так, но я не посчитал нужным по-настоящему об этом узнать.

— Ты слишком жесток к себе, Келс, — уже без всякого следа иронии или шутки, сказала Ава. — И даже если бы ты спросил меня… спросил настойчиво… это не значит, что я рассказала бы тебе.

— Но Уильям…

Келс поднял на Аву растерянный взгляд.

— Он ничего не знает. Он говорит, что хочет помогать мне, и, вероятно, хочет знать, но… — голос Авы сошел в хриплый шепот, — я не думаю, что это нужно знать вообще кому-то, кроме меня.

— Почему, Эв?

Голос Келса дрогнул, и сам он, следуя за ним, весь подался, вытянулся вперед, чувствуя, что именно сейчас, в это мгновение, ему может открыться то, что так мучает Аву. То, что он пропустил, поленился, испугался узнать.

— Потому что все это — полное дерьмо, Келс.

Ава обратила к другу горячий, болезненный взгляд темно-карих глаз, которые сейчас, под грузом всей ее боли и прошлого, стали совсем черными.

— Абсолютное дерьмо.

Фраза прозвучала едва слышно.

— Но Уильям… — снова начал Келс, удивляясь тому, как настойчиво он сам опять заговорил об андроиде. — Если он что-то заметил и что-то чувствует… может быть, он сможет помочь? Если уж все мы — ослы.

Виттер печально улыбнулся.

— Он… — Ава сделала прерывистый, нервный вдох, — …он не должен ничего знать! Он не понимает, какая я, и не должен… не понимает, с чем связывается!..

Резко обняв себя руками, Ава закрыла глаза и закачалась нервно, то вперед, то назад. Молчание становилось все тяжелее, а вместе с ним внутри ее сердца рос и множился панический страх. Вот сейчас Келс увидит ее такой. Уже видит. И он отвернется от нее, от всей этой неприглядной боли и странности!.. Ава остановилась и закрыла лицо ладонями. И почувствовала, как ее обнимают. Сначала нерешительно, — словно эти руки не знают, с какой стороны к ней подойти, а потом все увереннее, крепче.

— Прости! Надо было сдержаться!

— Нет, Эв. Не надо.

Келс покачал головой и всмотрелся в ее лицо наполненным болью взглядом.

— Какая ты? Скажи мне. Почему Уильям не должен этого знать?

Ава, сделав вдох, зашлась нервной судорогой. И Келс крепко сжав ее руку, протянул ей стакан с водой. От воды она отказалась. Вместо этого Ава посмотрела на друга в упор, и тихо-тихо сказала:

— Потому что если он узнает обо мне, он меня никогда не полюбит… а я… теперь… люблю его!

После разговора они долго катались по вечернему Пало-Альто. Келс был за рулем, Ава сидела рядом, бережно сжав в руках растолстевшего от очередного приема пищи Хэма. Хамелеон медленно дожевывал лист спелого салата, и продолжал наблюдать за новым человеком, появившимися в его поле зрения. Человек был громадным. Впрочем, как и все люди. Но, правда, совсем не таким большим, как Уильям Блейк. И выглядел этот новый знакомый тоже совсем иначе. А еще он очень много молчал. Именно так: сидел рядом с Авой Полгар, которая самым деликатным и вежливым образом кормила Хэма, и молчал. Хотя девушка, у которой сейчас находился хамелеон, молчала тоже. Она протягивала Хэму рваные, но аккуратные листья салата, как-то мучительно улыбалась, когда он с охотой съедал очередной хрустящий кусочек, и тоже молчала. Хэм все доел, вытянул и молниеносно втянул язык, — так он говорил громадным людям «спасибо», и очень надеялся, что они понимают хотя бы это, — и снова взглянул на нового человека. Хамелеон давно, с первой минуты встречи с ним, хотел сказать, зашептать ему, что его, Хэма, похитили! Самым безбожным, безобразным образом! И совсем, совсем не заботятся о нем! Но… что-то в выражении лица этого нового человека сообщало Хэму, что он вряд ли ему поверит. Подумав об этом еще немного, ящерица мысленно согласилась со своим впечатлением о настроении водителя, и, спрятавшись в теплом кармане куртки Авы Полгар, стала готовиться ко сну.

…Ава не помнила, по каким улицам они катались в этот вечер: просто так, бесцельно, —чтобы наслушаться как можно больше порывов прохладного ветра и шума жаркого города. Первое время после разговора в кабинете Келса они только молчали. Ава покормила Хэма, и эта простая обязанность, как ни странно, принесла ей первое облегчение. Потом, когда тишины стало вдоволь, Келс, — теперь он мысленно ругал себя за свои настойчивые вопросы про Аву и Уильяма, — начал негромко говорить. И говорил долго, горячо, обстоятельно и обнадеживающе.

Сначала он рассказал Аве о том, что покупатели, о которых он ей уже сообщал, очень заинтересованы в покупке ее дома. Не возражая, и не слишком явно интересуясь этим, Ава, тем не менее, попросила Келса организовать с этими покупателями встречу. А лучше ужин. Да, в каком-нибудь хорошем ресторане Пало-Альто. Пообещав все устроить завтра же вечером, Виттер перешел к делам куда более серьезным, которые состояли в том, что бывший заместитель Авы, Аллес, и его нынешние наниматели, Yut-stereo, подали в ответ на два иска мисс Полгар свои четыре иска. И, чтобы все было ясно, он подробно объяснил следующее.

Неделю назад, по поручению и от имени Авы Келс подал два иска. Первый — за одностороннее, со стороны Аллеса, нарушение условий трудового договора.

Второй — за разглашение Аллесом прямым конкурентам Авы, — Yut-stereo — строго конфиденциальной информации о компании Авы Полгар, Sunrise. Второй иск, как выразился Келс, «обоюдоострый»: он работает и против Аллеса, и, одновременно с тем, против конкурентов Авы, Yut-stereo.

В ответ на это мисс Полгар получила четыре иска:

1.За лжесвидетельство о передаче какой-либо информации о компании Sunrise в адрес Yut-stereo Аллесом (один иск — лично от бывшего заместителя Авы, другой — от компании Yut-stereo).

2.Иск, оспаривающий оригинальную идею, права на патент и авторские права мисс Полгар в отношении известной звуковой системы Spider (стационарная и переносная модель).

3.Иск, в котором мисс Полгар обвиняется в умышленном нанесении тяжкого вреда здоровью огромному количеству пользователей Spider: умышленное использование в звуковой системе так называемого звука zoom, вызывающего быстрое и острое, по силе наравне с наркотическим, привыкание к… звуковой системе. Этот иск и был тем, который Ава и Келс обозначали между собой как иск «поборников нравственности». Именно он был самым сложным и непредсказуемым по мере работы над ним. Именно здесь сталкивалась сухая буква закона, истерия высоконравственных людей из числа общества и вред, — психологический и физический, который якобы получили едва ли не все пользователи Spider.

Келс надеялся, что сложные хитросплетения судебных исков выведут Аву из молчаливой, глухой задумчивости. Но девушка, выслушав и ни разу не перебив его, только неясно улыбнулась, поблагодарила Виттера за встречу, помощь и заботу, и сказала, что ждет от него информации об ужине. А она переночует в громадном, стеклянном доме в последний раз, пока он еще принадлежит ей. И завтра… да, завтра они обязательно встретятся за ужином.

Никаких подробностей о том, что происходит между ней и Уильямом, Ава, конечно, не сообщила. Но даже это незнание громко орало Келсу, что у него, — теперь желавшего помочь девушке во что бы то ни стало, — мало, очень мало времени! Предчувствие этого было таким сильным, что он едва дождался того момента, когда Ава подойдет к входной двери своего дома, посмотрит на него через плечо и скроется внутри. Хорошо, если бы Келс еще знал, что именно ему следует делать! Так… позвонить андроиду и сказать, что Ава любит его? Нет, нельзя же так прямо, да и вряд ли сам Уильям знает, что… Потому что если бы он знал, разве он не был бы сейчас с Авой? Да, надо звонить! А номера нет. У Авы не спросишь… так… давай, Келс, шевелись! Роберт? Когда они вообще виделись в последний раз? Да и говорить об андроиде с Мором? Чушь. Лучше всего оставить Роберта в покое, и не трогать старые раны. Келс выхватил телефон из кармана, но остановился, в задумчивости отбивая ребром сотового какой-то такт на руле. Так… Уильям — манекенщик. И, учитывая его внешность, и все прочее, наверняка успешный… с массой поклонниц. «Поклонницы, поклонницы…» — шептал Келс, уставившись задумчивым взглядом в лобовое стекло автомобиля. Одна мысль быстрой вспышкой пронеслась в его голове, и он, разблокировав телефон, набрал нужный номер. «Только ответь!» — мысленно просил Келс, обращаясь к Летиции, одной из своих поклонниц, которой он сейчас звонил, и которая, как он смутно помнил, выиграла однажды какой-то конкурс красоты.

— Летиция? Привет! Это… да, узнала? «Очень хорошо помнишь»? Нет, я… не сейчас, Летти. Я по делу. Да, я все такой же скучный адвокат, повернутый на делах. А ты, уверен, все такая же красавица, посещающая самые модные показы… да, нужен номер телефона одного манекенщика. Уильям Блейк. Знаешь такого? Да, очень высокий блондин. А, «невозможно не знать»?.. Хорошо, жду номер. Спасибо, Летти. Я у тебя в долгу.

Келс нажал на кнопку завершения звонка и тяжело выдохнул. Сделано! Номер Уильяма… телефон звякнул входящим сообщением… у него есть.

* * *

Дела, из-за которых Уильям Блейк покинул Назаре, через десять часов полета на самолете приобрели вполне конкретные очертания. Сначала, — при выходе из аэропорта, — став Пало-Альто, а полчаса спустя — кабинетом Моники Бейли, и, собственно, самой директрисой модельного агентства, которой «один из самых известных манекенщиков современности», мистер Блейк, сейчас целенаправленно, с полнейшим осознанием своей вины, приносил самые искренние и нижайшие извинения за свое прошлое, «абсолютно непозволительное» поведение в Ницце. Моника не была намерена прощать Блейка. Она так ему и заявила. Сразу же, как только он, совершенно неожиданно, объявился на пороге ее кабинета. С шикарным букетом темно-красных, пионовидных роз и с коробкой, на которой значилась надпись «Hermes-Birkin». При виде цветов, кое-как уместившихся даже в руках Блейка, глаза Моники засветились улыбкой. Да, злорадной и совсем не доброй, но, все-таки, улыбкой. Что же говорить о том, что стало с ней, когда она заметила фирменный пакет, а через секунду, радостным и опытным взглядом последней модницы безошибочно поняла: в пакете, конечно же, сумка.

Сумка от Birkin.

Сумка от Birkin!

И как этот невозможный, и потому еще более неотразимый Блейк может быть так спокоен?!

Ах, да! Конечно! Ему сумка ни к чему. И все же, где он ее достал? У кого? Через кого? У него есть такие связи, которые позволяют ему вот так запросто заполучить такую легенду, как Birkin?! Моника внимательнее присмотрелась к Блейку. И поняла, что простит его. Уже простила. И потому, что это — он, и потому что, он, как прежде, — а может, и еще больше? — совершенно неотразим, и потому, что, черт возьми, он знает, как можно удивить и порадовать женщину.

Уильям различил перемену в настроении Моники мгновенно. Именно по этой причине он отбросил в сторону уже ненужную маску крайнего раскаяния, и усмехнулся. Не слишком, пока в меру. Все же, мирный договор они еще не подписали, а до этой недалекой минуты стоило выдержать хотя бы какие-то «повинные» интонации и границы, в которых находится тот, кто «не на шутку» (так сказала Моника в начале своей речи) провинился.

Бейли по достоинству оценила появление Блейка. И пришла к окончательному выводу, что больше не намерена ждать. Он у нее в большом, — вернее, в неоплатном, — долгу. И она намерена получить причитающиеся ей извинения сполна. Нет, она не позволяет ему сейчас говорить. Пусть теперь он послушает ее. Она принимает его словесные сожаления о случившемся в Ницце, и даже почти верит, что подобному поведению есть свои причины. Но это вовсе не отменяет того репутационного урона, который он нанес своими нелепыми выходками и агентству, и всему модному миру (сколько было свидетелей на показе!), и лично ей, Монике Бейли.

Высказав все это, и еще раз полюбовавшись преподнесенными ей дарами, Моника подошла к Блейку, и провернула свой прежний, старый трюк, который она уже показывала ему (и предлагала поучаствовать в том вместе с ней) в этом же самом кабинете. На этот раз он был куда понятливее, и Моника, обрадованная началом удачи, прижалась к нему и жарко шепнула на ухо, что она совсем простит его, и даже вернет ему работу, если он выполнит одно ее условие.

— Пригласи меня на ужин в лучший ресторан, мой сладкий, и останься со мной до утра.

Блейк легко улыбнулся. И это — все? Тогда он согласен.

— Только у меня есть одно условие, Моника.

Завороженная, Бейли слушала, внемля всякому его слову.

— Я больше не хочу участвовать в показах на подиуме. Меня интересуют только фотосессии. И то, с не слишком плотным, приятным мне графиком.

Если бы она могла сказать ему, что он совсем, невозможно обнаглел! Но Моника не могла. Великолепный букет ее любимых цветов, сумка от Birkin и предвкушение ужина, переходящего в ночь, которую она проведет с Блейком уже полностью владели ей. По этой причине она смогла только не слишком уверенно улыбнуться, и осевшим голосом прошептать, что хочет ужин и его завтра. Заезжать за ней не нужно, — пусть укажет адрес ресторана в приглашении, оформленном подобающе этому великолепному случаю.

От Моники, дела с которой были улажены ожидаемо быстро, хмурый Белейк поехал к Халку. Да-да, именно к тому самому наглецу, который уже несколько раз названивал ему и писал с просьбой, а потом и почти с требованием, переходящим в приказ, забрать, наконец-то, те материалы, которые он нашел на имя Авы Полгар, и оплатить его, как он выразился, «действительно трудную работу». Уильям усмехнулся. Если бы не очередное сообщение об оплате, приправленное, как и прежние, с указанием «сложности» выполненного задания, он бы оставил все, как есть, и не стал бы забирать найденное Халком.

Ему это больше не было нужно.

Но Уильям не привык оставаться в долгу, — любого вида, материального в том числе. А фраза о сложностях, возникших при выполнении задания, которое он выдал Халку в приступе гнева («очередного гнева» — поправила операционка, перенявшая свою крайнюю педантичность, должно быть, у самого андроида), и о котором он, признаться честно, даже с учетом его великолепной памяти, уже успел забыть, только разожгла его любопытство.

«Это потому, что сильные эмоции и чувства ослепляют» — заметила ОС, выводя текстовое сообщение перед взглядом Уильяма.

«Какие такие «сильные эмоции и чувства»?» — вспылил андроид, не сдерживая себя хотя бы в общении с собственным программным обеспечением.

«Ну-у… гнев. И любовь».

Блейк дернул плечом, пытаясь сбросить с засохшего шрама зацепившуюся футболку, но не смог этого сделать. И почему только, — «кто-нибудь объяснит мне это?!» — стоило ему разозлиться, как все, буквально все вокруг шло кувырком. И даже эти старые шрамы, боль от которых он, находясь в легком и благополучном настроении, переносил гораздо легче, — иногда и вовсе, кажется, незаметно, — в темном состоянии духа раздражали его так, что он готов был разорвать свою кожу на куски. Операционка на этот вопрос андроида предпочла не отвечать.

Конечно, ведь все, что она может в последнее время — это то и дело цеплять его, притом совершенно намеренно, за те воспоминания, «чувства и эмоции», что вызывают в нем повышенную реакцию! А вот когда ему на самом деле нужна ее помощь или, так скажем, электронный совет, он остается ни с чем, и, как и прежде, в подавляющем большинстве случаем, должен и вынужден рассчитывать только на самого себя!

Уильям помолчал. Да, он будет молчать тоже. Пусть ОС не думает, что он станет реагировать на каждую ее колкость как дрессированная собака!

За всеми размышлениями о возмутительном поведении операционки, Уильям не заметил, как путь привел его к дому Халка. Нет нужды описывать их новую встречу подробно. Скажем только то, что и так очевидно: Уильям был зол и рассержен назойливостью хакера, а тот, глядя на гневного манекенщика, — за приростом популярности которого он следил из давнего любопытства, фиксируя каждый день тот удивительный для него факт, что даже после скандала в Ницце, и, казалось бы, неминуемого краха карьеры, известность Блейка только растет и растет, — никак не мог понять причины такого поведения.

— Я ведь нашел материал, как ты просил. В чем проблема?

— Ни в чем, Халк. У меня нет проблем, а моя жизнь прекрасна и удивительна.

— Да уж… ты видел, сколько теперь на тебя подписано?

— «На меня»? — с насмешкой выплюнул Уильям. — Как говорится среди людей, «слава богу, нет». Подобной мелочью я не занимаюсь.

— Ну, как знаешь. А деньги гони на базу, я все выполнил. Даже больше того, о чем ты просил.

— И что же такого трудного ты сделал, разреши узнать? — еще более насмешливо спросил Блейк, про себя удивляясь выражению «гони на базу», и не понимая его значения.

— Гонял по архивам. Настоящим. Бумажным, а не электронным.

— Для чего?

В голосе высокого насмешника послышалось искреннее любопытство.

— Эта твоя девчонка… ты, конечно, сам все увидишь в электронных данных, и в бумажных, но… никакая она не «Ава Полгар»!

— Что? Ты пересидел в этом своем гараже или перепил энергетиков, Халк? Как она может не быть Авой Полгар?

— Может. И ты это узнаешь, если оплатишь мою работу. Много времени и сил ушло на то, чтобы узнать, что Ава Полгар — не Ава Полгар, а…

Халк посмотрел на застывшего Блейка, и решил, что все бесполезно: весь его бессонный труд, — подобные, «детективные» задания захватывали все внимание юного хакера, и он действительно жертвовал ради сбора информации даже подобием своего «нормального» режима, — пошел прахом! Приплыли! Ни ответа, ни бабла!

— Эй! Э-эй!

Парень замахал поднятыми вверх руками.

— Ты меня слышишь?!

— Что, прости? — спросил Уильям, выходя из ошеломленного молчания.

— Кошелек или жизнь!

— Не знал, что в твоем активе есть знания о грабителях с большой дороги.

— Что?

— Ничего, Халк. Я заберу всю информацию, и электронную, и ту, что ты нашел в реальных архивах.

— Только деньги вперед! — почти крикнул Халк, не слишком доверяя такому противоречивому клиенту.

Кивнув, Уильям вытащил из заднего кармана черных брюк тонкий сотовый телефон, разблокировал его быстрым, едва заметным движением, и перевел мальчишке деньги за проделанную работу.

— Вот так бы сразу! — воодушевился Халк, проверяя сообщение о зачислении денег на его карту. — Копии из архивов в той папке, на холодильнике. А то, что я нарыл в сети, уже у тебя в ящике.

— Спасибо, Халк.

Мальчишка кивнул и отвернулся к монитору компьютера, но не удержался. Фраза застала Уильяма у самой двери.

— Не знаю, зачем тебе все эти трудности. Я не думал, что тебе нравятся такие, как она.

Халк кивнул в сторону папки, которую Блейк держал в руке.

— Какие «такие»?

— Проблемные. Чокнутые. Съехавшие.

— Выбирай выражения, Халк.

Голос андроида мгновенно изменился, предупреждая парня о том, что в своей расслабленной фривольности он уже перешагнул всякие границы.

— Ладно-ладно, не вопрос! Молчу!

— Вот так бы сразу, — удовлетворенно заметил андроид, внимательно наблюдая за испуганным Халком. — И как всегда в таких случаях…

— Не болтать. Никому. Я помню.

Растянув губы в подобие улыбки, Блейк вышел из неприметного трейлера, в котором обитал хакер.

Вернувшись в машину, Уильям бросил папку с копиями документов на соседнее пассажирское сидение и замолчал. Потом, вынырнув из задумчивости, проверил свой  электронный ящик. Халк не обманул: письмо с архивом действительно пришло. Но андроид не спешил его открывать. В нем горела оскорбленность тем, что, как он был уверен, Ава отвергла его. Самолюбие и душа Блейка, — которой, правда, согласно подавляющему большинству человеческих мнений об андроидах, у него не было, и быть не могло, — требовали удовлетворения. Не отмщения, — мстить Аве он не мог, не хотел и не собирался, — но хотя бы удовлетворения и какой-то ясности в том, в чем он уже, кажется, перестал понимать что-либо. Спросить совета Уильяму было не у кого, да он и не желал этого делать. И потому он не придумал ничего иного, как обойтись молчанием. Закрыться в него, как в броню. Оставить Аву Полгар в покое (теперь уже точно) и уйти в свое молчание. Таким, после очередного столкновения с ней на пляже, когда он требовал вернуть Хэма, стало его решение. Оно было очень трудным, но, по мысли андроида, необходимым и единственно верным.

Он смирит себя.

На этот раз у него получится.

И даже если снова в нем возникнет непреодолимое желание увидеть ее и узнать о том, как она, он… не станет этого делать. Так будет лучше. Ведь ясно же одно: она не хочет его, он ей не нужен. А настаивать на своем Уильям больше не станет, — он и так в этой плоскости наворотил гораздо больше дел, чем требовалось. Не просто, как говорят люди, «перегнул палку», а сломал ее, перешел все гласные и негласные границы.

Поэтому — все. Он отходит в сторону, и больше не вмешивается в жизнь мисс Полгар. Он должен это сделать, как бы трудно не было. Она не хочет его, и против этого ему нечего предпринять. Именно это останавливает его, только это. Потому что ничто другое, никакая иная причина его не затормозили бы: ни страх показаться «слишком влюбленным» или «слишком глупым», ни страх выглядеть посмешищем… всех этих причин, может быть актуальных для человеческих мужчин, для него не существовало. Ничто из этого его не страшило. Но против ее нежелания быть с ним, против ее несогласия Уильяму нечего было поставить.

«Эту карту бить мне нечем…» — мысленно протянул андроид, все еще находясь в своей долгой, какой-то нестройной, расхлябанной и размытой, задумчивости. Он ушел от своих мыслей, поднялся на поверхность окружающего мира и даже успел посмотреть в зеркало заднего вида, как… папка с бумагами из архива снова попала в поле его бокового зрения.

«Прочитаю, и все. Ведь когда-то Ава Полгар не испугалась, спасла меня. Но на этом все вопросы относительно нее, наконец-то, будут закрыты», — сказал андроид сам себе, и раскрыл папку в тонкой, картонной обложке.

На ознакомление с информацией, найденной Халком (копии документов из реальных архивов + данные из электронного письма) у Блейка ушло около семи минут. Хвала тем человеческим создателям, что когда-то собрали его: скорость восприятия и обработки информации у него была очень быстрой, а по меркам людей так и вовсе, феноменально-неправдоподобной. И хотя ознакомление с данными давно закончилось, и Уильям запомнил все прочитанное вплоть до последней точки, он еще долго после того, как закончил читать, сидел в тишине, без единого движения.

Он просто не мог поверить в то, что все, что он сейчас узнал — правда. Правда, а не страшная, жуткая выдумка. Правда об Аве Полгар… вернее, о «Сюзен Сато»… не важно, он будет, как и прежде, считать и называть ее про себя только Авой Полгар. Но как это может быть правдой? Нет, главное даже не это. А то, что все это — относится к ней, и она… смогла это выдержать? И даже снова, потом, научиться смеяться? Ведь он сам, Уильям, помнит все моменты, когда она смеялась, улыбалась и шутила. Она снова научилась? Но — как? После всего этого? Где она нашла силы? Где эта сила заключена, в какой именно клетке ее миниатюрного тела?... А он, он еще так обращался с ней! В первый день едва не сломал руку, и даже думал о том, что устранит девушку, если она помешает его планам с охранниками! И связывал ремнями, и насмехался над ней, и… голова шла кругом от обилия новой информации и вышедших за все установленные пределы эмоциональных реакций. Ава Полгар! Эта Ава Полгар?! Да как они посмели делать с ней такое?! С ней, с его Авой! Такой крохотной и такой храброй!

Операционка, наблюдая за эмоциональными проявлениями андроида, встревожилась. Нет, извелась. Еще немного, и он снова начнет гореть! Гореть изнутри, как уже было несколько раз. И каждый этот раз давался ей все труднее и труднее. Кто ей, операционной системе, даст гарантии, что новая подобная вспышка не станет для робота последней? Нет таких гарантий, и нет таких специалистов, скажем, врачей или каких-нибудь техников, кто мог бы ей и ему помочь! А что делать, если сейчас ее сил не хватит? А их может не хватить. «Существует огромная доля вероятности, что последующие подобные вспышки в эмоциональном пласте моей прошивки, могут стать фатальными и последними. Как для андроида, так и для его ОС» — такие и подобные ему сообщения операционка отправляла роботу всякий раз, после очередной реакции «высокой степени эмоциональности». Андроид слушал ее, кивал (а часто не реагировал вовсе) и… со временем все повторялось снова. Но что она еще могла сделать? ОС не знала. Она сама была готова удариться в панику. Но самое страшное заключалось даже не в этом. А в том, что — это было известно и андроиду, и ей, — Уильям сам прекрасно знал и осознавал все возможные риски, которые может повлечь за собой очередная эмоциональная реакция «высокого спектра восприятия». Но они, эти реакции, продолжались и повторялись. Просто потому, что чем дальше длилось все происходящее с ним, тем меньше он мог воздействовать на самого себя и свою эмоциональность в том, что касалось Авы Полгар.

Ведь это Ава Полгар.

Это все, что он мог сказать или объяснить своей ОС, когда она, совершенно измученная очередным изнурительным восстановлением его энергии, функциональности и работоспособности, предъявляла ему абсолютно логичные и объективные претензии. Уильям слушал их, соглашался с ними и молчал. Ему нечего было сказать. Кроме одного: «Это же Ава Полгар».

Операционка тяжело вздохнула и замолчала, размышляя над тем, чем и какими способами она будет латать Уильяма Блейка сегодня, в очередной раз, после того, как его грудная клетка опять расплавится под градом испытываемых им эмоций и чувств? Находясь на этой глубочайшей степени угнетения, ОС не сразу заметила, что на месте ожидаемых ею реакций андроида происходят сейчас совсем иные, поразительные процессы! Никакого жжения в груди, никакой, даже самой мелкой раны, вызванной  плавлением кожи! Даже ни одного эмоционального всплеска, предшествующего началу выгорания! Нет, ничего такого! Операционная система, завороженная происходящим, мгновенно взбодрилась и принялась за свою непосредственную работу. Ну, да, так и есть! Вместо громадного, бескрайнего волнения — собранность, четкость, и сухая логичность реакций! «Ой… — подумала ОС, — что-то мне это напоминает… где-то это уже было…».

«Конечно, было! Год и семь месяцев назад, когда я начал расправляться с охранниками из Ambassador Robоts!» — ответил ей Уильям и ожидаемо втопил педаль газа в пол, срывая автомобиль с места.

«Двадцать два года!»

«Сюзен Сато!»

«Детский дом!»

«Попытки изнасилований!»

Фразы кипели в Уильяме гневной, огненной пеной, а ОС молила его, пробиваясь к нему в промежутках между этими словами, только об одном: «Да расскажи все подробно! Пожалуйста! Я не успела ничего разобрать!».

— «Разобрать»? «С толком»? Да вот, смотри, смотри!

И Уильям раскрыл своей операционной системе всю информацию об Аве, найденную Халком. Все, что она от слишком быстрого чтения андроида, не успела, как следует, зафиксировать. Все, что мгновенно привело Уильяма в состояние бешенства и желания новой мести тем, кто посмел причинить зло Аве Полгар.

Имя субъекта, названное заказчиком при запросе информации: Ава Полгар

Возраст: 26 лет

Место рождения: Пало-Альто, штат Калифорния (США)

Место жительства: Пало-Альто, штат Калифорния (США)

На основе информации, найденной в электронных и бумажных архивах, расположенных непосредственно в г. Пало-Альто, можно сделать вывод, что «Ава Полгар» — это вымышленное имя. Сверив возраст субъекта и архивные документы, можно сказать, что двадцать шесть лет назад никакой «Авы Полгар» ни в одном роддоме Пало-Альто или США не было. Зато была Сюзен Сато. Девочка, родившаяся в полной, благополучной семье известного предпринимателя, Эрика Сато. Причину, по которой новорожденную девочку (она родилась абсолютно здоровой, без каких-либо физических или ментальных дефектов) оставили в родильном доме, выяснить не удалось: официальный отказ биологических родителей Сюзен не найден ни в одном из просмотренных архивов. Но факт остается фактом, — сразу после рождения девочку, которой медперсонал родильного дома позже дал имя «Сюзен» и фамилию ее биологического отца, «Сато», оставили в роддоме.

Из найденных документов следует, что уход за брошенными новорожденными в этом родильном доме оставлял желать лучшего. Имеется информация и о том, что многие дети грудного возраста, оставленные своими родителями в этом учреждении, умирали без видимых причин. У них не было зафиксировано каких-либо опасных для жизни заболеваний, и, тем не менее, даже будучи сытыми, физически и умственно полноценными, они умирали. Кто-то из медперсонала, работавшего в этом родильном доме, говорил позже, что это происходило из-за плохого ухода. Не столько физического, сколько «эмоционального»: дети грудного возраста надолго оставались без внимания со стороны медперсонала, и некоторые врачи свидетельствуют, что даже абсолютно здоровый новорожденный ребенок, оказавшись без контакта со взрослым, и находясь один, без его тепла, объятий и разговора, может умереть от отсутствия эмоционального контакта.

Неизвестно, насколько эта информация соответствует действительности, зато абсолютно точно известно то, что после нахождения в роддоме Сюзен Сато попала сначала в дом малютки, где содержались брошенные родителями малолетние дети, а позже, в разные периоды своего детства, она сменила семь детских домов, куда ее как минимум четыре раза возвращали (после каждой неудачной попытки удочерения). Можно предположить, что пребывание в детских домах и неудачные попытки удочерения в разные периоды времени разными семьями (некоторые из них причину отказа от Сюзен Сато обозначали как «она нам не нравится, и нам не подходит», «у нее скверный характер») не самым лучшим способом сказались на характере и эмоциональном состоянии Сюзен: известен целый ряд случаев (приложение № 1, 2), когда ее, по-видимому, воспринимаемую другими детьми, находившимися в тех же детских домах, что и она, как «слабую», «тихую», «мелкую», избивали ее же сверстники и воспитанники старшего возраста. Избиения носили, как правило, групповой характер. И противостоять им, как можно предположить, Сюзен Сато было довольно сложно. Однако, как следует из слов одной из воспитательниц детского дома (приложение № 3), они «никогда не разбирались в причинах драк, и не искали виноватых… мы просто разнимали этих паршивцев, разводили по углам, понимаете?».

Из приложения № 4 достоверно известно, что частым наказанием для «виновных» в подобных драках было насильное и долговременное (от одного часа до 10-12 часов, часто — на всю ночь) заключение ребенка в «карцер» (темная комната без окон, запиралась воспитателем снаружи на ключ), где не было воды и еды: воду и еду приносили «заключенному» в карцер через несколько часов после того, как он туда попадал. Но еще чаще этого не делали, и тогда ребенок мог провести в «карцере», например, всю ночь, без пищи и еды.

Известно, как минимум, по нескольким эпизодам, зафиксированным во время судебного разбирательства с дирекцией одного из детских домов, в котором находилась Сюзен, что она неоднократно подвергалась воспитателями подобной «мере воздействия». Приложения № 5-10 заключают в себе подтверждения того, что часто девочку, которой тогда было 7-8 лет, многократно оставляли в подобном карцере на всю ночь. В темноте, без еды и воды.

По найденным данным видно, что в детских домах Сюзен Сато находилась до 16 лет. Еще до этого возраста ею предпринимались неоднократные попытки сбежать из детдома, но каждый раз ее ловили, насильно возвращали и наказывали. Но в 16 лет ей все-таки удалось сбежать, и (приложения № 10-15) до 18 лет, то есть на протяжении двух лет, она жила на улице. Ночевала на перронах, вокзалах, в аэропортах, электричках, торговых центрах и стадионах. За это время на нее (приложения № 15-21) было совершено несколько нападений, предпринято несколько попыток физического изнасилования (реальные последствия таких нападений прояснить не удалось, т.к. ни в одно из официальных медицинских учреждений Сюзен тогда не обращалась). За это же время Сюзен пристрастилась к наркотикам (легким), позже, когда ушла с улицы — к таблеткам (смесь снотворных и болеутоляющих).

Два года, проведенных на улице, девушка перебивалась случайными заработками: работала официанткой в кафе, курьером, расклейщиком объявлений, уборщицей, доставщиком газет (приложения № 22-30). В 18 лет нашла работу уборщицы в патентном бюро (приложение № 31), где проработала два года. А в 20 лет, получив патент на свое, тогда еще никому не известное изобретение (звуковая панель Spider, приложение № 32-33), и взяв деньги в долг у руководителя патентного бюро, Сюзен официально изменила имя, и стала Авой Полгар.

Важно: реальная Сюзен младше придуманной Авы Полгар на 4 года, т.е. сейчас Аве Полгар не 26 лет, как указано в ее официальных документах, а 22 года.

Согласно приложению № 34 деньги, занятые у директора бюро, были возвращены Сюзен-Авой в полном объеме, а через два месяца после выпуска первых, пробных экземпляров звуковой панели, Spider «выстрелил», мгновенно став чрезвычайно популярным аудиоустройством с множеством функций. Именно с этого времени (приложение № 35-37) начинается известность Авы Полгар как изобретателя Spider, покупка ею особняка в Пало-Альто, полет в космос и все то, что сегодня составляет ее известный, общественный образ.

Примечания:

1.  Около семи месяцев  встречалась с известным human-инженером Робертом Мором.

2.  После полета в космос приобрела в личное пользование анроида устаревшей модели RD-8.

3.  В прошлом, после неудачных побегов из детского дома (домов), неоднократно доставлялась в полицейский участок Пало-Альто для дальнейших разбирательств и допросов.

4.  За последние два года (до даты настоящего отчета включительно) получила шесть штрафов с одним и тем же нарушением: превышение предельно допустимой скорости. Все штрафы на настоящий момент оплачены, но Ава Полгар временно лишена прав (до решения психолога о том, что она способна безопасно для себя и окружающих управлять транспортным средством; данное предписание вынесено офицером полиции Риком Дэви (г. Назаре, Португалия); судя по записям в электронном дневнике приема, на настоящий момент Ава Полгар прошла 8 из 10 назначенных ей приемов у психолога).

5.  В октябре текущего года, находясь в г. Назаре (Португалия), попала в аварию на склоне, который ведет к знаменитому порту св. Михаила. Причина аварии: превышение допустимой скорости. Девушка не справилась с управлением мотоциклом;

Последствия аварии: перелом правой руки, госпитализация в центральную больницу г. Назаре, денежный штраф за превышение скорости, назначение полного курса сессий (10 сеансов) у психолога Пола Дворжака.

6.  Перед отъездом из Пало-Альто в Назаре подверглась нападению в своем собственном доме.

7.  С начала своей деятельности под именем Авы Полгар пользуется услугами одного из лучших адвокатов США, доктора юридических наук, Келса Виттера.

8.  Около двух лет назад Ава Полгар стала получать анонимные письма (они приходили на адрес ее компании в Пало-Альто). Согласно приложению № 38, отправителем данных анонимок является биологическая мать Сюзен Сато (Авы Полгар), Беатрис Сато. Известно, что биологический отец Сюзен Сато умер 2,5 года назад, и у девушки есть родной брат (второй ребенок в браке Эрика и Беатрис Сато, младше Сюзен-Авы на год).

9.  В настоящий момент на имя Авы Полгар в окружном суде Пало-Альто зарегистрировано четыре судебных иска: от основных конкурентов ее компании Sunrise (Yut-stereo) и бывшего заместителя Авы Полгар (см. приложение № 39), перебежавшего в Yut-stereo с конфиденциальной информацией о компании Авы Полгар. Поступившими на имя Авы Полгар судебными исками занимается упомянутый выше адвокат Келс Виттер (см. приложение № 39).

10.  К окончанию составления настоящего отчета удалось выяснить информацию о детском доме, из которого девушка удачно сбежала в 16 лет (адрес и другие исходные данные об этом учреждении — в приложении № 40). Так, дирекция и все руководство указанного воспитательного учреждения, уже после исчезновения Сюзен-Авы из детдома, были привлечены судом Пало-Альто за жестокое обращение с несовершеннолетними детьми (приложение № 41-50). Всем пятнадцати фигурантам данного уголовного процесса вменяется в вину: жестокое обращение с несовершеннолетними (побои, психологическое насилие в отношении воспитанников детского дома), сексуальное растление (документально установлены и доказаны 27 эпизодов, но их число может быть больше), хищение государственного имущества, коррупция. В настоящий момент судебные разбирательства по данному делу назначены к рассмотрению на декабрь текущего года. Детский дом, о котором идет речь, в данный момент закрыт и опечатан. Воспитанники, которые находились в нем на начало указанных разбирательств, расселены по другим детским домам. 

Уильям гнал внедорожник к детскому дому, из которого когда-то сбежала Ава, и не понимал, не знал, что именно он будет там делать. Что искать? На что смотреть? «А что тебе там нужно?» — тихим, самым деликатным голосом уточнила ОС, угнетенная до крайности тем, что ей открыл Уильям об Аве Полгар. «Не знаю. Посмотрим!» — бросил андроид сухо, продолжая следить за знаками на дороге и сигналами ближайшего светофора. Крайнее бешенство и самая слепая ярость, — многократно больше тех, что он испытывал даже к тем охранникам, — овладели им настолько сильно, что в какой-то момент своего пути Уильям ясно осознал: он не в состоянии адекватно управлять автомобилем, он не может доехать до этого проклятого детского дома.

«Мне плохо, восстанови энергию!» — приказал он ОС, вцепившись дрожащими руками в руль Land Rover. Операционка хотела заметить, что для этого нужно время и, как минимум, место поудобнее, чем салон автомобиля, но Блейку, очевидно, было на это плевать. Откинув крышку переносной термосумки, в которой он хранил мороженое и питательные йогурты именно для подобного случая, Уильям залпом выпил йогурт без добавок, посмотрел на пустую бутылочку, достал еще одну и выпил также быстро, как и первую. Так, с восполнением питательных веществ закончено. «Мне нужен час для полного восстановления энергии» — отозвалась ОС, переходя в режим настроек. «Хорошо. Делай. Но только час, не больше. Потом я еду в этот дом» — ответил ей Уильям, и откинул спинку водительского сидения назад, чтобы операционной системе было удобнее работать.

* * *

Ава так и не смогла уснуть. Келс давным-давно уехал, за окнами уже стояла плотная, непроглядная тьма, а она все бродила и бродила по дому, почти не останавливаясь, и ни о чем подробно не думая. Стыд от того, какой увидел ее Келс в конце их недавнего разговора, перегорел и спрятался где-то в сердце. Этого уже не изменить, и, значит, глупо переживать по этому поводу. К тому же, Келс, — надо отдать ему должное, — не сторонился ее, как если бы она была прокаженной. Он только был молчаливее и гораздо серьезнее, чем обычно. Ава чувствовала, что он переживает из-за нее: слишком часто он смотрел на девушку, может быть, думая, что она этого не замечает. Но Ава все заметила, и продолжала молчать.

Просто потому, что говорить пока было не о чем: все актуальные дела они уже обсудили, а личное… лучше было не трогать. Разговор, — как была уверена Ава, — почти наверняка снова коснулся бы Уильяма, а что она может еще о нем сказать? И это — после признания, которое она совершенно неожиданно для самой себя, произнесла? Нет, хватит. Сказанного не изменишь, и нет смысла отказываться от этих слов. Потому что это — правда. Она любит Уильяма. Осознание этого чувства принесло Аве облегчение, но не радость. Радость возможна тогда, когда любовь взаимна, а это… не ее случай. И даже думать об этом не следует, — бесполезно. Единственное, что приносило Аве некое подобие глубокого и тягостного удовлетворения, свободы, — это то, что теперь, после того, как она во всем себе призналась, ей стало легче. Гораздо легче. Правда известна. Она вышла наружу, поднялась на поверхность.

Ава ходила по гостиной первого этажа и тихо, сокровенно улыбалась. Как легко теперь, как ясно. Да, она любит. Да, из этого ничего не выйдет. Но все же ясность и честность гораздо лучше той тяжести и того громадного груза, которые она носила в себе все это время. А кстати, сколько именно времени? Как давно она полюбила Уильяма? Думать об этом было так необычно, что девушка почувствовала, как от размышлений об этом ее пульс ускоряется. Спокойно, Эв, тихо. Об этом тоже лучше не думать. Вот если бы у твоей любви к Уильяму было продолжение. Счастливое.

Представляешь?

Ава покачала головой. Нет. Такого она себе не представляет. Даже примерно. Да это и не удивительно: где Уильям, и где она?.. Ну да ладно, хватит и об этом. Девушка шла дальше: медленно, задумчиво, глядя себе под ноги. Всю эту странную ночь во всем доме горел свет. Она включила его в каждой комнате. Чтобы ей не было страшно. Ни огромных, пустых пространств, ни одиночества. Жалко ли ей будет расстаться с домом? Ава подняла голову и посмотрела на хрустальную люстру, большой гроздью, изрезанной миллионом отсветов, свисавшую с потолка.

Нет.

Пожалуй, нет.

Не жаль.

Жаль только одного: что счастье, которое происходило здесь, в этом доме, ушло. Истаяло во времени. И теперь во всех комнатах этого особняка слишком тихо. Только в террариуме, оставленном в комнатах Уильяма, сейчас шуршит потихоньку Хэм. Сидит, должно быть, на одной из веток или пьет воду.

Террариум был единственным, к чему Ава по-настоящему прикоснулась в доме. Она включила его, проверила, чтобы все работало так, как нужно, покормила Хэма сверчками, и пошла бродить по комнатам. С того момента прошло несколько часов. Сколько, она точно не знала. Потому что гораздо интереснее было ощущение, овладевшее ей во время прогулки по дому. Ощущение, что он, хотя еще и оформлен на ее имя, больше ей не принадлежит. И оттого все в этом доме и в его комнатах казалось ей чужим, холодным и посторонним.

Да, пусть дом продается. Пусть у него будут новые, другие хозяева. Может быть, у них есть или будут дети? И родители будут любить их? Они переделают какую-нибудь из комнат в детскую (две, три?), и там, как и во всех комнатах дома, станет звучать звонкий, веселый смех. Громкий и такой заразительный, который бывает только у детей… такой, какого у нее никогда не было. И уже не будет. 

— Ладно, хватит… — устало шепчет Ава, и продолжает обходить дом.

Она думает о том, что, возможно, завтра она продаст особняк, и ей будет все-таки его не хватать. Здесь происходило разное, и ей жаль расстаться с комнатами, которые Уильям обустроил для себя. Да, это не ее комнаты… но там очень красиво. Настолько, что хочется навсегда впитать и запомнить эту красоту.

Ава поправила волосы, остановилась, посмотрела вокруг себя невидящим взглядом, и поняла, что стоит ровно на том месте, где был Пол Новак, когда ловко, одной ногой, он подбил стул, на котором она сидела. Связанная, и… Ава быстро закрыла глаза и зажмурилась. А затем громко сглотнула. А вот с этим она расстанется с радостью. Оставит это происшествие и весь свой тот страх здесь, в доме. А дом — в Пало-Альто. А Пало-Альто — в штате Калифорния. А штат Калифорния… девушка вздрогнула и резко, даже с каким-то смехотворным ощущением надежды, оглянулась на входную дверь. Радость от нее, острая и мимолетная, была очень похожа на ту, что она испытала тогда, когда услышала за спиной Новака резкий и четкий голос Уильяма. «Он здесь! Он пришел! Значит, все будет хорошо»  — так, кажется, она подумала тогда, растягивая губы в кровавую улыбку. Да, так было. Но он больше не придет. Все кончено, все в прошлом, Эв.

И все, что осталось тебе в Пало-Альто — это дождаться вечера, встретиться с покупателями, одобрить сделку по продаже дома, и вместе с Хэмом уехать в Назаре.

— А Хэма надо вернуть… — прошептала Ава и пошла в свою комнату, чтобы, если повезет, немного поспать.

* * *

Уильям открыл глаза сразу же, как ОС закончила восстанавливать его энергию. Он чувствовал себя очень хорошо, даже отлично. И если бы можно было пренебречь собственной  подзарядкой, он бы обязательно это сделал: ему не терпелось увидеть своими глазами этот чертов дом, в котором жила Ава Полгар, и из которого она, после многих попыток, в один из дней удачно сбежала. Андроид прекрасно помнил прочитанный отчет, от первой до последней точки. И ярость его, смешанная с нетерпением крайней степени, — отчего, как всегда в подобных случаях, он чувствовал себя спокойным, собранным и готовым буквально на все, — требовала выхода.

Действия.

Движения.

А если понадобиться, то и мести.

Прочитанное не выходило из его мыслей ни на секунду. Он хотел, — очень бы хотел! — считать это ложью. Бредом, чьей-то больной фантазией. Но внутри своей причудливой, электронной души он знал и чувствовал непреложно: все, написанное об Аве Полгар — правда. Одна эта мысль, гремящая в нем диким, оглушающим звоном, заполнила собою все: его, весь мир вокруг. И потому он жаждал действия. Шагая широкими шагами к ветхому, трехэтажному зданию, Уильям отдавал себе отчет в том, что, как бы он ни старался, сейчас он был не в силах понять до конца ту структуру, то устройство, или, как сказано в бумагах, «учреждение», которое в человеческом обществе называлось «детским домом». Стоило произнести это выражение про себя, как память андроида вспыхнула и напомнила ему несколько эпизодов из прошлого, когда он слышал это выражение от кого-то другого или произносил его сам.

«Детский дом».

Резко остановившись, Уильям закрыл глаза и шипящим шепотом выругался на самого себя. Он слышал это выражение несколько раз. Слышал его от Кэтрин Мор, произносил сам…

— И ни разу не удосужился узнать и понять, что это такое! Да и вообще… разобраться со всем этим и защитить ее следовало уже давно, очень давно!

Уильям отчитал самого себя и замолчал. Вот оно, это ощущение. Снова оно, точно такое, как раньше, когда он начинал свою охоту. Это — тьма. Тьма собирается в нем, и грезит о мести. И законы морали, выведенные в том человеческом обществе, где возможно долгое и осознанное насилие над брошенными детьми, уходят от андроида.

Отступают.

Он отомстит.

Отомстит всем и каждому, виновному в том, что его чудесная Ава Полгар, — маленькая, совсем крохотная, отважная и дерзкая, — теперь перестала спать по ночам, а раньше —пряталась по вокзалам, жила там, где человек жить не может и не должен, испытала на себе «попытки изнасилования» и кто знает, чего еще… эти «попытки», мысли о них, тоже не оставляли андроида. Ему безумно хотелось знать, остались ли они в категории неудачных или… но даже если они не были доведены до конца, даже если все ограничилось только страхом Авы Полгар, ее испугом… он найдет их. Найдет всех тварей, виновных в ее боли. И отправит их туда же, где теперь обитают охранники Ambassador Rоbots.

Входная дверь, ведущая в детский дом, и в самом деле была опечатана. Уильям посмотрел на тонкий, белый листок с печатью судебных приставов, как на след ада, и обошел здание в поисках другого пути. Он нашелся скоро, без всякого труда. Неопечатанный, открытый, старый. В виде скрипучей, сломанной наполовину двери. Уильям оказался в темном коридоре, внимательно огляделся и вздохнул. А потом усмехнулся, выражая насмешку над самим собой и своими ожиданиями. Он шел сюда, почти бежал, с одной целью, — найти виновных в страданиях Авы (он был убежден, что преступления, совершенные над ней, как и всякие другие, не имеют и никогда не должны иметь срока давности) или, по меньшей мере, обнаружить их следы, а за ними — и местонахождение самих людей, по чьей вине Ава, его Ава… в груди Уильяма вспыхнула, словно предупреждая его, чтобы он оставался спокойным, краткая, резкая вспышка. Уильям, внимая предупреждению, сделал глубокий вдох. Да, все верно. Ему нужно оставаться собранным и спокойным. На всех поворотах этого, пока неизвестного ему, пути. Все время, пока он выслеживает новое для себя зло, которое снова, конечно же, заключено в человеческом обличье пятнадцати сотрудников детского дома. Все так, ему нужно сохранять спокойствие. Но как, скажите кто-нибудь, это возможно сделать, если стоит только закрыть глаза, как он видит и чувствует так остро, как будто сам испытал боль Авы Полгар, как они…

Ему пришлось остаться на месте, в темном коридоре, дольше, чем он хотел. Следовало привести себя в порядок и успокоиться. Когда дыхание вновь стало ровным и спокойным, Уильям открыл глаза, мгновенно ориентируясь в темном пространстве, и пошел вперед. Фонарика, который раньше он брал с собой на вылазки, в этот раз в салоне автомобиля не оказалось. Но сейчас он и не был нужен андроиду: Уильям соотнес свое зрение с окружающей тьмой, перевел его в режим ночного видения, и уверенно зашагал по гулкому коридору.

На обследование всех трех этажей детского дома у Блейка ушло два часа. Он исследовал все, вплоть до последней, дряхлой половицы, и не нашел ничего из того, что привлекло бы его внимание или то, что указало бы на местоположение тех тварей, которых суд не схватил. Почему он был уверен, что кто-то из сотрудников этого детского дома ушел от ответственности? Он и сам не мог объяснить. Но в отчете сказано, что, помимо издевательств над детьми эти, так называемые люди, обвинялись в коррупции. А это, что не говори, забава у людей коллективная. Уильям прошел по всем этажам здания еще раз, и убедился в одном: пусть он не нашел никаких физических, вещественных доказательств происходившего здесь когда-то ужаса, за время своих нынешних поисков он приобрел то, что невозможно получить ни от одного, даже самого подробного отчета.

Знание.

Знание о том, как выглядит именно этот чертов детский дом, жизни в котором Ава Полгар не выдержала и потому сбежала. И сбежала не в уютный дом или в нормальную семью, а на улицу. Значит, пребывание здесь, заключил андроид, было хуже всех опасностей улицы, одиночества и бродяжничества? Хуже нищеты и ночевки на вокзалах? Хуже мытья привокзальных туалетов и самой черной, последней работы? Уильям обходил здание медленно, комната за комнатой.

И во всем устройстве этого детского дома, во всей его казенной, откровенно бедной обстановке (даже если сделать скидку на прошедшее с момента побега Авы Полгар время), ему больше всего запомнились три, неосязаемых физически, фактора:

запах детского дома (андроид не знал, и знать не мог о том, что этот, особенно памятный запах, — сборный, неприятный и какой-то скверный, — как будто в нем самом уже заключены страдания детей, был характерным запахом для большинства подобных заведений), какая-то необъяснимая затасканность даже, казалось бы, новых вещей и ощущение, что находящиеся здесь дети несчастны.

После этой экскурсии понимание того, что представляет собой казенный детский дом, у андроида не только появилось, но и было более чем полным. Что касается самого Уильяма, то этого нового знания ему оказалось вполне достаточно, и он вышел из опечатанного здания с твердым намерением получить от Келса Виттера согласие на ведение судебных дел относительно тех, кто мучил Аву Полгар. Андроид не знал ни того, как именно он получит это согласие юриста, ни того, как именно все это будет устроено, но он знал одно, знал точно: он добьется того, чтобы все виновные хотя бы в единой слезе Авы Полгар ответили за свои деяния. По всей возможной строгости человеческого закона.

* * *

Келс заехал за Авой, и они отправились на ужин с потенциальными покупателями особняка. На Виттере был черный, классический костюм, который за счет темно-красного галстука смотрелся особенно торжественно и представительно, а на девушке, не изменившей своему стилю — черные прямые брюки, белая футболка без какого либо рисунка, черный пиджак и белые кроссовки на платформе. Волосы Ава собрала в высокий, объемный хвост, глаза выделила черной подводкой, поднимавшейся у внешних уголков изящной стрелкой, а по изгибу левой ушной раковины пустила россыпь серебряных звезд. Правому уху досталась только одна такая серьга-звездочка, и Келс, глядя на девушку в профиль, долго не мог понять, как эта россыпь звезд держится? Ава улыбнулась, сказала, что «это всего лишь каффы», — впрочем, от этого пояснения вопрос для адвоката яснее не стал, — и попросила Келса поехать длинной дорогой. Виттер кивнул, завел автомобиль, и вполне понял цель этой просьбы только тогда, когда мимо них начал проплывать дом, в котором жил Роберт и Кэт. Ава посмотрела на Келса, и они обошлись без слов: машина плавно остановилась недалеко от крыльца.

— У нас еще целый час до встречи, — напомнил Келс, и поерзал на месте, отчего-то чувствуя себя неуютно.

— Да, я… сейчас, — приглушенно ответила Ава.

Она уже открыла дверь автомобиля, чтобы выйти, как входная дверь дома Роберта сверкнула в свете багряных солнечных лучей, и пропустила на улицу Мора и какую-то девушку. Роберт закрыл дверь, немного обогнал незнакомку, и, улыбнувшись, у края верхней ступени, предложил ей помощь в виде протянутой к ней руки и раскрытой ладони. Девушка ответила изящным наклоном головы и какой-то фразой, от которой и она, и Мор, весело рассмеялись. Взявшись за руки, они сбежали по ступеням вниз, сели в Jaguar Роберта, и уехали.

Келс вздохнул, провожая хмурым взглядом машину Мора.

— Едем? — уточнил он.

— Да…

Девушка начала снова пристегивать себя ремнем безопасности, когда Виттер, смотревший поверх ее головы, кивнул в сторону все того же дома Роберта, из которого на этот раз выглянул уже, конечно, не сам Мор, а его сестра. Кэт приоткрыла входную дверь, оглянулась по сторонам с видом плохого шпиона и улыбнулась. Выйдя на крыльцо, она достала телефон из кармана ярко-желтой юбочки, набрала номер, и, дождавшись ответа, с кем-то заговорила.

— Ава…

— Да, сейчас, — девушка быстро оглянулась на Виттера. — Все в порядке.

Не прошло и двух минут, как к дому Мора подъехал неоново-зеленый Cadillac старой модели, и забрал радостную Кэт с собой. Ава проводила машину задумчивым взглядом, и, помолчав, сказала:

— Не удивлюсь, если за ней заехал сам Элвис.

Келс весело хмыкнул.

— Мог бы тогда выбрать цвет для машины получше.

Ава рассмеялась, — коротко и немного нервно. Посмотрев на нее, Келс завел автомобиль, и они поехали в ресторан.

Eldorado вполне соответствовал своему названию и по праву считался одним из лучших ресторанов не только в Пало-Альто, но и во всем штате Калифорния. Он располагался в знаменитом отеле, и всегда привлекал множество гостей. Но против огромной очереди и толпы, желающей отведать изысканных в блюд, приготовленных в этой золотой стране, у Келса и Авы было верное противоядие, — забронированный усилиями Виттера столик. О том, что бронь в подобных ресторанах не делается просто так, и ему она была выдана все той же полутаинственной Летицией после их встречи, Келс, конечно же, умолчал. Он очень хорошо провел время, а в чопорности и в подробностях не было никакой необходимости.

Высокая, стройная девушка, встретив  Аву и Келса на входе, поморщилась от внешнего вида мисс Полгар, но все же снизошла до того, чтобы проводить гостей к нужному столику. Впрочем, они недолго терпели компанию друг друга, и Ава, устроившись за столом, пообещала себе провести этот вечер в хорошем настроении, «несмотря ни на что». Отказавшись от предложенного другим официантом спиртного, Келс остановился на воде без газа. Ава, в ожидании потенциальных покупателей ее дома, выбрала апельсиновый сок.

Они пришли совсем скоро. Семейная пара, которая, судя по внешнему виду очаровательной блондинки с карими глазами, совсем скоро станет родителями. Аве они понравилась сразу. И после обмена приветствиями и улыбками, с каким-то странным для себя волнением взглянув на Джилл, Ава уже знала, что продаст дом именно им. Более того, она вдруг почувствовала, что хочет продать особняк такой семейной паре, — счастливой, веселой, обаятельной.

Той, где, судя по первому впечатлению, мужчина с искренним желанием заботится о своей жене, а она с благодарностью принимает его помощь. Ава украдкой продолжала наблюдать за ними, пока Келс обсуждал с Джилл и Ричардом детали будущей сделки. Все складывалось легко, и Ава, отвлекаясь от разговора, который шел между новыми владельцами ее дома и Виттером, неторопливо и бесцельно, скользящим и задумчивым взглядом рассматривала других посетителей ресторана. За одним столиком пели поздравительную песню (у девушки был день рождения, и подруги громко поздравляли ее, желая всего самого лучшего), за другим кто-то смеяться. Причем так весело и задорно, что шутка, давно затерявшись в переплетениях общего смеха, была понятна только тем двоим, что веселились ей. А за одним из дальних столов, судя по позе женщины, — она сидела перед мужчиной, который был напротив нее, в профиль, резко отстукивая чем-то по белоснежной скатерти стола, и бросая на него сердитые взгляды, — происходило что-то из разряда выяснения отношений… Именно в таких неспешных скольжениях от одного столика к другому Ава впервые заметила Уильяма. Он не видел ее и сидел к ней спиной, — в темно-синем пиджаке, и, как успела заметить девушка, в белой рубашке (над воротом пиджака от нее бежала светлая, узкая полоска).

В том, что это именно он, — в этот момент в памяти Авы пронеслись ее собственные слова, сказанные Риз на следующее после поцелуя с Блейком утро: «Я знаю только одного Уильяма», — у нее не было никаких сомнений. Девушка скользнула взглядом по спине андроида, напротив которого сидела эффектная дама среднего возраста, и, быстро отвернувшись, вспыхнула. Остаток встречи она провела мучительно. Ей ужасно хотелось взглянуть на Уильяма хотя бы еще раз, но она запретила себе это делать. И потому заставила себя участвовать в общем разговоре с Келсом, Джилл и Ричардом самым обаятельным и живейшим образом, который был настолько не свойственен Аве, что Виттер дважды, плавно остановившись в своей речи, с удивлением взглянул на девушку, которую он знал, можно сказать, давно, но такой оживленной и обаятельной видел впервые. Впрочем, подобное поведение Авы адвокат списал на возможное волнение, связанное с продажей дома, и… «не надо забывать, что она видела Мора с другой девушкой». И хотя Ава в разговоре с Келсом, который шел между ними, пока они ждали Джилл и Ричарда, пресекая догадки, прямо заявила, что нисколько не ревнует Мора («мы давно расстались, это я сама его бросила»), Келс по опыту знал, что даже если ревности нет, то осадок от увиденного все равно есть. Пусть не ревность, но что-то другое. Он был уверен в этом. Иначе стала бы Ава, когда они молчали после увиденного у дома Мора, вдруг, среди полной тишины, излишне громко и, как показалось Келсу, слишком позитивно говорить о том, что «жизнь идет своим чередом! Это нормально, все в порядке!»?

Ответ казался ему очевидным. Но, смотря на нее сейчас, — легкую, обаятельную и открытую, — он очень хотел верить, что все действительно, в самом деле, «в полном порядке»… Но память Келса тоже, как и память всякого другого человека, работала избирательно и причудливо. Именно она, добавив красок для полноты картины, напомнила ему о том признании, которое вырвалось у Авы, и стало полнейшей неожиданностью не только для Виттера, но и для нее самой. Об этом можно было судить хотя бы по тому, как после выскочивших слов она прижала пальцы к своим губам, и посмотрела на Келса испуганно, изумленно, со страхом. Словом, так, словно она очень бы хотела поймать, собрать эти слова, и унести с собой, чтобы их никто не видел, но они, — яркие, звонкие, полные энергии и нежданно открывшейся любви, — рассыпались и запрыгали рядом с ней, слишком задорные и быстрые для того, чтобы она могла их поймать, и уж тем более спрятать. «Не поймаешь! Не поймаешь!» — прыгали и дразнились, сверкая во вдруг открывшемся чувстве, они. И дразнились с Авой, и показывали ей язык, и задорно смеялись, счастливые от того, что наконец-то, несмотря на все препятствия, им удалось выбраться наружу! Да еще как! Неожиданно, нежданно-негаданно, с полным изумлением и для самой мисс Полгар, и для Келса, который в этот момент непредвиденно оказался рядом. 

Виттер смотрел на Аву, пытаясь понять, как на самом деле она себя чувствует после всего, что произошло, и не мог этого сделать. В конце концов, он бросил эти жалкие попытки и полностью сосредоточился на настоящей минуте и на разговоре, что шел между Авой и новыми, без пяти минут владельцами ее дома. Когда все нюансы купли-продажи дома были оговорены и улажены, когда супруги, поблагодарив за особняк, и еще раз сказав, что непременно завтра утром приедут в офис Виттера для документального оформления сделки, ушли, пожелав Аве и ее адвокату хорошего вечера, Келс, бодрый и энергичный от удачного хода дел, предложил Аве уйти из ресторана, и, если она хочет, прогуляться по вечернему городу. Девушка, занятая мыслями об Уильяме, машинально кивнула и позволила себе оглянуться на тот столик, за которым он сидел, только тогда, когда Виттер ушел, сказав, что ждет Аву на улице через пять минут: «Я подгоню машину, и поедем». Уильяма за столом не было. Как не было и его спутницы. Жар стрелой пробил грудную клетку Авы, и она, оставив чаевые и деньги по счету на белом блюдце, выбежала из зала ресторана настолько вовремя, что успела увидеть главное: как Уильям вместе со своей спутницей поднимается по лестнице, ведущей к гостиничным номерам.

Это стало для девушки если не последней каплей, то, по крайней мере той, что изменила ее дальнейшие планы: встреча с Риз, о которой сама подруга Авы, правда, еще не знала, и которую мисс Полгар запланировала на завтра, отменилась не начавшись: Ава поняла, что не сможет больше изображать благодушие. Ей нужно время, чтобы прийти в себя. Она встретится с Риз позже, потом. А пока…

— Конечно, я могу подождать тебя, пока ты собираешь вещи и хамелеона, а потом отвезти в аэропорт, но почему ты так резко решила вернуться в Назаре, Эв? — спросил Келс, немало удивленный переменами, что произошли за те несколько минут, что он забирал автомобиль со стоянки рядом с рестораном и подъезжал к крыльцу.

— Захотелось, — только и смогла прошептать Ава, упорно разглядывая темноту за окном.

Большего ответа Келс добиться не смог. Да он и не хотел. Списав настроение девушки на сцену с участием Мора, свидетелями которой они сегодня стали, Виттер пожал плечом, включил музыку и повез Аву к ее уже бывшему дому, в который сейчас она зашла в последний раз.

* * *

Уильям и Моника поднялись на третий этаж по лестнице. На этом настояла Бейли: ей, уделившей сегодня своей внешности особенно много времени, и предвкушающей этот вечер как исполнение давнего желания, непременно хотелось, чтобы их видели вместе. Блейк не стал возражать. Он только улыбнулся как-то криво в ответ на ее слова, кивнул, и пошел по ступеням наверх, самим этим движением говоря: «Хорошо, я исполню и это желание». Моника снова взглянула на него с удивлением.

А как могло быть иначе, если он, кого она знала резким, энергичным и самодовольным, сегодня часто отвечал на ее вопросы и фразы невпопад? А чаще того не отвечал вовсе, находясь, судя по выражению его больших, удивительных глаз, где-то в своих мирах и зазеркальях? Моники в них, конечно же, не было, не существовало вовсе. И к концу вечера это разозлило ее до такой степени, что она прервала их ужин и решила увести Блейка наверх, в свой любимый номер. Дальнейшие события не вызывали у Моники никаких сомнений, и тем громаднее было ее ошеломление, когда Уильям, уже прошагавший несколько шагов по красной дорожке коридора, — и под светом ярких потолочных ламп, — вдруг засунул руки в карманы брюк, остановился и оглянулся на Бейли. Помедлив еще мгновение, он резко повернулся к ней, и, посмотрев в ее ярко и сильно накрашенное лицо, тихо сказал:

— Моника, пожалуйста, остановитесь. Я вполне понимаю все, что вы хотите и ждете от меня этим вечером и ночью. Но я не могу на это пойти. Я… — Уильям сухо сглотнул, — …не могу. Причиной тому служит то обстоятельство, что я влюблен. Я люблю одну девушку. Сильно. И, несмотря на то, что она не любит меня, и не отвечает мне взаимностью, мне не хотелось бы поступать так, как вы сегодня ждете от меня. Это неправильно и невозможно по отношению к моей любви. Пусть она и безответна. И я уверен… — Блейк сказал это с такой проникновенной убежденностью и чистотой, что Моника вдруг почувствовала, как на ее глаза, перевидавшие, кажется, все на свете, наворачиваются горячие слезы, — …что вы заслуживаете гораздо лучшего, чем секс на одну или несколько ночей с тем, кто вас не любит. Простите. Я ни в коей мере не хочу вас оскорбить. И если вы отмените нашу договоренность о дальнейшем графике моей работы и фотосессиях, я вполне пойму это. Но… — взгляд Блейка стал острым и пронзительным; по щеке Моники скатилась слеза, — …проводить с вами эту ночь я не буду. Не могу.

Позже Бейли так и не смогла вспомнить точную последовательность своих дальнейших действий. Она запомнила только то, что сердцу ее, давно, — а, может быть, и никогда, — не слышавшему подобных слов, стало нестерпимо жарко в груди. Оно запрыгало, затонуло в волнах жара. И тонуло до тех пор, пока Моника не очнулась, не подошла к Уильяму, и не сказала ему сорвавшимся голосом, полным восхищения и печали:

— Впервые такого вижу… и пусть она полюбит тебя так же сильно, как ты любишь ее. Ты, чудесный-чудесный мальчик.