Нити судьбы: Хогвартс (гет)

Прощальный ужин в этом году покинул привычный Большой зал и выплеснулся на бархатную лужайку, что спускалась к Чёрному озеру. В его тёмной, неподвижной воде, превратившейся в идеальное зеркало, величественно плыло отражение залитого огнями замка. Тысячи разноцветных волшебных фонариков, плавно паривших в ночном воздухе, смешивались в водной глади с мириадами настоящих звёзд, создавая ослепительное, живое полотно, и теперь невозможно было разобрать, где проходит граница между небом и озером.

В центре лужайки установили укрытые белоснежными скатертями столы, за ними впервые за долгие годы ученики разместились не по факультетам, а вперемешку.

Неподалёку возвышалась нарядная сцена, с которой свисали переливающиеся волшебные гирлянды. Лучи магических прожекторов выхватывали из темноты то алый, то изумрудный свет, сливающийся с клубами переливающегося дыма, образуя романтический ореол над танцполом.

Над всем этим великолепием, на высоких ажурных арках, развевались шёлковые знамёна всех факультетов Хогвартса — и впервые к алому льву, изумрудной змее, бронзовому орлу и гордому барсуку присоединился синий стяг Гогенгейма с золотым Уроборосом, змеёй, кусающей собственный хвост и держащей в пасти сияющую звезду. Хотя студенты Гогенгейма и не боролись за факультетский кубок, их рвение к учебе и блестящие знания не остались незамеченными. В знак признания этих заслуг и ради укрепления духа единства было решено, что в этом году все факультеты в равной степени достойны победы.

Воздух пьянил ароматами праздничного пира и летней ночи. Под аккомпанемент звона хрустальных бокалов, звучного смеха и приглушённого шепота студенты проживали свой последний общий день. Они обнимались, хлопали друг друга по спинам, перебрасывались шутками, понятными только им, и время от времени то один, то другой замолкал среди веселья, и его взгляд невольно тянулся к замку, залитому прощальными огнями.

Когда профессор МакГонагалл поднялась, её строгая, прямая фигура в изумрудных мантиях на мгновение затмила собой всё великолепие вечера. Гомон за столами постепенно стих, и на лужайке воцарилась такая тишина, что стало слышно лёгкое дыхание ночного ветерка да мягкий плеск воды, накатывающей на берег озера. Она медленно обводила собравшихся взглядом, сегодня как-то по-особенному — взглядом родителя, провожающего своих птенцов, впервые вылетающих из гнезда.

— Дорогие выпускники, — начала она, и было видно, как она волнуется. — Завтра вы покинете стены нашего общего дома, унося с собой не только знания, добытые упорным трудом, но и — что гораздо ценнее — веру в себя. Ваши достижения измеряются не только баллами на экзаменах, но и силой характера, которую вы проявили на протяжении всех этих лет. Вы научились отличать правду ото лжи, хранить верность и ценить дружбу, ставя её выше личных интересов. А главное — вы узнали, что даже самый тёмный час обязательно минует, если есть за что бороться и кого защищать.

— От имени всех учащихся я благодарю наших профессоров — тех, кто учил вас не только магическим искусствам, но и тому, как оставаться людьми. — За столами раздались дружные аплодисменты. — Благодаря им сегодня я с гордостью смотрю на взрослых, ответственных волшебников, какими вы стали.

МакГонагалл остановилась и сделала небольшую паузу.

— Но мы не можем не вспомнить тех, кого сегодня с нами нет… — директор взмахнула палочкой… Величественный замок и тысячи волшебных фонариков, что секунду назад весело порхали в воздухе, разом погасли. Уютная лужайка потонула в слепой, густой темноте.

— ...Чьё отсутствие — незаживающая рана, — продолжала она, и её твёрдый и ясный голос парил в абсолютной тишине, — чьи места за этим столом пустуют…

Из тьмы, медленно и торжественно, зародился новый свет. Яркие фонарики превратились в плывущие поминальные свечи. Они опустились так низко, что можно было разглядеть, как по ним медленно, словно слёзы, стекают тяжёлые капли воска. Дрожащие огни сотен свеч заполнили всё пространство лужайки, озаряя лица собравшихся неземным светом вечной памяти.

— Альбуса Дамблдора…

— Северуса Снегга...

— Ремуса Люпина…

— Чарити Бербидж…

Гарри, как заворожённый, сидел, не в силах пошевелиться. В его влажных глазах, ярко блестевших от отблеска сотен маленьких огней, возникла Белая гробница, находившаяся неподалёку. Затем очертания мрамора сменились на мудрое лицо Дамблдора, которое растворилось в строгом, бледном лике Снегга… Образы поплыли дальше, одно за другим, быстро-быстро, словно на старой киноплёнке: Фред... Люпин... Нимфадора... Колин Криви... Добби... Грозный Глаз... Сириус... Седрик... Все они были здесь, рядом, на берегу озера, застывшие в этом всеобщем молчании.

В наступившей тишине раздался скрежет отодвигаемого стула. Первыми поднялись профессора Слизнорт и Фелл. За ними, словно по незримому сигналу, поднялись мадам Помфри, профессор Флитвик, Хагрид, профессор Трелони, мадам Трюк… И вскоре гриффиндорцы и слизеринцы, пуффендуйцы и когтевранцы, а также ученики Гогенгейма — все студенты и преподаватели — поднялись со своих мест в едином порыве безмолвного почтения. Они стояли, объединённые благодарностью, в свете тихо плачущих свеч, под чёрным небом, усыпанном миллиардами звёзд и созвездий.

— Хогвартс был вашим убежищем и вашей крепостью, — продолжила МакГонагалл, когда все сели, а свечи, снова превратившись в яркие разноцветные фонарики, разлетелись по всей лужайке. — Теперь он навсегда останется вашим домом. Но пришло время выйти за его пределы и построить тот мир, который вы заслуживаете.

Ваше образование завершено. Ваше настоящее жизненное испытание только начинается. Не подведите нас. Не подведите себя.

И, подняв бокал, Минерва МакГонагалл сказала просто, но с такой силой, что это прозвучало как заклинание:

— За выпускников! За Хогвартс!

— За Хогвартс! — подхватили сотни голосов, и над озером прокатился единый звон хрустальных бокалов.

После секундной паузы лужайку огласили оглушительные аплодисменты. Гарри почувствовал, как что‑то сжалось у него в горле. Рон, не жалея ладоней, хлопал так, словно хотел разделить свою радость со всем миром. Гермиона, улыбаясь, вытирала слезу, и в этом странном контрасте — слёз и улыбки — её глаза сияли счастьем. Джинни тоже не сдерживала слёз и, повернувшись к Гарри, коснувшись его руки, мягко улыбнулась ему.

Закончив речь, профессор МакГонагалл заняла своё место. Министр магии Кингсли Бруствер поднялся во весь свой внушительный рост. Его тёплый, глубокий голос без всякого волшебства наполнил собой всё пространство лужайки.

— Вы не просто сдали экзамены, — сказал он. — Вы выросли. Многие из вас столкнулись с испытаниями, незнакомыми предыдущим поколениям. Вы прошли через тьму — и остались собой. В этом ваша главная победа.

В тишине необыкновенно громко прозвучал чей-то сдавленный вздох, а в первом ряду зазвенел хрустальный колокольчик — кто-то не удержал бокал. Лицо министра озарила редкая, но искренняя улыбка.

— Поздравляю вас, выпускники. Мир ждёт вас, и я знаю — он в надёжных руках.

Кто-то крикнул: «Ура!», и тишина взорвалась. Громкие аплодисменты нарастали, сливаясь в сплошной гул одобрения, он поднимался от озера к замку, пока вся лужайка не превратилась в единое море ликования.

Гарри едва прикасался к еде, стараясь запечатлеть в памяти не просто картину, а само ощущение этого вечера — тёплый ветерок с озера, напоённый светлой грустью уходящего детства, благоухание ночных цветов, отблески огней в глазах друзей. Он собирал эти мгновения, как драгоценные камни, зная, что будет перебирать их снова и снова.

Его взгляд скользил поверх голов: вот Гермиона, подперев голову рукой, улыбаясь, наблюдала за Роном, который, что-то доказывал Петру. Рядом Джинни вместе с Марией и Арабель заливались звонким хохотом, слушая рассказы Андрея. А вот Уильям и Изольда показывают простые, но очаровательные фокусы Дину Томасу и Беатрис, и те смеются, словно они вернулись в самые беззаботные дни первого курса.

Через всё поле ему подмигивал Хагрид, с гордым видом беседующий с профессорами Стебль и Флитвиком. Чуть поодаль профессора Фелл и Слизнорт, судя по всему, вновь сошлись в кулинарном споре. Их внимательно слушает, сидящая рядом, профессор Блэквуд, и Гарри впервые за весь этот год увидел на её лице улыбку. Там же, за преподавательским столом, сидели мадам Помфри, профессор Трелони, мадам Трюк, Септима Вектор и профессор Синнистра.

Когда последние блюда с тихим волшебным хлопком исчезли со столов, на сцене, озарённой мягким сиянием, появились «Ведуньи». Едва руки Керли Дюка коснулись струн гитары, а Мирон Вогтэйл запел старый хит «Магия работает», ученики дружно поднялись из-за столов, и устремились к блестящему паркету. Тёмное зеркало танцпола мгновенно ожило, заполнившись кружащимися парами. Прощальный пир окончательно уступил место выпускному балу, и ночь, тёплая и звёздная, наполнилась музыкой, смехом и шепотом обещаний под бесконечным небом Хогвартса, ставшего частью их самих.

Около десяти вечера, когда веселье достигло своего пика, к Гарри, стоявшему у края танцпола, подошёл профессор Фелл.

— Гарри, не найдется ли у тебя пара минут для прогулки? — спросил он, пытаясь перекричать «Ведуний».

Гарри кивнув, и, оставив друзей кружившихся в вихре танца, последовал за профессором. Свежий вечерний воздух после жаркого танца окутал его приятной прохладой. Они отошли под сень раскидистого дуба, где музыка доносилась приглушенным гулом, а восторженные крики не заглушали слов. Под деревом их ожидала высокая фигура в расшитых золотом мантиях.

— Министр, — невольно вырвалось у Гарри.

— Виноват за конспирацию, Гарри, это я попросил Фрэнсиса помочь мне поговорить с тобой без лишних глаз, — начал Кингсли своим глубоким голосом. — Об Изольде и о той... ниточке, что вам удалось найти, я в курсе… Но речь не об этом. Завтра утром вы все разъедетесь по домам, и я хочу спросить тебя лично. Твое прошение о приеме в мракоборцы, поданное в прошлом году... Оно все еще в силе?

Гарри почти что рассмеялся. Ответ казался ему настолько очевидным, что он лишь слегка пожал плечами.

— Да, — сказал он. — Я хочу стать мракоборцем. И Рон — тоже.

— А мисс Грейнджер и мисс Уизли? — поинтересовался Кингсли.

— Я... я не могу говорить за них, сэр, — честно ответил Гарри. — Этот вопрос лучше задать им самим.

— Что ж, справедливо, — кивнул министр. — Тогда я хочу предложить вам четверым через две недели отправиться в Россию.

— В Россию? — Гарри был ошеломлён.

— Да, — Кингсли обернулся к профессору Феллу. — Фрэнсис приглашает вас.

Гарри перевёл взгляд на профессора Фелла, и тот, подтверждая слова министра, утвердительно кивнул.

— Я... согласен, — проговорил Гарри, быстро обдумав предложение. — И я почти уверен, что Рон, Гермиона и Джинни тоже не откажутся.

— Прекрасно, — лицо Кингсли выражало глубокое удовлетворение. — Я считаю, уроки, начатые здесь, в Хогвартсе, необходимо завершить. А уж потом мы решим, кому и где служить. И заодно... разберёмся с наследием пророчеств. Завтра на вокзале вас встретит сотрудник министерства, которого вы уже хорошо знаете. Он предоставит вам три портала: в Нору, на площадь Гриммо и к родителям Гермионы. А ровно через неделю я жду вас четверых в своём кабинете. Артур Уизли будет предупреждён. А теперь... — Кингсли с улыбкой посмотрел в сторону танцпола. — Прости, что оторвал. Думаю, в перерыве между танцами тебе есть что обсудить с друзьями.

Попрощавшись, министр и профессор направились по тропинке к замку, их фигуры быстро растворились в ночной тени. Гарри же ещё некоторое время оставался под дубом, мысленно представляя, как эта новость будет встречена Роном, Гермионой и Джинни. Он почти физически слышал возбуждённое: «Ничего себе!» — от Рона, видел, как расширяются глаза Гермионы, и чувствовал тёплое, одобрительное прикосновение руки Джинни.

— В Россию? — переспросила Гермиона, оперевшись рукой о спинку скамьи, куда они запыхавшиеся опустились, чтобы перевести дух.

Рон лишь бессмысленно открыл рот, а Джинни, машинально поправляя растрепавшиеся от танцев волосы, с молчаливым ожиданием смотрела на Гарри.

— Конечно, я согласна, — решительно заявила Гермиона, переводя взгляд с Джинни на Гарри и Рона. — Рон, с тобой всё в порядке?

— А? — отозвался он, всё ещё не до конца осознавая новость. — Там же холодно.

— Рон, при чём тут холод? — Гермиона лёгонько хлопнула его по макушке. — В России такое же лето, как и у нас.

— А, ну, да… я согласен, — пробормотал Рон, потирая голову.

— Джинни, а ты? — спросил Гарри, глядя на неё.

— Думаю, нам нужно завершить обучение у профессора Фелла, — просто сказала она, и со знакомым огоньком в глазах воскликнула. — А теперь давайте танцевать. До встречи с Кингсли ещё целая неделя.

Она схватила Гарри за руку и потянула за собой на танцпол, где в такт, задаваемый барабанщиком Орсайно Ферстоном, вовсю зажигали остальные пары.

Прощальный вечер затянулся далеко за полночь. Даже когда «Ведуньи» несколько раз спели на бис и под гром аплодисментов попрощались с Хогвартсом, когда танцпол окончательно опустел, выпускники не спешили расходиться. Они кучками и парами бродили по знакомым тропинкам, жались на холодных скамейках у Озера или просто сидели на ступенях замка, говоря ни о чём — просто чтобы продлить эти последние мгновения. И только под утро Хогвартс, наконец, погрузился в сон.

Гарри лежал в своей кровати под гриффиндорским балдахином и понимал, что не может заснуть. Он ворочался, наблюдая, как утренняя заря медленно вытесняет лунный свет. Эта ночь в родных стенах для него была последней. Завтра кровать перейдёт первокурснику, который, возможно, так же, как и он семь лет назад, будет лежать, вздыхать и испуганно вглядываться в темноту.

Его мысли текли медленно и тягуче. Этот замок с его вечно меняющими направление лестницами, ворчливыми портретами, Большим залом, таинственными переходами, хижиной Хагрида, Запретным лесом и бесчисленными тайнами — что-то он успел раскрыть, а что-то останется загадкой для новых поколений учеников — это и был его дом.

Здесь они с Роном ссорились и мирились. Здесь Гермиона, всегда такая умная и невозмутимая, плакала от обиды и смеялась до слёз. Здесь он обрёл любовь Джинни. Здесь он узнал, что храбрость — это не крик «Экспеллиармус!» перед лицом врага, а тихий голос Сириуса, говорящий: «Я буду рядом, хоть я и не смогу быть с тобой открыто». Здесь он познал цену победы, которую все видят в его шраме, и цену потерь, которую он видел каждую ночь, когда закрывал глаза: рыжие волосы Фреда в толпе на станции, строгое лицо Снегга в «Воспоминаниях», сияние зелёного света и падающее тело Дамблдора…

Завтра начиналась новая жизнь. Но эта, хогвартская, навсегда останется той, что выковала его. И пока последние мысли таяли, как утренний туман над озером, Гарри перевернулся на другой бок, закрыл глаза и наконец-то уснул в своём доме в последний раз.

* * *

«Хогвартс-экспресс» плавно набирал ход, увозя их на юг. На этот раз Гарри, Рон, Гермиона и Джинни в общей толпе выпускников пробивались к голове состава. Рядом с ними, толкаясь и смеясь, шли Дин Томас, Демельза Робинс и Пётр, а чуть поодаль Гарри заметил Андрея, который помогал Марии и Арабель пронести их сов через эту суматоху. Ещё на платформе Хагрид объявил, что для выпускников к поезду раз в год прицепляют особый вагон — самый первый, сразу за паровозом.

Когда массивная дверь из тёмного дуба с резным гербом Хогвартса бесшумно отъехала в сторону, их взорам вместо тесного коридора с рядом купе, предстало единое просторное помещение, больше напоминавшее роскошную гостиную, нежели железнодорожный вагон. Первое, что ощутил Гарри, ступив внутрь, — это упругая мягкость под ногами. Глубокий тёмно-синий ковёр, усыпанный золотыми нитями, тянулся через весь вагон. Вдоль панорамных окон стояли диваны и кресла с гнутыми подлокотниками, украшенные резьбой в виде виноградных лоз. Тёплый золотистый свет мягко лился со сводчатого потолка, где множество резных ниш образовывали замысловатый узор.

Пока Гарри шёл к креслу, расположенному рядом с тем, куда плюхнулся Рон с возгласом: «Ничего себе! Вот это я понимаю — проводы!», он поймал себя на мысли, что путешествие обещает быть весёлым. Однако прошёл почти час, а оживление так и не наступало. Бессонная праздничная ночь и ранний подъём сделали своё дело. Убаюкивающее покачивание и мерный стук колёс превратили вагон в настоящее сонное царство. Выпускники дремали, удобно устроившись в креслах: одни безучастно смотрели на проплывавшие за окном холмы, другие спали, и их сон прерывался лишь на мгновение, чтобы, бессознательно посмотрев в окно, оценить, далеко ли ещё до Лондона, и, сменив позу, снова заснуть.

Тишину внезапно нарушил Дин Томас. Он вдруг поднялся, снял с полки свой объёмистый рюкзак, водрузил его на столик и, расстегнув молнию, запустил руку внутрь.

— А у меня тут кое-что есть! — провозгласил он. — Кто хочет сливочного пива?

Пётр и Андрей, словно по команде, открыли глаза и тут же полезли в свои сумки. И вот уже по вагону пошли кружки с пивом, пироги, бутерброды и крендели. А когда в проходе возникла знакомая тележка со сладостями, вчерашний пир вспыхнул с новой силой.

Вагон наполнился гулом голосов, смехом и звоном бутылок. Выпускники наперебой делились воспоминаниями: Беатрис — о том, как впервые увидела плывущий в тумане Хогвартс; Дин — о первом взрыве, который Симус Финниган устроил на зельеварении, а Снегг наказал его; Чейн Джереми — о том, как чуть не поседел от страха, столкнувшись в коридоре с Почти Безголовым Ником. Даже история про Филча и его верную шпионку, миссис Норрис, вызвала у Демельзы Робинс неожиданный ностальгический вздох.

По просьбе Андрея, Уильяма, Изольды и Петра Гарри с Роном рассказывали историю о Тайной Комнате.

— И представьте, этот гигантский змей, этот василиск, с вот такими глазами, — Рон схватил две тарелки со стола и с комичным ужасом приставил их к лицу, будто это были глаза чудовища, — что убивают наповал, ползёт прямо на меня из темноты!

— Именно так всё и было, — кивая головой, серьёзно подтвердил Гарри, с улыбкой наблюдая, как заворожённые лица слушателей неотрывно следят за каждым движением Рона.

Неподалёку Джинни, что-то с жаром рассказывала Гермионе, Марии и Арабель.

— …и если бы не его собственная глупость, он бы ни за что не попался! — долетел до Гарри обрывок её фразы.

Гермиона улыбалась, но тут же сделала серьёзное лицо и подняла указательный палец.

— Джинни, если я правильно понимаю контекст, это же прямое нарушение школьного устава, пункт седьмой, подпункт «г»…

— Ой, отстань! — фыркнула Джинни. — Всё, школа закончилась! Уставу конец!

Шум нарастал, и вагону, казалось, было мало собственного покачивания — его теперь раскачивали дружные взрывы хохота, следовавшие за каждой удачной историей. И в самой гуще этого весёлого хаоса никто не заметил, как замедлился стук колес, а затем и сам поезд, влекомый алым паровозом, окутавшийся белыми клубами пара, окончательно замер у платформы 9 и ¾.

Белый дым из трубы «Хогвартс-экспресса» медленно растворялся под закопчёнными сводами вокзала, и вместе с ним таяла последняя нить, связывавшая выпускников общим прошлым. Вокзал гудел знакомой суетой: хлопанье багажных дверей, грохот чемоданов, снимаемых с подножек, возгласы «Я здесь!», пронзительные крики сов — всё сливалось в один протяжный аккорд прощания. Родители, наконец-то дождавшись своих детей, сжимали их в объятиях; повсюду слышался смех и торопливые обещания писать каждый день.

В центре этого водоворота, отчаянно пытаясь оттянуть неминуемый миг прощания, стояла тесная компания. Гарри, Рон, Гермиона и Джинни прощались с друзьями, которым предстояло разъехаться по разным уголкам света. Их поношенные чемоданы и уставшие за бессонную ночь глаза делали этот момент одновременно обыденным и бесконечно значимым.

Дин Томас и Пётр, давая торопливые обещания писать, похлопывали друг друга по плечам. Мария и Арабель, обняв Джинни, что-то шептали ей на ухо. А Изольда и Уильям, обмениваясь адресами с Гермионой, настойчиво приглашали всех к себе в Америку. В их словах чувствовалась готовность принять гостей и тот нескрываемый энтузиазм, с которым молодые люди, полные надежд, говорят о дальних странах. Это приглашение было похоже на мостик в будущее, который дарил им уверенность в том, что их пути хоть и расходятся, но не рвутся навсегда.

Неподалёку Арабель, заметив в толпе маму, от радости легко взмыла в воздух. Она стрелой подлетела к высокой стройной женщине, одетой по последней парижской моде. Тонкие черты лица, большие голубые глаза, влажные от нахлынувших чувств, и собранные в элегантный низкий пучок светлые волосы делали её больше похожей на старшую сестру Арабель, нежели на мать.

— Maman, ce sont les Harry, Ron, Hermione et Ginny ! — с гордостью представила она друзей.

Миссис Лафгар одарила их утончённой улыбкой, в которой читалось и светское радушие, и искренний интерес.

— Я так рада встретиться с вами, mes amis, — произнесла она по-английски с мелодичным акцентом, поочерёдно пожимая каждому руку с той непринуждённой простотой, что свойственна истинной аристократии. — Арабель столько о вас рассказывала.

Сопроводив свои слова изящным жестом, она тактично отступила в сторону, оставив дочери возможность провести с друзьями последние минуты перед расставанием.

Особенно трогательным было прощание с Петром, Андреем и Марией, которые возвращались в Россию.

— Гарри, Рон, Гермиона, Джинни! — наперебой говорили Петр и Мария. — Если бы вы знали, как нам будет вас не хватать!

— Вы стали для нас настоящей семьёй, — Пётр сжал руку Гарри. — Считайте, что в России у вас теперь есть свой дом.

— А я так и не научилась нормально играть в шахматы, — вздохнула Мария, глядя на Рона. — Кто теперь будет мне подсказывать, когда Андрей жульничает?

В стороне, целиком поглощённый разговором с Гермионой, Андрей, держа в одной руке потрёпанный чемодан и обнимая за плечи подошедшую Арабель, торопливо обещал:

— Обязательно напишу, как только мы приедем. Сразу же свяжемся. Обещаю.

— Не грустите, — тихо сказал Гарри Петру и Марии. — Скоро увидимся. Профессор Фелл пригласил меня, Рона, Гермиону и Джинни к себе в гости.

— Серьёзно? — просиял Пётр. — Тогда готовьтесь к самому радушному приёму! Скучно не будет, обещаю!

Оставив родителей с багажом у вагона, Демельза Робинс стремительно направилась к Джинни. По пути помахав рукой Дину Томасу и Беатрис, которые уже готовились пройти через барьер, она перекинула через плечо выбившуюся лямку рюкзака и, подойдя к подруге, заговорила с привычной ей энергией.

— Пиши обо всех матчах! — настойчиво требовала она, поправляя завиток волос у виска. — Твоя последняя игра с Гогенгеймом была такая… — Демельза попыталась подобрать слово и, не найдя подходящего, махнула рукой, — блестящая! Профессиональная лига… и всё такое — это твоё. Уверена, у тебя великое будущее!

— От «великого будущего» у меня прямо мурашки по коже, — засмеялась Джинни. — И ты первая, кто меня об этом предупредил, Демельза.

В сутолоке платформы ещё можно было разглядеть Ханка Тхая, который тепло прощался с Изольдой, чуть поодаль Депп Одри и Окелло Опио, уединившись за колонной, о чём-то тихо договорились, прежде чем крепко обняться на прощание. Рядом Муганг Киганзи и Кларк Кэнди, забыв о посторонних, обменивались сокровенными словами и взглядами, полными обещаний.

Но вот пришло время последних, долгих и крепких объятий. Гарри, Рон, Гермиона и Джинни напоследок обняли Петра, Андрея, Марию, Арабель, Изольду и Уильяма... наперебой обещая не терять связь, писать и навещать. Они обменивались тёплыми — короткими, немного неловкими — словами, и каждое «не пропадай» звучало по-настоящему искренне.

Когда последние ученики покинули платформу, оставив после себя опавшие совиные перья, да смятые обёртки от Шоколадных лягушек, к оставшейся четвёрке приблизился мракоборец. Это был тот самый Персиваль Грейвс, что организовывал их безопасную переброску в Хогвартс в сентябре и сопровождал на Рождественских каникулах.

— Министр поручил мне организовать для вас порталы, — произнёс он ровно, без тени эмоций, жестом приглашая их следовать за собой.

В дальней нише перрона, где царила почти полная тишина, на простом столе их ждали три портала, с виду — самые обычные предметы: старый, обтрепанный радиоприёмник, небольшой потускневший серебряный кубок и скромная коричневая коробочка, запечатанная сургучом.

Ещё утром, в Хогвартсе, с совиной почтой Рон получил от отца письмо. Вернее, даже не письмо, а коротенькую записку.

— Что там? — спросила Джинни.

Рон пожал плечами и развернул пергамент.

— Обычный папин стиль, — пробежав глазами несколько строк, буркнул Рон. — Ну, слушайте... «Дорогие Рон, Джинни, Гермиона и Гарри! Надеюсь, выпускной вечер удался на славу!» — Ну, что тут скажешь, мы всегда веселимся на славу, — вставил он, подмигнув Гарри. — Дальше... «Мы тут устраиваем праздничный ужин, поэтому вместо мамы пишу я — она и Флёр с утра не отходят от плиты». — Представляю, такой дуэт способен накормить целый Хогвартс! — «Мама печёт свои знаменитые мясные пироги...» — О да! — с энтузиазмом воскликнул Рон. — «...а Флёр экспериментирует с французскими десертами, от одного запаха которых у меня кружится голова». — Бедный папа, — сочувственно покачал головой Рон. — Он там, наверное, мучается, словно преступник в Азкабане, — всё вокруг пахнет, а пробовать нельзя. «Родители Гермионы вечером будут здесь, так что, Гермиона, добро пожаловать сразу к нам! Ждём всех сегодня! Да, ещё будет Хагрид, ну и, разумеется, Чарли, Бил, Перси и Джордж. Обнимаю, ваш папа». — Ну, вы поняли, — закончил Рон, хитро прищурившись. — Будет полный аншлаг.

И вот теперь, глядя на порталы, разложенные на столе, Гарри вдруг решил:

— Я всё-таки сначала заскочу на площадь Гриммо, — сказал он, положив руку на плечо Рона. — Оставлю вещи, приведу себя в порядок и сразу к вам. Не возражаете?

— Как знаешь, дружище, — проговорил Рон, глядя на реакцию Джинни и Гермионы, которая рассеянно пожимала плечами. — Только не задерживайся. Мама прикончит меня, если ты опоздаешь к первому блюду.

— Договорились, — весело сказал Гарри. — Вы — в Нору, примите на себя первый удар радостных объятий и поздравлений, а я на минутку домой, и как только переоденусь — сразу к вам. Не успеете ещё и соскучиться.

— Похоже, план утверждён, — не без лёгкой иронии, заключил Грейвс. — В таком случае: этот портал доставит вас в Нору, — он указал на радиоприёмник, — а кубок — на площадь Гриммо.

— Ну что, на счёт три? — предложил Рон, бросая взгляд на Гарри.

— Раз… два… три!

Гермиона, Джинни и Рон одновременно положили ладони на радиоприёмник, а

Гарри сжал в руке потускневший кубок.