Право на жизнь (гет)

Прошло уже несколько дней с того вечера, когда Гермиона ударила Теодора Нотта. Она сама почти не вспоминала об этом — по крайней мере, старалась. Утро начиналось, как и всегда: чашка мятного чая, легкий завтрак, новое письмо от Гарри, который сейчас находился в Швейцарии. Она гладила рукой округлившийся живот. Шевеления малыша стали частыми, мягкими. Всё шло, как должно. Всё было правильно. Всё по плану.

В Министерство она пришла немного позже обычного. У Heллы из отдела магического транспорта снова сломалась метлашка, и пришлось помочь. В коридорах было оживлённо: кто-то спорил у кофейного автомата, чьи-то перья застряли в потолке, типичная пятница. Всё привычно. Почти.

Она вошла в кабинет. Тео сидел у окна, спиной к двери, но по тому, как его плечи чуть дёрнулись, было ясно, он заметил. Не повернулся, не сказал ничего. И она тоже. Просто прошла к своему столу, как обычно. Достала перо, аккуратно раскрыла папку с делом о нелегальном зелье правды. Работа шла.

Но в комнате висело молчание. Не натянутое, не агрессивное. Скорее, уставшее. Остывшее.

Теодор не смотрел на неё. Он писал что-то от руки, небрежно помаркивая пером. Сидел прямо, чуть напряжённо, как будто боялся дать себе слабину. Под глазами синяки, видно, спал плохо. Никому не жаловался. Коллегам говорил, что всё в порядке. А на самом деле... не был в порядке.

Он долго держал чувства внутри. Слишком долго. С того самого времени, как они начали работать вместе два года назад. Сначала это было просто восхищение, интерес. Потом привычка. Потом, что-то похожее на одержимость. Он никогда не говорил прямо. Он знал: Гермиона замужем. Он знал, кто её муж. И он знал, что беременна. Но всё равно, когда она смеялась над нелепой шуткой Перкинса, когда аккуратно поправляла галстук на выставке в отделе магических артефактов... в нем что-то сжималось.

Он пытался отгонять мысли. Уговаривал себя: это пройдет. Но не прошло. И когда в тот вечер они остались вдвоём, и она выглядела уставшей, но спокойной, и он увидел, как её рука нежно легла на живот, — в нём что-то сорвалось. Он сделал шаг — неправильный, глупый, слабый. Она же, мгновенно поставила точку.

Хуже — это ощущение, что он предал не только её доверие, но и то немногое уважение, которое сумел заработать в этом кабинете.

Теперь он молчал. Не потому, что обижен. Потому что не знал, как дышать рядом с ней так, чтобы снова стать незаметным.

А Гермиона просто работала. Писала, исправляла, вздыхала, как и всегда. Она была рациональна. Она была в равновесии. Она уже давно научилась отделять личное от служебного. Особенно теперь, когда внутри неё билось второе сердце. Её приоритеты были кристально ясны.

— Папку по делу Валентайна передайте в архив, — сказала она буднично, не поднимая глаз.

— Конечно, — тихо ответил Тео.

Это было всё. И, возможно, на сегодня — даже слишком много.

Следующее утро началось с дела.

Утро было свежее, влажное после ночного дождя. Узкие улочки у Министерства блестели, как отполированные, отражая серое небо, в котором понемногу появлялись просветы. Гермиона шла быстро, уверенно, по привычке прижимая к груди папку с делами и второй рукой поправляя шарф, чуть соскользнувший с плеча. В животе — легкое, почти ласковое движение: малыш проснулся вместе с ней.

Она прошла через вестибюль, кивнула охраннику у входа:

— Утро доброго, Реджи. Без происшествий?

— Только если не считать того, как кофе у Кэти снова сбежал, — усмехнулся он, — но, полагаю, это вне вашей юрисдикции.

— Пока, — с усмешкой ответила Гермиона, проходя мимо.

Лифт был почти пуст: кроме неё, только Джулиус Пруитт из отдела связи с гоблинами, вечно в спешке и с непонятным количеством пергаментов, вываливающихся из рукавов.

— Выглядите, как экспедиция в Нарнию, — заметила она с лёгкой улыбкой.

— Пытаюсь заставить гоблинов признать существование второго экземпляра договора 1814 года. Они утверждают, что он сгорел. Я утверждаю, что они его съели, — выдохнул он.

— Вы оба, вероятно, правы, — усмехнулась Гермиона, выходя на своём этаже. — Удачи.

— Спасибо, она мне понадобится.

Коридор её отдела был погружён в привычную суету: хлопали двери, перья царапали пергамент, кто-то спорил у табло с делами, в воздухе пахло чернилами и лавандой. Но настроение у Гермионы было неожиданно светлым. Бессонница отступила, письмо от Гарри вечером было тёплым и честным, и малыш этой ночью спал спокойно. Всё было в равновесии.

Она вошла в кабинет.

Тео был уже на месте — как обычно. Не поднял глаз, но едва заметно кивнул в знак приветствия. И этого было достаточно.

На её столе, аккуратно посреди стопки документов, лежал пергамент, плотный, тяжёлый, цвета запечённого мёда. Сургучная печать. Серебристая, с гербом Отдела Особых Расследований.

«Уважаемая госпожа Грейнджер,

На основании постановления Временной Комиссии по Инцидентам Магической Аномалии (ВКИМА-5/2025) вам передаётся полномочие на ведение закрытого расследования под кодом «МРАМОР», с сохранением секретности Уровня II и возможным повышением до Уровня I при подтверждении рисков.

Настоящим уведомляю вас о передаче в ваш отдел спецдела №748-К, классифицированного в категории историко-опасных артефактов с нестабильной магической активностью.

Инициирующее событие:

31 июля, 03:12 ночи (по Лондонскому времени), в районе заброшенного поместья рода Дервиш (Йоркшир, Долишем), был зафиксирован кратковременный, но мощный всплеск древней магии, зарегистрированный как аномалия класса «белое затмение».

Аналогичных импульсов не наблюдалось на территории Британии с 1981 года (инцидент Годриковой Лощины, дело №001-В).

Первичные данные с места:

— Источник магии локализован в подвале разрушенного зала. Найден полуразрушенный артефакт, идентифицированный как активатор временного перехода.

— Структура артефакта указывает на доарканное происхождение (предположительно 11-12 век, северное побережье, школа Змееного Плота), но имеется след недавней ручной модификации, совершённой квалифицированным специалистом.

— Найден частично сгоревший фрагмент заклинания, начертанного в гибридной системе: староэльфийский алфавит и североатлантический рунный код. Установленный перевод (неполный): «В том, что запечатано в мраморе,

помнит мир цену равновесия…»

— Зафиксировано не менее трёх активаций артефакта за последние 48 часов.

Одна из точек временного отклонения — внутренний периметр Министерства Магии, архивный уровень, сектор доступа 9-Г, зарегистрированный на сотрудника с международной классификацией Альфа+. Личность в настоящий момент не установлена.

В рамках указанного дела вам поручается:

1. Выявить точную природу активации — определить, пробуждён ли артефакт извне, или его магия была самопроизвольно вызвана «остаточной волной» (подозрение на обратный резонанс от ранее подавленного источника, кодовое название «Линия Нарциссы», архив закрыт).

2. Проанализировать характер временного вмешательства.

Зафиксированное смещение на территории Министерства Магии может указывать на попытку избирательного изменения одного из архивных событий 1998 года. Потребуется независимая сверка с временным протоколом Хранилища С-7, допуском к которому обладают менее 5 человек в Британии. Один из них — вы.

3. Проверить возможность существования так называемого “внутреннего зеркала” — конфиденциальной структуры внутри Министерства, действующей вне известных регламентов и предположительно осуществляющей мониторинг магии доарканного периода с 2002 года.

По неподтверждённой информации, подобное подразделение было расформировано, но магический след в секторе 9-Г указывает на работу с временными сигнатурами, характерными для протокола «Орла и Дерева» — запрещённого с 2010 года.

Оценить возможный риск утечки или преднамеренного саботажа внутри Министерства. По оперативной линии прошло сообщение от анонимного информатора:

«Мрамор — это не артефакт. Это память, которую кто-то хочет стереть. Или переписать.»

Дополнительные пометки:

К делу приложен изъятый с места предмет (остатки активатора), переданный в аналитический отдел. Выдача под личную ответственность — код доступа временный: mar.748-k//Dervish.

Пожалуйста, уделите делу приоритетное внимание. По неофициальной линии поступила информация, что случай может быть связан с ранее закрытым расследованием «Синяя линия». Архив 1984 г., недоступен без разрешения Совета Безопасности.

Отчёт — лично, не позднее чем через 72 часа.

Промедление будет интерпретировано как отказ от операции.

Контакт с внешними структурами — исключён.

Полномочия доступны только вам и тем, кого вы введёте в дело, при условии письменного подтверждения. Полный контроль за конфиденциальностью несёте вы лично. В случае утечки протокола активируется статья 5-К: полная зачистка данных и отзыв допуска у всей группы.

С уважением, A. M.

Агнесс Монтморенси

Заместитель Руководителя

Отдел Особых Расследований.»

Сургучная печать Министерства.

Гермиона сидела за столом, не отрываясь от письма заместителя. Она резко разложила свитки: первичный протокол об обнаружении артефакта в доках, рапорт из германского архива, в котором содержалась тревожная фраза: «Код доступа был изменён вручную сотрудником с международным допуском».

Это мог быть кто угодно. И, вероятно, кто-то из своих.

— Нотт, — не поднимая головы, произнесла она, глубоко вздохнув. — Запросите у отдела международного сотрудничества списки всех недавних пересечений границы магическими сотрудниками, с акцентом на Берлин, Люксембург и Киль. За последние две недели. Сопроводите запрос моей подписью.

Теодор молча кивнул, едва оторвав взгляд от сосредоточенной Гермионы. Он всё больше напоминал машину: точный, исполнительный, немногословный. Только пальцы слегка подрагивали, когда он держал перо.

С того самого момента накануне между ними не прозвучало ни одной фразы, не относящейся не к делу. И хотя внешне в кабинете царила безупречная дисциплина, под поверхностью ощущалось напряжение, как перед грозой.

Гермиона углубилась в документы, прижимая ладонь к боку — малыш в животе снова подал о себе знать. Её взгляд скользил по строкам, ловя знакомые формулировки: «темпоральное смещение», «магическая подпись нестабильного типа», «подозрение на внешний след вмешательства». Всё серьёзно. Всё требует внимания. Всё требует от неё быть в фокусе — полностью, бесповоротно.

Она уже забыла о времени, о чае, о том, что на улице август. Лето только по календарю, а внутри — железный холод дисциплины и сосредоточенности.

И вот, в самый разгар работы, раздался стук. Не формальный, не служебный, скорее дружелюбный, почти домашний. Лёгкий, почти неуместно ласковый. Как если бы кто-то постучал в окно детской комнаты, чтобы показать радугу. Гермиона не сразу отреагировала, мозг всё ещё работал в режиме расследования. Она подняла глаза. Дверь медленно отворилась

— Доброе утро, — с широкой улыбкой сказал Гарри Поттер, входя в кабинет с охапкой полевых цветов и аккуратно упакованной коробкой в руках.

Он был в мантии аврора, но с лицом не бойца, а мужа, который заехал к жене без предупреждения — просто потому что соскучился.

Он улыбался. Той самой улыбкой, которую Гермиона видела у него ещё в Хогвартсе. В этой улыбке не было ничего от статуса, власти, должности. Только нежность.

— Мерлин... — прошептал Тео почти беззвучно.

— Гарри? — тихо, с лёгким сбившимся дыханием. — Ты же должен быть в Цюрихе…

— Я был. Ровно до вчерашней ночи.

— Что случилось? — Она поднялась со стула, забыв на секунду о документах и протоколах.

— Пришло сообщение. Шифровка. Кто-то попытался получить доступ к архиву по делу «Синей линии». Изнутри. — Он поставил коробку на стол, взгляд его скользнул по кабинету, задержался на Тео на долю секунды.

— Я подумал… если что-то идёт не так, я хочу быть рядом с тобой.

Молчание в кабинете стало ощутимым, почти осязаемым. Теодор смотрел в документы, как будто они могли его защитить.

— Гарри... — начала Гермиона, и в этом «Гарри» звучала не только нежность, но и тревога.

— Я не мог не приехать, — спокойно ответил он, подавая ей цветы.

— А это, просто решил напомнить тебе, что ты — не только глава расследования, но и мама в ожидании. — Он поставил коробку на стол. — Тут — чай с ромашкой, миндальное печенье и крем от отёков, твой любимый. А цветы — это просто цветы. Потому что ты заслуживаешь их, даже когда у тебя совещание.

На секунду всё замерло.

Гермиона, не без смущения, взяла букет,

как будто боясь повредить лепестки,

легко коснулась губами его щеки.

Тео сидел неподвижно. Его лицо оставалось нейтральным, но пальцы сжались в кулак под столом. Он не сказал ни слова. Он не мог.

— Спасибо. — выдохнула Гермиона тоненьким голоском, смотря в глаза Гарри с благодарностью.

Гарри поднял руку, аккуратно приподнимая подбородок Гермионы. Большим пальцем он нежно дотронулся до её нижней губы, рассматривая глубокие трещинки.

— Ты снова прикусила губу, милая. — сказал Гарри, приглаживая её волосы. — Наверное, читала протокол. Значит, слишком глубоко зашла. Выпей чаю. Хотя бы глоток.

Гермиона улыбнулась, кивая Гарри.

Тео всё это время сидел неподвижно. Его перо застыло над строкой, чернила чуть стекали вниз, как кровь. Он не смотрел прямо, краем глаза видел, как Гарри прикасается к её руке. Видел, как она склоняет голову, чуть улыбается. Видел, как будто через толщу воды. Размыто, неярко, но нестерпимо ясно.

Гарри бросил на него беглый, ничего не выражающий взгляд, кивнул вежливо:

— Нотт.

— Поттер, — так же сухо ответил Нотт.

Слишком формально. Слишком ровно.

— Не буду мешать. Просто хотел напомнить, что даже герои Министерства иногда нуждаются в обеде и паре минут покоя. Увидимся вечером, — добавил Гарри, подмигнув жене и скрывшись за дверью.

Когда она села обратно, в кабинете снова повисла тишина.

Цветы стояли между ними на её столе, наполняя воздух травяным, щемяще-тёплым запахом. Она достала из коробки одно печенье и отломила краешек.

Внутри Теодора Нотта что-то лопнуло.

Он знал, что не имеет права на сцену. Ни на ревность, ни даже на вздох. Он был здесь как коллега. Как молчаливый инструмент. И он держал эту роль. Держал её до последнего.

Гарри ушёл.

Тео не двинулся. Сидел, будто его кто-то прибил к креслу. Он не мог смотреть на Гермиону, на цветы, на коробку. Он пытался дышать — и не мог. Воздух в кабинете был наполнен травяным ароматом и тёплым женским присутствием. И этим особенным... светом, который бывает, когда женщина знает, что о ней заботятся. Не из долга. А из любви. Но почему ему так больно?

— У вас всё в порядке, Нотт? — без эмоций, почти официально.

Он поднял глаза.

— Более чем. Всегда рад наблюдать, как у кого-то... складывается жизнь по плану.

Она не ответила. Лишь сделала пометку на полях документа, не поднимая взгляда.

— Хотя, конечно, — продолжил Тео, теперь уже с лёгкой усмешкой, — появляться в служебном кабинете с букетами — это... эффективная форма отвлечения от государственной тайны. Но, полагаю, аврорам можно всё. Особенно если фамилия Поттер.

Теперь она посмотрела на него — спокойно, холодно, профессионально.

— Я не обсуждаю личное с коллегами. Если вы испытываете трудности в восприятии границ, рекомендую обратиться к внутреннему протоколу отдела HR.

— О, я прекрасно воспринимаю границы, — процедил Тео. — Особенно когда они выстроены из ароматизированных трав и политической неприкосновенности.

Она вздохнула. Не уставшая, скорее, решительная.

— Вернёмся к делу. У нас на руках магический артефакт из закрытого архива. В ближайшие сутки нам нужно выяснить, кто его вынес, почему его активировали в Лондоне, и главное, кто в Министерстве покровительствует этим операциям.

Прошёл час с момента, как Поттер ушёл. Гермиона уже давно вернулась к делам. Перо шуршало по пергаменту, её движения были точны, уверены. Иногда она наклонялась ближе к тексту, чуть морщила лоб, а потом… замирала на секунду. Не в растерянности — в чём-то другом. Как будто выныривала. Из мыслей. Или наоборот — проваливалась в них.

И в эти моменты она подносила цветы к лицу.

Не как влюблённая школьница, нет. Как женщина, которой напомнили, что о ней заботятся. Что она — не только работа, не только мозг и расчёт, не только материнство и долг. Что она — любима. Без оговорок.

И каждый раз, когда Тео краем глаза замечал, как она вдыхает запах букета, как её лицо на миг становится мягче, — в нём что-то разламывалось.

Тихо. Бескровно. Но безвозвратно.

Он больше не слышал шороха перьев и голосов из коридора. Только то, как его собственное сердце билось в груди неестественно громко. Как будто что-то внутри него отбивало тревогу — без звука, но не без боли.

Он отложил перо.

Медленно поднялся.

Гермиона не обратила внимания. Слишком погружена. Слишком дисциплинирована. Или просто слишком далека.

Он вышел, будто бы за бумагами. Дверь захлопнулась бесшумно. Шаг — два — коридор. Он шёл быстро, но не бегом. Лицо — нейтральное. Как всегда. Взгляд — перед собой. Как у любого сотрудника, который просто идёт по делам. Никто не остановил его. Никто не догадался.

Он свернул к лестничному пролёту. Потом — налево, к техническому коридору, который вёл к почти неиспользуемому санитарному узлу, скрытому за архивным отсеком.

Когда дверь за ним захлопнулась, он облокотился о холодную кафельную плитку, тяжело дыша. И всё.

Он не слышал шума за стенами. Он не слышал себя. Только её смех. И запах этих чёртовых цветов, которые он увидел в её руках. Цветы Поттера.

Его сознание взорвалось, как разбитое стекло. Каждый осколок — мгновенное воспоминание. Взгляд, который она направляла ему в лицо, был холоден, как нож, но не из-за жестокости. Просто потому, что она не видела самого главного.

Нотт просто соскользнул вниз, на пол.

Пальцы сжимали край раковины, ногти впивались в ладони. Лицо спрятано в руках. Ни звука. Ни всхлипа. Только судорожное дыхание и дрожь.

Тео глотал воздух, но не чувствовал его. Это был не воздух — это был холод, проникающий в каждую клетку его тела. Словно всё внутри него начало замерзать. Замерзать от понимания того, что он даже не заслуживал быть в её мире. Она не могла бы позволить себе видеть его так, он был бы слишком ядовит. Слишком слабым. Слишком оскверняющим.

Он не плакал. Не мог. Он взрослый. Он должен быть железом. Тенью. Фоном. Он сам выбрал это. Сам влюбился. Сам позволил.

Но там, внутри, где живёт всё недосказанное, всё невозможное, всё нереализованное, там рвалось. Молчаливое отчаяние. Понимание, что ты — никто в её мире, кроме должности и случайной ошибки, за которую она уже нашла правильный формат прощения: профессиональный, вежливый. Без следа.

Он хотел её обнять. Просто один раз. Не для того, чтобы взять, а чтобы отдать. Всё, что копилось. Всё, что росло эти два года, каждый день, когда он смотрел на неё и знал, что не имеет права.

А теперь, уже и надежды не имел.

На губах — горький привкус, как от забытого зелья. Он откинул голову назад, смотря в тусклый потолочный светильник.

"Прекрати", — прошептал себе. "Соберись. Ты — Нотт. Не подросток."

Минуты три он сидел, пока дыхание не стало ровнее. Потом встал. Плеснул в лицо ледяной водой. Раз, два. Смотрел в зеркало, не моргая.

На его лице не осталось ничего. Ни боли, ни слабости. Только пустота. И внутренняя клятва: "Не сорваться. Не снова."

Его руки дрожали, когда он пытался привести себя в порядок. Это было всё, что он мог контролировать. Его пальцы сжались в кулак, пока ногти не впились в ладонь, оставляя следы на коже.

Он вспомнил, как однажды одна из его ночей превратилась в ночь, полную бесконечного страха, когда взорвался тот первый момент, когда он понял, что он был ей чужд. И теперь, стоя здесь, закрыв дверь, ощущая пульс в голове, как барабанный бой, он понял — он так и не смог убежать от той боли.

Он был тогда, в тот первый момент, когда появился, не бойцом. Он был лишь человеком, который впервые испытал, каково это — оставаться с тем, кто не может быть с тобой.

Он почувствовал, как слёзы подступили, но не смог заплакать. Он был слишком изранен. Его глаза были пустыми, а лицо — ослабленным.

Никакая форма жизни не могла почувствовать его так. Даже магия не могла бы справиться с тем, что было внутри. Это была не магия, а проклятие.

Простая мысль: "Ты не имеешь права быть счастливым, не рядом с ней."

В голове, как старый, выцветший каторжный фильм, начали прокручиваться моменты из их встреч. Тот момент, когда она смеётся над какой-то шуткой. Как её лицо вдруг становится мягким, а глаза искрятся… и как в тот момент он умирает. Он умирает от её света, потому что знает, что его свет никогда не будет для неё. Его свет был холодным, и его жизнь — не для того, чтобы освещать её путь.

Тео почувствовал, как от воздуха в его лёгких становится нечем дышать. Это был не страх. Это было понимание, что у него не было права на спасение. Только замедленный, несоизмеримый с земной болью, шаг в пустоту.

Он вытер глаза тыльной стороной руки. Как же это невыносимо!

Он вытер руки. Вышел. Вернулся в кабинет.

Сел на своё место. Не глядя на цветы.

А Гермиона так и работала, чуть прикусив губу и аккуратно чертя формулировку временного сдвига. Какая многозадачная девушка, какая любимая ему...

Теодор молчал. Но внутри, всё ещё слышал, как разбивается сердце. С усталым стоном, хрипотой.

Когда Гермиона закончила диктовать последний пункт их задач в новом расследовании, в кабинете снова повисла тишина. Тео сидел напротив, его взгляд был прикован к строкам отчёта, но он, казалось, не читал.

Он ощущал, как в нём что-то постепенно гаснет. И это чувство не давало ему спокойного вздоха. Он воображал, словно его сердце, лежит расплющенное возле стула Гермионы, словно дожидаясь окончательной участи. Но та, то и дело не обращала на это внимание. Гермиону будто забавляло то, какие муки приходиться испытывать Теодору, его душе, сердцу и мозгу.

— Если у вас есть возражения по последнему пункту, — спокойно произнесла она, не поднимая глаз, — вы можете передать их через стандартную форму аналитического отклика.

Тео отложил перо. На мгновение, просто смотрел на неё. Не как коллега. Не как обвинённый. Просто, как человек, который устал прятать.

— Гермиона, — впервые за все предыдущие дни без "мистер", без "миссис", — я... не хочу всё это так заканчивать.

Она подняла глаза, нахмурив брови.

— Что именно?

— Всё. Работу, тишину, взгляд, как будто я — просто ещё один отчёт на твоём столе.

Пауза.

Она медленно убрала волосы с лица. Рядом на столе, рядом с букетом, тихо покачивалась открытая коробка с печеньем.

— А ты ожидал чего-то другого?

— Нет, — честно. — Но надеялся.

— Надежда, Нотт, не повод для действия.

Он встал. Тихо. Без резких движений. Подошёл к её столу, но не ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

— Я прошу прощения. За тот вечер. За шаг, которого не должно было быть. За чувства, которые мешают мне. — он с содроганием продолжал, даже когда его воображение рисовала его раскатанное сердце, что несколько дней назад, только начинало набухать. — Это моя вина, моя проблема. Гермиона смотрела прямо.

— Ты хороший специалист. Ты остался. Не сбежал. И это — уже больше, чем я ожидала. Но...

— Но?

— Моя жизнь действительно идёт по плану. Не потому что я живу по правилам. А потому что я слишком много раз видела, как всё рушится. И я больше не хочу, чтобы рушилось.

Тео кивнул. Немного горько. Немного облегчённо.

— Тогда... продолжим дело?

— Продолжим.

Он вернулся за стол. Она снова взяла перо. Букет всё ещё стоял между ними, но теперь воздух был чуть легче. Не прощённый, но понятый.

Прошёл час.

Воздух в кабинете будто немного очистился. Гермиона работала молча. Тео тоже. Букет стоял на столе, из коробки исчезло ещё одно печенье. Тео больше не смотрел на неё. Он просто был.

Гермиона снова взяла перо. Почерк её оставался точным, выверенным, но в движениях появилась нервозность. Она перечитывала абзац трижды, не двигаясь дальше. Веки чуть дрожали. Рука — едва заметно. В воздухе снова возникло напряжение — не эмоциональное, а почти физическое, как будто заклинание невидимой тревоги разлилось по комнате.

Букет уже не успокаивал. Цветы больше не были просто знаком внимания, теперь они стали якорем, напоминанием, что за пределами этого кабинета происходит что-то, к чему она ещё не готова.

— Тео, — позвала она вдруг. Голос стал чуть тише, чем обычно. Сухой, но с оттенком… опасения?

Он поднял голову.

— Когда именно ты получил первый отчёт о поместье Дервиш?

— Вчера утром. До того, как ты пришла. Он был в общем потоке. Я пометил его для тебя.

— Кто его доставил?

Теодор задержал дыхание. Глаза его сузились — он не помнил. Или… не хотел вспоминать?

— Не знаю, — медленно сказал он. — Бумага уже лежала на подносе, когда я пришёл.

Гермиона отложила перо. Папка с делом осталась открытой. Она посмотрела в окно, потом — на дверь.

Что-то не складывалось.

Внезапно она вспомнила, как Теодор подкинул ей информацию под видом случайной находки. Это был старый пергамент в библиотеке, спрятанный между книг, который она "сама" нашла. Но потом Гермиона вспомнила — это Тео отвлёк мадам Вагнер, пока она рылась на запрещённой полке. Там она нашла книгу о списке артефактов, изъятых после войны.

Он подкинул ей информацию под видом случайной находки.

Она вспомнила, как Теодор вошёл в кабинет. Спокойный, сдержанный, вежливый. Но было в этом спокойствии что-то… плотное. Настороженное. Как у человека, который слишком хорошо знает, что будет дальше.

Слишком уверен в реакции.

И тут в её голове что-то щёлкнуло. Он всегда так делал. Знал наперёд. Предугадывал, что она скажет. Будто заранее просчитал.

Будто ведёт.

Раньше это казалось просто чертой характера — слизеринская холодная логика. Но теперь… теперь это пугало.

Она опустила взгляд на его почерк. Чёткий, без единой помарки. Как у человека, который боится оставить лишний след. Или… как у того, кто никогда не оставляет следов вообще.

Теодор появился в её жизни слишком легко.

Слишком естественно.

Слишком… подходяще.

Гермиона крепко сжала руки. Сердце забилось быстрее.

Она вспомнила: день, когда впервые увидела тот старинный артефакт в архиве — он уже знал, что она его найдёт. Тогда она не обратила внимания, но теперь вспоминалось с пугающей ясностью: его взгляд. Почти усталый. Почти… виноватый?

Нет.

Он хотел, чтобы она нашла его.

Он подбросил ей ключ.

Он подтолкнул её к расследованию.

Но зачем?

Гермиона вдруг почувствовала, как внутри поднимается холод. Медленный, липкий страх. Не паника — нет, хуже. Ужас осознания: всё это время она не вела расследование. Она шла по маршруту, заранее выложенному для неё.

Её собственные догадки, открытия, находки — они могли быть не её.

Они могли быть его.

Словно она — не исследователь, не проклятие, а пешка. И Тео… он тень за спиной.

Она попыталась вспомнить: когда он впервые проявил интерес к этому делу? Почему оказался так близко к архиву именно в тот день? Почему знал про фамилию Дервиша, хотя это имя было тщательно стёрто из всех официальных записей?

Слишком много совпадений.

Слишком точные ответы.

Сообщение от ВКИМА пришло позже. Но отчёт с места событий оказался в кабинете раньше, чем его могли официально переслать. Нарушена цепочка. Нарушена тишина. Кто-то опередил Министерство.

Гермиона перечитывала протокол С-7. Там было что-то странное.

Строка:

«Попытка доступа: инициатор — классификация: Alpha+, ключ "DRV-9G//74K-INV".

Он ей был знаком. Но не по служебным документам.

Она нахмурилась. Потянулась к папке, которую отложила ещё утром. Подложка со старым кодом входа, выгрузка временных меток.

Дата: 31 июля.

Время: 03:12.

Рядом — инициалы.

Три буквы. Почерк — знакомый. Слишком.

T.N.

Гермиона резко выпрямилась.

Посмотрела на Тео. Гермиона медленно подняла взгляд.

Теодор сидел напротив. Казалось, всё в порядке: он просматривал документы, привычно сдвинув брови. Лёгкая тень от настольной лампы ложилась на скулу. Его пальцы водили по строкам, точно так же, как всегда.

Он знал слишком много. Заранее. Без лишних уточнений. Слишком спокойно отреагировал на имя Хостера Дервиша. Как будто ожидал его. Слишком быстро принёс отчёт. И без официальной печати.

Гермиона отложила перо. Медленно, будто этот жест мог что-то нарушить.

Тот, будто почувствовав, поднял взгляд.

Они смотрели друг на друга в молчании, и в этой тишине рождалась трещина.

— Где вы были ночью 31 июля? — спросила она.

Медленно. Холодно.

Не как коллега. Как следователь.

Тео не ответил сразу. Он знал, что ответ изменит всё. Он видел, как её рука медленно потянулась к перу, чтобы зафиксировать его слова.

— Вы уверены, что хотите это знать? — тихо, вкрадчиво, глубоко.

— Я уверена, что мне пора перестать делать вид, что я ничего не замечаю.

Пауза. В ней весь вес двух лет. Всех слов, что не были сказаны.

Он медленно кивнул.

— Тогда начнём с правды, Гермиона. Но вы должны быть готовы к тому, что она вам не понравится.

Она не отвела взгляда, настороженно наблюдая за ним.

Нотт подошёл ближе к окну. Рука скользнула к карману мантии. Пальцы нащупали что-то — не палочку. Что-то тяжёлое, плотное, как стекло, обрамлённое металлом. Он достал предмет, обернув его в ладони. Аккуратный медальон с древней рунной гравировкой. Ранее незамеченный. Ранее несуществующий.

— Что это? — резко спросила Гермиона.

Снаружи, за окнами, резко потемнело, словно облака собрались прямо над зданием. Неестественно быстро. В коридоре раздался шум. Кто-то пробежал, хлопнула дверь. Из приёмной донёсся звон, как от разбитого стекла.

Гермиона сделала шаг назад, к своей палочке. Малыш снова шевельнулся. Но теперь резко. Как будто что-то почувствовал.

Медальон в руке Тео засветился. Глухо, серым. Почти мраморным.

Сигнал тревоги. Артефакт был активирован вновь.

И на этот раз, внутри Министерства.