Принц из клетки (джен)

— Енот вернулся. Тот самый, белый, что спас моего мальчика из бурного потока. Я сразу узнал его — не только по шерсти, но и по глазам. Он... она... она пришла, чтобы требовать её — услугу за услугу.

Король помолчал, перекатывая в пальцах пуговицу. Данил слышал биение его сердца, чувствовал его дыхание, и нереальность происходящего сильнее утаскивала его за собой.

— В зубах она притащила детёныша. Тот был совсем крохой — умещался в моей ладони, полностью. Его мать убедилась, что я понял намёк — и отдала Полскуну душу. Мы сожгли её тело и развеяли прах над рекой. А детёныш... Мы пытались выкормить его, но были плохи в этом. Понимаешь, для малышей енотов нужно особое молоко... В Ракуни такого не было. — Король вздохнул. — Он медленно умирал. И тогда... тогда моя старая зельевар предложила один ритуал. Рискованный, но выбора не было — что так, что так малыш мог погибнуть.

Данил нахмурился.

— Что вы сделали? — он вдруг почувствовал странное сосущее ощущение внизу живота. Почему-то стало сложно дышать. Король молчал, не глядя на него, и Данил, не выдержав, громко воскликнул: — Полскун! Что вы сделали?!

— Мы... мы превратили его... в человека. — Король поднял голову, и Данил содрогнулся, оказавшись во власти чужого взгляда. — В красивого маленького мальчика.

Нет...

— В моего славного второго сына.

Не может быть...

— Я назвал его Данилом — "судьбой".

— Нет! — выдохнул Данил резко. — Это не правда! Это не может быть правдой! Я... я животное?!

Король попытался снова его обнять, но Данил вскочил. Пошатываясь, он отошёл от камина — жар никуда не делся, словно окутывая его покрывалом, — и глубоко выдохнул, обхватив себя руками. Он вспоминал всё, что помнил о детстве — их игры с Акиро, уроки, вечера с отцом, тёмные глаза матери... Мама. У него была мама. Не енотиха. Неужели она тоже не имела к нему отношение? Данил любил свою маму и представить себе не мог, что всё, что он знал и любил — правда, построенная на лжи.

— Даня, — тихо произнёс Великий, тоже встав.

Пуговицы тотчас исчезли, словно их никогда не было — напоминание, что они всё ещё находились в мире снов. Данил судорожно дышал, неистово роясь в воспоминаниях. Нет. Ничего нет. Не было никаких енотов в его прошлом.

"Но зачем ему лгать?" — логично подметило сознание.

— Почему? — прохрипел Данил тихо. Король приподнял брови, и Данил спросил ещё тише: — Почему не говорил? Никогда?

— А зачем? Ты был совсем малышом, когда стал человеком. Ты не помнил и не мог помнить той, другой, жизни. Зачем тебе знать её, если личностью ты стал, будучи человеком?

Данил прикрыл глаза.

— Вы сделали это, — спросил он, боясь узнать правду, — потому что я был нужен? Как... как ребёнок... который...

— О Гром! Нет, конечно! — воскликнул король. Он сжал плечи Данила и резко развернул его к себе. — Ты — мой сын. Мне не важно, кем ты был и когда. Здесь и сейчас ты — Даня, который рос на моих глазах. Который стал человеком, потому что был достоин этого, а не потому, что был удобен. Не вид определяет нас, а то, чем мы сами хотим быть. И ты — больший человек, чем те, кого я знаю.

* * *

Филипп окаменел. Он пристально смотрел на енота, ища в его глазах признаки лжи, но натыкался лишь на усталость и решительность, смешавшиеся в удивительно гармоничный коктейль. Данил глядел на него прямо и строго, не прерывая контакт взглядов, и звериный посыл был чёток и суров — ты мой враг, ты ошибся и проиграл.

Филипп пока ещё не осознал это, находясь в прострации. Но он определённо чувствовал, что что-то происходило.

Наследником короны мог быть кто угодно из Дримтери. Собственно, наличие королевской крови не имело к этому никакого отношения. Исключений было немного — если быть вообще точных, их было два: иномирцы и животные. Первые крайне редко попадали в Дримтери и воспринимались чужаками похлеще, чем северяне, ведь последние, несмотря на их жизненный уклад, несколько отличающийся от жизни других регионов, всё ещё были дримтеровцами. А как чужака на трон посадишь? Почему наследниками не могли быть животные, думаю, объяснять не нужно.

Великий, чувствуя горечь Данила и ужас его осознания, пытался ободрить его. Не вид определяет, а желание. Вот только это было не так. Каким бы человеком не ощущал себя Данил, проживя всю жизнь в человеческом теле, но природа была сурова — она не делала исключений, и человек-енот в её глазах всё же был енотом-человеком.

Таким образом, Данил никак не мог быть наследником, будучи животным в коже люда.

Именно поэтому, оказавшись на его голове, корона просто-напросто не отреагировала на него, как не отреагировала бы на любое другое замковое животное, надень на него Филипп корону.

Король умер, но наследник ещё не был найден.

Надев корону, Филипп предложил свою кандидатуру. Вот только...

... он всё же был не достоин.