Ошибка на 17 оборотов в минуту (гет)

Вечерний воздух на побережье был густым и солёным. Вино было выпито в тишине, и Гермиона наконец взялась за такой желанный, но забытый ужин. Снейп не последовал ее примеру, он сидел на краю кресла, его локти упёрлись в колени, а длинные, бледные пальцы сложились в готический шпиль, почти касаясь губ. Гермиона наблюдала за ним украдкой, и этот вид вызывал в её строго организованном сознании настойчивый, хаотичный переполох.

Видела ли она его когда-либо таким — не просто задумчивым, а... спокойным, погружённым в мысли, без привычной брони сарказма? В её прошлом — его будущем — профессор Снейп, безусловно, обладал этими качествами, но тогда они служили фоном для вечной горечи.

А сейчас... сейчас всё было иначе, сейчас это был просто человек. И ее чувства по этому поводу… Определенно бунтовали, отказываясь подчиняться голосу разума.

Она мысленно перебирала знакомые термины: дофамин, норадреналин, окситоцин. Предательская алхимия влюблённости, не более того. Но знать теорию — не значит уметь остановить лавину.

Она сидела здесь, в причудливом доме Дамблдора, похожем на ракушку, выброшенную морем времени, с разгулявшимся сердцем и неспособная НЕ ДУМАТЬ о том, как странно-притягательно выглядит его расслабленная шея в расстёгнутом вороте.

Её размышления прервало движение, он опустил руки, его взгляд был направлен на половицы веранды, будто выискивая ответ в древесных прожилках. Затем, неспешно он поднял взгляд на неё, скользнув с одного её глаза на другой, словно он пытался прочесть зашифрованное послание на её радужке. Гермиона замерла; только от этого медленного, тягучего скольжения его глаз, которое конечно же зарегистрировали ее бунтующие чувства, внутри всё перевернулось и устремилось куда-то вниз, оставляя за собой сладкую, тревожную пустоту.

— А шрам на руке? — его голос прозвучал приглушённо, вернувшись к теме их прерванного разговора о мрачном будущем. — Кто его оставил?

Вопрос выдернул её из наваждения. Она механически протянула руку, отодвинула рукав свитера и кончиками пальцев провела по выпуклым, грубым буквам, складывавшимся в уродливое слово. Когда она подняла взгляд, он следил за движением её пальцев с такой интенсивностью, что у неё снова перехватило дыхание. «Да сколько можно!»— просигналил её разум, но тело отказалось подчиняться. Быть объектом такого пристального, безраздельного внимания Северуса Снейпа было сродни тому, чтобы оказаться под увеличительным стеклом могущественного волшебника: и жутко, и пьяняще.

— Беллатриса Лестрейндж. В поместье Малфоев, оно было... штаб-квартирой, — начала она, и сначала запинаясь, но потом уже увереннее (воспоминания, как ледяной душ, окатили её и неуместные и нерациональные реакции ушли наконец на второй план), изложила ту ужасную историю, сцену пыток в гостиной с позолотой и высокомерием, что к ней привело и что было дальше.

— То есть, правильно я понимаю, — после небольшой паузы, насыщенной лёгким презрением, начал он, — в данном инциденте виновен именно Поттер.

Гермиона открыла и закрыла рот, чувствуя, как на автомате включается в режим защиты, отлаженный за годы дружбы.

— Он не знал, к чему приведёт произнесённое имя! И...

— Он не не знал, а скорее не думал,— парировал Снейп с таким флером неприязни, который, казалось, был сейчас больше ритуалом, данью старой привычке, чем подлинной злобой. Как если бы он проверял, всё ли ещё работает этот механизм.

Гермиона не стала отвечать. Она много думала об этом, и в итоге пришла к выводу, что все к лучшему. Могло быть и хуже. Цепочка событий привела их к победе. А сейчас, когда Гарри был просто счастливым ребёнком с двумя живыми родителями, мысль винить его в чём-либо казалась и вовсе абсурдной.

Снейп поднялся и прошёлся по деревянному настилу веранды. За его спиной спокойный рокот волн сменился на более настойчивый; поднимался ветер, гоняя по небу редкие, быстрые облака, словно стаю серебристых птиц. Гермиона просто следила за его тёмной, почти бесшумной фигурой, пока он не остановился прямо напротив неё, заслонив собой половину звёздного неба.

— После того как будет готово зелье для твоей стабилизации здесь, — начал он, и его голос вновь стал мягким, тягучим, как тёплый мёд, — я могу попробовать взяться за удаление шрама. Если пожелаешь. Нужно будет изучить, каким именно проклятием был зачарован тот нож...

Он неожиданно присел на корточки перед её креслом, его движение было удивительно плавным для такого угловатого человека. Прежде чем она успела издать хоть звук, его длинные пальцы уже обхватили её запястье со шрамом, изучая кривые буквы с почти научным интересом.

Его прикосновение было тёплым, сухим, и от него по её коже побежали крошечные электрические разряды, от которых звенело в ушах. Сердце забилось часто и громко, наверняка звуча, как барабанная дробь в тишине вечера. Она нашла его тёмные глаза, такие близкие сейчас, что она могла разглядеть в них золотые искорки от плавающего фонаря.

Ей до боли захотелось коснуться его чёрных, как смоль, волос, запустить в них пальцы, узнать какие они на ощупь... Притянуть его к себе и... «Стоп!» — отчаянно скомандовала она себе. Если подтвердится вероятность его незаинтересованности, то последствия будут катастрофическими. Нужно время, нужно...

— Спасибо, Северус, но я бы хотела принимать в этом непосредственное участие, — попыталась вернуть шутливый тон она, чувствуя, как слова звучат неестественно высоко. — У меня есть кое-какие наработки, но я их забросила… Просто находились дела поважнее…

Но Снейп... он как будто ее не слушал. Его взгляд скользнул с её руки на её глаза, а затем, на мгновение, задержался на её губах. В его глазах была такая интенсивность, что мир вокруг попросту рухнул, схлопнувшись до точки, в которой существовали только они двое, его тёплые пальцы на её коже и рокот прибоя, будто замерший в ожидании.

В этот момент сильный порыв ветра, словно ревнивый дух, с грохотом захлопнул открытую дверь в дом. Они дёрнулись и резко обернулись на звук, и хрустальная ваза их момента разбилась вдребезги.

Снейп поднялся, смотря на дверь с лёгкой растерянностью, будто только что вернувшись из очень далёкого путешествия.

— Думаю, надо зайти в дом... — начала Гермиона, поднимаясь и чувствуя себя нелепо.

— Нет, — он прочистил горло, отводя взгляд куда-то в сторону сада. — Уже поздно. Я думаю, мне пора. По поводу зелья... завтра, после обеда, в Хогвартсе, можно начать. — Он бросил на неё быстрый, почти шквальный взгляд и так же быстро его отвел, направляясь к выходу с веранды с такой скоростью, будто за ним гнались дементоры.

— Да, конечно, это было бы чудесно, — автоматически ответила она, внутренне костеря свою неуклюжесть и его внезапную спешку.

Она поднялась, чтобы проводить его до ступенек. Он уже спустился на две из них, как вдруг резко остановился, будто его догнала собственная мысль, и обернулся. Гермиона, не успев затормозить, с размаху врезалась в него.

— Ой!

Она почувствовала, как её нога соскальзывает со ступеньки, но он инстинктивно поддержал её, его руки схватили её за бока, чтобы удержать от падения. Они замерли в нелепой и в то же время донельзя интимной позе на узких ступеньках, её щека на мгновение прижалась к груди его мантии, пахнущей сушёными травами, старыми чернилами и чем-то неуловимо острым, уникально-снейповским. Сердце бешено колотилось где-то в горле, и она не была уверена, чьё именно. Она немного отпрянула, подняв на него взгляд, и увидела, что он застыл с широко раскрытыми глазами, его обычная маска невозмутимости дала трещину, обнажив чистое, неотёсанное изумление.

Он прокашлялся, и на его губах дрогнуло что-то, отдалённо напоминающее смущённую ухмылку.

— Полагаю, виновата моя... внезапность, — пробормотал он, и его руки разжались, будто обжигаемые тканью её свитера. — Спокойной ночи, Гермиона.

И прежде чем она смогла что-то вымолвить в ответ, он развернулся и растворился в наступающих сумерках, так и не дав ей понять, что же заставило его обернуться. Его тёмный силуэт быстро слился с тенями, бегущими по дороге к воротам, словно его поглотила сама ночь.

Она осталась стоять на веранде, одна, с ощущением, будто её только что пронесли через ураган и бросили в звенящую тишину после бури. Ветер усилился, с воем налетая с моря, раскачивая ставни и заставляя скрипеть старые доски, словно дом скелетно смеялся над её смятением. Рокот волн превратился в непрерывный гулкий рёв — яростный и дикий, в полном соответствии с её внутренним состоянием.

Ей следовало бы цепляться за смысл этого вечера: за откровения о тёмном будущем, которого удалось избежать, за тяжёлые воспоминания, которые теперь, казалось, принадлежали другому человеку, за тот факт, что она, наконец, на пороге стабильной жизни.

Но её мысли, непослушные и настойчивые, гонялись по кругу, как чайки на ветру. Взгляд его тёмных глаз, тёплое прикосновение его пальцев, мимолётная близость, запах его одежды... И её разум, вечный союзник и предатель, уже достраивал фантазии, рисовал развитие прерванного момента, сулил надежды, которые она боялась произнести вслух, опасаясь, что они разлетятся, как пепел.

Собравшись с мыслями и оставив свои тихие, безумные надежды на растерзание ветру, она наконец зашла в дом, чтобы встретить ночь, полную снов, в которых причудливо сплетались шрамы прошлого, зелья настоящего и призрачные, манящие очертания возможного будущего.