Большой переполох в фандомах (джен)

Хоть до выставки было три месяца, Саша и Бен доводили себя до мандража.

То Саша воображала, что рисовать не может.

То Бен рыдал на чердаке, что его портреты похожи на каляки-маляки.

И только Мик утешал их всех, уговаривал, показывал классиков художественной живописи, которые рисовали замудренные каляки-маляки.

* * *

В один из дней, на Сашу вновь накатила депрессия. Она сидела и дулась в углу комнаты, взъерошивая хвост и грызя ногти.

— Ну чего ты, крошка-лисичка? — Мик подошел к ней и погладил по голове, — что грустишь?

— Да так, ничего… просто устала немного…

— Не надо огорчений, — напел Мик, — не хочешь ли печенья? — и вытащил из-за спины красивую коробку, перевязанную красной лентой, — держи, Саша.

— Угу, — химера заметно приободрилась.

— Пойдем чай пить, — увлек её к журнальному столику.

Столик был чистый, под столиком было чисто. Пол блестел, диван благоухал. Мик сгонял за чаем, чайником, чашками, конфетами и бутылочкой ликера.

— Садись, чай пей, — Мик налил Саше чай душистый, добавил ликера.

Саша развязала ленту; в коробке оказались воздушные рассыпчатые рулетики с ежевичным джемом.

— Бен опять рыдает на чердаке, — улыбнулся Мик, — хочешь позову?

— Думаю, не стоит. Лучше сейчас не трогать его.

— Ага, без него обойдемся. Все у тебя прекрасно, — Мик поил Сашу чаем, скармливал ей печение.

Саша пила, ела и расслаблялась.

Когда всё съели и выпили, Сашенька украдкой зевнула.

— Пойдем сюда, — Мик уселся на многострадальную высокохудожественную тахту и поманил Сашу, — садись ко мне на колени, прижмись и успокойся.

Химера повиновалась.

— Спи ты, Сашенька, усни!

И придут к тебе светлые дни!

Солнце много раз взойдет

И по ночам в тучках уснет!

— баюкал Мик свою новоявленную сестричку.

Морфей потихоньку уносил Сашу в мир приятных и мирных снов…

Когда Саша засопела и сонно задышала, Мик подложил ей под голову подушечку, перебрался к мольберту и принялся рисовать спящую химеру. В разгар действия появился зареванный Бен, но увидев, что Саша спит, поспешил ретироваться.

Мик нарисовал Сашу и поставил картину сушиться.

Сашенька получилась на картине хрупкой и беззащитной. Белая маечка, растрепанные шортики, босые ноги, хвостик, обвивающий ноги, лохматая белокурая головка — такая крохотная беззащитная девочка.

Мик подошел к ней, укрыл одеялом, поцеловал в макушку. А потом отправился искать Бена. Бен нашелся на кухне.

Заплаканный.

— Ты чего?

— Я — чудовище, — всхлипнул Бен, — рисовать не умею.

— Милый ты мой, — Мик обнял Бена за плечи, — успокойся, солнышко. Хочешь чего-нибудь выпить, покрепче?

— А можно?

— Естественно, — Мик достал бутылку темного рома, всю в паутине и пыли, и разлил по стаканам, — выпей…

— Мик, — Бен пригубил коричневую сладкую жидкость и поднял на Мика глаза, — я так хочу прижаться к тебе и почувствовать, что всё хорошо…

— Допьем бутылку и посмотрим.

Когда бутылка опустела, Мик поднял со стула Бена, который был уже настолько пьян, что не особо сопротивлялся, и поволок его в спальню.

— Останься со мной, — жалобно пробормотал Бен, очутившись на кровати, — мне плохо.

— Я-то чем могу помочь? — растерялся Мик.

— Посиди со мной, — уцепился за руку.

— Хорошо, — Мик сел на кровать; Бен принялся делать поползновения в сторону его коленей. Мик положил подушку, Бен уложил на неё свою голову и вздохнул.

— Господи, Бен! Почему ты такой?

— Мик, это ты такой… уютный, мягкий и спокойный, — Бен приподнял голову и посмотрел на Мика, — знаешь, чего я хочу?

— Без понятия.

— Я хочу… прижаться к тебе, обнять… положить голову тебе на грудь и уснуть, убаюкиваемым стуком твоего сердца…

— Бен…

— Пожалуйста…

Мик вздохнул — они оба спали с ним, когда их мучили кошмары — так почему Бену теперь это не разрешить?

— Ладно, погоди только. Я сейчас.

* * *

Над домом повисла тишина.

Ватная.

Плюшевая.

Саша спала на тахте.

Бен спал, прижавшись к Мику.

А Мик таращился в темноту.

Он слышал дыхание Бена и стук его сердца.

Чувствовал тепло его тела, дрожь грудной клетки.

— Глупенький, — думал Мик, — и Сашенька глупенькая. Но они такие милые оба. Такие няшечки, лапусеньки. Так бы и тискал их обоих. Верно… Но с другой стороны, я тоже уже с ума сошел. Может они меня не любят? Я же одиночка…

— Мик, хороший мой, — думал Бен, прижимаясь к Мику, — я тебя люблю. Я даже отдам всё ему. Всё, что попросит. Тело и душу, деньги, внутренности… Если он скажет, что хочу, мол, нарисовать тебя с разрезанной грудной клеткой, то сам разрежу

Саша ни о чём не думала. Ей снова снились уютный домик, добрая и милая мама, трёхцветная кошечка…

* * *

Два месяца прошло, до выставки оставались считанные недели.

Декабрь в Лондоне выдался снежным, но теплым.

У Саши и Бена мандраж прекратился, зато мандраж начался у Мика.

Он топил его в работе.

Нарисовал Сашу в разных позах, разной одежде и в разных состояниях…

Даже в ванной в облаках душистой пены.

Бена нарисовал в виде персонажей комиксов и эпосов.

Бен все-таки был красавцем, а в обтягивающей одежде супергероев и доспехах героев легенд — вообще неотразим.

Но работа не помогала.

Тогда Мик принялся рисовать всяких девиц. Понятное дело, одними рисунками встречи не ограничивались…

В глазах родственников Мик читал любопытство и неприязнь.

— Ну бьет меня мандраж, — виновато объяснял он им, — не могу. Либо пить, либо по бабам ходить… Простите меня, пожалуйста.

— Мы не звери, — примиряюще ответил Бен, — всё понимаем…

— У нас тоже ведь было такое чувство, но всё прошло потом, — подтвердила Саша.

— Всё закончится, когда выставка начнется, — Мик улыбнулся, — Верно. Закончу я с бабами и буду заглядывать на дно бутылки.

— Только не переусердствовать! — шутливо пригрозила Саша.