Потерянная — незнакомая себе (гет)

Ева закашлялась. Резкий вкус металла — она прикусила язык? Голова гудела, тело будто налилось свинцом. Она пошевелилась, и простыня шурша напомнила ей — она в кровати. Холодной. Чистой. Больничное крыло.

Гарри лежал рядом. Его лицо было бледным, глаза плотно закрыты, дыхание ровное, почти неслышное. Сердце Евы дрогнуло — она вспомнила, как он стоял перед Квиреллом… и как всё оборвалось.

Её пальцы машинально нащупали что-то в кармане. Свёрнутый вчетверо листочек. Мягкая, немного шершавая бумага. Она не открыла его. Пока нет. Она почувствовала, откуда он. Это было… от неё.

Сладкий запах шоколада. На прикроватной тумбочке и неё и Гарри стояли коробки со сладостями. Она узнала их — те же, что приносили Гарри после его первого великого подвига с философским камнем в книге . Она моргнула, не понимая. Но Почему ей тоже?

«За что?..» — мысль промелькнула и исчезла.

Щелчок дверной ручки.

В комнату вошли мадам Помфри и… он.

Профессор Дамблдор.

Он был таким же, каким она его видела в общем зале за профессорским столом — высоким, с сияющими глазами, в пестром халате, и с какой-то мудрой добротой, от которой одновременно хотелось расплакаться и спрятаться.

— Ах, проснулись, — обрадованно воскликнула мадам Помфри. И дала ей воды. — Идите, профессор, только ненадолго, прошу. Она ещё очень слаба.

Ева вдруг напряглась. Она ведь… она приняла Оборотное зелье. Притворялась им. Нарушила всё, что только можно. Она сжалась, и ей показалось, что холодный пот выступил на висках.

Дамблдор подошёл ближе. Его глаза сияли мягким светом. Не гневом. Не осуждением.

— Здравствуйте, — пробормотала Ева и неловко отвела взгляд. Щёки её вспыхнули. Голос дрожал. — Простите, что… что я...

— Приветствую вас, мисс Браун, — сказал он спокойно, чуть склонив голову. — Как вы себя чувствуете?

— Н-нормально… — ответила она шёпотом, избегая смотреть на него. — И… и не спрашивайте, пожалуйста, что я там делала. Я всё равно не смогу объяснить как надо.

— Я полагаю, уже знаю, — ответил он с лёгкой улыбкой.

Ева уставилась на него. Губы чуть дрогнули.

— Знаете? Что вы… вы о чём?

Дамблдор на мгновение отвёл взгляд в сторону, как будто собирался с мыслями.

— Я знал вашу маму. И вашу бабушку тоже. Вашу семью… — Он замолчал, как будто вспоминая что-то очень далёкое. — Я всё ждал подходящего момента, чтобы рассказать вам. Но, боюсь, снова опоздал.

Сердце Евы сбилось с ритма.

— Вы… вы знали? Кто они? Кто я?

Он кивнул.

— Вашу маму звали Элизабет Принц. А вашу бабушку — Эмилия Принц.

Принц.

Это имя отозвалось в её памяти, как эхом. Она когда-то слышала его в разговорах — шёпотом, на страницах книг, мимоходом. Один из старинных волшебных родов. Сильных. Мрачных. Забытых.

— Принц?.. Это же… это древняя чистокровная семья, разве нет? — выдохнула она. — Я думала, мама была маглорождённой.

— Нет, — мягко ответил он. — Ваша семья исключительно из чистокровных.

Ева ощутила, как всё внутри неё поплыло. Словно часть её обрушилась, а другая — резко выросла, заняв пустоту.

— Значит… и мой отец… он тоже?..

Он опустил глаза.

— На этот вопрос я не могу ответить. Увы, это — тайна, которая Я не могу вам раскрыть ради вашей безопасности. Ваша мама была в бегах с бабушкой. Они скрывались. После её смерти Элизабет ненадолго вернулась в Британию… и потом… исчезла.

— Вы не знали, что она умерла?

— Нет, — покачал он головой. — Я узнал о её смерти только после того, как увидел вас в Большом зале в день прибытия. Тогда всё стало ясно.

Ева замерла. Внутри всё сжалось. Значит… всё это время он знал. Молчал. Почему?

Но она знала, почему.

Потому что… так надо.

Она сжала свёрток в кармане.

— Значит… Снейп… — голос предательски дрогнул. — Он… мой родственник?

Дамблдор посмотрел на неё чуть пристальнее.

— Да. Его мать была сестрой вашей бабушки. Так что вы действительно родственники.

— Понятно, — сказала она тихо. Почему-то стало холодно. — А почему тогда я Браун, а не Принц?

— Думаю, это было решение вашей мамы. Или бабушки. Может быть, попытка начать заново. Возможно, чтобы вас защитить.

— Ясно, — выдохнула Ева. — Значит… у меня никого не осталось. Кроме… него. А он меня ненавидит.

На этот раз Дамблдор улыбнулся как-то особенно — чуть грустно, чуть озорно.

— Я не стал бы делать столь поспешных выводов, мисс Браун, — сказал он мягко. — Некоторые люди умеют любить… очень глубоко. Но не умеют этого показывать.

Ева не ответила. Она отвернулась. На глаза снова наворачивались слёзы. Слишком много. Слишком внезапно. У неё в голове крутились очень много вопросов но она не могла задать их . Потому что контракт ограничивала её, она не могла расспрашивать тайны которые ей навредят если они сами по себе не раскроются. Или сама она собственно лично не узнает про них.

Он, видимо, понял что она устала.

— Отдыхайте, — сказал он тепло. — Мы ещё поговорим. Всё будет… как должно быть.

И с этими словами он вышел, оставив её в тишине.

Ева долго смотрела в потолок. И уснула от усталости.

* * *

На следующее утро Гарри тоже пришёл в себя. Ева услышала, как он тихо зашевелился на соседней койке, потом — звук открывшейся двери, и мягкий голос мадам Помфри вполголоса окликнул кого-то. К ней заходил Дамблдор. Они с Гарри говорили долго, шёпотом, но в тишине лазарета Ева улавливала обрывки слов — "философский камень", "Николас Фламель", "твоя мама", "любовь защищает"… Ева лежала с закрытыми глазами, не шевелясь. Она не хотела мешать. Её мысли были далеко — у зеркала, у маминых рук, у того взгляда, полного любви и тоски, который жёг её сильнее любого проклятия.

Когда директор ушёл, наступила короткая пауза, и Ева чуть приоткрыла глаза. Гарри лежал, уставившись в потолок, с каким-то отрешённым выражением. Ева хотела сказать что-то ободряющее — хоть слово, хоть кивок, — но ком подступил к горлу. Она так и лежала молча, сжимая в кулаке угол одеяла, пока в коридоре не раздались торопливые шаги.

— Миссис Помфри, пожалуйста! — раздался умоляющий голос Гермионы. — Мы только на минуту!

— Он только что пришёл в себя! — строго, но устало возразила медсестра. — И мисс Браун ещё слаба!

— Ну пожалуйста! — теперь уже Рон. — Мы просто взглянем и уйдём, обещаем!

Через пару мгновений в палату всё-таки ввалились Гермиона и Рон, виновато оглядываясь на дверной проём, словно ждали, что сейчас их всё-таки вытащат за уши обратно.

— Гарри! — вскрикнула Гермиона, подбежав к его кровати. — О, ты в порядке, слава Мерлину!

Рон тоже вздохнул с облегчением и что-то пробормотал, но тут его взгляд скользнул по палате — и остановился на Еве. И Гермиона тоже заметила её.

— Ева? — растерянно спросила Гермиона. — Но... как? Как ты оказалась там? Мы с Роном… мы тебя не видели вовсе.

— Да, — подтвердил Рон, садясь на край кровати. — Ты что, шла за нами? Почему?

Ева откинулась на подушку, закрыла глаза на пару секунд, потом с усилием села. Болело всё, тело словно наливалось тяжестью, но лицо она старалась сохранить спокойным.

— Я… — она помолчала, будто подбирая слова. — Я видела, как вы оглушили Невилла. Ну… догадалась, куда вы направляетесь. Я давно подозревала, что вы хотите попасть в ту запретную комнату… На третьем этаже. Я пошла следом. Хотела убедиться, что с вами всё в порядке.

Она говорила тихо, не глядя в глаза. Лгать было неприятно — но правду говорить было невозможно. Ни про невидимость, ни про чары, ни про зеркала, ни тем более про маму. Нет. Только не это.

— Когда я увидела, что Гермиона с раненым Роном задержались, я подумала, что Гарри может быть один… И пошла за ним.

Гермиона нахмурилась, словно анализируя каждое слово. Ева чувствовала её взгляд на себе, колючий, прищуренный. Но потом — всё же кивок.

— Хорошо, — сказала Гермиона негромко. — Ладно. Просто… мы были очень удивлены.

— А потом… — пробормотал Гарри, приподнимаясь, — потом Квирелл… он…

Он рассказал, как смотрел в зеркало, как в кармане оказался философский камень, как Вольдеморт говорил из затылка Квирелла. Ева слушала молча, только сжала пальцы в кулак. Она всё это видела. Она тоже там была. Но боль снова прострелила висок — воспоминание, как её отбросило в стену, как она рухнула на пол…

А потом — зеркало.

Записка.

Она невольно прижала руку к карману, ощутив знакомую, тёплую плотность бумаги под пальцами. Всё это время она хранила её, даже не взглянув. Потому что знала: не сейчас. Не при них. Не в этой палате, где всё ещё витает запах зелья и стерильных бинтов.

Она слабо улыбнулась, словно пытаясь сбросить с себя тяжесть.

— Гарри, ты герой, — тихо сказала она. — Тебе повезло, что ты жив.

Но внутри неё всё кипело. Потому что ей тоже было что сказать. И кому. И кое-что важное — прочесть.

Ночью, когда все уйдут, и останется только тишина и лунный свет на подоконнике, она наконец достанет записку из кармана.