Не дневник меняет Джинни, Джинни меняет дневник (джен)

Прошла неделя с того Безмолвного Хеллоуина. В Хогвартсе жизнь, казалось, вошла в новое, странное русло — русло безвозвратно изменившегося мира. Но для Джинни работа не была завершена. Оставались последние, самые сложные узлы сопротивления.

Гарри Поттер.

Его, как и Гермиону, обработали «Перевёртышем» тем летом, под предлогом всеобщей «вакцинации». Но если на Гермиону эликсир подействовал с пугающей скоростью, преобразуя её острый ум в оружие новой идеологии, то с Гарри всё было иначе.

Эффект был едва заметен, словно могучая воля Поттера или что-то иное, что в нём таилось, оказывало сопротивление. Он не стал ярым сторонником чистокровного превосходства, как Драко. Не стал холодным прагматиком, как Гермиона. Он стал… нейтралом.

Джинни наблюдала за ним. На уроках он был так же старателен. На тренировках по квиддичу — так же азартен. Но в спорах о будущем магического мира, которые теперь вспыхивали повсюду, Гарри занимал странную позицию.

«Я не считаю, что мы должны уничтожать всё, что связано с магглами, — сказал он как-то раз на уроке истории магии, когда один из «пробуждённых» первокурсников предложил сжечь все сохранившиеся маггловские библиотеки. — Их знания… их изобретения… это часть истории. Да, они опасны, но мы можем их изучить, чтобы не повторить их ошибок».

Это была не защита магглов. Это была констатация. Холодная, отстранённая. В его словах не было ни жалости, ни гнева. Лишь практический интерес.

Дамблдор, видя перемены в своих учениках, сосредоточил остатки сил на Гарри. Он пытался достучаться до него, напоминая о любви, о жертве, о выборе. Он водил его на чаепития, показывал воспоминания в Пенсиве, говорил о моральной ответственности силы.

И Гарри слушал. Внимательно, уважительно. Но его ответы сводились к одному: «Я понимаю, профессор. Но разве сила не подразумевает ответственность за будущее? Разве сохранение стабильности и порядка не важнее отдельных сентиментов?»

Он не отвергал старую философию Дамблдора. Он… учитывал её. Как один из факторов. Но главным для него теперь была стабильность. Сила. Порядок. Именно те ценности, которые закладывал «Перевёртыш».

Он не присоединился к восторженным сторонникам нового режима. Но и не выступал против них. Он стал островом. Нейтральной территорией в бушующем море новых идей.

Для Джинни и Тома это было и успехом, и неудачей одновременно.

Он не наш, — констатировала Джинни, наблюдая, как Гарри на площадке для квиддича отрабатывает новый манёвр. — Но он и не их. Он не будет мешать. Он будет… соблюдать новый порядок, если тот окажется эффективным.

Это неприемлемо, — ответил Том, его «голос» в дневнике был жёстким. — Поттер — символ. Его нейтралитет — это слабость. Это маяк для тех, кто ещё может усомниться. Он должен быть либо с нами, либо уничтожен.

Уничтожить его — значит создать мученика, — парировала Джинни. — Его смерть может сплотить тех немногих, в ком ещё тлеют старые идеалы. Его нейтралитет… это вакуум. А природа не терпит пустоты. Со временем он либо примет новую реальность, как данность, либо его нейтралитет станет настолько бесполезным, что его можно будет игнорировать.

Ты веришь, что он сдастся?

Я верю в логику, — ответила Джинни. — Он видит, что старый мир мёртв. Он видит силу нового порядка. Он не фанатик, как Дамблдор. Он прагматик. И в конечном счёте прагматики принимают неизбежное.

Она закрыла дневник. Гарри Поттер был последним эхом старого мира. Не громким, не яростным, а тихим и неуловимым. С ним нельзя было бороться так же, как с другими. Его приходилось… переждать.

Джинни смотрела, как он садится на свою метлу и взмывает в небо. Он был свободен. Но его свобода была свободой острова в океане, который уже принадлежал им. И рано или поздно волны этого океана либо смоют его, либо он станет его частью.

А пока что нейтралитет Поттера был знаком их тотальной победы. Когда даже главный символ сопротивления не находил в себе сил сопротивляться, а лишь отстранялся, это означало лишь одно — иного выбора уже не осталось.