Стереть твой номер (гет)

Фонтан в центре университетского сквера работал даже в прохладную погоду, и тихий шум воды создавал иллюзию уединения. Скарамучча уже был там. Он не сидел на скамейке, а стоял, прислонившись к гранитному бортику, и смотрел на струи воды. Руки скрещены на груди — его классическая защитная поза.

Люмин подошла к нему, и сердце колотилось где-то в горле. В руках она все еще держала букет, не зная, куда его деть. Он услышал ее шаги и повернул голову. Его взгляд был тяжелым, изучающим. Он ждал.

— Цветы красивые, — начала она, потому что нужно было с чего-то начать. — Спасибо.

— Они выглядели лучше на твоей парте, чем в моих руках, — ровным тоном ответил он, не меняя позы. — Я чувствовал себя полным идиотом.

— Ты и есть идиот, — тихо, но твердо сказала она.

Он чуть заметно вздрогнул, но не ответил. Он ждал продолжения.

— Я понимаю, почему ты это сделал, — продолжила Люмин, следуя плану, который они выстроили с Кэ Цин. — Вчера в зале. Ты увидел того парня… и хотел меня защитить. Я это понимаю, Скара.

Он чуть расслабил руки. Он ожидал обвинений, а не понимания.

— Но то, как ты это сделал… — она сделала шаг к нему, и ее голос набрал силу. — Вранье про коллоквиум. Слежка. Ты следил за мной, Скара, как за преступницей. Ты устроил публичную сцену, от которой мне хотелось провалиться сквозь землю. Ты сломал чужое имущество. И ты… ты заставил меня почувствовать себя виноватой за то, во что я была одета. Будто это я его спровоцировала. Мне было унизительно. И больно. Больно от того, что ты мне не доверяешь.

Она выложила все на одном дыхании, и теперь стояла, тяжело дыша, глядя ему прямо в глаза. Его лицо было непроницаемым, как маска.

— Но это сработало, не так ли? — наконец сказал он холодно. — Тот ублюдок больше не подойдет к тебе. Его «коллекция» пополнилась только обломками его телефона.

— А какой ценой?! — воскликнула она. — Ценой моего унижения? Ценой твоего вранья?

— И что бы ты предложила? Поговорить? — он горько усмехнулся. — Пока мы бы с тобой «разговаривали» о чувствах и доверии, у него в телефоне уже была бы целая галерея. Иногда нужно действовать, Люмин. А не рассусоливать.

— Дело не в том парне, Скара! — ее голос дрогнул. — Дело в нас! В том, что ты не веришь, что я могу сама за себя постоять! В том, что ты считаешь, что имеешь право решать за меня, что мне носить и куда ходить! Я не могу быть в отношениях, где за мной следят. Где меня не слушают. Я не твоя собственность, Скарамучча.

Последние слова она произнесла почти шепотом, но они ударили его сильнее, чем любая пощечина. Он отвел взгляд, снова уставившись на воду.

— Я знаю, — прохрипел он. Тишина между ними стала почти осязаемой.

Люмин сделала глубокий вдох. Сейчас была самая важная часть. Не просто обвинить, но и предложить выход.

— Я готова идти на компромисс, — сказала она уже спокойнее. — Если тебя так беспокоит моя одежда, я могу договориться с Тартальей и стараться не ходить в зал в часы пик. Но ты, со своей стороны… ты должен научиться говорить со мной. И доверять мне. Доверять, что я не буду терпеть неуважение. Доверять, что если что-то случится, я приду и расскажу тебе сама. Без слежки. Без скандалов. Просто говорить.

Он молчал так долго, что Люмин уже решила, что он сейчас просто развернется и уйдет. Она видела, как напряжена его спина, как сжаты его кулаки. Он боролся сам с собой.

— Говорить… — наконец процедил он сквозь зубы, глядя в сторону. — Какая же это мука. Не носи те персиковые леггинсы, когда меня нет рядом.

Это не было согласием. Но это не было и отказом. Это было его ворчливое, недовольное признание, что он готов попробовать.

Люмин смотрела на него — на этого невыносимого, сложного, ревнивого идиота, который только что подарил ей самый стильный букет в ее жизни и признался, что боится, когда не может ее контролировать. Она устало вздохнула и позволила себе слабую, кривую улыбку.

— Договорились.

Он не улыбнулся в ответ. Но он протянул свою забинтованную руку и коснулся ее пальцев, которые сжимали стебли ирисов. Легкое, почти случайное прикосновение.

— Поехали ко мне? А то так превратимся в льдинки около этого фонтана. Композиция получилась бы... Интересной.

* * *

Он привел ее в свою квартиру. Тихую, строгую, его личную крепость. Она поставила букет в стакан с водой, и темные ирисы стали единственным ярким пятном в его монохромном интерьере.

Скарамучча молча наблюдал за ней. Он снял куртку, оставшись в черной толстовке. Напряжение все еще витало в воздухе, но оно было другим. Не враждебным, а каким-то густым, наэлектризованным.

Она повернулась к нему. Он стоял всего в паре шагов. Его взгляд был тяжелым, внимательным, он будто пытался прочитать все ее мысли.

— Скара… — начала она, не зная, что сказать дальше.

Он не дал ей договорить. Он сделал эти два шага, которые их разделяли, и просто обнял ее. Крепко, почти отчаянно. Он уткнулся лицом в ее волосы, вдыхая их запах, и она почувствовала, как все его тело напряжено, будто он боится, что если он ослабит хватку, она исчезнет.

Люмин замерла на секунду, а потом медленно, неуверенно обняла его в ответ. Она почувствовала под пальцами его теплую спину, услышала, как бьется его сердце — быстро, неровно. И вся ее обида, вся злость, все сомнения начали таять, уступая место чему-то гораздо более глубокому. Сочувствию. Нежности.

— Я правда идиот, — прошептал он ей в волосы, и в его голосе не было ни капли самолюбования. Только горькое признание.

— Да, — так же тихо ответила она, сильнее прижимаясь к нему. — Но ты мой идиот.

Он отстранился, только чтобы заглянуть ей в лицо, и тут же поцеловал. Жадный, немного соленый от ее невысохших слез поцелуй, в котором не было ничего, кроме потребности друг в друге. Люмин ответила ему, запустив пальцы в его темные, шелковистые волосы.

Поцелуй не прерывался, становясь все глубже и настойчивее. Его руки скользнули с ее лица на талию, затем ниже, приподнимая ее. Она обвила его ногами, полностью доверяясь ему. Он подхватил ее и, не разрывая поцелуя, понес к кровати.

Он опустил ее на мягкое покрывало, нависая сверху. Его фиолетовые глаза потемнели, в них плескалось желание. Он медленно, пуговицу за пуговицей, расстегнул ее блузку, его пальцы чуть дрожали. Затем он потянул на себя край ее юбки. Люмин помогла ему, приподняв бедра.

Прохладный воздух комнаты коснулся ее кожи, и она слегка поежилась, но его губы тут же последовали за отступающей тканью, согревая ее. Он целовал ее плечи, ключицы, спускаясь все ниже. Его руки исследовали ее тело — уверенно, но нежно, зная каждый изгиб, каждую чувствительную точку.

Она не оставалась пассивной. Ее руки скользили по его спине, плечам, опускались ниже, срывая с него футболку. Она хотела чувствовать его кожу, его тепло. Когда их тела наконец соприкоснулись, по комнате пронесся тихий, облегченный вздох.

Скарамучча двигался медленно, дразня, давая ей привыкнуть, насладиться каждым мгновением. Его шепот был хриплым, он называл ее по имени снова и снова, будто боясь, что она исчезнет. Люмин отвечала ему тихими стонами, выгибаясь навстречу его ласкам.

Напряжение нарастало, превращаясь в единый, общий ритм. Их дыхание смешалось, их тела двигались в унисон. Не было больше ни прошлого, ни будущего, ни ссор, ни обид. Был только этот момент. Эта комната. Этот полумрак. И они вдвоем.

Когда волна удовольствия накрыла их обоих, Скарамучча рухнул на нее, уткнувшись лицом ей в шею, тяжело дыша. Она гладила его по влажным волосам, чувствуя, как бешено колотится его сердце в такт ее собственному.

Они лежали так долго, в тишине, окутанные теплом друг друга. Их перемирие сейчас ощущалось особенно нежно..

* * *

Люмин проснулась от мягкого света, пробивающегося сквозь незашторенные окна. Тело было приятно-расслабленным, а воздух пах чем-то неуловимо его — озоном после дождя, горьковатым кофе и им самим. Она лежала на его боку, ее голова — у него на груди, а его рука крепко, даже во сне, обвивала ее талию.

Она не двигалась, боясь его разбудить. Просто слушала ровное, спокойное биение его сердца. Вчерашняя буря казалась теперь чем-то далеким, почти нереальным. Здесь, в его постели, в тишине утреннего города, был только покой.

Она чуть приподняла голову и посмотрела на него. Он спал. Его лицо, обычно скрытое за маской сарказма или гнева, сейчас было совершенно безмятежным. Ресницы отбрасывали темные тени на щеки, губы были слегка приоткрыты. Он выглядел почти как мальчишка. Уязвимый. Настоящий.

Она не удержалась и легко, почти невесомо, провела кончиком пальца по линии его скулы. От ее прикосновения он зашевелился. Его глаза медленно открылись. Сонные, фиолетовые, они сфокусировались на ней не сразу.

— М-м-м, — сонно промычал он. — Уже утро?

— Угу, — прошептала она.

Он не убрал ее руку. Вместо этого он прижался к ее пальцам щекой, а потом перехватил ее ладонь и поднес к своим губам, оставляя на ней легкий, сонный поцелуй.

— Не сбежала, — сказал он. Это не было вопросом. Это была ленивая, довольная констатация факта.

— А должна была? — улыбнулась она.

— Я бы не удивился, — он притянул ее ближе, так что теперь они лежали лицом к лицу, нос к носу. — После всего, что я вчера натворил.

— Ты идиот, — напомнила она ему шепотом.

— Знаю, — он поцеловал ее в кончик носа. — Но ты все еще здесь. Значит, я твой идиот, как ты и сказала.

Он поцеловал ее снова, на этот раз в губы. Это был неспешный, ленивый, утренний поцелуй. Без страсти, без отчаяния. Просто подтверждение того, что они все еще здесь. Вместе.

— Хочешь кофе? — спросил он, отрываясь от ее губ. — У меня есть только черный. Без сахара.

— Только если ты принесешь его в постель, — дерзко ответила она, чувствуя себя хозяйкой положения.

Он театрально вздохнул.

— Какие мы требовательные стали. Ладно. Но за это придется заплатить.

— И чем же?

— Еще одним поцелуем, — он снова притянул ее к себе.

Он нехотя вылез из теплой постели и, накинув боксеры, побрел на кухню. Люмин наблюдала за ним, закутавшись в одеяло. Он гремел чашками, что-то бурчал себе под нос. Через несколько минут он вернулся с двумя дымящимися чашками.

— Ваш заказ, мадемуазель, — сказал он, протягивая ей одну.

Они сидели в кровати, пили горький черный кофе, и молчали. Но это молчание было комфортным. Вчера они выплеснули все слова, все обиды. Сегодня можно было просто быть рядом.

Он отставил свою чашку и снова лег, устраивая голову у нее на коленях и глядя на нее снизу вверх.

— Что? — спросила она, запуская пальцы в его растрепанные темные волосы.

— Ничего, — ответил он, закрывая глаза. — Просто проверяю, не сон ли это.

Она улыбнулась, продолжая перебирать его волосы. Нет, это был не сон. Это была их новая, хрупкая, но такая настоящая реальность.

Утро было просто... нормальным. Спокойным. Они позавтракали остатками вчерашнего круассана и вместе поехали в университет. В автобусе они так близко, что их колени соприкасались. Этого было достаточно. Эта простая, обыденная близость говорила о том, что они помирились. По-настоящему.

После пар вся их компания — он, Люмин, Итто, Тома и Синобу — как обычно, направилась в кофейню. Скарамучча шел рядом с Люмин, лениво препираясь с Итто, который в сотый раз рассказывал о своей гениальной идее для нового бизнес-плана. Люмин смеялась, слушая их перепалку, и чувствовала себя абсолютно, безмятежно счастливой. Казалось, все наконец-то встало на свои места. Они уже подходили к главным воротам университета, собираясь перейти дорогу.

— ...и тогда я назову это «Величайшая служба доставки рамена от Аратаки Итто»! Звучит же! — вещал Итто.

— Звучит как название самой быстрой дороги к банкротству, — съязвил Скарамучча, и Люмин легонько пихнула его в бок.

И тут раздался голос. Тихий, мелодичный, неуверенный. Словно голос из прошлого, пробившийся сквозь шум улицы.

— Скара?..

Их веселая компания замолчала на полуслове. Скарамучча замер. Его тело напряглось, как натянутая струна. Этот голос... он не слышал его много лет, но узнал бы из тысячи. Не мог не узнать.

Люмин, стоявшая рядом с ним, увидела, как с его лица в одно мгновение слетела вся расслабленность, сменившись выражением полного, оглушительного шока. Она проследила за его взглядом.

У ворот стояла девушка. У нее были длинные, иссиня-черные волосы, заплетенные в два низких хвоста, и большие, выразительные глаза. Она сжимала в руках ручку чемодана на колесиках и смотрела прямо на него.

Скарамучча смотрел на нее, и все его самообладание, вся его броня рассыпались в прах. Он не мог пошевелиться. Не мог дышать. Он лишь беззвучно, одними губами, произнес ее имя, которое эхом отозвалось в его сознании, перечеркивая все настоящее.

— Мона...