Хонока (джен)

Сейчас август. Остался месяц, чтобы выучить все из списка вещей ее сенсея, чтобы сделать ее "готовой к бою’. И список растет, а не сокращается. Она почти уверена, что он делает это нарочно.

Сегодня он пытается заново научить ее драться на ножах. Все идет не очень хорошо.

“Подними это”, — говорит он ей, где-то в пятидесятый раз за последний час. Она хотела бы, чтобы это было преувеличением.

Она поднимает танто и снова роняет его. Ее руки вибрируют от того, что она так долго парировала удары своего сэнсэя. Она вытряхивает их. Какаши прячет фырканье за маской и рукой, ухмыляясь ей в глаза. Она свирепо смотрит в ответ.

“Орочимару-сама, вы знаете, какое прозвище было у Хоноки в Академии?”

“Какаши, не смей этого говорить”.

“Бей или промахнись, Хонока”.

Она пинает танто в Какаши, который даже не вздрагивает. Минато пригибается, и она проплывает у него над головой, тоже невозмутимо. Сэнсэй прикасается двумя пальцами к своему виску. Он никогда не признается в этом, но он делает это только тогда, когда у него стресс.

“Все в порядке, Хонока-тян, у всех нас есть вещи, в которых мы не сильны”, — утешает Минато, даже не отрываясь от заточки своего странного кунаи с тремя зубцами.

“Минато-сенсей, я видел, как Хонока бросала сюрикены в мишени в трех метрах перед собой и попала в забор в шести метрах позади нее”.

“Интересная техника, если бы только мы могли заставить ее делать это специально”, — соглашается Сэнсэй, потому что он видел, как она делала нечто подобное.

“Вы все ко мне придираетесь, и мне это не нравится”.

“Ты бы предпочел, чтобы мы вернулись к тому, чтобы нянчиться с тобой?” Какаши дразнит. “Я уверен, что Минато-сенсей согласился бы, если вы вежливо попросите”.

“На самом деле, я пытался объяснить ситуацию Кушине, и она сказала мне, что надерет мне задницу, если я когда-нибудь снова буду так обращаться с Хонокой-тян. Так что я откажусь от этого. Определенно пройдет”.

“Кто такая Кушина?” — спрашивает она. Она звучит круто. “Это та самая Кушина с карточек?”

“Да, она моя девушка”.

“У тебя есть девушка?” Вау.

Минато бросает на нее слегка обиженный взгляд. “Эй, я действительно довольно популярен”.

“Но ты такой зануда”.

“...!” Он не может опровергнуть ее. Она видела его квартиру. Повсюду разбросаны книги, свитки и бумаги. “Нет ничего плохого в том, чтобы быть немного занудой ...”

Даже Какаши бросает на него осуждающий взгляд здесь. То, что представляет собой Минато, вряд ли можно классифицировать как просто ‘немного’ занудного.

“Почему это меня называют занудой, когда у Орочимару-сана целая лаборатория?”

“Потому что лаборатории — это круто, а чашка кофе месячной выдержки, на столе которой растет плесень, просто отвратительна”.

Какаши приходится замаскировать свой испуганный смех под кашель. Он действительно уважает Минато, но даже он должен признать, что его сэнсэй немного неряха.

“Каким бы захватывающим ни был жизненный выбор Минато, я пытаюсь научить тебя правильно держать холодное оружие — желательно, не роняя его примерно раз в семьдесят две секунды”.

Фу. Он считал. “Не могу ли я просто...” Она указывает на свою руку, которой она желает стать клинком. “Это?”

Она не может отбросить его, если он к ней привязан.

Сэнсэй хмурится и скрещивает руки на груди, глядя на нее. Он думает быстрые и сложные мысли, которые снова затуманивают его чувства. Она становится ближе к пониманию точного нюанса этого, но она все еще не дошла до конца.

“Техника Трансформации не является надежной заменой настоящему оружию. Вы можете создать то, что выглядит как цельное лезвие с острой кромкой, но оно не будет обладать такой твердостью, как настоящий кусок стали ”.

Она морщит лоб и щелкает ногтем другой руки по своей трансформированной руке с клинком. Это звучит как металл и, безусловно, ощущается как металл, даже если технически это не металл.

“Я не понимаю. Я думал, весь смысл хенджа в том, чтобы превратить тело во что-то другое?”

“Нет, это невозможно. Хенге но дзюцу манипулирует тем, что существует, только для имитации внешнего вида. На самом деле это не изменяет элементный состав тела ”.

“Да, но разве я не могу взять то, что существует, и переделать это во что-то более сложное?” В конце концов, углерод может быть мягким, как грифель карандаша, и твердым, как алмаз.

“Нет, ну, да ...” Сэнсэй действительно расстраивается, и ему приходится воспользоваться моментом, чтобы облечь свои мысли в точные слова. “Техника Трансформации — это, по общему признанию, странное дзюцу со множеством правил и исключений. Общие правила таковы: вес может быть изменен, но не увеличен или уменьшен более чем примерно на десять процентов от естественного веса тела пользователя; общая площадь поверхности не может быть больше, чем эквивалентная масса тела пользователя, или меньше, чем это ...

“Сенсей— я уже нарушила оба этих правила”, — говорит она.

Его раздражение нарастает. Он, вероятно, задается вопросом, почему с его учеником никогда ничего не может быть просто.

“Пожалуйста, объясни.”

“Мадара весит всего три с половиной килограмма, и я могу перевоплотиться в него. Во мне шестнадцать килограммов, так что десять процентов веса моего тела составляют одну десятую килограмма. Предполагая, что масса тела человека в четырнадцать целых четыре десятых килограмма может быть сведена к телу маленькой кошки, эта кошка все равно будет весить четырнадцать целых четыре десятых килограмма. Но когда я превращаюсь в Мадару, во мне определенно три с половиной килограмма. Я проверил на весах у Рин дома и все такое.”

Внезапно он подхватывает ее под мышки, оценивая ее вес. Он прищелкивает языком. “Тебе нужно есть больше”, — говорит он и опускает ее на землю. “Трансформируйся в своего Мадару”.

Она так и делает, и когда он наклоняется, чтобы поднять ее, прыгает в его объятия, ее когти впиваются в его бронежилет в поисках опоры. Он нежно обхватывает ее за туловище и держит на расстоянии вытянутой руки.

Его глаза расширяются от удивления, затем появляется вспышка раздражения, за которой следует сильное любопытство. Даже Минато наблюдает за происходящим с нескрываемым интересом.

“Она нарушила еще одно дзюцу, Орочимару-сан?” — Спрашивает Минато.

“...” Сэнсэй потерял дар речи, возможно, все еще переваривая услышанное.

Какаши вздыхает. “Она даже половину времени не использует ручные печати. Мы уверены, что она использует ту же технику?”

“Мне нравится думать о ручных печатях как о чем-то вроде рекомендаций”, — говорит она, проецируя свой голос с помощью чакры. “Кроме того, разве это не опасно использовать их в бою? Это замедляет вас и телеграфирует о вашем следующем шаге. Это глупо”.

“Она не ошибается”, — говорит Минато, и Какаши ревниво смотрит на нее. Он пока не может пропустить ручные печати ни для одного из своих дзюцу. Что он может сделать, так это тупо быстро пролистать их.

“Где ты прячешь свой вес?” — Наконец спрашивает Сэнсэй. “В этом должен быть какой-то подвох”.

Она хмурится так сильно, как только может хмуриться кошка, что в основном включает в себя подергивание ушами и хвостом.

“Я не уверен? Это просто проходит до тех пор, пока я снова не захочу быть собой ”.

“Дитя, ты — загадка”. Он опускает ее на землю и жестом велит ей повернуться обратно. “Покажи мне этот клинок еще раз”.

Она знает.

“Держи это выше, ровно”.

Он достает кунай из сумки с инструментами и постукивает корешком по ее трансформированной руке. Это звучит как удар металла о металл. Он пробует подушечкой большого пальца лезвие — оно определенно острое. Он на мгновение отстраняется, обдумывая, какие еще методы определения есть в его распоряжении.

Он останавливается на диагностическом варианте Мистической Техники Ладони Цунаде-сан, нежной зеленой чакре, исследующей поверхность ее трансформации.

Снова удивление в его ауре и на лице. Тогда он возбужден и делает сотню других вещей одновременно. Он восхищается ее рукой с клинком. (Это даже не самое крутое, во что она может превратиться!)

“Хонока-кун, то, что ты делаешь, должно быть невозможно. Вы не должны быть способны использовать живую ткань для имитации структуры неорганического материала до такой степени — и все же вы это делаете. Я не могу сказать, является ли это кеккей генкай или просто новым способом использования чакры, основанной на ян. Если у вас есть какое-либо дальнейшее представление о природе этой техники, пожалуйста, попытайтесь объяснить это мне ”.

“Эм...” — говорит она. “Я просто разобрал все по частям и накладывал слоями, пока все снова не собралось вместе”.

И сенсей, и Минато вздыхают, и она морщится от их научного разочарования.

“Я уверен, что однажды она найдет слова, чтобы объяснить это, Орочимару-сан”.

“Это было объяснение, Минато. Понимание этого теперь — наша работа ”.

“О”.

Август, вторая неделя.

Она все еще не поняла, как имитировать сигнатуры других чакр, что расстраивает, потому что она может чувствовать их так, как никто другой, и заставить ее исчезнуть без следа. И! Сенсей дразнил ее, демонстрируя все различные способы, которыми он может заставить проявиться свою подпись чакры. Он даже самодовольно тычет ей этим в лицо.

“Я все еще знаю, что это ты, сенсей”, — фыркает она. Его подпись чакры похожа на подпись Мадары, но он все еще Сенсей. “Никто не чувствует так, как ты”.

“Кажется, в последнее время вы проводите различие между сигнатурами чакр и эмоциональными тонами”, — говорит Сэнсэй. “Объясни это мне”.

“Сигнатуры чакры более ... осязаемы? Это энергия, а энергия все время функционирует определенным образом. Сигнатуры чакр имеют ядро и оболочку — сигнатуру и сенсорное поле. Они издают звук, вибрацию? Частота. Сигнатуры чакр — это уникальные частоты. Эмоциональный тон более… Я думаю, что это все еще часть сигнатуры чакры, но это нечто большее… это как вкус? Вкус?

“Это странно. Я думаю, что использовал эту способность всю свою жизнь, но она становится все глубже и глубже. Например, у каждого есть частота, которая зависит от вращения его чакры, плотности и скорости. И потом, вокруг нас есть окружающая чакра, и у нее тоже есть частота. Я тут подумал, это что-то вроде пустой радиостанции, может быть, белый шум? И мне действительно легко соответствовать, потому что все, что мне нужно сделать, это увеличить свою амплитуду, и это просто гармонирует со всем остальным.

“Но я перепробовал кучу всего, и, похоже, у меня просто не получается сделать так, чтобы моя подпись была похожа на что-то или на кого-то другого”.

Сенсей выглядит усталым.Она только что наговорила много слов, с которыми ему, по-видимому, не с чем сравнивать.

“О, Сенсей, знаете ли вы, что если вы сравняете скорость своего вращения с чьей-то другой скоростью, у которой противоположное вращение, вы можете как бы заблокировать поверхностную чакру? Это все равно что приклеиться к дереву, только намного прочнее!”

“... Хочешь настоящее объяснение сейчас?” — спрашивает он. Его глаз подергивается, очень, очень, поминутно.

“Хм... нет. Я в порядке.”

Сэнсэй качает головой, глядя на нее.

“Такой упрямый”.

Неделя третья.

Она вычеркнула почти все из списка Сэнсэя. Она на удивление хорошо может парировать удары рукой с клинком и знает десять способов выпустить кому-нибудь кишки. Она даже может рассудить, когда и как сбить большинство снарядов с воздуха, при условии, что они летят в нее с расстояния не менее трех метров. Сенсей думает, что это улучшится по мере увеличения времени ее реакции.

Единственное, что осталось, это имитировать сигнатуры чакры, что глупо. Типы датчиков даже не так уж распространены. Разве она не может просто провалиться сквозь землю, стереть свое присутствие и покончить с этим? Потому что она может легко сделать эти две вещи.

“Ива-нины хитрые, Хонока-тян. Они известны тем, что производят феноменальные типы сенсоров. Второй Цучикаге был известен как Мудзин, Не-Личность. Он был сенсорным типом с очень совершенными сенсорными способностями и, как и вы, мог полностью стереть свое присутствие, сохраняя при этом способность обнаруживать других. Помимо известных личностей, почти все Ива-нины обладают ‘чувством земли’. Даже если они не могут почувствовать тебя, они вполне могут почувствовать пустоту в форме человека в земле.”

Она корчит Минато рожу из-за его нежелательного вброса информации.

“Ботаник”, — говорит она.

“Ботаник”, — говорит Какаши.

Минато с распростертыми объятиями возносит мольбу к небу, и Сэнсэю приходится отвернуться, чтобы никто не увидел его ямочек на щеках. Она дуется ему в спину.

Огромная сигнатура чакры входит в ее, к сожалению, все еще неизменное двухсотметровое сенсорное поле, и она поворачивается, чтобы посмотреть на это. Как она вообще могла упустить это?

Он до смешного большой, яркий и решительно жизнерадостный.

“Алло, вызываю Хоноку, есть кто-нибудь дома?”

Она убирает руку Какаши со своего лица.

“Ш-ш! Кто-то удивительный идет сюда ...”

Интерес Сенсея возрастает, и Минато смеется.

“Это, наверное, Кушина. Она обещала принести нам всем сегодня бэнто. Очевидно, я похудела и, должно быть, морила голодом и Какаши тоже”.

“...” Она пристально смотрит на приближающуюся сигнатуру чакры — хотя видение — это не то, как она строго ощущает эти вещи. Тем не менее, чакра Кушины настолько огромна, что кажется, что она должна быть способна. “Это так красиво...”

Минато пальцами расчесывает волосы и краснеет. “Она действительно такая!”

Сенсей закатывает глаза на них обоих, хотя и принимает несколько осторожный (защитный?) вид.) сделай шаг к ней.

В поле зрения появляется Кушина — девочка-подросток примерно возраста Минато с длинными красно-рыжими волосами, собранными в высокий конский хвост. Вместо этого она носит стандартную одежду джонин с короткими рукавами, а ее глаза фиолетовые.Она такая же красивая, как и можно предположить по ее сигнатуре чакры.

“Почему все так пялятся? Вы, ребята, действительно, должно быть, умираете с голоду или что-то в этом роде, ттебане ”.

У нее немного странный акцент, но ее голос звучит так, как она себя чувствует, — ярко и жизнерадостно.Больше, чем жизнь, теплый; горячий ветерок в ветреный летний день.

“Хонока-тян почувствовала, что ты приближаешься ...” Минато продолжает говорить с ней, но Хонока внезапно слышит статический треск, и он движется, как в замедленной съемке, к Кушине?

Она сглатывает. Что-то... что-то не так.

Дневное тепло покидает нас, и внезапно становится темно, как ночью — темнее, холоднее.Она где-то, где холодно, мокро и темно.Похожий на пещеру. Тяжелый холод поселяется глубоко в ее груди.

Она опускает взгляд и смотрит на свое отражение. Ее силуэт размыт; эйгенграу, цвет, который она видит своим незрячим глазом, когда слишком много думает об этом. Она моргает. Светящиеся голубые глаза с ярко-красными зрачками смотрят в ответ. Дьявольские глаза.

Ребенок, который не похож на своих родителей, является ребенком они.

Рябь на поверхности воды. Что-то большое, что-то огромное, что-то массивное, перемещается во мраке. Пот выступает на теле, которое она чувствует за сто миллионов миль отсюда. Здесь ее неясный силуэт дрожит, как помехи на пустом телевизионном канале.

“…”

“ . . . ”

Она дрожит сильнее, и вода вокруг нее покрывается мелкой прыгающей рябью. Глубоко неприятный смех грохочет вокруг нее, и ее зубы стучат. Горящий красный прожектор отключается, отбрасывая в темноте жуткие красные тени. Это глаз, понимает она, наблюдающий за ней.

“Что это? Маленький гоблин пришел поиграть?”

Она хочет убежать и спрятаться, лечь и сдаться — сдаться и умереть. Но она пообещала себе, что больше не будет этого делать. Есть люди, которым она нужна сейчас, люди, которые хотят ее. И она хочет жить до самой смерти — на своих собственных условиях.

Хонока яростно моргает, фокусируясь на размытой фигуре в тени.

Красные глаза, оранжевый мех. Черные губы и острые зубы. Девять хвостов.

Бог смотрит на нее в ответ.

Он поднимает могучий кулак, чтобы разбить ее вдребезги. Она крепко зажмуривает глаза, желая себе проснуться.