Золотые Длани (джен)

Подобного многолюдства обитель праведной Мельтаны не знала со времен основания. Лето было в цвету, на полях наливались золотыми зернами пшеничные колосья, словно сама земля ликовала, щедро одаривая людей, отстоявших ее своими трудами, потом и кровью. Кроме жителей окрестных деревень, в монастыре собралось все воинство Амайрана, значительная часть которого сделалась ныне воинством Периллинена.

Были и те, кто пожелал вернуться домой, и те, кто уже не вернется. Их память не была забыта: Ойнор обещал не только вознаградить, но и самолично навестить каждую осиротевшую семью — пускай и не в ближайшие месяцы.

Рана оказалась тяжелой, и несмотря на выздоровление, Ойнор предчувствовал, что век его будет недолгим. Тем больше поводов усердно трудиться и продолжать дело предков, пока есть силы. И пусть сил этих ему достанет не только для трудов, но и для счастья. Радость верной дружбы и товарищеской преданности он уже познал. Теперь настало время для любви, которая улыбалась ему голубыми глазами Ниеры.

Род ан Тойдре, хранителей Венца, непременно продолжится.

Герцог Фандоан сдержал слово и прибыл в монастырь с небольшой, но пышной свитой. Деревенским жителям, не слишком избалованным яркими зрелищами и празднествами, этого хватило, чтобы запомнить на всю жизнь, а потом рассказывать детям и внукам. Тяжелые голубые знамена с Всевидящим Оком, расшитые наряды, золотые церемониальные цепи и самоцветные каменья, слепящая глаза броня — и слово герцога, заверившего жителей Вербаннена, что в ближайшие годы Аскелла будет жить в мире.

Из распахнутых дверей убранной цветами монастырской молельни вышли три пары новобрачных: Ойнор и Ниера, Кэлем и Эвлия, Анкей и Вальде. Их встретил торжествующий клич — таких разных, таких прекрасных и таких счастливых. Лица юных жен сияли так, что затмевали блестящее на солнце золотое и серебряное шитье свадебных нарядов. Мужчин же роднило схожее выражение глаз, какое бывает у тех, кто отстоял в бою свое право на счастье.

Герцог Фандоан со свитой вышел вслед за ними. Молодожены низко склонились перед государем. Когда чуть поутихли оглушительные крики приветствия и здравицы, когда упали на каменные плиты последний цветок и последнее зернышко, которыми по обычаю осыпали молодых, он обратился к ним.

— Граф ан Тойдре!

Ойнор выпустил руку Ниеры и шагнул вперед.

— Ваши заслуги перед Вербанненом и всей Аскеллой неоценимы, — произнес герцог. — Я верю, что вы продолжите свое служение столь же достойно и не посрамите памяти ваших предков. В залог вечной клятвы и верности примите этот перстень, который будет достоянием вашего дома, пока он жив и пока жива Аскелла.

Под торжествующие кличи Ойнор преклонил колено и поцеловал руку герцога. Тот надел ему на палец золотой перстень с сапфиром и одарил долгим взглядом, значение которого могли понять в полной мере лишь они двое.

Ойнор вернулся к Ниере, не в силах найти подходящих слов. Юная супруга же глядела на него так, как смотрят на воплощенное божество. А герцог Фандоан продолжил:

— Лорд и леди Варусдар!

Кэлем и Эвлия приблизились вдвоем, не без трепета, но неспешно. На них тоже смотрели во все глаза, в том числе и придворные герцога — история о хитрости нынешней леди Варусдар давно облетела весь Вербаннен наряду с рассказами о храбрости ее брата.

— Эвлия, урожденная графиня ан Тойдре, — произнес герцог, обратившись сперва к новобрачной, — никто не оспорит того, что вы совершили в последнюю войну не меньше, чем ваш доблестный брат. Ваши заслуги не будут забыты. В знак этого примите сей дар, и пусть он напоминает вашим потомкам, что мудрость — не менее грозное оружие, чем меч.

Один из слуг поднес Эвлии в раскрытом ларце ожерелье из оправленных в золото рубинов, похожих на застывшее пламя. Подарок вызвал у зрителей восторженный вздох — не иначе, совсем недавно эта драгоценность была достоянием герцогского дома Вербаннена.

— Вас же, лорд Варусдар, можно лишь поздравить с обретением подобного сокровища, — продолжил герцог. — И знайте, что ходатайство ваше удовлетворено. Имение Селлиан, что на юге Вербаннена, принадлежащее вам по праву наследования, отныне вновь ваше. Я не сомневаюсь в вашей верности и в том, что вы станете исправно нести свою службу.

— Благодарю, ваша светлость. — Кэлем поклонился, Эвлия низко присела. — Вы верно рассудили. Брат будет стеречь север, а мы — юг.

Слова слегка отдавали дерзостью, но герцог лишь милостиво кивнул в ответ на них и обратился к третьей чете:

— Анкей Эттерфольг и Вальде Кайбиганская!

Они приблизились, явно робея, ибо их положение было самым неустойчивым. Сколь бы ни радовал их долгожданный союз, Вальде чувствовала себя неуютно под многочисленными взглядами: не меньше ее красоты людей поражало известие о ее происхождении.

— Никто не вправе пенять дворянину, буде он пожелает сменить сюзерена, — сказал герцог несколько тверже, чем необходимо. — Вы отреклись от прежней службы и пожелали принести присягу мне. Я принимаю вашу клятву и надеюсь, что служба Вербаннену не покажется вам бесчестной. Наряду с вашей супругой вы немало поспособствовали нашей победе, посему заслуживаете награды. Я дарую вам титул покойного лорда Те-Рео и его имение, что на северо-востоке Вербаннена. Наследников и родственников у него нет, и никто не оспорит ваше право. Исправляйте свою службу так, как поклялись.

Преклонив колено, Анкей поцеловал руку герцога. Его примеру последовала было Вальде, но герцог остановил ее и сердечно поцеловал в лоб, как родственницу.

— Вы не чужая и не дочь врага, — произнес он столь же твердо. — Развейте свои сомнения. Отныне вы — леди Те-Рео, подданная Вербаннена. Быть может, однажды настанет день, когда все распри забудутся. Пускай сами мы этого не увидим, зато увидят наши потомки.

Вновь грянули торжествующие кличи. Всем трем молодым парам вскоре предстоял отъезд в Периллинен, куда Ойнор любезно пригласил и Кэлема, и Анкея. Пока же, под звон колоколов, плеск знамен и гул радостных и любопытных голосов, счастливые лорд и леди Те-Сапари сердечно обнимали юную графиню ан Тойдре. Мать просто плакала, не стыдясь слез, отец же лучился гордостью. Воистину, не каждый дворянин, имеющий дочерей, сможет заполучить для них столь удачную партию.

Герцог Фандоан, прежде чем уехать, отозвал Ойнора в сторону, но заговорил не сразу. Взор его не отрывался от монастырских стен и строений, и в нем читалось благоговение паломника, посетившего великую святыню. Или же преклонение потомка перед великим предком.

— Мне трудно поверить, — тихо произнес герцог, — что я нахожусь совсем рядом с ним. Протяни руку — и возьми. И все же я не осмелюсь. Не так должно предъявлять свои права. Пусть Превысший будет судьей покойному Секлису, но подобное сокровище не взять силой.

— Мой покойный отец, ваша светлость, — ответил Ойнор, — предсказал, что мне суждено не передать, а лишь хранить. Еще он сказал, что в положенный срок глаза Видящего узрят истину. Мне думается, срок еще не настал.

Герцог кивнул, отведя взор, словно с усилием.

— И мне так думается. Храните вверенную вам тайну, граф, как хранили ваши предки, и завещайте то же самое своим потомкам. Пусть венец Неватана остается там, где лежит сейчас, пока не найдется чело, достойное увенчаться им. Из какой бы земли ни происходил достойный, он совершит должное и объединит Аскеллу. В вашей же верной службе, граф, я не сомневаюсь.

Глаза Ойнора сияли решимостью и жаждой действия. Он с улыбкой оглянулся на своих ликующих воинов.

— Я думаю укрепить Периллинен, ваша светлость, — сказал он. — Не напрасно Создатель сохранил мне жизнь. Если Он дарует мне хотя бы десять лет, я постараюсь сделать как можно больше. Клянусь, что ни единого дня я не проживу напрасно.

— Прежде всего позаботьтесь, чтобы вам было кому передать свою тайну, — улыбнулся герцог и взглянул на Ниеру, белокурую, нежную, счастливую. — Впрочем, об этом вы с графиней позаботитесь и без моего приказа.

Ойнор усмехнулся в ответ. Сколь бы ни была велика святыня, сокрытая в Мельтанской обители, что же за свадьба без сальных шуток? И все же мысль о том, что, быть может, через год он наречет в периллиненской молельне имя своему сыну, вызвала в душе благоговейный трепет. Как бы ни любил он Ниеру, счастье супружеской любви будет вдвойне крепко, если пойдет об руку со счастьем исполненного долга.

Вслед за герцогом собрались в дорогу новобрачные, а с ними лорд и леди Те-Сапари и все воины. Прежде чем монахини во главе с суетливой сестрой Наистой вывели из конюшни лошадей, из толпы воинов вышла Дасия. Она была по-прежнему в мужской одежде, но что-то в ней неуловимо переменилось, словно прежняя боль оставила ее. Карие глаза женщины-стрелка сияли, как у ее товарищей, на изуродованных шрамом губах цвела улыбка.

Дасия подошла к Ниере и опустилась перед нею на одно колено, чем изрядно изумила юную графиню. Будучи столь разными, они крепко сдружились, пока Ойнор лежал при смерти, и Ниера понимала, что грубоватое добродушие Дасии поддержало ее в те тяжелые дни не меньше, чем участие Эвлии, заботы матери и собственные молитвы.

— Хочу служить вам, миледи, — заявила Дасия на весь монастырский двор. — А то все наши уже определились со службой, а я все тяну да тяну. Граф-то меня не прогонит, — она глянула на Ойнора, — да только ему я уже служила. Теперь вот хочу на счастье ваше поглядеть. А ежели графу доведется куда уехать, так он будет знать, что с вами без него ничего худого не сделается.

Ниера подняла Дасию с колен и от души расцеловала в обе щеки.

— Спасибо тебе, — сказала она. — Я принимаю твою службу с радостью. Может быть, ты сама будешь счастлива и вновь выйдешь замуж…

— Да что вы, миледи, кто на меня посмотрит? — замахала руками Дасия. — Да и не надо мне этого. Своих-то деток нам с мужем-покойником Создатель не дал, так хоть понянчу в срок сына Амайрана!

На эти слова воины отозвались смехом и одобрительными криками. Когда же шум поутих, продолжились сборы в дорогу.

— Вы только не давайте воли этой разбойнице, миледи, — сказал Кэлем Ниере, пока подсаживал в седло свою супругу. — А то она сама станет хозяйничать в Периллинене.

— Зато столь верным слугам нет цены, — заметила Эвлия, тогда как Ниера лишь добродушно усмехнулась на слова Кэлема. — И сердце у нее золотое.

Перед самым отъездом мать Ридора со слезами радости на глазах благословила новобрачных — всех, не разбирая, родные они ей или нет. «Если бы ваш отец видел вас сегодня! — сказала она обоим племянникам. — Впрочем, он и так видит — гораздо больше, чем мы».

Смолкли последние прощания, благословения и добрые пожелания. Шумная толпа верховых выехала из ворот Мельтанской обители, направляясь к северной дороге, чтобы проделать засветло большую часть пути. Над головой графа ан Тойдре, его супруги, сестры и воинов по-прежнему развевалось синее знамя с Золотыми Дланями. А то, что держали эти длани, осталось там, где лежало доселе, сокрытое до поры до времени.

Настанет срок, и глаза Видящего узрят истину.