Дракон и Единорог (гет)

— Девочка, подойди сюда немедленно!

От грозного голоса отца Вальбурга вздрогнула, но постаралась сохранить лицо невозмутимым перед учителем фортепиано. Тот с кивком отпустил её, и девочка с прямой спиной поднялась, оставив мучимый ею инструмент в покое. Или измучивший её, ведь клавишные она никогда не любила. Ей больше нравилась скрипка, но родители однажды с презрением сообщили ей, что скрипка это балаганный инструмент, чтобы развлекать недостойных тупиц. А недостойной Вальбурга себя не считала.

— Отец? — она тихой мышкой шагнула в гостиную и сразу поняла, что к чему: любимая ваза матери, старинная и с замысловатыми японскими птицами, лежала на ковре разбитой. Сигнус и Альфард со скорбно-виноватыми лицами разглядывали собственные ботинки. Наверняка бегали, играя, и задели нечаянно. А отвечать ей…

— Потрудись объяснить.

— Я… — Она занималась фортепиано, а чем там были увлечены младшие браться, не имело значения. В конце концов уже в этом году она поступит в школу и им придётся отвечать за своё поведение самостоятельно! Но отец, похоже, так не считал. — Я была на уроке, я не виновата! — сорвалось у нее прежде, чем она успела подумать. Грубость, просившаяся на язык, вырвалась в этом оправдании.

Тишина в комнате стала звенящей. Отец медленно поднял взгляд.

— Именно так. «Не виновата». — шикнул отец. Старый скряга, но Вальбурга не смела ему об этом сказать, — Как вышло, что тебе не хватило ума научить их вести себя подобающе великому роду Блэк? Твои братья — не толпа беспризорных мальчишек! Блэки не ищут оправданий, Вальбурга. Они принимают ответственность. Твоя обязанность быть примером. А что я вижу? Девчонку, которая визжит «я не виновата», как последняя маггловская дрянь.

Вальбурга смогла только кивнуть, соглашаясь. Не толпа, а всего два шебутных демонёнка. Не приведи Мерлин заиметь таких же по характеру детей… И она… дрянь? Отлично! Но бояться ей нужно было не этого, на самом деле. В тот вечер её отчитали, как последнюю идиотку, словно бы это её забота растить чужих детей. Хотя… она ведь наследница. Должна с самого детства учиться держать родственников в узде.

Самым обидным ударом стало то, что ей отказали в том, чтобы отправить в школу в тот год. Какой она лидер, раз с собственными братьями не может справится? Как установит порядок на факультете среди чистокровных, набравшихся дурных идей от грязнокровок? Слёзы обиды душили её ещё неделю после того, ведь это так несправедливо! Учится на одном курсе с Сигнусом, чтобы и там подтирать ему сопли! Ей хотелось рвать и метать, но воспитание позволяло лишь сквозь зубы обзываться и сжимать братьям руки до кровавых ссадин.

Но когда она встретила сиротку Тома Риддла в купе Хогвартс-экспресса, её злость слегка поутихла. Сразу она и не поняла, в силу своих не самых опытных двенадцати лет, что в мальчишке зацепило её. Но после, наблюдая за реакцией на него от Малфоя, Нотта, Розье и старших товарищей с факультета, поняла, возможно раньше всех, что Риддл — бриллиант, родившийся из пепла и смрада. Не чета её безмозглым братьям. Его так хотелось… научить быть истинным слизеринцем. Пусть и не для всего факультета она станет лидером, но для одного…

Вальбурга знавала многих стремящихся к верхушке недостойных псов, но такую породистую дворнягу видела впервые. Он был мил, но остёр, глуп во многих аспектах этикета, но вечно искал идеала. Да что там, он был красив. Вальбурга справедливо находила в нём отголоски к той старой маггловской аристократии, которую можно было и не презирать, даже несмотря на отсутствие магического ядра.

Первый год Вальбурги в Хогвартсе прошел под знаком тихого, но неугасимого унижения. Быть на одном курсе с младшим братом Сигнусом, чью неуклюжесть она должна была терпеть и покрывать, было подобно ежедневному приему горького зелья. Она держалась особняком, предпочитая общество старых фолиантов в библиотеке и прогулки у озера шумной общей гостиной Слизерина.

Именно в библиотеке их пути с Томом Риддлом раз за разом пересекались. Он сидел за дальним столом, заваленный книгами, которые явно выходили за рамки программы первого курса. «Магия древних цивилизаций», «Психоментальные связи». Вальбурга, ища трактат по нетрансфигурационным превращениям, случайно задела его стопку.

Книги рухнули на каменный пол. Том вздрогнул, оторвавшись от чтения, и его глаза, обычно скрывавшие эмоции, на мгновение вспыхнули раздражением. Но уже через секунду в них читалась лишь вежливая отстраненность. Вальбурга никогда бы не призналась, что это заинтриговало её.

— Позвольте, — сказал мальчик, поднимаясь. Его голос был мягким, но в нем не было и тени заискивания, привычного для многих выходцев из маггловских семей. Он не пресмыкаться перед ней, великой из рода Блэк. Забавный. Хотя отец назвал бы его глупцом. Но он и Вальбургу считал такой, так что ничего страшного.

— Простите за неловкость, — отчеканила Вальбурга, автоматически оценивая его внешность и манеры. Дешевая, но чистая мантия, безупречная осанка. Самостоятельный, быстро подстроится под местные уклады. Как гласили слухи, сирота. Но в нем было что-то… цепляющее. Может именно за этот блеск и элегантность мать так любила свои коллекционные вазы?

Они вместе стали собирать книги. Вальбурга заметила закладку в одной из них и не удержалась от замечания, сделанного снисходительным тоном, которому ее научили с детства:

— Довольно смелое чтение для первого курса. Теория ментальных вторжений крайне сложна и может быть опасна для неподготовленного ума.

Том посмотрел на нее, и в его взгляде мелькнул холодный огонек вызова. На провокацию не отреагировал, точно сама Вальбурга на ругань отца:

— Я полагаю, любое знание можно освоить, если подойти к нему с должным уважением и целеустремленностью. В отличие от многих, я не собираюсь ограничивать свой кругозор предписаниями учебного плана.

Его ответ, уверенный и лишенный подобострастия, поразил её. С этого дня между ними возникло негласное соревнование: кто лучше ответит на уроке, кто найдет более редкий гримуар, кто изящнее проведет заклинание. Вальбурга, с её блестящим наследственным образованием, часто имела преимущество в теории, но Том с его нечеловеческой концентрацией и жаждой превосходства быстро догонял и перегонял её на практике. Теперь шепотки от одногруппников о том, что Вальбурга на год старше, не имели для неё значения. У неё была новая интересная игрушка: разум Тома Риддла.

Годы в Хогвартсе для Вальбурги превратились из навязанной обязанности быть на факультете кем-то в стратегическую игру, где она нашла самого ценного союзника. Том Риддл был для неё не просто талантливым мальчиком-сиротой, он был живым доказательством её теории о том, что истинная порода проявляется не только в генеалогическом древе, но и в силе воли и ума. И она с удовольствием взяла на себя роль его светского наставника.

Однажды вечером в библиотеке, когда они готовились к зельеварению, Том, не отрываясь от книги, мягко спросил:

— Вальбурга, почему ты никогда не стремишься занять место лидера на факультете? Многие были бы рады пойти за тобой.

Она фыркнула, откладывая перо.

— Лидерство в Слизерине — это постоянное доказывание того, что ты лучше всех. А мне доказывать ничего не нужно. Я предпочитаю влиять на тех, кто уже находится у власти. — с намёком прикрыла глаза она, — Это куда эффективнее.

Том посмотрел на неё тем пронзительным взглядом, который заставлял других ёжиться, но у Вальбурги вызывал лишь снисхождение. Всё равно не страшнее осуждения в глазах отца.

— Мудро. Контроль из тени сильнее, чем открытая власть.

— Именно, — она улыбнулась редкой искренней улыбкой. — Большинство обычных людей точно как мои братья — суетятся и ждут, что кто-то придёт и уладит последствия их игр.

Именно Вальбурга незаметно подсказала Тому, какие чистопородные семьи стоит завоевать лестью, а какие — демонстрацией силы. Именно она поправляла его манеры не с высока, а как равная: «Риддл, вилку держат так, а не иначе. Тебя оценивают по каждому движению, не разочаровывай их».

Удивительно, но мальчик прислушивался к ней, когда Вальбурга соизволяла его получить, и даже не фыркал на это, как любил делать непоседа Альфард. Хоть где-то её навыки воспитания пригодились. Риддла хотелось изменить под себя, чтобы всегда иметь под рукой послушную отполированную пешку. Но тогда, когда она поняла, что Риддл во многих аспектах куда забористее её самой, воспитывать его уже было поздно. К концу второго курса мальчишка сиял ярче звёзды. И быстро всех ослепил, заливая в уши мёд разговорами о превосходстве, Величии и будущем, которое ждёт их всех.

Их группа единомышленников росла. Многие были очарованы Томом, его харизмой и силой, смелостью спорить с профессорами. Вальбурга оставалась его тенью — молчаливой, наблюдательной, незаменимой советницей. Он доверял ей больше, чем кому-либо, возможно, потому, что видел в ней не конкурента, а ценный актив. Это отношение она понимала. Именно так среди великих дела и делались. И Вальбурга впервые совсем не была против иметь над собой чьё-то руководство. Великая Матерь, оно даже не вызывало ярости, как, например, попытки надавить на неё от семьи. У Тома это получалось как-то естественно.

— Она его сейчас взглядом сожрёт. Удивительно, что даже таким ледышкам кто-то нравится… — глухим шёпотом заметила одна выскочка с Гриффиндора, Минерва Макгонагалл. Другие ребята в шутку звали её «Мини», высмеивая высокий для второклашки рост. Вальбурга до оскорблений не опускалась, лишь бросила на сплетницу взгляд и отвернулась.

И правда, урок Чар совсем не подходил для разглядывания чужих кудрявых затылков. Мать бы за такое отвесила ей оплеуху, ведь подобное поведение недостойно леди. После наблюдать Вальбурга старалась не заметно. В любом случае, её детская симпатия едва ли была важна, ведь она с самого детства знала, что помолвлена с Орионом Блэком. Позор, если кто-то заметит и растрезвонит ему. Но Том не переставал привлекать её взгляд. Не переставал тянуть из неё всё больше знаний. И даже на каникулах не отпускал её сознания, хотя в этом Вальбурга и себе не призналась бы.

— Эй, сестрица, глянцем на подарки? Альф уже весь извёлся!

Сигнус стоял на пороге её спальни, переминаясь с ноги на ногу. В его глазах светилось нетерпение, смешанное с восторгом перед празднованием Рождества. Вальбурга, не отрываясь от книги, без выражения взглянула на брата.

— Нет, Сигнус. И не надейся. Домовые эльфы доложат родителям, и нам всем достанется. А я тебе лично сверху добавлю, ясно?

Сигнус надулся, но не ушёл. Он слонялся по комнате, трогая без разрешения хрустальный шар на камине и серебряные флаконы с духами на туалетном столике.

— Скучища. Лучше бы я на каникулы в школе остался, — проворчал он, а после ухмыльнулся так гладко, как умели только Блэки, — И ты бы осталась, да? Со своим подхалимов.

— Убирайся, — отрезала Вальбурга, возвращаясь к книге. — Или я сама расскажу отцу о твоих проделках с Альфардом.

Брат, бормоча проклятия, наконец ретировался, прихлопнув дверь. Вальбурга вздохнула и отложила фолиант. Скучища. Да, он был прав. Родовое гнездо Блэков с его вечным сумрачным молчанием, осуждающими взглядами и гнетущей атмосферой тоскливого величия всё больше напоминало ей роскошную тюрьму. Каждый раз возвращаться сюда после Хогвартса становилось невыносимее. Там была жизнь, полная интриг и борьбы. Там был Том.

С начала нового учебного года, с тех самых пор, как маггловский мир погрузился в огонь, а в «Пророке» запестрели тревожные, хоть и скупые заметки о «Блице», Том изменился. Его изысканная холодность отошла на второй план, сменившись дрожанием белых тонких рук и бессонницей, в глазах появилась неприятная, лихорадочная искра. Он стал чаще заговаривать о слабости, о необходимости очищения, о том, что маги должны править, а не прятаться, вопреки Статуту о Секретности. Его восхищение могуществом сменилось одержимостью им. И это её тревожило, хотя некоторые высказывания ей и нравились.

Она была в безопасности за древними чарами особняка Блэков. Он — за стенами Хогвартса. Но это лишь до лета. Летом замок опустеет. И Том, сирота, будет вынужден вернуться в тот маггловский мир, который сейчас разрывали на части бомбы. Мысль об этом вызывала у Вальбурги странное, щемящее чувство, смесь страха и чего-то острого, почти ревнивого. Она не хотела, чтобы этот грубый, шумный мир хоть как-то касался его. Он был создан для большего. Не для того ведь Вальбурга дрессировал его, чтобы грязная война забрала его.

В вагоне поезда, везущего её в Хогвартс на четвёртый курс, Вальбурга сразу почувствовала перемену. Том стоял у окна в коридоре, глядя на приближающиеся горы, но взгляд его был пустым и обращенным внутрь себя, словно бы он не решался зайти в тесное купе. Когда он повернулся к ней, она едва сдержала легкий вздох.

Он был прекрасен, как всегда, но в его осанке появилась незнакомая почти звериная напряженность. В глазах теперь таилась тень — что-то дикое и напуганное, что он тщательно пытался скрыть под маской превосходства.

— Вальбурга, — его голос прозвучал ровно, но она уловила в нем легкую хрипотцу. Взгляд осмотрел её, чемодан, и лицо Сигнуса за спиной, который нырнул в ближайшее купе, чтобы и самому не попасть под прицел тёмных глаз одногрупника. — Рад тебя видеть.

— Том, — кивнула она и шагнула в соседнее купе. Риддл последовал за ней, хотя чувствовал себя явно некомфортно. — Как твои каникулы?

Он усмехнулся, коротко и беззвучно.

— Магглы превзошли сами себя в своем варварстве. Они словно одержимы идеей уничтожения. Своих же собратьев, своих… детей. — Он произнес последнее слово с особым отвращением. — Он замолчал и отвернулся к окну, за которым раскинулся луг. — Они так легко умирают.

«Ну и Мордред с ними.», хотела ответить Вальбурга. Подумаешь, магглы — не более чем тараканы под стопой. Но не произнесла в слух, ведь именно тогда она поняла, что её верного щенка одолевает страх. Глубокий, первобытный, всепоглощающий страх перед собственной хрупкостью. Маггловская война, смерть, кружащаяся над их жалкими душами, словно стервятник, дотронулась до него. И пробудила того напуганного зверя, что прятался в глубине души.

С того дня его одержимость сменила вектор. Теперь он говорил не только о власти. Он говорил о бессмертии. Он с новой силой погрузился в учёбу, но его интересы сместились, стали более целенаправленными. Теперь его всё чаще видели в самых дальних уголках замка, где пыль лежала самым толстым слоем. Он штудировал трактаты по древнейшим и самым тёмным разделам магии: теории души, истории Философского Камня, практике создания сложных охранных чар, чья мощь граничила с невозможным. Он просил книги у неё. И спрашивал о семье.

Его возвращение к роли блестящего и загадочного лидера Слизерина было триумфальным. Те, кто видел его мимолётную слабость в прошлом году, теперь наблюдали за ним с удвоенным почтением. В конце года, на одном из их тайных собраний в Подземельях, Том объявил о создании клуба из самых преданных своих друзей.

— Нам нужно сообщество, — сказал он, обводя взглядом собравшихся. Его голос был тихим, но заполнял собой все пространство. — Братство. Элита, которая поведет за собой весь магический мир, отбросив старые предрассудки и слабость. Мы будем его основой.

Он поднял руку, и в воздухе проступили огненные буквы, сложившись в название: «Вальпургиевы рыцари».

Вальбурга застыла. Сердце на мгновение замерло, а затем забилось с такой силой, что она почувствовала, как кровь приливает к щекам. Он выбрал это имя. Ее имя. Не имя Салазара Слизерина, не собственное, не какого-то мифического героя, а её, Вальбурги Блэк. Это был акт признания её роли, её значения. Это был знак того, что она — часть его самого амбициозного замысла. И такая чудовищная подстава, такая ответственность. Он ставил её на пьедестал, как делала это вся её семья. Хитрый гад. Теперь Вальбурга снова должна была чему-то соответствовать.

Все смотрели на неё. Она чувствовала на себе их взгляды — удивленные, завистливые, оценивающие. Подняв подбородок с прирожденным достоинством Блэков, она встретила взгляд Тома, наполненный вызовом и расчётливым теплом.

— Это… достойное название, — произнесла она, и голос, к её собственному удивлению, не дрогнул. Внутри же все пело.

В последующие школьные годы её авторитет неоспоримо вырос. Многие теперь относились к ней с подобострастным страхом. Вальбурга не могла соврать в том, что ей это не понравилось. И ей нужно было постараться, чтобы не потерять это благоговение. Ей захотелось занять пост второй старосты факультета. Этого хотели все вокруг? Получите, и не жалуетесь на то, что она строга. Всё же, к строгости должны быть привычны все выходцы из знатных семей, а с другими Вальбурга не имела желания даже разговаривать.

Впрочем, не только Вальбургу мучил вопрос семьи. Том, хоть и был сиротой, что-то о себе да знал. И наконец созрел до того, чтобы спросить. Однажды вечером он подстерёг её, когда она возвращалась с Астрономии, её пальцы были испачканы чернилами от звёздных карт, а в глазах стояла привычная усталость от общения с менее одарёнными.

— Вальбурга, — его голос прозвучал в полумраке каменного коридора, заставив её замедлить шаг.

Она обернулась, её голубые глаза, всегда такие пронзительные, оценили его с головы до ног.

— Риддл. Поздно для светских бесед.

— Это не светская беседа, — он подошёл ближе, понизив голос. — Это деловое предложение. Мне нужен доступ к тому, о чём известно лишь таким семьям, как твоя.

Она фыркнула, но не ушла. Любопытство всегда было её слабостью. Да и эта игра, словно бы она и так не раскрывала этому мальчишке все тайны, будоражила её.

— И что ты предлагаешь взамен? Наши архивы не общественное достояние.

Том достал из складок мантии два маленьких флакона, поддерживая эти вежливые расшаркивания. Один источал мягкое серебристое сияние, другой — пульсировал тёмным, багровым светом.

— Зелье безмятежности высшей концентрации. Одно применение — и разум очищается на неделю вперёд, любая паника, любая тревога отступает. И… экспериментальный эликсир, усиливающий магическую проницательность. Крайне нестабилен, но он может открыть то, что спрятано. Ингредиенты, — он сделал паузу, глядя ей прямо в глаза, — были добыты с большим трудом. Думаю, они стоят нескольких часов в архивах Блэков.

Вальбурга внимательно посмотрела на флаконы. Она получше остальных знала, на что способен Том в зельеварении. Это был не пустой трюк.

— Интересно, — протянула она. — И какая именно информация тебе требуется? Общие рассуждения о бессмертии тебя, полагаю, не устроят.

Том сделал последнюю, рискованную ставку.

— Мне нужны имена. Те, кто, по слухам или семейным хроникам, подобрался к разгадке ближе всех. И… — он замер, чувствуя, как напрягается воздух, — всё, что есть у Блэков о семье Гонт.

Вальбурга замерла. Её взгляд из оценивающего стал откровенно шокированным, а затем — пронзительно-аналитическим. Она смотрела на его идеально скроенную маску безразличия, на требовательный тон, и кусочки головоломки в её уме начали складываться в почти невероятную картину. Соскучился? Нет. Но одиночество, пусть даже и в окружении заглядывающих ему в рот ребят, грызло его. Хотел почувствовать принадлежность, осознать, что таков не один. Вальбурга понимала это, ведь сама одинокой в своём безумии тоже остаться боялась. Как она могла ему отказать, своему дорогому хорошенькому мальчику?

Её слабость, проявленная в тот вечер в архивах, стала точкой невозврата. Предоставив Тому доступ к самым тёмным тайнам её рода, Вальбурга не просто подарила ему информацию — она вручила ключ к его собственному прошлому и, как он был уверен, к будущему. После этого их связь стала иной — более прочной и в то же время более опасной.

Он больше не был просто её блестящим протеже. Теперь в его глазах читалось знание, которое делало его хитрее, жёстче, отстранённее. Иногда, заставая его врасплох за изучением очередного мрачного фолианта, она ловила на его лице выражение нечеловеческой хищной сосредоточенности. То был взгляд зверя, учуявшего кровь и уже не способного остановиться в поисках её источника. Он погружался в пучину тёмных искусств с одержимостью, которая пугала её, но которую она понимала лучше, чем кто-либо другой. Ведь именно она, Вальбурга Блэк, когда-то открыла ему дверь в этот омут.

Иногда по ночам, когда замок затихал, её посещало сомнение. Не тот ли это «скрытый восторг от безумия», о котором предупреждали старинные гримуары и дневники предков? Не создала ли Вальбурга своими руками ненасытного монстра?

— Безумие — это удел слабых, Вальбурга. Сильный дух сможет вынести это. Сильный дух сможет всем этим управлять.

Он больше не спрашивал её мнения. И она, наблюдая, как тень подступает к его сознанию, понимала, что её дорогой хорошенький мальчик медленно, но верно тонет в глубинах того безумия, о котором она его предупреждала. Но отступить было уже нельзя. Она была Вальпургиевым Рыцарем, она была его соратником или даже… другом. Её имя было навечно вписано в его замысел. И она всё ещё верила — или отчаянно хотела верить, — что он сможет то, что не удавалось никому другому. Изменить мир, спасти его от маггловской грязи и подарить им всем великое будущее.

Их выпускной год прошёл под знаком этой тихой, никому не видимой борьбы внутри неё самой. Она видела, как он оттачивал своё мастерство, как его магия становилась всё более могущественной и опасной. Он был готов к выходу в большой мир. И она, сидя на диванчике рядом с ним в тёмной гостиной спящего факультета в ночь перед выпускным, понимала, что точка невозврата осталась далеко позади. И она сама привела этого мальчика к этом. И долго отрицала ответственность. О, отец бы отходил её своей тростью, узнай о том, что в этом точно есть её неоспоримая вина.

— Завтра всё изменится, — сказал Том. Его профиль в свете камина казался каменным, неживым. Безумие тлело в глубине зрачков.

— Всё уже изменилось, — тихо ответила Вальбурга, глядя на его очертания. — С того дня, как ты придумал себе новое имя.

Уголок его губ дрогнул.

— Имя — это начало, Вальбурга. Всего лишь символ. Настоящая работа ждёт нас впереди. — Он повернулся к ней, и в его тёмных глазах отразилась вся та глубина голода, что лишь разрасталась из года в год огромной пропастью, — Мне потребуются верные люди. Люди, на которых я могу положиться. Не слепые последователи, дорогая, а живые умы.

Она выдержала его взгляд, зная, что он видит в ней и то, и другое. Больше второе, конечно, ведь вряд ли он считал хоть кого-то равным. Заносчивый полукровка.

— Ты знаешь, где меня найти, Том.

Наступила пауза, наполненная лишь их дыханием и далёким эхом шагов завхоза в тёмном подземелье. Затем Вальбурга, движимая внезапным порывом, которого сама от себя не ожидала, сделала шаг в сторону центра пустующей гостиной Слизерина, где свет от настенных ламп ложился на каменный пол рыжими пятнами.

— Потанцуем? — предложила она. Голос её звучал ровно, но внутри всё сжалось в ожидании.

Том замер, его совершенная маска на мгновение дрогнула от искреннего удивления.

— Я не умею, — признался он с недоумением, и в его тоне сквозь привычную снисходительность пробилась неуверенность того самого мальчика из приюта, для которого балы и светские рауты были чуждой, недоступной вселенной. Того, кто заглядывал ей в рот, лишь бы получить больше знаний.

— Я научу, — парировала Вальбурга, протягивая ему руку. — Здесь никого нет. Никто не увидит, если ты наступишь мне на ногу. — Она позволила себе лёгкую, почти невидимую улыбку. — Разве ты не всегда говорил, что любой навык можно освоить с должным уважением и целеустремлённостью?

Он посмотрел на её протянутую руку, затем снова в её глаза. И после мгновения колебания, будто принимая вызов, как он всегда это делал, потянулся пальцами к её.

— Не заставляй меня жалеть об этом, Блэк, — тихо предупредил он.

— Я никогда тебя не подводила, Риддл, — так же тихо ответила она. И под безмолвными взглядами змей с гербов и рельефов они закружились в танце без музыки и почти без слов — первом и последнем на пороге той бури, что им предстояло нести в мир.

«Никогда не подводила». Ложь. Она подвела его с самого начала. Позволила тому страшному, что дремало в глубине его разума, разрастись, окрепнуть на тех самых знаниях, что дала ему она. Всё, чему учила — древняя магия, сила крови, искусство властвовать — всё это пролилось той самой кровью, которую они, казалось бы, стремились возвысить. Пока у неё самой не появились дети, она до конца не понимала, какого дьявола из себя представляет Лорд Волдеморт. Ведь он не щадил никого, ни взрослых, ни детей. Даже детей тех, кого прозвал верными себе Рыцарями.

Он всё ещё говорил правильные слова — о превосходстве, о великом будущем для их детей, которых позже посылал на смерть, о новом мире. И Вальбурга, как глава рода Блэк, внешне соглашалась, кивала. Но где-то глубоко внутри, в том месте, где когда-то жила девочка, наблюдавшая за кудрявым затылком на уроках Чар, она чувствовала фальшь. Он больше не горел идеей. Он был одержим властью как самоцелью, уничтожением как методом. Искренность, пусть и мрачная, сменилась маниакальным расчетом. Это не путь к Величию, это путь в могилу от рук тех, кого его импульсивность рано или поздно допечёт.

Она не видела его несколько лет, пока Том — или тот, в кого он превратился, — странствовал по Европе в поисках новых, немыслимых источников силы. За эти годы она успела отвыкнуть от его всепоглощающей воли, научилась быть единственной хозяйкой в своём мире. Она стала главой рода, матерью, владелицей состояния предков, Леди Вальбургой Ирмой Блэк. Но его возвращение распорол в ней затянувшийся пеплом шрам прошлого.

Её собственные дети, Сириус и Регулус — два шебутных чертёнка, чьи ссоры и шалости до боли напоминали ей Сигнуса и Альфарда быстро превратились в живой укор. Они были тем будущим, ради которого, как Том, Волдеморт, утверждал, они боролись. Но, слушая его планы о «правильном воспитании» отпрысков своих Вальпургиевых Рыцарей, она с ужасом осознавала: его мечта о великом будущем для избранных детей не имела в себе места для свободы выбора. Это была мечта о солдатах, о винтиках для его машины. Она и сама воспитывала их не лучшими методами: криками, розгами и тасканием за руки, но позволить чужаку превратить своих неугомонный детей в пушечное мясо…

И эти вечеринки аристократов, на которые она обязана была ходить… Та же скука, тот же привкус тоскливого величия, что и в её детстве. Только теперь маски были толще, а ставки — смертельнее, ведь на них присутствовал Он.

Том Риддл, её великий и ужасный друг. Могущественный. Сумасшедший. Полководец, набирающий в армию добровольно или нет. Теперь он смотрел на неё, ожидая её согласия, её поддержки, как всегда. Но Вальбурга, глядя в его прекрасное, бесчеловечное лицо, думала не о величии, а о том, как Сириус на днях разбил вазу в прихожей ей назло после ссоры, и она, вместо гнева, почувствовала лишь облегчение, что это — просто разбитая ваза, к не его разбитая голова. Боги, она даже не накричала на него, как обычно. Мальчишка был так удивлён, что даже заимел наглость явиться на ужин в растёгнутой рубашке.

И это простое, человеческое чувство вдруг отделило её от Волдеморта непреодолимой пропастью. Но тот будто не понял, что всё изменилось.

— Хоркрукс? Осколок души? — она похолодела, глядя на зловеще поблескивающий медальон. Так он всё-таки сделал это. Переступил последнюю черту, о которой в её семье говорили шёпотом, с суеверным страхом, — даже для Блэков, не гнушавшихся тёмными искусствами, любое насилие над душой было абсолютным табу, ведущим к неминуемому распаду. Теперь она понимала источник его растущей нестабильности, той жестокости, что проглядывала в нём всё чаще. Это была не сила — это была гниющая рана в самой сути его бытия.

— Я спрячу это в Хрустальной пещере на севере, — его голос был спокоен и лишён всяких эмоций, будто он говорил о погоде, — Обещай мне, что найдёшь его, если я погибну. И поможешь мне вернуться.

Вальбурга медленно подняла на него взгляд. В его глазах она не увидела ни просьбы, ни мольбы — лишь безжалостный расчёт и бездонную, всепоглощающую одержимость, будто он был уверен, что она не откажет. Он не просил её как друга. Он отдавал приказ своему соратнику.

Она смотрела на него — на того мальчика, чьё имя стало символом её собственной значимости, на того лидера, в чьём блеске она так любила купаться. И впервые за все эти годы её верность дала глубокую трещину. Помочь ему вернуться? Вернуть это? Приказ в его тоне возмутил её и Вальбурга задрала нос, с отвращением ещё раз оглядев Медальон. Уже готова была отказать, пока пальцы Волдеморта на артефакте не дрогнули.

— Прошу, дорогая Вальбурга. — голос чужака стал мягче, почти походил на тот ровный мягкий тон, которым он общался с младшекурсниками ещё в школе.

Вальбурга не смогла противиться. Она дала клятву, что он всегда может на неё рассчитывать. И её гордость, её упрямство, вся её жизнь, вплетённая в его судьбу, не позволяли ей отказать. Её пальцы сомкнулись вокруг холодного металла Медальона на мгновение, прежде чем он убрал руку.

— Я обещаю, — прозвучали её слова, отдаваясь эхом в тишине гостиной в родовом гнезде Блэк.

Она дала обещание. Но впервые за всю их долгую дружбу в её сердце, всегда принадлежавшем ему безраздельно, поселилось нечто новое — леденящий ужас не перед ним, за него. Осознанная мысль, что если этот день настанет, её обещание может обернуться не спасением, а вечным проклятием для того бедствия, в которого превратился её приютский мальчик. И лучше бы она ничего не обещала, ведь погубила этим самое дорогое, что у неё было. Ведь её сын, Регулус, в это время подслушивал за дверью.

Ее тихий, правильный, жаждущий одобрения Регулус. Мальчик, который смотрел на Тома Риддла не с ужасом и презрением, как его брат Сириус, а с благоговением. Который слышал не просто страшную тайну, а величайший секрет своего Повелителя. Который пока в силу юного возраста не понимал, насколько этот человек прогнил. Но когда пришло время осознания, когда чаша его разочарований и страхов перед жестокостью Волдеморта переполнилась, он вспомнил о хоркруксе в Хрустальной пещере. Вальбурге стоило с самого начала запретить ему следовать за Томом, а не давать выбор. Мерлин и Моргана, теперь она понимала отца, который не давал им с братьями спуску! Сколько горя можно было избежать…

И Вальбурга, годами позже, узнав правду, поняла страшную иронию судьбы. Она, всю жизнь ставившая величие рода превыше всего, собственными руками, своим роковым словом, принесла своего самого преданного сына в жертву тому, кто этого никогда бы не оценил. Её верность Тому Риддлу стала тем самым проклятием, что обрекло её род на вымирание и безумие.

Она не любила братьев, боялась отца и никак не воспринимала мать. Была холодна с Орионом, лупила почём зря сыновей и эльфов. Она несла в себе все знания рода, сохраняла накопления поколений. Но ничего не сберегла. Постарела и поседела в момент, когда младший сын исчез, а старший оказался в Азкабане. Закрылась в родовом доме и медленно умирала вслед за мужем.

И всё из-за этого проклятого безродного сироты.

И из-за собственной слепоты, которую она признала слишком поздно. Потому что он — её блестящий, прекрасный Том — своим неземным светом сумел ослепить и её. Не грубой лестью, не показной силой, а тем, что позволил ей самой поверить в свою исключительность. Он не требовал подчинения — он предлагал союз. Он не заставлял — он убеждал. И в этом был его самый страшный дар: он заставил Вальбургу Блэк, наследницу древнейшего и величайшего рода, почувствовать отдельной от родни личностью. Избранной. Понятой. А после использованной и выброшенной. Лишившейся всего, и даже его самого, ведь он тоже просто исчез. Должно быть… умер.

Она думала, что управляет им, что оттачивает его, как алмаз. А на самом деле он с самого начала точил её, превращая в идеальное лезвие для своих целей. Заставлял убеждать остальных, и те, зная, кто она такая, шли следом. И самое страшное было не в том, что он её обманул. А в том, что он дал ей именно то, чего ей не хватало — иллюзию выбора, иллюзию значимости. И только теперь, когда он всё у неё забрал, она принимала ответственность за чужую ошибку. И так сожалела, что не хватило бы никаких слов описать.

Горькое знание, которое она не смогла дать Ему, но он сам её этому научил наглядно: Величайшее предательство начинается с того, что тебе дают именно то, о чем ты всегда мечтал, не заботясь о последствиях. И Вальбурга дала Тому то, что сделало его её самым жестоким врагом. А он дал то же самое ей.