За кулисами восстания Тарнума. Книга 1. (джен)

Утром следующего дня Ферлан как обычно сидел в своем кабинете и изучал доклады осведомителей, когда раздался стук в дверь, и на пороге появилась Инсольда с помятым лицом и блуждающим взглядом.

— Вижу, заседание совета таверны выдалось долгим и напряженным, — усмехнулся Ферлан.

Инсольда буркнула что-то невнятное, вытащила из кармана свиток и положила его на стол. А сама плюхнулась в кресло и принялась массировать пальцем висок. Ферлан развернул свиток, на нем было написано быстрым почерком множество имен и названий, а под названиями какой-то совсем неразборчивый текст.

— Это песни бардов? — догадался Ферлан.

— Угу, — промычала Инсольда в ответ.

Ферлан размотал свиток до конца, тот оказался довольно длинным.

— Как ты успела опросить столько бардов? — удивленно спросил он.

— Ты говорил, они ищут заработок, — слова давались Инсольде с трудом, — Я сказала, что дам по монете трем лучшим певцам... вот они и сбежались со всех окрестных таверн... мериться талантами.

— Умно, — восхитился Ферлан, — Та песня была?

Инсольда отрицательно помотала головой.

— Когда отдохнешь, перепиши это нормальным почерком и сдай в архив. Думаю, еще пригодится.

Инсольда кивнула головой, и Ферлан вернул ей свиток, добавив к нему три монеты.

Тем временем снова раздался стук в дверь, и на пороге появилась Киневра.

— Мне долго не давала покоя история с этим Кразмихом, — сказала она, усевшись в соседнее кресло, — Я изучила архивы городских судов Антагарича, чтобы узнать, принимал ли он ранее участие в судебных процессах. И обнаружилось много интересного.

— Что, принимал все-таки?

— Слабо сказано... я насчитала 25 случаев — 2 раза он был обвиняемым, оба раза оправдан, 4 раза свидетелем защиты, 1 раз свидетелем обвинения, 2 раза был защитником, 3 раза, включая наше дело, обвинителем. Еще 12 раз был писарем на заседаниях суда, и 1 раз даже помощником судьи в Авли.

— Какая насыщенная жизнь у человека... — задумчиво проговорил Ферлан, — А по виду и не скажешь.

— Вот-вот... и теперь вопрос — почему он, будучи обвинителем, так откровенно поддавался тебе в нарушение порядка ведения судебных дел?

— Понятия не имею, — развел руками Ферлан, — Поищи, пожалуйста, сведения о том, чем он занимался все эти годы. Сделки может какие, жалование за службу, награды, штрафы, гонорары... не знаю... любой документ, где он может упоминаться.

— Хорошо, поищу, — сказала Киневра, вставая с кресла.

— А как она попала в архив суда Авли? — недоуменно спросила Инсольда, когда Киневра скрылась за дверью, — Она же не уезжала никуда.

— Пойдем, покажу... если силы еще остались.

— Остались, — тяжело вздохнула Инсольда.

Ферлан и Инсольда осторожно спускались по длинной винтовой лестнице под землю. Над головой у Ферлана висел светящийся шарик — это было единственное заклинание, которое он успел освоить за время обучения в Академии. Дойдя до массивной деревянной двери, Ферлан отпер ее ключом и прошел внутрь.

Взгляду Инсольды открылось большое помещение, уставленное полками с книгами и свитками. Когда Ферлан зажег факелы, стоявшие в подставках вдоль стен, и темнота хоть немного рассеялась, Инсольда увидела на одной из стен огромную мраморную статую пожилой монахини.

— Здесь содержимое большинства архивов Антагарича за последние 10 лет, — гордо произнес Ферлан, проведя по кругу рукой.

— А... как так вышло? — растерянно спросила Инсольда.

— Переписывание свитков это дело трудоемкое. Поэтому официальные писари обычно составляют лишь оригинал документа, в архивы же идут его копии, которые делает какая-нибудь лавка писарей. Такие лавки есть во всех крупных городах Антагарича.

— И эти лавки принадлежат тебе?

— Нет, конечно, тогда связь со мной была бы слишком очевидна, и ничего интересного в них не попало бы. Лавки принадлежат другим людям. Когда я создал школу клериков при нашей гильдии, то брал туда лишь детей бедняков, а у них нет денег оплатить обучение. Поэтому первый год обучения у нас бесплатный, зато потом школяры зарабатывают себе на обучение сами, подрабатывая писарями. Деньги, которые платит им лавка, они тратят на проживание, а вот то, что плачу им я, идет на их дальнейшее обучение. А плачу я им за то, что для каждого проходящего через их руки документа они делают лишнюю копию, и отправляют ее сюда.

— И никто этого не замечает? — удивилась Инсольда, — Любая стража у городских ворот может осмотреть любую повозку и при виде кучи свитков заподозрить неладное.

— Это правильный вопрос. Я долго думал, как привозить сюда эти документы. Пробовал разные способы, наиболее просто и безопасно оказалось выкупать у лавок их бумажный мусор. Если писарь допускает ошибку, то переписывает свиток заново, а испорченный лист отправляет в мусорную корзину. Раньше лавки просто сжигали этот мусор в печи, но потом я предложил выкупать его за небольшую цену. Объяснил это тем, что нашей школе требуется много бумаги для обучения школяров искусству письма, а чистые листы стоят дорого, дешевле пользоваться испорченными с обратной стороны. Поэтому мои писари просто выкидывают предназначающиеся мне копии в мусорную корзину, пометив их особым образом. Самой же перевозкой занимаются люди, никак со мной не связанные, поэтому их проблемы со стражей меня не волнуют.

— А как ты передаешь им деньги? Человека, который возит жалование для такого количества писарей, рано или поздно заметят.

— Никак не передаю. Я же сказал — эти деньги уходят в счет их обучения, поэтому не покидают наших подвалов. Когда школяр возвращается в гильдию, мы подсчитываем, сколько он заработал, вычитаем сумму за обучение, остальное выдаем на руки.

— А если кто-то из них проговорится?

— Да, такая опасность есть. Но, во-первых, школяры приносят клятву послушания уже в начале обучения. Остальные клятвы приносятся при вступлении в сан, но вот эта сразу. А во-вторых, о намерении нас предать можно узнать, способы есть. За 10 лет это пытались сделать двое, и оба довольно быстро... подавились вишневой косточкой, назовем это так.

Инсольда укоризненно посмотрела на Ферлана.

— Клятву Геруллия мы соблюдаем неукоснительно. Но на гильдию же работают не только те, кто ее приносил, — ответил на ее немой вопрос Ферлан.

— А если все же это станет известно? Нельзя же вечно скрывать то, что знает так много людей.

— Да, я это понимаю. Но ты учти вот что — 10 лет назад работа писаря была престижной, за нее хорошо платили. Но после того, как мы начали готовить так много писарей и вынуждать их зарабатывать этим ремеслом деньги, цены на их работу упали примерно в 6 раз. И если лорды еще могут позволить себе маститых покрытых сединой писарей, то все остальные не видят смысла платить большие деньги за то, что может сделать 9-летний сын бедняка. Сейчас примерно половина писарей Антагарича это воспитанники нашей школы. Лет через 5 других писарей почти не останется, а цены упадут еще сильнее. Но если моих писарей выгнать, то цены подскочат в небеса. Понимаешь?

— Я бы скорее заплатила больше денег, чем позволила недругам читать мои документы, — проворчала Инсольда.

— Секретные документы к нам и так почти не попадают. Но в большинстве документов ведь нет ничего секретного. Например, заседания городских судов Антагарича открыты, туда может придти любой желающий, зачем им скрывать протокол заседания? Однако, из сопоставления этих не секретных сведений можно получить очень интересные выводы. Взять, например, этого лорда Марвина — его доходы нам неизвестны, их ведет его личный писарь. Зато нам известны его расходы, и по ним видно, что 3 года назад он перестал вызывать каменщиков для ремонта стен, 2 года назад сократил заказы на оружие и доспехи, 1 год назад уменьшил количество рыцарей в своей гвардии. Что это означает для столь гордого рыцаря как Марвин?

— Деньги закончились?

— Именно. Этот участок земли мне очень нужен, я был готов заплатить за него и 20, и 30, и даже 50 тысяч монет. Но, с учетом состояния казны Марвина, предложил всего 10 тысяч. И если сделка состоится, то это окупит все мои расходы на писарей Риверстрайда.