Тень (гет)

По радио предвещали дождь, и старший следователь Хьюга Хиаши усмехнулся, усаживаясь за стол и глядя на голубое небо — в прогноз сложно было поверить. Сентябрь был в разгаре и радовал тёплыми безоблачными днями. Летний зной сменился приятной осенней прохладой, запахом жухлой травы и пылью. Дороги и парки пестрели жёлто-красными цветами, и люди то тут, то там фотографировались, сидели на лавочках, урывая последние тёплые деньки. Его жена, Кими, отключив мультиварку и наложив в тарелку порцию риса, покрыла его омлетом, залила всё томатным соусом и поставила на стол. От аппетитного запаха желудок в предвкушении заурчал.

— Не забудь взять зонт. Он в прихожей в правом нижнем шкафчике, — мягко сказала девушка, положив руку на его плечо.

Они недавно поженились и цветы на подоконнике в плетёных корзинках с разноцветными ленточками всё ещё были свежи, только розы сморщились и почернели. С работы его никуда не отпустили, из-за дела, которое он вёл вместе со своим напарником Хаширамой. Месяц назад они сели на хвост набирающей оборот секте «Джашин». Хьюга был свидетелем её основания, но и подумать не мог, что в будущем она будет представлять угрозу.

Примерно два года назад Хиаши жил один и снимал квартиру за чертой города (в целях экономии), линия метро была в пяти минутах ходьбы от дома, поэтому добираться до работы не было муторно долго. Сиди себе сорок минут на жёстком сиденье и спи, пока кто-нибудь не положит свою голову на твоё плечо. Как-то, возвращаясь поздно вечером, при выходе из метро он заметил на ступенях пожилого человека с седой бородкой в чёрном театральном плаще. На его спине белой краской был выведен круг с перевёрнутым треугольником внутри. Незнакомец подошёл к нему и вручил флаер, на чёрном фоне красовалось солнце и надпись: «Джашин укажет путь». Хиаши передёрнуло — очередная секта, которых за последнее время стало неимоверно много. Порой его беспокоило бездействие властей, закрывающих глаза на организации непонятно что проповедующие. В большинстве случаев в секты вступали люди уязвимые: потерявшие близких, отчаявшиеся, смертельно больные, одинокие и заплутавшие. Они тонули в своём горе и готовы были идти за кем угодно, если им обещали спасение. Такими людьми проще всего манипулировать, а затем вытягивать деньги раз за разом. Вскоре Хьюга стал замечать, как в здании напротив (старом клубе, сдаваемом кому попало), по четвергам собирались люди в тёмных одеждах и со знакомой символикой на спине. Лица у них были поникшие, полные скорби, плечи опущенные, и веяло от людей каким-то необъяснимым холодом, пробирающим до костей, стоило пройти мимо. Он даже как-то попросил Хашираму проверить их — мало ли что творится за стенами клуба? Но напарник встретил его предложение без энтузиазма: он недавно женился и ждал первенца, а несогласованный обыск привёл бы к проблемам с начальством. Терять стабильный заработок совсем не хотелось. Впрочем, через два месяца сходки у клуба прекратились и Хиаши с загруженностью и вовсе забыл про них, пока через год он не обнаружил алтарь с жертвоприношениями, на котором красовался уже давно знакомый символ. Это были животные (пока животные!), умерщвлённые особо жестоко, что настораживало. Нужно было что-то предпринять, пока не стало слишком поздно.

В то время как они доказывали начальству необходимость открыть дело совсем не по статье «Жестокое обращение с животными», после которого организация отделается всего лишь простым штрафом и общественными работами, «Джашин» стремительно разрастался, и не прошло и двух лет, как они влезли в криминальный бизнес, госструктуры, СМИ. За ними числились дела по торговле людьми, оружием, наркотикам, и проституции. Так как многие известные и влиятельные люди были связаны с «Джашин», и в самой полиции также подозревали несколько человек, причастных к секте, была организована тайная группа из семи человек, которая помимо основной работы по ночам или в выходные дни вела расследование, скрываясь от посторонних глаз в овощном амбаре фермы. Выйти на след «Джашин» было сложно — они были везде и как бы нигде, мастерски заметали следы, и, почувствовав что-то неладное, сразу же убирали слабое звено. После долгой и упорной работы, они сели на хвост одного мужчины, назвав его «связующий». Тот выбивал деньги с должников и поставлял молоденьких девушек (на вид им едва ли исполнилось семнадцать) для влиятельных людей: среди них были прокуроры, политики, бизнесмены. Конечно, они бы с радостью задержали бы этих уродов, но по факту на руках у них ничего не было. Девушки, испугавшись, могли сказать, что вступили в половой контакт по собственному желанию и эти мерзавцы отделались бы лишь скандалом, который через некоторое время затух. А за выбивание денег с должников без телесных увечий нельзя было предъявить обвинение. Поэтому они выжидали, когда «связующий» совершит ошибку или выведет на людей, контролирующих наркотрафик.

Кими о работе мужа не знала. Для неё он оставался рядовым следователем, ведущим пустяковые дела и время от времени задерживающимся до поздней ночи на работе из-за большой текучки. Собственная ложь коробила его, заставляя чувствовать себя виноватым, но по-другому поступить было нельзя. Не то чтобы он не доверял Кими, просто рассказав правду, он подверг бы её опасности, и она каждый день переживала бы за него. Постоянно врать было неприятно, но необходимо. Новость о том, что не будет даже «медовой недели», девушка восприняла спокойно, с понимающей, но с печальной улыбкой, сказав, что лишние траты сейчас ни к чему, да и куда в сентябре поедешь. Хиаши тогда обнял её крепко-крепко и поцеловал, поблагодарив небеса за то, что послали такую чудесную жену.

Они познакомились задолго до этих событий. Он тогда только вступил в должность следователя и обустраивал свой стол, раскладывая бумаги. Его напарник где-то болтался, судя по смеху, отсиживался в соседнем кабинете, пугая стажёров, молоденьких девушек, только окончивших академию. У Хаширамы хоть и была дама сердца, но он непрочь был пофлиртовать с другими, правда дальше этого у них никогда не заходило. Ему просто нравилась атмосфера (как говорил сам Сенджу: «Только с ними я могу позволить вести себя глупо и беззаботно»). Хиаши, порой, завидовал напарнику — такой лёгкости он никогда не мог себе позволить. Хоть, по словам друга, многим женщинам он нравился, однако все его считали «сухарём», не способным выразить привязанность или любовь, и его холодные серые глаза одновременно притягивали и отталкивали. Он не знал, как вести себя с девушками, как к ним подойти, о чём говорить. Отношение отца к матери было не лучшим примером, который стоило перенять.

Кими ворвалась в его кабинет по ошибке — её вызвала соседняя бригада для составления фоторобота, девушка видела, как грабитель перелезал через окно соседнего дома. Её большие раскосые глаза, тёмно-серые с голубоватым оттенком, напоминающие раннее осеннее небо, смотрели на него в недоумении, когда он едва слышно произнёс, что никого не вызывал, и не имеет понятия, о чём она говорит. Не понимая, почему сердце его в момент заколотилось, стоило ей приблизиться к нему, он отошёл назад, испугавшись, что оно может выпрыгнуть из груди. Голос его стал неуверенным, в горле пересохло, язык онемел, и он едва ли мог произнести пару слов. А девушка всё задавала вопросы, недовольно взирая на него, и без конца поправляла свои чёрные с синеватым отливом, струящиеся по плечам, волосы.

— Вы думаете, мне делать нечего? Я же сюда с другого конца города ехала, поменялась сменой!

— Я не думаю, что вам делать нечего... Я думаю, произошла ошибка и вы явно попутали отделение или кабинет. Я точно знаю, что не вызывал вас.

— Подождите. Вот, — она достала телефон и показала сообщение, — 66 кабинет, видите?

— Но у меня 69.

— Вы хотите сказать, что я не различаю 66 и 69!?

— Нет... но, — он замялся, думая, не попутал ли сам кабинет. Проходя мимо неё, он уловил сладкий аромат выпечки, и желудок некстати заурчал. Выйдя за порог кабинета, он прикрыл дверь и увидел, что цифра 9 болталась, превратившись в 6. — Я провожу до 66, — улыбнулся он, — тут чёрт попутал. Как вас зовут? — поинтересовался Хиаши, прежде чем она скрылась.

— Кими, — бросила она.

Они с Хаширамой сидели в кабинете, вбивая последние данные о деле, когда в дверь постучались. Оба подозрительно переглянулись.

— Входите, — сказал напарник.

— Извините, — послышался тонкий голосок, и тёмная голова показалась в проёме, — сегодня утром я вела себя не особо вежливо, и хотела извиниться, пригласив вас на чашечку кофе.

Хаширама поперхнулся и посмотрел на Хиаши, тот, в свою очередь, покрылся румянцем и смущённо опустил глаза.

— Совсем не против, — выпалил он, краснея пуще прежнего.

— Мой номер, — протянула бумагу Кими. — Позвоните, когда будете свободны. До свидания.

— И когда ты успел? — широко улыбнулся Хаширама, как только дверь закрылась. — А ты у нас не промах...

— Помолчи.

— Но...

— Просто помолчи, — холодно сказал Хиаши, смерив напарника стальным взглядом.

Так потянулись долгие встречи, прогулки по парку, совместные походы и, пожалуй, в кинотеатре не осталось сеанса, который они не посетили бы. И всё это затянулось бы надолго, если бы Кими не взяла инициативу в свои руки и не предложила съехаться. Так у них было бы больше времени друг на друга и они сэкономили бы на жилье. Хиаши давно хотел предложить ей подобную затею, но вначале стеснялся, а затем сомнения стали одолевать его. «Правильно ли жить вот так — без регистрации брака? И если я предложу ей замужество, согласится ли она? А что, если узнав меня в быту, Кими разлюбит меня и бросит? Не стану ли я чёрствым и жестоким, как отец, искалечивший жизнь мамы?» Лицо Хиаши помрачнело и, закрыв его руками, опустив плечи, он всё рассказал.

Хьюга родился в семье банкира, его отец взял себе в жёны девушку из сельской местности без приданого. Говорили, что в молодости она была красива и за её руку и сердце боролось много достойных мужчин. Однако она выбрала самого недостойного из всех. Образ из рассказов и тот, который въелся в его память, разительно отличался. Смотря на неё, он едва ли мог разглядеть в ней признаки былой красоты. Худая, буквально высушенная женщина, с затравленным и вечно виноватым взглядом, опущенной головой и втянутыми плечами, семенила за отцом, боясь вздохнуть. Её голос всегда был безжизненно тусклый, движения вялыми и, смотря на неё издали, ему казалось, что она медленно умирала. Лишь когда отец активно жестикулировал, тыкал носом каждый раз в её происхождение, она резко выставляла локти вперёд, защищая лицо, скукоживалась, сжималась в комочек. Ребёнком он не понимал этот причудливый жест матери. Лишь когда ему исполнилось тринадцать и она ушла из жизни (по собственной воле окончательно раздавленная отцом), он также вытягивал руку, чтобы уберечься от побоев. В такие моменты он мечтал о совершеннолетии и своём побеге, на который каждый день откладывал деньги, выданные отцом строго на нужды. Как только он окончил школу, Хиаши забрал документы и, сев на поезд, уехал куда глаза глядят, и больше не возвращался. Иногда его одолевало любопытство: как там отец? Жив ли он? Искал ли его? И в порыве он начинал искать информацию, а потом резко одёргивал себя, ведь ту дверь он давно заколотил.

Кими утёрла его слезы и, взяв лицо в руки, серьёзно смотря, сказала:

— Ты — это ты. Хиаши, милый, ты никогда не станешь кем-то другим...

— Говорят, склонность к насилию передаётся генетически. Что, если однажды...

— Ты такой зануда, — мягко улыбнулась она. Он так любил её тёплую улыбку, реанимирующую после тяжёлых дел, вселяющую нечто светлое в душу. — И, кстати, я ещё не соглашалась на брак. На мой взгляд, нам немного нужно привыкнуть в быту, скопить денежек. А вот уже потом думать о создании семьи.

Выбрал он для женитьбы не самое удачное время, как высказывалось недовольно начальство, но тянуть уже было нельзя: Кими хотела детей (не менее трёх!), а для этого нужно было начать как можно скорее. Дети, по мнению Хиаши, должны быть зачаты только в официальном браке, никак иначе. О двухнедельном отпуске Хьюга, естественно, не мечтал, тем не менее, рассчитывал хотя бы на пару тройку дней. Однако, когда и на скромную просьбу отгула отказали, он немного расстроился, но понимал, что дело, которое они расследуют, не терпит никаких отлагательств — на кону тысячи жизней, если не больше. С основной работы его отпустили на неделю, поздравили всем бюро, одарив цветами, тортами и шоколадом. Свадьбы как таковой не было — так, скромная церемония в кругу близких друзей.

Уютную утреннюю идиллию нарушил громкий звонок телефона. От неожиданности Кими охнула и подскочила на стуле. Хиаши отодвинул тарелку с недоеденным омлетом и встал, положив руку на плечо жены, тихо сказал:

— Это меня, — в такую рань другого ожидать и не стоило.

Звонок затих, а затем начал трезвонить по новой. Так делал Хаширама, тем самым сообщая, что дело срочное. Сняв трубку, Хиаши откашлялся.

— Дуй в отдел как можно быстрее, — бросил напарник. Ни тебе здравствуй, ни до свидания.

— Что произошло?

— «Связного» кокнули...

— Как? — еле проговорил Хиаши. Неужели они поняли, что за ним следили? Теперь месяца бессонных ночей и проделанная тяжёлая работа коту под хвост. Он прислонился лбом к стене, шумно выдохнув. Они вернулись к начальной точке. Где же они прокололись, где были неосторожны?

— Застрелили у торгового центра, при свидетелях...

— Что?— удивился Хьюга. Подчерк был не «Джашин», те действовали очень аккуратно. Может это сообщение, что им нужно держаться подальше, что они следующие?

— Времени нет, Хиаши. Быстрее, его везут к нам... в отдел, — с придыханием, торопливо говорил напарник. — Мы можем его допросить, пока дело не передадут другой бригаде. Я уже выбил встречу...

Хиаши тут же повесил трубку, схватив с крючка пиджак, наспех надел ботинки и выбежал из дома, не попрощавшись с женой и не закрыв дверь. Из такси он вылетел, взобравшись быстро по лестнице, добежал до кабинета, со всего размаха открыв дверь. Хаширама ходил по комнате, сгрызая колпачок ручки.

— Ну наконец-то! — протянул следователь и, взяв его за локоть, потащил в коридор, наклоняясь, чтобы его не услышали посторонние. — У нас десять минут, чтобы расколоть паренька. Не под запись, понял?

— Что-то известно?

— Молчит как рыба. Отказался от адвоката, хочет написать чистосердечное. Тут явно нечисто, он засланец.

— Документы при нём?

— Нет, и в нашей базе он не числится. Не привлекался нигде.

Подозреваемый сидел на стуле, положив руки в наручниках на стол. Когда они вошли, он даже не повернулся, продолжая рассматривать свои пальцы. Такое часто встречалось у людей, испытавших сильный шок. Они замыкались и словно абстрагировались от реальности, пытаясь совладать со своими эмоциями и осознать совершённое. Первое, что бросилось в глаза, был юный возраст убийцы. Это был паренёк лет двадцати, может, двадцати двух, крупного телосложения с широкими плечами. Его потёртая кожаная куртка, чёрные джинсы и копна длинных засаленных волос относила его к молодёжи, увлекающейся роком. Полиция их не любила, они были вечным источником проблем: дебоширили, участвовали в массовых потасовках, обязательно что-то ломали в знак протеста, устраивали громкие концерты, мешая людям спать, и частенько злоупотребляли синтетическими наркотиками и алкоголем. Хиаши, отодвинув стул, сел, продолжая подмечать детали и составлять портрет. Хаширама сел вслед за ним.

Руки у подозреваемого были крупными, неухоженными, огрубевшими, ногти изломаны с торчащими заусеницами. Под ободком скопилась грязь, а кое-где на пальцах проступали тёмно-серые пятна. Вначале Хиаши подумал, что это глина, но потом понял, что мазут или масло, которое въелась в кожу. Юноша, возможно, работал в автомастерской.

— Здравствуй, — парень никак не среагировал, его тёмные волосы закрыли лицо, мешая считывать эмоции. — Старший следователь Хьюга Хиаши и Хаширама Сенджу.

— Бумагу. Я напишу признание, — низким с приятной хрипотцой в голосе сказал юноша, слегка приподняв голову. У него был волевой подбородок, придающий серьёзный вид и добавляющий возраст; красиво очерченные скулы, густые брови и чёрные непроглядные глаза, под которыми пролегли тёмные тени, либо от бессонных ночей, либо от вредных привычек.

— Сейчас, как раз готовят кое-какие документы. Но до этого нам нужно немного побеседовать. Как к тебе обращаться? — мягко начал Хиаши, понимая, что жёсткий напор лишь усугубит ситуацию.

— Мадара.

— Мадара, я сниму наручники, если ты обещаешь вести себя хорошо, — от этих слов подозреваемый ухмыльнулся, издав тихий смешок.

— Если вы трусите, можно не снимать.

— Хорошо, — холодно ответил Хиаши и, подойдя к нему, щёлкнул замком, парень потёр запястья. — Сколько тебе, двадцать три?

— Двадцать два.

— Ты отказался от адвоката, почему? — начал Хаширама.

— Я не трус. Я убил человека и не собираюсь оправдываться. Влетел один, — указав взглядом на дверь, — сказал, чтобы я всё отрицал и молчал. Послал его на хер. Я не собираюсь, слышите? —он повысил голос. — Не собираюсь ничего отрицать. Этот урод получил то, что заслужил. Я не сожалею. Как же он корчился и просил о помощи, когда я прострелил ему колени. Я хотел, чтобы он и дальше мучался, но набежали люди, стали кричать, вызывать скорую... для этого куска дерьма. Я не мог ждать. Иначе ему всё бы сошло с рук. Я знаю, такие всегда выходят сухими из воды.

— Что сошло с рук?

— Убийство брата, — они затихли.

— Маэда убил твоего брата? Когда?

— Третьего сентября... Он...— после долгого молчания Мадара продолжил, — повесился. Мы почти собрали всю сумму, не хватало совсем чуть-чуть, — ему стало тяжело дышать. — Он... — Хиаши вспомнил, как нашёл мать с перерезанными венами в ванной, бортики со стекающей кровью и свой крик. — Всем всегда было плевать на нас. Я говорил полиции, что это не самоубийство... Его подтолкнули, довели до этого. Но вы ничего не сделали, вы бездействовали. Он же был ещё ребёнком, — сглотнул юноша слюну и голос надломился, руки задрожали, — глупым мальчиком мечтающим о красивой жизни. Он не мог... не мог оставить меня, — опустил голову парень, и капли слёз покрыли стол.

— Кто вёл расследование?

— Неважно... Уже неважно.

— Важно, — сказал Хаширама, ударив по столу.

— Это другая префектура.

— Что значит другая префектура? — спросил непонимающе Хиаши.

— Я из префектуры К.

— Подожди, ты хочешь сказать, что приехал из К?

— Да.

— Но Маэда никогда не был в К, по крайней мере, последние полгода точно, — закрыл лицо рукой Хьюга и от досады цокнул. «Парень убил не того».

— Всё верно, Маэда никогда не был в К. Но мой брат был здесь, этот дурень поехал к нему. Маэда руководил всем. Жалкий трус, действовал чужими руками. Дерьма кусок, — сплюнув на пол, процедил Мадара. — Я убил кукловода, а не марионеток, которые к нам приходили, требуя денег, угрожая.

— Почему ты так уверен в причастности Маэды?

— Когда людям выбиваешь зубы гаечным ключом, они сразу же говорят тебе правду, — кровожадно улыбнулся он, смотря безумно на следователей.

* * *

Старик умер внезапно, но его смерть не была неожиданностью. Последнее время он был совсем плох, лежал в кровати, ничего не ел, жаловался на дикие головные боли. По утрам Мадара кое-как впихивал ему в рот кашу или суп, хоть тот противился и выплёвывал всё обратно. Тихой ночью, когда звёзды на небе были особо яркими, и в воздухе витал тонкий аромат цветов, старик испустил последний вздох. Мадара вошёл в дом и, стоя у кровати свернувшегося в калачик тела, уронил тарелку. Та вдребезги разбилась, испачкав пол кашей. Был апрель, почки на деревьях набухли, некоторые были покрыты розоватыми бутонами, и всю дорогу до кладбища их сопровождало заливистое пение птиц, словно природа прощалась, провожая в иную жизнь. В тот день они с Изуной плакали, нет, не на похоронах, а в комнате над гаражом. Старик был добр и, протянув руку в трудную минуту жизни, вернул веру в людей и показал надежду. Братья ничем ему так и не отплатили. Казалось, для него было счастьем просто находиться рядом с ними.

С уходом старика начались проблемы — государство конфисковало имущество, и их быстро выселили, так как прав у них не было. Землю купил какой-то предприниматель, снёс дом и начал строительство. Они часто приходили на развалины и смотрели, как их счастливые дни тонут в вязкой жиже бетона; как возводятся новые стены — для кого-то другого. Они не знали, почему ощущали при этом тоску, безысходность и пустоту, словно уничтожалось что-то важное и ценное в их душах, ведь это была обычная комната над гаражом, из кирпича, арматуры и бетона.

Начальник Мадары предложил переехать к нему, пока они на ноги не встанут. Повысил зарплату, и каждый в мастерской старался помочь. Мадаре нравился этот спокойный, тихий городок с отзывчивыми и добродушными людьми, но, думая о будущем брата, он понимал, что пришло время для переезда. Зарплаты здесь были маленькие, несмотря на то, что он подрабатывал в баре, скопить не удавалось. Школа, форма, поездки, питание съедали почти всё. Поэтому, дождавшись окончания следующего года, они со всеми душевно распрощались и уехали.

За лето объездили несколько городов, и лишь в одном Мадара нашёл себе хорошо оплачиваемую работу с бесплатным жильём (не самым лучшим, но вполне пригодным для жизни). Это было общежитие с общим туалетом на этаже и кухней, душевая была на первом и состояла из пяти кабин, поэтому в жаркие дни тут скапливалась очередь (до самого магазина, что находился через дорогу). И так бы продолжалось и дальше, если бы Изуна не стал выдавать талончики, а затем бронировать время для каждого блока. Вначале люди восприняли всё в штыки, но позже благодарили.

Здесь жили работяги компании: кто-то — семьями, кто-то — бригадами, кто-то — один. Некоторые работали на стройке, другие — на заводе. После тяжёлой рабочей недели жильцы любили пропустить бутылочку: за одной тянулась вторая, а за ней — третья. Поэтому по выходным общежитие шумело и гудело: то тут, то там завязывались драки, доносились крики и билась посуда. Мадара не раз участвовал в местных потасовках и даже кому-то сломал нос и руку, но закончилось всё полюбовно — двумя бутылками крепкого. Изуне не нравились все эти сходки: шум в начале пугал, а затем раздражал. Со временем брат стал отдаляться: появились приятели, с которыми он проводил большую часть свободного времени; в его шкафу лежала пачка презервативов, с каждым днём пустеющая и аспирин, чтобы быстро прийти в себя после вечерних посиделок. Речь стала грубая, хамоватая, и, чем старше они становились, тем сильнее ощущалась разница между ними. Иной раз, лёжа в одиночестве в захламлённой комнате, думая о будущем, Изуна представлял себя взрослым, состоявшимся человеком в отутюженном костюме с галстуком и кожаных ботинках, и рядом стоящего брата, вечно взлохмаченного, неопрятного, в дешёвой потрёпанной одежде. Тогда он испытывал стыд за него. А затем его грызла совесть за недостойные мысли, ведь брат пожертвовал своим будущем ради его. После он накрывал себя одеялом и, уткнувшись в подушку, тихо плакал.

Изуна взрослел, и его манеры и внешность разительно выделялись на фоне простых работяг. Он вытянулся и почти догнал брата, но комплекцией совсем не походил — был субтильным парнем с удивительно белой нежной кожей. Тонкие поджатые губы, ровный ряд белых зубов, длинные ресницы, круглое лицо с пухлыми щеками со слегка заострённым подбородком — всё это вкупе делало его миловидным. Он мечтал о щетине, что придаст образу хоть немного мужественности. Голос его изменился, стал притягательно бархатным — нравился одноклассницам, и раздражал парней. В школе его дразнили «девкой», и лишь сильный удар, которому научил его брат, ставил всех на место.

— Я не пойду в десятый, — поставил он в известность Мадару как-то.

Он только вернулся с работы — уставший, воняющий сигаретами, металлической стружкой и соляркой. Завалился на кровать, не сняв испачканную в машинном масле одежду. Изуна поморщился, почесав нос.

— Это ещё почему? Если дело в деньгах — не беспокойся, я оплачу, — полусонно пробормотал он и потёр глаза.

— Достало.

— Что-то случилось в школе? — уже обеспокоенно, приподнявшись, спросил он. Выпив из бутылки воду, достал пачку сигарет из кармана. — Обижают?

— Нет.

— Отстаёшь по каким-то предметам? Если надо, я найму репетиторов. Деньги не проблема. Но, на мой взгляд, у тебя хорошие оценки...

— Не нужно, — резко прервал брат.

Вся эта ситуация «во благо его будущего» тяготила, больше не хотелось тянуть брата на дно. Переход в старшую школу подразумевал поступление в университет, а он, скорее всего, не получит стипендию, и тогда брат снова возьмёт все расходы на себя. Да и корпеть над бесполезными книжками целыми днями не хотелось.

— Я тебя не понимаю, — затянувшись и выдохнув, продолжил, — я же сказал, деньги не проблема. Я хочу, чтобы, в отличие от меня, ты имел образование, нормально жил, а не горбатился на второсортной работе.

— Это ты этого хочешь, а не я.

— Да, я этого хочу, потому что знаю побольше, чем ты. Подрастёшь и спасибо ещё скажешь.

— Если ты так зациклен на образовании, сам и иди.

— Ха-ха-ха, — Мадара затушил сигарету в жестяной банке из-под консервов и поднялся, — для меня уже поздно...

— Ничего не поздно.

— Тебя что, девчонка отшила, что ты на взводе весь? — бросил он и, потрепав брату волосы, вышел в коридор на кухню. Там в холодильнике должна была остаться банка пива, если её никто не свистнул.

— Тебе просто удобно скинуть всё на меня, а самому пить, курить и трахаться!

Мадара тут же развернулся и, зайдя в комнату, громко хлопнул дверью. Кто-то из соседей крикнул, чтобы больше так не делали, иначе вся штукатурка посыпется.

— Я бы пошёл, но кто будет нас содержать? Ты? Хочешь бросить школу — валяй. Давай — бросай. Что ты будешь делать после, ты об этом подумал? Думаешь, перед тобой все двери откроются?! Я бы пошёл в школу, и в университет бы пошёл с удовольствием, если бы понимал, что из меня будет толк. Но, вот он я, — он расправил руки, — могу только копаться в железках, пить, курить и трахаться. Я же не для того всё делаю, чтобы потешить своё эго и однажды сказать: «Всё это — благодаря мне!». Нет, я хочу для тебя лучшей жизни, потому что ты достоин её, потому что ты другой. Ты посмотри на свои руки, — он взял и прошёлся по тонким пальцам, — они не созданы для грубой работы. Я себя никогда не прощу, если загублю всё это. Если ты думаешь, что я гроблю свою жизнь ради твоей, ты ошибаешься. Понимаешь, есть разные люди — кому-то суждено ползать, кому-то летать.

— Я устроюсь на работу, — одёрнув руку, зашипел Изуна.

— Куда? — ухмыльнулся Мадара.

— Не знаю. Продавцом, расфасовщиком на складе, дворником... Без разницы. Я хочу работать, зарабатывать, быть независимым, а не сидеть на твоей шее.

— Ну, хорошо, — потёр шею брат. — Если так неймётся, можешь устроиться в соседний магазин, там требуется продавец. Как раз каникулы. Работай сколько влезет, но потом вернёшься в школу.

— Я хочу уехать.

— Куда ты собрался, Изуна?

— Подальше от этого дерьма, — процедил зло подросток.

— Какого дерьма, Изуна?

— А ты разве не видишь? Это место — болото. Я задыхаюсь здесь, понимаешь? Все эти люди, постоянная вонь в коридоре, похабные шутки... Меня тошнит от всего этого, — дрожа всем телом, сказал мальчишка и утёр проступившие слёзы. — И ты тоже стал как они... Я не хочу учиться, и ты ошибаешься на мой счёт, я тоже рождён ползать... Пожалуйста, прими мой выбор. Обо мне больше не нужно заботиться, устраивай свою жизнь...

— Изуна, — обнял его брат и поцеловал в макушку.

Мальчик подрос и хотел самостоятельности. Смешанные чувства обуревали Мадару: гордость за этого щупленького мальчика, готового по собственной воле бросить вызов суровой жизни, и грусть, что дороги их в скором времени разойдутся и ему придётся принять его выбор.

— Хорошо. Если ты этого желаешь, я отпускаю, — сердце его остро кольнуло при этих словах, и он ощутил зияющую дыру в груди. — Я знаю, что, с моего позволения или без, ты в любом случае уйдёшь. Такие уж мы, — хмыкнул носом он. — Не хочу, чтобы оборвалось всё вот так. Не хочу, чтобы ты испытывал лишения. Поэтому, —Мадара повернулся и, открыв шкаф, достал с верхней полки коробку из-под обуви, а из зимних сапог свёрток, — вот, возьми. Эти деньги я копил на универ, но раз ты решил, что не пойдёшь, то они твои.

— Брат, не надо...

— Возьми, мне они ни к чему... Заработаю, — зажав крепко в его ладонях деньги, сказал он и похлопал по плечу. — Но обещай писать, чтобы я сильно не волновался. И знай — что бы не случилось, я всегда буду на твоей стороне, и ты всегда можешь вернуться.

Изуна ушёл, когда он был на смене, оставив на кровати клочок бумаги со смешной рожицей, как делал в детстве.

Жизнь Мадары размеренно текла, но была до безумия одинокой и пустой, словно с уходом брата потерялся смысл. Изуна временами писал, говорил, что устроился и получает побольше него, и скоро будет заботиться о нём. По его словам, брат снимался в модном журнале и рекламировал одежду — такой род деятельности был чужд Мадаре, но он ничего не говорил. Если нравится, думал он, то пусть фотографируется сколько влезет. Затем сообщения стали приходить всё реже и реже, пока его запуганный брат не возник в тёмном коридоре общежития.

Как оказалось, он связался с продюсерами (а на деле — аферистами) на одном показе, которые пообещали с три короба. За свои услуги запросили определённую сумму. Часть у него была, а часть он занял в быстрых займах, их ларьки стояли на улицах и выдавали кредиты под большие проценты. Мадара не понимал, как вообще они могли выдать такую большую сумму подростку, у которого даже заложить было нечего. Однако расспрашивать и без того напуганного брата не стал. Продюсеры куда-то смылись, долг рос, и предложений от журналов стало поступать мало. К нему пару раз наведывались люди, требуя денег и угрожающе помахивая битой. Когда он пошёл в полицию, те отмахнулись, сказав, что коллекторы не нарушают закон и ему лучше выплатить долг, пока те не подали в суд. В суд, впрочем, никто подавать не спешил, а звонки и визиты стали частыми, вплоть до того, что его караулили у дверей съёмной квартиры. Положив в рюкзак всё необходимое, под покровом ночи, сделав из одежды и постельного белья верёвку, он бежал через окно, привязав всё к батарее.

У Мадары были сбережения, но их было недостаточно. Заняв у друзей и коллег, он собрал почти полную сумму — оставалось совсем немного, и он подумывал о кредите. Тогда-то и пришли они, попутав комнаты, разбили всё до мелкой крошки и избили соседа до полусмерти. Изуна испугался до чёртиков — эти люди не шутили. Они узнали, где он находится, от них не скрыться, и он как полный идиот привёл их к брату, тем самым подвергнув его опасности. Мадара наведался в полицию, рассказав всё, но те развели руками, сказав, что для открытия дела нужно заявление пострадавшего, а он, увы, им не является. Сосед был в реанимации и не приходил в себя на протяжении трёх суток, соответственно, ни о каком заявлении не могло быть и речи.

Телефон запищал тогда, когда Изуна сидел на нервах в комнате, ожидая коллекторов. Мадары в этот момент дома не было — обивал пороги банков, прося выдать кредит. Он подпрыгнул на месте и дрожащими руками нажал на сообщение:

«Есть одно дело. Выполнишь — простим долг. Купи билеты до К, здесь тебя встретят. И без глупостей»

Не подумав, что это может быть подставой и, не поставив брата в известность, он взял деньги и двинулся на вокзал. В вагоне он сидел как на иголках, сгрызал ногти и нервно подёргивал коленом. На лице его проступила испарина и глаза бегали туда-сюда, следя за пролетающим пейзажем за окном. Все его мечты, слова, сказанные брату, казались теперь такими глупыми и наивными, что от досады он кусал губы. Стоило ему выйти из вагона, как двое мужчин, взяв под локоть, отвели в сторону. Дело было странное, нужно было как-то незаметно посадить шестилетнюю девочку в машину. Изуна понимал, что всё это попахивает киднеппингом, и ему поручили это дело специально, так как подросток не кажется подозрительным.

В парке было многолюдно, люди со счастливыми лицами, улыбками на пол лица, смехом, проходили мимо. Молодёжь, расстелив пледы, кучковалась на газоне, поедая гамбургеры и картофель фри. Дети с родителями кормили лебедей у озера. В воздухе витал запах сладкой ваты, счастья и беззаботности. Он подумал, что хотел бы провести так день с братом, но почему-то ярко осознал, что это никогда не произойдёт, потому что больше его не увидит.

— Ты обещала, ма, — раздался хныкающий тонкий голос рядом, и он повернулся.

Маленькие ручки вцепились в подол платья и тянули вниз. Изуна с лёгкостью узнал девочку с фотографии. Ее мать присела на корточки — каштановые длинные волосы всколыхнулись, переливаясь янтарём на солнце, глаза, полные тепла, посмотрели на дочку и, слегка улыбнувшись, она достала из сумки платок и утёрла стекающие по подбородку сопли. Изуна не помнил мать, но в его представлении она всегда была такой же доброй, заботливой и красивой. Ему стало жаль женщину. Наверное, она так же попалась в сети мошенников и те решили вернуть деньги шантажом. Он уже собрался уходить, поняв, что не сможет совершить преступление. Кто знает, что станет с бедным ребёнком? Неужели он готов пожертвовать счастьем этой женщины ради своего? Его окликнула незнакомка и он замер.

— Простите, не могли бы вы присмотреть за ней? Я сбегаю быстро за мороженым.

— Я?

— Ох, вы, наверное, спешите, — виновато сказала она и, взяв за руку девочку, двинулась вперёд. Дочурка не шелохнулась, упрямо стоя на месте, и захныкала пуще прежнего.

— Я устааала, — протянула она и затопала ногами.

— Изуми, прекрати капризничать, — повысила голос мать и посадила девочку на скамью. — Будешь так себя вести, в следующий раз не возьму тебя с собой.

— А мне и н-не надо... Я с-сама не пойду с тобой! — проглатывая слова и заикаясь, говорил ребёнок, глотая сопли. — Н-но ты, — громко хлюпнув носом, — обещала, что куп... купишь клубничное мороженое! — и завыла так, что у любого бы сердце ёкнуло.

— Так мы и идём за ним, — спокойно сказала незнакомка, стараясь не обращать внимания на показательное выступление дочери.

— Но я у-устала... Я здесь посижу…

— Да что же это такое?! — упёрла руки в бока мать.

— Я посижу с ней, — добродушно улыбнулся Изуна, вмешиваясь в разговор.

— Спасибо большое. Я мигом.

Изуна сел рядом. Девочка, видя, что мать пошла исполнять её желание, тут же успокоилась. Мадара говорил, что он ребёнком тоже был капризным и мама порой уставала выполнять все его желания. Девочка, размазав по лицу сопли и слёзы, повернулась к нему и стала бесцеремонно рассматривать. Она была миленькой, с большими влажными ресницами, пухленькими розовыми щеками, немного вздёрнутым носиком, крошечная родинка под глазом добавляла лукавый вид.

— Как тебя зовут? — промямлила она, всё так же с интересом изучая.

— Изуна.

— А меня Изуми, — просияв, прошептала она. Он улыбнулся, увидев широкую расщелину между зубами и только появляющиеся резцы. — Я скоро в школу пойду, уже умею читать и считать до ста, — с гордостью заявила она, поправив своё розовое платьице. — А ты умеешь?

— Раньше умел.

— Забыл? — он кивнул. — Значит тебе тоже нужно в школу. Но мама говорит, что чтобы пойти в школу, нужно уметь считать до ста, поэтому повторяй: один, — она загнула палец, требуя от него того же, и он, подыграв, стал повторять за ребёнком, — два, три, четыре...

— Спасибо большое. А это вам, — слегка запыхалась женщина и протянула клубничное мороженое.

— Вам нужно бежать как можно скорее. Если хотите уберечь дочь, — она тут же изменилась в лице. В глазах проступил страх и, выронив мороженое, она взяла девочку на руки и рванула вперёд. Издалека слышался плач, который вскоре затих.

Мадара рыскал по мокрым улицам в поисках брата. Телефон молчал третьи сутки и, когда зазвонил, он инстинктивно понял, что звонок не несёт ничего хорошего. Над ним нависла свинцовая туча, и когда грянул гром, сотрясая землю, он упал на колени, а затем на спину. Серое осеннее небо глумилось над ним, заливая водой лицо.

* * *

Хьюга сидел на ступенях у здания суда и выкуривал последнюю сигарету. История парнишки не давала покоя — ему было искренне его жаль. Может, требуя для себя высшей меры, он наказывал себя, чувствуя за собой долю вины? А может он просто не видит смысла жить. И до чего же может дойти ненависть, чтобы убить человека? Даже такого, как Маэда. А поступил бы он также, верша самосуд?

— Знал, что найду тебя здесь. Сколько дали?

— Двадцать пять.

— Может, выйдет по УДО, — присел рядом Хаширама и, зажав сигарету между губ, поднёс зажигалку.

— Полжизни псу под хвост.

— И не говори. Я тут кое-что выяснил... Про брата его.

— Что-то интересное?

— Он действительно повесился в отеле. Снял номер... Сам.

— Хочешь сказать, он действительно...

— Не знаю, я прочёл заключение судмедэксперта. Всё сходится, но...

— Что «но»? Говори.

— Они почему-то скрыли, что парнишка вступал в сексуальный контакт за пару часов до смерти. Были следы насилия. Стажер сказал по секрету, поймав меня на улице, — Хиаши выронил сигарету.

— С кем?

— На камерах никого нет, никто не заходил в номер в это время.

— Может, он уже был там.

— Если только есть какая-то потайная дверь. Я просмотрел запись несколько раз.

— А она есть, Хаширама. Я чувствую, что есть. Нам нужно обыскать там всё. Кто-то же провёл его. Это ведь первая зацепка и мы можем поймать хоть одного, предъявив обвинение.

— Какое обвинение, Хиаши? Всё чисто, дело закрыто. Тут без людей в полиции не обошлось, и участвуют во всём далеко не последние чины. И что мы, семь человек, можем сделать против них? Ты же понимаешь — нас тоже могут уничтожить.

— Предлагаешь сидеть сложа руки и смотреть, как наси... У тебя же у самого дети, разве тебе не страшно, что однажды они могут тоже попасться...

— Страшно, Хиаши, но нам их не одолеть. Нужно, чтобы хоть кто-то пришёл с заявлением в полицию, иначе мы бессильны.