Слава Богу, Миша оказался жив. Просто Эвелина перепутала слова "застрелить" и "подстрелить". Я сидела в госпитале и успокаивала Иру. Вместе с нами в госпитале был папа и Соколов. Кузьма очень переживал за лучшего друга, ведь Мишку ранили, когда он прикрыл Кузьму. Скоро из операционной вышел врач. Оказалось, что Мише в какой-то степени повезло. Пуля не задела позвоночник и сонную артерию и прошла насквозь, пробив гортанный хрящ и мышцу, но по словам врача, за это не стоило беспокоиться. Требовалось только переливание крови, и Соколов предложил перелить свою. Мы с папой тоже хотели стать донорами, но у нас был отрицательный резус-фактор.
Когда Соколова увели, папа сказал:
— Так, Сань. Сейчас проводишь Соколова до казармы. Хотя ладно, можешь там посидеть немного со своим любимым. Партизанка.
— Почему, партизанка?
— Потому что мне ничего не рассказывала. Что я не человек что ли? Я прекрасно понимаю, ты молодая, красивая девушка. Тебе хочется любви. Кстати, неплохого солдата полюбила. Гунько у тебя хороший сержант.
— Папочка, ты у меня самый лучший. Я догадывалась, что ты будешь не против моих отношений с Гуней.
— Только, Саш, давай договоримся. Любовь любовью, но от службы его не отвлекай.
— Есть, товарищ самый лучший капитан и папа на свете.
— Ладно, не подлизывайся.
Дождавшись Кузю, я отправилась в часть. Мы с ребятами закормили его шоколадом. Скоро к нам подошел Шматко.
— Сидите, сидите. Лежи, Кузьма, лежи А вы чего его шоколадом, как ребенка кормите?
— Так, шоколад очень энергоемкий продукт. В армии США, между прочим шоколад входит в ежедневный рацион солдата, — рассказал Нестеров.
— А ты знаешь, что делают в армии Гватемалы. Там финики дают. Детский сад, а не армия, — тут Шматко увидел, что Соколов заснул, — вот видите, устал человек. Герой. Два литра крови сдал.
— Товарищ старший прапорщик, не мог он 2 литра крови сдать, — возразил Нестеров.
— Почему?
— У человека всего пять литров крови.
— Но три литра то осталось.
— Но так при трех литрах человек погибает.
— Ё маё, — сказал Шматко свою коронную фразу и на всякий случай подошел к Соколову и начал мерить ему пульс.
Соколов сразу же проснулся.
— Все, все спи, Соколик.
А тем временем за боевую операцию Медведева наградили медалью за заслуги перед Отечеством второй степени. Папе присвоили звание майора, Смалькову — старшего лейтенанта, а Шматко — лейтенанта. А всем солдатам, участвовавшим в операции объявили благодарность и отправили их семьям благодарственные письма. Очень рада за вторую роту, особенно за папу, Гуню, Мишу и Шматко. Правда не все были рады "звездному дождю", обрушевшемуся на папину роту. Колобков в эти дни даже не скрывал своего недовольства. Как же, его не наградили. Но слава Богу, никто не обращал внимания на его обиду. Папа решил отметить свое повышение вместе со Смальковым и Шматко в чепке. Значит, домой он сегодня придет намного позже.
На следующий день я с нетерпением выждала свободную минутку и побежала к Гуне, который как всегда курил у казармы.
— Привет, Гунь, опять организм травишь? Между прочим, мне нужен здоровый муж.
— Тогда, ну ее эту сигарету. Она целоваться мешает, — сказал Гуня и потянулся ко мне с поцелуем.
— Ага, при солдатах.
-Ничего. Пускай завидуют.
— Конечно. Ты первый солдат, которому командир роты разрешил встречаться с его дочерью. Только, когда будешь целовать, смотри, чтобы Бородин с Колобковым мимо не проходили, иначе единственным нашим средством сообщения будут письма.
Тут Гуня заметил возвращающегося из увольнения Папазогло.
— О, смотри, герой-любовник идет.
— Почему герой-любовник?
— Потому что на свидание с кем-то ходил. Привет, Папазогло, как все прошло.
— Хорошо, — ответил Папазогло и зашел в казарму.
— Слушай, а чего от него так зубной пастой пахнет?
— Да прикинь, развел его как детсадовца. Посоветовал ему голову помыть зубной пастой, он и повелся.
— Эх, какие же вы все-таки чудаки. У тебя же детство до сих пор кое-где играет. Впрочем, как и у меня.
— Ну и что. Это же не мешает нам любить друг друга.
— Это верно. Все, еще один поцелуй и бегом в казарму. Мне отец приказал тебя от службы не отрывать.
— Есть, товарищ библиотекарь.
— Иди уже.
Как же я люблю его. Вот бы еще Миша поправился и помирился с Ирой, и я буду абсолютно счастлива.