ГП и Ткач-недоучка (гет)

Хорошее настроение слетело с Шенка сразу, как только мы вошли в зону псевдо-Анчара. Радужная плёнка магического перехода сомкнулась за нашей спиной, и мой работодатель замер, словно уткнувшись в невидимую стену. Вокруг нас, куда только мог дотянуться взгляд, расстилалась потрескавшаяся корка, в которую превратилась мёртвая земля, преподавательницы ушли вперёд, беседуя о чём-то своём, а старый волшебник подался назад, как будто увидел что-то ужасное.

И я ему не удивляюсь, потому что сладковатый запах разложения, противоестественная смесь похоти и смерти, чувствовались теперь даже здесь, в самом начале закрытого пространства. Эк его разнесло! И это при том, что визуально никаких изменений не наблюдалось — по прежнему вокруг лежала выжженная равнина, невысокими холмиками уходившая до горизонта, нависало над головой бесцветное небо, и настроение было от пейзажа такое, что вот прямо хоть сейчас ложись, да помирай.

А яйцеголовые умники всё никак не могут понять, чего это вдруг в Аравии Счастливой появился такой интеллектуальный мутант, как безумный Аль Хазред с его чудовищным Некрономиконом. Дескать, почему естественное для каждого мага стремление к жизни не помешало ему воплотить в нашем мире столь инородное Искусство, которое даже для последних вампиров является запредельным Ужасом. Ну так посидели бы вот в таком пленере месяцок, и я бы посмотрел, какой бред их высоколобые головёшки произведут.

— Это... это что?.. — выдавил старый маг, ни к кому не обращаясь. Он мелко дрожал, и не замечал, что по лицу стекают крупные капли пота.

— Полагаю, сэр, это дрянь, подобная той, что мы видели ранее в вашем поместье.

Шенк поморщился, словно проглотил целый лимон, тяжело вздохнул, потянул из поясного ковчежца знакомую бутылочку. Волшебник был в привычном наряде драконоборца, и я остро позавидовал его экипировке, потому что самому переодеться в рабочий наряд не пришло в голову. Ну да кто же знал, что меня вот прямо сразу в теплицу потянут...

Одного глотка чудодейственного средства хватило, чтобы выражение лица изменилось. Приободрившийся маг повёл вокруг ясным взглядом, решительно двинул к волшебницам, которые терпеливо дожидались нас на уже известной площадке среди костей.

— Почему я до сих пор ничего не вижу? — обратился Шенк к нашей главной агрономше. — Куда смотреть?

— Дополнительная защита от случайных взглядов, — улыбнулась Спраут. — Вон там он стоит. Сейчас...

Волшебница негромко пропела заклинание-речитатив на неизвестном языке, который, судя по обилию шипящих, относился к семитским, хотя ни на иврит, ни на арабский не походил. Интересно — не латынь, не английский или греческий. Что-то из Мессопотамии? Получается, настоящий Анчар где-то там произрастал?

— Какой язык по-твоему? — тихо обратилась к мне госпожа по слову. Я обернулся к ней, ответил, косясь на Спраут:

— Мне кажется, что-то из восточных. Не греческий, не египетский. Может, вавилонский?

— Не совсем, — улыбнулась МакГонагал, довольная моей сообразительностью, — но очень близко. Ассирийский. Так что пять баллов Гриффиндору. Как ты это понял?

— Я несколько раз слышал разговор на иврите, и эти звуки на него чуток похожи.

— Да, у них общие корни, — вмешался в наш разговор старый маг. — Но я не слышал, чтобы в Хогвартсе преподавали эти языки.

Декан пожала плечами:

— На сегодняшний день им хватает старо-английского и латыни. На факультетах желающие осваивают дополнительно древнегреческий и египетскую иероглифику. На Рунах проходят исландский и датский. Но языки Мессопотамии детям не нужны, потому что наши артефакторы используют другую магическую базу. Тебе ли не знать.

МакГонагал улыбнулась Шенку, тот улыбнулся в ответ. Я не понял их намёков, но улыбнулся тоже — так, на всякий случай.

— Да и потом... — протянула МакГонагал, — ты ведь не хочешь, чтобы юные экпериментаторы захотели построить вавилонские Лунные Часы где-нибудь посреди Запретного леса?

— Нет! — содрогнулся Шенк. — Хватит с нас Сахары!

— Всё, — к нам подошла утомлённая Спраут. Вид у неё был замученный, и даже вечная улыбка заметно поблекла. — Я сняла защиту. Можете смотреть.

Она ещё раз махнула палочкой, и безжизненная равнина, выцветшее от зноя небо, ощущение бесконечного уныния разлетелись в клочья под напором чужеродной магии. Меня обдало колючими снежинками, запекло от жара лицо, а руки свело холодом, который пробился даже под защитную робу. Господи, вот это да!

Из невысокого холмика неподалёку тянулось вверх здоровенное щупальце. На нём, слава богу, не было присосок, зубов или ещё какой безумной хрени, но слизь, которая густыми языками сползала по блестящей поверхности, вызывала тошноту одним своим цветом. Я задышал ртом, сконцентрировался на диафрагмальном дыхании — частенько рвота начинается оттуда, когда желудок подпирает спазмированная мышечная перепонка. Судя по лицам волшебников, заплохело не только мне, потому что МакГонагал стала пунцовой, а Шенк наоборот, побледнел. А по лицу Спраут потекли слёзы.

— Бедненький... — услышал я тихий шёпот, — как же ты страдаешь...

Её голос заглушили звуки неудержимой рвоты — наш Архивариус не выдержал. А вот моей деканше было слишком жарко, так же, как мне чересчур холодно. Да что с нами такое творится?!

— Вы можете вернуть барьер, мэм? — дёрнул я за руку школьную агрономшу. Та меня не слышала, погружённая в сочувствие вымышленному образу, который сотворила в её голове чужая магия. МакГонагал упала без сознания, а Шенк продолжал блевать.

Из всех нас только я хоть как-то контролировал себя, но ясно было, что это всё ненадолго, потому что от холода в этой безводной пустыне у меня начало сводить ноги. Ах ты ж сука!!

Бешенство плеснуло из меня навстречу волне магии, которую источал недобрый гость. Почти сразу злость растворилась в инородной силе, но я успел заметить, что блокировка керамическими плитками, которые плотной цепочкой окружили место выхода из земли мерзкого тентакля, не нарушена, и надо только хоть на минуту привести в чувство мадам Спраут, чтобы закрыться от всей этой хрени.

Однако у меня ничего не получилось: я долго тряс её за руку, за плечи, кричал в лицо, — всё было напрасно. Волшебница исходила слезами, а её неподвижный взгляд видел что угодно, кроме меня. И тогда отчаяние подсказало способ вернуть в реальность самого заботливого декана Хогвартса! Спраут по-девчоночьи взвизгнула, подпрыгнула чуть не на пол-метра, и повернула ко мне гневное лицо:

— Что вы себе позволяете, мистер Криви?!

— А что мне ещё оставалось делать?! Все три декана в отключке, а я даже не знаю, что надо предпринять!

— Но не за попу же меня кусать?!

— Самое безопасное место, мэм! Всяко не за нос!

Минуту она тяжело дышала, обжигая меня яростным взглядом, потом медленно выдохнула, буркнула, успокаиваясь:

— Минус тридцать баллов Гриффиндору! За неслыханную дерзость!

— Да, мэм. От всего сердца прошу прощения!

— Так... — Спраут поморщилась от боли при резком движении, глянула на остальных магов, сосредоточилась, забормотала что-то неразборчиво-шипящее, а от её палочки потянулись смуги магической энергии. Едва заметные в лучах местного полудохлого Солнца, они тонкой плёнкой растянулись во все стороны, прикрывая нас защитной стеной.

Но ту же я осознал, что усилий одной Спраут не хватит, чтобы вернуть прежнюю границу и закрыть доступ инородной магии — за прошедшие несколько минут ситуация изменилась, и изменилось напряжение-концентрация с той стороны многомерного Узора, в котором жуткой чёрной дырой зиял дьявольский отросток, гость из другого, безвозвратно ушедшего времени.

Спраут попалась в ловушку из-за банальной самоуверенности, потому что не проверила давление магического поля за Барьером — частая ошибка опытных волшебников, слишком увлечённых какой-то одной проблемой. Говорят, у Скамандера, нашего местного доктора Дулитла и Джеральда Дарелла в одном флаконе, именно по этой причине регулярно разбегалось зверьё. А проблему решил только его ученик, которому надоело подчищать за мэтром его грехи.

Но здесь и сейчас мы были обречены, потому что разрушенное восстанавливать приходится с большими усилиями, чем строить что-то новое. Плюс ещё своей гадости добавила неведомая мерзость, что подсунула нам Амбридж, остриц ей в задницу! И когда я осознал, что через пару минут нам всем придёт конец, в мозгу что-то щёлкнуло. Мир стал плоским, контрастным, до такой степени ярким, что исчезли цвета, запахи, оттенки, и осталась от него только чёрно-белая плоскость Листа, разорванная чужой силой.

Дыру можно было заштопать, даже не смотря на сопротивление инородного Желания, которое пульсировало в ране, словно червяк под кожей, готовый прорвать тонкую оболочку и вырваться в мир, залить нас потоком гноя и слизи, тем, что осталось от тканей бывшего хозяина-жертвы. Но чтобы не замараться-оскверниться самому, нужен был ихор, очищающая энергия которого заживит рану, и поможет вытолкнуть паразита обратно в его пространство-время. И этот ихор могли дать только носители магии.

Чтобы закончить дело, я подхватил педипальпами смешную фигурку в длинной мантии волшебника, что мазала на Гобелене детские закорючки-заклинания, провёл её вдоль нитей стержневой линии, подтянул к ней ещё двух живых, кое-как прихватил их Силой расползавшуюся дыру.

А потом невероятным усилием я затолкнул своего монстра назад, глубже в Межмирье, и вернулся в нормальный человеческий мир. В лицо ударил жар пустыни, вернулись звуки и запахи, а я рухнул на колени и стал неудержимо блевать. К счастью, маги к этому времени пришли в себя, и не позволили мне слишком увлечься этим занятием — почти сразу в гортани возникла ледяная пробка, за пару вздохов сползшая в желудок и стянувшая его в холодный узел. Полегчало настолько, что я смог подняться и увидеть, как МакГонагал одним движением палочки убирает и саму рвоту, и её следы на одежде.

— Как вы себя чувствуете, Колин? — спросил Шенк, и я поперхнулся невысказанной благодарностью. Старик обратился ко мне по имени!

— Благодарю вас, сэр, уже намного лучше.

— Выпейте, — он протянул флакон с Бодрящим, и после парочки глотков чудесного зелья волшебные иголочки вытолкнули из тела всякие остатки магического истощения.

— Почему я вижу вас в этой хламиде, а не в рабочей одежде, кстати? — ворчливо буркнул он, забирая назад флакончик, и возвращаясь в своё обычное состояние. — Вас не удовлетворяет качество артефактов рода Шенк?

— Меня поймали у озера, сэр, в момент отдыха, и я понятия не имел, что предстоит делать, — так же неприветливо буркнул я в ответ. Нет, ну правда, мне что, всё время в образе драконоборца по школе расхаживать? Так Малфоя жаба уже на второй день задавит, не перенесёт слизеринское сердечко такого удара от любимых гриффиндорцев...

— Алекс... — мягко улыбнулась моя госпожа по слову, и старикан на глазах сдулся. Он смягчился лицом, улыбнулся ей практически человеческой улыбкой. Ай да МакГонагал, ай да шотландка!

— Ты права, Минерва, — кивнул он в ответ, — мы благодарим вас за помощь, Колин.

— Сорок баллов Гриффиндору, — улыбнулась Спраут. МакГонагал зарделась от радости (она ведь не знает, что с меня тридцатник перед этим сняли), а в глазах Спраут отчётливо прочиталось: «Не дай бог она узнает — в драконьем навозе сгною!»

— А теперь, когда с благодарностями покончено, — прервал наш немой разговор Шенк, — мне надо отлучиться. Ненадолго!

Он пошёл рябью, и растаял в воздухе без каких-либо дополнительных эффектов.

— Аппарация в пределах Хогвартса невозможна... — словно бы про себя буркнула Спраут.

— Поэтому он не аппарировал, а ушёл Дорогой, — пожала плечами МакГонагал.

— Осталось только узнать, как долго он будет советоваться.

— Три дня, дорогие леди, пришлось собирать информацию, долгих три дня! Прошу прощения за невольное ожидание, — шагнул к нам из воздуха старый маг в том же одеянии. Только теперь на его груди нестерпимо колол глаза Маховик времени — золотое кольцо, в котором бешено вращалось веретено. Потом артефакт замедлил вращение, и стало видно, что внутри кольца на золотой цепочке колеблется на невидимых ветрах крохотная клепсидра.

— Да, молодой МакГонагал, это Песок Времени, и вы даже не представляете, каких усилий стоило предкам его собрать!

Вслед за магом из воздуха появился невысокий голем, который волок здоровенный кирпич, со всех сторон покрытый мелкими чёрточками.

— Это... глаза меня ведь не обманывают, Алекс? — хрипло прошептала декан Гриффиндора, уставившись на глиняный параллелепипед. Волшебник улыбнулся довольный, как обожравшийся кот:

— Это последний экземпляр из сохранившихся на сей день, если ты об этом. Из Ниневии. И нам придётся его использовать, чтобы покончить с той дрянью, что угрожает всей Британии!

— С деревом? — вспыхнула вдруг Спраут. — Не дам!

— С тем паразитом, что точит его корни, мэм, — я осторожно коснулся плеча пухлой волшебницы. Похоже, она всё ещё не до конца пришла в себя, или снова поддалась злому чародейству.

— Обещаю, что с деревом ничего не случится, — вмешался Шенк. Он посмотрел в глаза преподавательнице, сжал её пальцы, и та заметно расслабилась.

— Хорошо... Я, похоже, то и дело становлюсь не в себе.

— Выпейте, — Шенк протянул ей знакомый флакон. — Это поможет удержать разум в узде.

Нервничающая Спраут опустошила флакон одним глотком, и Шенк повернулся ко мне:

— В общих чертах я знаю, что надо делать. Мне понадобятся жизни четырёх эльфов и трёх волшебных тварей. Жертва должна быть добровольной!

Я прикрыл глаза, потянулся к близкому Замку, и ответ сам открыл губы:

— Эльфы сейчас придут. А из Леса... Из Леса будут кентавры.

— Тогда, Колин, отправляйтесь переодеваться. Смотреть на это несчастье не могу!

— Мы стараемся защитить детей по максимуму, — холодно произнесла декан Хафлпафа, столько сил потратившая на защиту наших убраний.

— Я знаю, знаю, не обижайтесь. Но боевой костюм из драконьей кожи, согласитесь, в этой ситуации молодому человеку пригодится больше, чем школьная роба. Мы ведь не знаем, что нас ожидает. Молодой МакГонагал!

Он окликнул меня, когда я уже приблизился к границе, отделяющей этот чёртов участок от остальной площади теплиц. Я обернулся:

— Да, сэр?

— Вы собираетесь своими ногами пройти расстояние до факультетской спальни, а потом до Запретного леса? Полагаете, у нас есть столько времени?

— А что же делать, сэр?

Шенк скривился, хлопнул себя по лицу пятернёй:

— Не заставляйте меня разочаровываться в вашем интеллекте, мистер Криви!

Я вытаращился на него в недоумении, а потом так же хлопнул себя по физиономии — боже, какой я всё-таки тупица!

— Правильно ли я понимаю, что речь идёт о подарке дома Шенк?

Старик поднял брови в выражении искреннего изумления:

— Так это теперь подарком называется? Ну ладно, пусть будет...

А потом он посмотрел в глаза так, что я невольно поёжился.

— Сосредоточьтесь на цели, молодой МакГонагал! Сконцентрируйтесь из всех своих невеликих сил, и шагайте!

— Хорошо сэр, так и сделаю!

Я представил наш гриффиндорский дормиториум с красными полотнищами на стенах, с потёртыми, но такими удобными креслами, с огнём в камине, и когда воображение стало реальностью, а треск горящих поленьев коснулся ушей, шагнул вперёд.

Факультет встретил меня удивительной тишиной. На дровах в чёрном зеве камина прыгали языки пламени, от которых тепло волнами расходилось по всему залу, но никто не совал в огонь колбаски, и никто не подставлял огню озябшую спину. В пустоте огромного помещения только хрупкая фигурка за столом махала волшебной палочкой над листом пергамента.

Я бросился вверх по лестнице, ворвался в спальню (боже, она пустая — какое счастье!), вывернул содержимое сундука прямо на пол. Комплект лежал у задней стенки, аккуратно уложенный ещё в маноре Блэков, но не было у меня времени аккуратно его вытаскивать, потому что с каждой минутой промедления мы все — МакГонагал, старый Шенк, Спраут, я — отставали всё больше. Чёрт, как мне страшно!

Я развернул сюртук, швырнул его распахнутым на постель, всё ненужное барахло ногой подсунул под сундук, стал лихорадочно срывать одежду. Господи, да как же она медленно стягивается!! Штаны слетели с ног под собственным весом, а рубашка зацепилась рукавом за локоть, и я запрыгал по холодному полу босыми ногами, отчаянно пытаясь содрать чёртовы тряпичные узы.

— Колин?!

Я развернулся на звук — Гермиона, впёршись, как обычно, без спроса, замерла соляным столпом при виде моей подростковой наготы, и по лицу её медленно расползался румянец стыда.

— Нет времени объяснять! — я содрал долбаную рубашку, швырнул её в кучу тряпья, набросил на плечи волшебный доспех. Скрипнула кожа, утягиваясь по размеру, сапоги поёрзали, подстраиваясь под стопы. Всё, готов!

Я поднял глаза — Гермиона всё ещё стояла у дверей, и в глазах её виднелось непонятное мне чувство. Хорошо хоть не злость, а то она у меня такая, строгая.

— Спасибо, — я шагнул к девушке, и неожиданно для самого себя прижал её к груди. И почти сразу же почувствовал, как испуганной птицей стучит её сердце. Нежность вспыхнула в ответ, мне отчаянно захотелось её поцеловать прямо здесь и сейчас, и я сбежал.

Зов выбросил меня на лесной опушке, где уже знакомый кентавр, тот самый, с которым поболтали как-то о ловушках на пикси, в окружении табунка молодёжи собирал ежевику. На крупах у всех красовались почти заполненные плетёные короба из лыка, а на поясе спереди висел туесок поменьше. Конелюди споро очищали кусты от урожая, и когда я шагнул к ним из густых ветвей, они всхрапнули от неожиданности. Через мгновение молодняк отступил за спину двух взрослых самцов, и потянул из-за головы притороченные к спинам луки. Мой же знакомый замер, глядя на меня чёрными широченными зрачками.

— Мир вам, — я поднял пустые руки вверх, растопырил пальцы, чтобы видели, что я безоружен, и нет на мне каких-то защитных или ударных артефактов.

— И тебе мир, — медленно протянул кентавр, продолжая буравить меня взглядом.

— Иггдрасилю нужен ихор, — снова заговорил я после того, как мы чуток помолчали. — Кто-то бросил на него злую волшбу, и одних наших сил не хватает.

— Жертва... — прервал молчание другой кентавр, и я согласно кивнул:

— Три жизни, добровольно отданные народом леса. Не магам, Дереву.

— Охотнику, — кивнул полу-человек лобастой головой. — Подожди...

Он повернулся к детворе, которая тем временем успела вооружиться до зубов, то есть натянула тетиву на луки, что-то им проржал. Молодёжь недовольно захрапела, зафыркала, подтянулась к нему поближе, и второй взрослый совершенно по-человечески отвесил леща двум самым ближним. Молодняк недовольно подался назад, а мой знакомый вытянул откуда-то из своих корзин большой кривой рог, и поднёс его к губам.

Кентавры отпрянули в стороны, а меня неожиданный рык чуть не свалил с ног.

— О-О-О!!! — чудовищный звук шарахнул прямо в лоб, словно кузнечным молотом, и на ногах я устоял только чудом. В глазах потемнело, закружилась голова, и я едва удержался от того, чтобы выблевать содержимое желудка прямо под ноги. Паренёк с чёрной гривой по хребту махнул рукой, что-то уловив в лесном шуме, но я слышал только дуднящую в ушах кровь. Что это за хрень такая у него, в учебниках ничего про такое не написано??!

Кентавр тем временем слушал лес вместе с молодняком, который про меня уже забыл. Они разошлись полукругом по поляне, синхронно водили головами из стороны в сторону, оттопырив уши, каждый исследуя свой сектор пространства, и эта согласованность буквально резала глаза — настолько чужеродной казалась такая искусственность, почти механичность, в их поведении.

Потом моё состояние улучшилось настолько, что я смог услышать далёкие отзвуки рогов, и почти сразу вслед за этим на поляну шагнули гости. Первым оказался старый жеребец, седой и крепкий, исполосованный шрамами так, что даже на руках кожу перечёркивали рубцы старых ран. Подсознание или память подсказали тут же, что такие шрамы остаются у мягкотелых после контакта с ловчей паутиной местных карапузиков Арагога. Но судя по разной свежести следов, ему пришлось не один раз сталкиваться со жгучей паутиной. Зачем он в неё лазил? Потом взгляд упал на юных кентавров, и ответ сам пришёл — на теле одного из отпрысков виднелись такие же полосы. Ну да, мелкий попался в путы, а взрослый его оттуда вытаскивал. Ах, эта удивительно гармоничная природная жизнь...

Вслед за здоровяком подтянулись другие взрослые кентавры, так что через пару минут ихних ржаний и храпа в воздухе повеяло ароматом свежего конского навоза — срали эти ребята по-природному, прямо под себя.

— Объясни. Им. — кентавр махнул рукой в сторону недовольных морд, и я невольно поёжился, когда инаковость этих псевдолюдей ударила по напряжённым нервам.

— Тот росток, что вы принесли в нашу теплицу... — начал я.

— На время! — резко добавил молодой кентавр с пёстрой сумкой через плечо. Из сумки торчали ноги нескольких кроликов, и круп удачливого охотника успел перемазаться в крови, что сочилась сквозь неплотное плетение сумки. Может, им авоську показать? — мелькнула в голове неуместная мысль, которую тут же пришлось загнать в подкорку.

— Конечно на время, — кивнул я, соглашаясь. Что там директор и Спраут думают, мне абсолютно не интересно, так что здесь и сейчас я могу говорить совершенно искренне то, что от меня хотят услышать.

— Так вот, росток был испорчен чужой волшбой...

— Маги узнали, кто?

— Чиновница из Министерства, Долорес Амбридж. Носит розовые одежды, улыбается приторно сладко, является жрицей Великой Богини.

Я чуток напрягся — расстояние от Замка оказалось больше, чем рассчитывал, — повесил перед зрителями образ нелюбимой Жабы.

Кентавры переглянулись, встопорщили гривы, обменялись набором ржаний, фырканий и топания копытами. Один из них, тот самый охотник на кроликов, неожиданно встал на дыбы, развернулся на задних ногах, и с места рванул в галоп. Комья земли из-под копыт чуть не попали в меня, однако никто на это не обратил внимания, потому что вся компания смотрела, как он со всего маху вваливается в заросли папоротника на дальнем краю поляны, и растворяется в лесу.

Ещё какое-то время после его исчезновения, пока образ улыбающейся тётки расплывался в воздухе, местный народ что-то комментировал между собой, благодаря чему я смог отчётливо понять, что далеко не вся информация у этого племени передаётся голосом — слишком уж выразительно двигались у них уши, топорщилась грива, менялись позиции головы и тела. Не надо быть Скамандером, чтобы заметить, что у кентавров язык тела играет почти такую же важную роль, как речь.

Но в конце концов лесные жители договорились между собой. Старик со шрамами, ещё один гривастый товарищ в серые яблоки и молодой кентаврёнок из тех, что собирали ежевику, отделились от основной группы, и стало ясно, что это они пойдут на смерть. В принципе, разумно — все возрасты в наличии. Потом что-то меня толкнуло, и я неожиданно понял: кентаврёнок на самом деле девочка, а не мальчик. Сложно в этих нечеловеческих лицах разбираться, особенно когда вторичные половые признаки ещё не проявились в детском теле.

— Мы готовы, — пророкотал низким басом старик. От звуков такого шикарного голоса на мгновение стало жаль, что этот талант исчезнет навсегда, но выбора у нас не было.

— Хорошо, — вздохнул я. — Времени осталось мало, поэтому я вас проведу короткой дорогой. Возьмите меня за руки, и не отпускайте, пожалуйста.

Они обступили меня, и чужой, нечеловеческий запах полез в ноздри. Запах земли, сухих трав, лошадиного едкого пота, горького сока молочая и старой крови. Я вдохнул эту смесь и закрыл глаза, потянулся к мёртвым костям, бесплодной пустыне, шелесту мёртвого ветра...

Плотная стена надавила мне в лицо, упёрлась, не пуская, но я сосредоточился на дикой какофонии писклявых звуков нечеловеческого оркестра, что уже сыграл мне однажды, и физическое страдание, которое вызывали эти звуки в теле, помогло забыть о препятствии.

Я почувствовал толчок в подошвы, вынырнул из транса — Шенк и Спраут смотрели на меня со странной смесью удивления и страха, и только МакГонагал показывала нормальную человеческую озабоченность. Кентавры тем временем озирались вокруг с явной настороженностью. Старый полуконь что-то буркнул, но что именно я не понял, а переспрашивать будущих жертв ритуала не стал, потому что за время, пока я бегал по окрестностям, маги успели приготовить место для исполнения волшебства.

На расчищенной от костей площадке, прямо на сухой, словно бетон, земле, смесью из древесного угля и заговоренной соли были нанесены тонкие линии, ограничивавшие большим кругом условно безопасное пространство. Внутри окружности мерцали вложенной в них мощью две фигуры, соединённые в единый знак — семи- и шестилучевая звезда, так что общее число аккумуляторов Силы составляло тринадцать. Самый длинный луч, тот самый тринадцатый, тянулся прямо к средоточию магической энергии, откуда всё сильнее разило мертвечиной. Эту вонь теперь не мог перебить даже запах конструкта, от линий которого отчётливо тянуло йодом и какой-то химией — может, от чёрных свечек, которые горели невидимым обычными глазами огнём в каждом луче.

Потом желудок стянуло резкое напряжение магического поля, и с громкими хлопками перед нами возникли школьные эльфы. Большеухие создания с удивительной серьёзностью разошлись по лучам, куда указала им Спраут, пока Шенк вместе с созданным его палочкой големом устанавливали алтарь — подставку для того кирпича, что оказался книгой по древнейшей шумерской магии. Шенк подвесил глиняную инкунабулу над выросшим из земли алтарём, развернул испещрённую клинописью поверхность в одну широкую полосу, которая засияла в воздухе мертвенно-синим голографическим экраном.

Кентавров расставили по местам, на пустующие участки в схеме будущего ритуала Спраут бухнула здоровенные горшки с какими-то растениями, вслед за которыми пришла наша очередь. МакГонагал отправилась на самый дальний луч справа от центра защищать наши жизни, Спраут шагнула на противоположную сторону, а мне Шенк махнул назад, за его спину. В смысле, буду стоять на страже тыла, ну и за всеми остальными присматривать.

Старик ещё раз внимательно оглядел полученную композицию, нахмурился, что-то вспоминая, резким движением вспорол себе ладонь, окропил кровью кучку соли на алтаре, и широким движением подбросил её над головой. Алхимический материал, насыщенный ихором, взлетел над нашими головами, вспыхнул разноцветными искорками волшебного фейерверка, осыпался защитной магической стеной. Она потянулась от тонких стежек насыпанной на землю соли прямо к кристалликам, что замерли в неподвижном воздухе вокруг нас, и пространство вокруг задрожало от высвободившейся мощи.

Шенк взмахнул волшебной палочкой, пошёл вокруг постамента против часовой стрелки, затянул бесконечный речитатив, который состоял из одних шипящих с невнятными гласными. Это ведь не змеиный, правда?

Но когда моё беспокойство начало перерастать в панику, в голове словно щёлкнул тумблерок, и непонятное завывание начало складываться в понятный текст. Шумерские, вавилонские, ассирийские боги... Откуда вы взялись в Британии двадцатого века? Я не вижу вокруг ни зарослей мессопотамского тростника, ни зиккуратов, ни круглоголовых мужиков в шерстяных юбках до самого пола. Так почему же звучит в мозгу эта замшелая хрень?!

Да будет прощён, о, Великие Боги,

Бог и Богиня, владыки прощения,

Тот, кто запрещённое богом своим ел, кто запрещённое богиней своей ел,

Кто сказал «нет» вместо «да», кто сказал «да» вместо «нет»,

Кто вслед равному себе пальцем показал,

Кто клеветал, непристойное говорил,

Кто нечто злое сказал,

Кто нечто нехорошее сказал,

Кто несправедливое сказать заставил!

Облака на небе спрятали бледное Солнце, сумерки сгустились в ночь, ураганный ветер принялся швырять кости и комья земли в нашу защиту, словно пробуя её на прочность, а вокруг жертв, подсвеченных вспыхнувшим магическим светом, начали стягиваться выросшие из земли корни-лианы. Они блестели жирной слизью в неровных сполохах молний, и я передёрнулся от отвращения, когда на мгновение представил, что вот такая мерзость касается моей кожи.

Но мы, трое магов, пока чувствовали только, как начинают потрескивать волосы от наэлектризованного воздуха, и как ещё недавно жаркий воздух становится всё холоднее. В ноздри полез запах болотной тины, сквозь который просачивался сладковатый аромат разложения.

Шенк продолжал своё путешествие вокруг постамента, и текст заклинания поворачивался вслед за ним так, чтобы всё время быть перед глазами. Вслед за произносимыми словами всё новые группы клинописных закорючек вспыхивали ядовито-зелёным, подсказывая магу, какое заклинание и какую фразу следует говорить следующей. Интересно, это вот магическое караоке с субтитрами — оно самого Шенка изобретение, или другие волшебники его тоже используют?

Глянуть на декана я не мог — магическое напряжением потянуло за собой напряжение физическое, так что все силы уходили на удержание защитной оболочки вокруг места ритуала. При этом ритуал ещё и тянул из нас силу — из магов, и добровольных жертв, и каких-то растений в горшках, что расставила Спраут по пустым лучам магического конструкта, и которые уже успели завянуть до черноты.

Шум ветра, который перерос в визгливое завывание магического шторма, давил по ушам, но высокий монотонный голос Шенка, декламирующего волшебные формулы тысячелетней давности, пробивался сквозь звуковой фон, хаос безумных воплей и взвизгов, сквозь писк и свист волшебных флейт, от которого уже ныли зубы. Да когда же это кончится?!

Это вас я призываю, Божества ночи,

И с вами я призываю ночь, невесту, окутанную покрывалом,

Я призываю вечер, полночь и утро.

Для того, кто меня видит, я подобен больному;

Я остаюсь на ногах, не ложась ни днём, ни ночью.

Моё веселье обернулось стонами, моя радость обернулась печалью.

Восстаньте, великие боги, выслушайте мою жалобу, воздайте мне по справедливости,узнайте мои дела!

Затем я почувствовал срочную необходимость оглянуться — Шенк по-прежнему топал вокруг камня, наматывая на него слой за слоем магическую энергию, но в то же время, монотонно декламируя заклинания, Шенк говорил со мной.

— Пора, молодой МакГонагал!

— Что я должен сделать? — слова выталкивались сквозь зубы, сжатые судорогой, с огромным трудом.

— Убить эльфа. Закончить то, что я сейчас сделаю. А потом вы пойдёте вперёд за потоком освободившейся силы, и свершите необходимое.

И Шенк разделился — один маг продолжил шагать вокруг вавилонской инкунабулы, а второй вытащил из складок мантии сияющий холодной сваркой нож, и пошёл резать живых.

Эльфам он сносил голову одним ударом — сквозь марево сгустившейся энергии я видел, как размытая фигура подходила к ушастому карлику, делала резкое движение рукой, и маленькая фигурка осыпалась под ноги могильной трухой. Освободившаяся энергия бурным потоком рвалась вперёд, к чёрной дыре разрыва реальности, после чего та начинала стягиваться, заметно уменьшаясь в размере. И тот сладкий запах разложения, который мучил искушением соблазна, и от которого шкура на затылке вставала дыбом, тоже становился слабее. Неужели нам удастся?!

Кентавров Шенк убивал тем же ножом, только теперь оружие удлинилось до размеров полноценного меча, и его движение становилось видимым — росчерк неторопливой молнии, которая перечёркивает очередной нечеловеческий силуэт. И с каждой забранной жизнью клинок набирал мощи, и от усилившегося сияния не помогало даже отворачивание лица, потому что теперь этот волшебный артефакт обжигал лицо, даже когда я стоял к нему спиной.

Тем временем защитная сфера вокруг нас изменила форму. Из круга она сначала превратилась в овал, а потом растянулась в подобие бутылки, длинное горлышко которой уходило к корню Иггдрасиля. Вот рухнула девочка-кентавр, и клинок в руках мага вспыхнул так сильно, что нам всем пришлось закрыть глаза свободной рукой. Но даже сквозь ладонь я увидел, как он поворачивает ко мне искорёженное напряжением лицо с бельмами вместо глаз и протягивает оружие:

— Теперь ты!

Я шагнул со своего места в луче, сжал холодную рукоять, повернулся к последней жертве. Эльф извивался вместе с перепадами напряжения магической ауры, приобретая самые уродливые очертания, ещё раз подтверждая тот факт, что эти существа — не люди, не животные и даже не совсем существа. Боюсь, Гермиона здорово бы расстроилась, увидев то, что я сейчас вижу.

Но именно благодаря флюктуациям окружающего нас магического поля я смог убить эльфа. Потому что это не было убийством, а, если хотите, отключением ещё одного потребителя от источника питания. Вы ведь не бьётесь в истерике сострадания, выключая лампочку в комнате? Вот и я — подошёл к невысокой фигурке, в которой человеческого осталось совсем немного, махнул ножом, и толкнул клинок вперёд, когда упёрся в невидимую преграду. Она поддалась моему напору, в ушах взвизгнуло, словно вилкой по стеклу, и я провалился вперёд, чуть не рухнув на колени.

Энергия блестящей змеёй бросилась в чёрную дыру, начала обкладывать её края, уменьшая в размере, но всё ещё чего-то не хватало. Нужен был последний жест, запечатывание разрыва в ткани пространства-времени. Смрад разложения лез в ноздри, липкой плёнкой ложился на кожу, и такой же невидимой плёнкой чужая волшба закрывала путь к энергии Мирового Древа. И с помощью обычных усилий прорвать эту блокаду шансов у нас не было.

Не было у людей... Отчаяние и страх, которые всё сильнее стягивали кожу на затылке, сорвали защитную пломбу на подсознании, и опять сквозь меня в наш мир глянуло нечто Чужое. И этот монстр, в отличие от меня, знал, что надо делать.

Одним движением хелицер я рассёк пузырь магической энергии, что закрывал дорогу к пробоине в Межмирье, и хлестнул освободившейся магией по той силе, что пыталась овладеть мной. Зловонная плёнка лопнула, по нервам скользнули визги тысяч глоток, уничтоженных в это мгновение, и я шагнул в разрез меж мирами, потянул за нить, что сплелась в Гобелене с другими в сложный запутанный узел. Не было ни времени, ни желания вытягивать эту нить со всей тщательностью, чтобы не поменялся Узор, поэтому я рванул её изо всех сил, и дрожь изменений прошла по миру, убирая из памяти людей одни события, и добавляя взамен другие. Амбридж, глупая розовая жаба, перестала быть жрицей Великой Богини, а сама эта Ипостась в очередной раз сцепилась с Братом-Охотником в вечной борьбе за доминирование, борьбе, которая не кончится, пока не кончатся смены дня и ночи, радости и грусти, жизни и смерти.

Из памяти собравшихся магов стремительно истаивала память о корне Иггдрасиль, и целая группа кентавров отправилась на битву с арахнидами, сама не понимая зачем. В кабинете Великой Жрицы, который недавно пострадал от взрыва артефактов, исчезли следы пожара, а в памяти причастных осталась совсем другая картинка, в которой неудачница Амбридж потеряла большую часть своей магии, не пройдя испытания на жрицу, и оставаясь всего лишь помощницей Министра от «подай-принеси».

Сам же корень Мирового Древа, опасный подарок из прошлого мира, растаял, своей мощью и силой полностью закрыв дыру в Листе, проделанную глупыми потомками обезьян и эльфов. Ну я потерял сознание...

Холодная вода, брызнувшая в лицо, заставила меня очнуться.

— Колин?! Колин, как ты себя чувствуешь?! — МакГонагал склонилась надо мной с явной тревогой, а из-за неё выглядывала такая же озабоченная Спраут. Я сел, прислушался к ощущениям в теле, выдавил:

— Кажется, хорошо... Благодарю за заботу, мэм.

— Выпейте из флакончика с гранёной крышкой, молодой МакГонагал, это вас взбодрит, — отозвался работодатель, который пристроился с другой стороны моего тела.

Я цапнул крышку ковчежца на поясе, замер, когда обнаружил, что тот увеличился почти в два раза. Это что за чудеса??

— Дополнительные возможности, — по сухим губам Шенка мелькнула едва заметная улыбка. — Открываются по мере того, как помощник становится всё более полезным.

Ага, значит, Мбвана угодил белому господину? Господин позволил взять зефирку со своего стола? Ну и ладно, мы не гордые... Я сковырнул гранёную крышку, сделал глоток нового для меня зелья, прислушался к ощущениям. Тёплая волна облегчения прокатилась по пищеводу, а вместе с ней исчезли слабость, тошнота и прочая дрянь.

Я вскочил на ноги, огляделся вокруг — там, где зияла тьма Межвременья, торчал исковерканный ствол сгоревшего дерева, вокруг которого чернело огромное пятно выжженной земли. На ней белели кости разнообразнейших животных, валялись какие-то перья, стояли скверно слепленные глиняные горшки с непонятным варевом. От деревянного погорельца тянуло какой-то вечной тоской и гнилью испортившегося мяса.

— Да, нам удалось его спасти! — гордо сказала Спраут, увидев, куда я смотрю. — У тебя получилось! Мой бедный Анчар...

— Хороший вариант, — кивнул Шенк, — и очень решительный способ. Обычно подростки вашего возраста не могут решиться на убийство, даже если это домашний эльф. Очень вами доволен.

— Он не мучился, Колин... — декан погладила меня по голове, и от этой незамысловатой ласки в груди стало так тепло, что глаза наполнились слезами. Я моргнул, протёр веки, и МакГонагал прижала меня к себе.

— Это было необходимо. И это мог сделать только ты...

— Я плохо помню произошедшее, мэм, — пробубнил я в мантию декана. — В голове смешалось всё...

И мне быстро всё объяснили. Оказывается, Анчар, который кентавры обменяли школе на годовой запас овса, приболел, и никто не мог понять, что с ним происходит, пока я не вспомнил про своего работодателя. Тот же быстро понял, что мы имеем дело со старым проклятием, которое убирается только магией крови. Во время проведения ритуала по волшебникам шарахнул магический удар, но я смог завершить начатое, снеся голову последнему эльфу.

Теперь Анчар цел, здоров, и все к этому причастные радостно смеются. Я получаю пятьдесят очков для Гриффиндора, Шенк тоже какие-то плюшки от школы, а Спраут продолжает тетешкаться с тем куском обугленного ствола, который, оказывается, и есть настоящий Анчар. Всё, можно расходиться.

На прощание меня предупредили, что действие чудодейственного зелья прекратится минут через тридцать, и последствиями такого быстрого восстановления магической силы будут тоска, головокружение и ощущение безысходности, так что лучше держаться от школьных товарищей подальше, если я не хочу разрыдаться от какой-нибудь невинной шутки. А МакГонагал накинула мне на плечи мантию, сконфигурированную из какой-то подвернувшейся под руки косточки, чтобы я не светил в коридорах драконоборческим доспехом.

Так что я идти на факультет не стал, а отправился в ванную на нашем с Гермионой тайном этаже. К моему удивлению, ванна не рассеялась до сих пор, только магически истончилась, и если смотреть на неё Истинным зрением, она стала полупрозрачной. Для магических вещей, кстати, это нормально, когда с человеческой точки зрения предмет находится в классном состоянии, а в магической реальности он вот-вот исчезнет, вернётся в своё изначальное состояние.

Я укрепил Сущность и Основу купальной ёмкости, сменил цвет свечей на нежно-розовый, сполз в горячий хвойный отвар. Эх, грехи наши тяжкие, как хорошо-то!

Тепло постепенно расслабляло мышцы, всё ещё скованные напряжением, замедляло и без того неторопливые мысли. Итак, я изменил ход вещей, сделал Амбридж вместо опасной жрицы просто вредной чиновницей. Канон в очередной раз рулит. Иггдрасиля больше нет, и нету той странной мерзости, что чуть не проникла в нашу реальность каким-нибудь ужасом.

И ведь рубль за сто даю, что жрицы даже не подозревали о таких последствиях своей операции по перехвату магических потоков, а уж тем более они не собирались поднимать Завесу. Сколько бы там у алтаря Белой Богини ни толклось агрессивных идиоток, возможность появления на нашем Листе какого-нибудь Шуб-Ниггурата или Ниарлатхотепа заставит любую из них нагадить в мантию. Так что нет, полагаю, что речь шла только о борьбе за халявную энергию и связанную с ней Мощь. Господи, как же я перенервничал и устал...

Однако заснуть в тёплой воде не получилось — медленное течение мыслей прервали быстрые шаги. Я открыл глаза, и увидел, как из-за ширмы выглядывает Гермиона. Её розовые щёки и блестящие глаза, непослушные кудри и напряжённые губы сейчас были так прекрасны, что я остро пожалел об отсутствующем фотоаппарате — какой кадр пропал!

— О, ты здесь, Колин?

— Нет, Офелия, здесь только тень отца Гамлета.

Девушка прыснула смехом, шагнула вперёд, привычно опустилась на табурет под стеной. Блин, надо бы улучшить условия нашего быта — стыд ведь, что не самые худшие маги на таких вот седалищах ягодицы плющат! И желание порадовать девушку оказалось таким сильным, что мы оба не успели удивиться даже, как Гермиона оказалась сидящей в удобном кресле типа того, что показывал Джузеппе.

Девушка весело хмыкнула, поёрзала, устраиваясь удобнее, хитро прищурилась:

— Булевская мебель? Откуда?

— Итальянская. Из лавки старого Джузеппе.

— Удобная...

Она откинулась в кресле, прикрыла глаза, и несколько минут мы молчали, наслаждаясь спокойствием. Но Гермиона пришла сюда не случайно, и я видел, как её подталкивает внутреннее желанием поделиться новостями.

— Мы сегодня в баре встречались. Создали Армию Дамблдора, чтобы учиться волшебству.

— Вот как? Жаль, я не смог прийти.

— Работа?

— Угу. Рассказать не могу, Обет.

— Понятно...

Я покосился на Гермиону сквозь неплотно прикрытые веки, и сжалился над девчонкой, которая отчаянно пыталась вести себя по-английски, то есть чопорно и хладнокровно. Поэтому я подтянулся повыше в купальне из черепа дракона, где пара костяных дуг прекрасно выполняли роль ступенек для тела, облокотился на край, улыбнулся моей красавице:

— Давай, рассказывай, как всё прошло, госпожа организатор.

— Колин!

К счастью, был я предусмотрительно раздет, поэтому наброситься на меня с кулачками вспыхнувшая Гермиона не могла, зато я выслушал полную экспрессии речь про то, как она сегодня волновалась, как была рада, что ребята и девочки всё-таки пришли, и как ей не хватало меня для душевного спокойствия. Потому что когда она меня видит в любом из обличьев, ей становится легче на душе и всё получается.

Потом она поперхнулась, сообразив, что рассказала больше, чем собиралась, а я сделал вид, что ничего не заметил, и начал долго извиняться, что меня перехватили в самый неожиданный момент, и все планы на сегодняшний день пошли Живоглоту под хвост.

Гермиона тем временем практически успокоилась, и только остатки смущения розовым облачком виднелись на щеках. И когда я, наконец, закончил свою речь, Гермиона задумчиво произнесла:

— У меня из-за этих волнений всё в голове перемешалось.

— Знаю твою боль.

— Знаю, что этого не было, но я просто уверена, что видела тебя сегодня нагишом...

— Вот как? — эта новость угодила мне прямо под дых, я не успел скрыть изумление, и Гермиона сразу подобралась. Её глаза опасно прищурились:

— Что?

— Это тебе показалось.

— Вот как? — передразнила меня чертовка. — Примерно как сейчас?

Она подошла к ванной, вытянула руку, коснулась пальчиками моего мокрого плеча.

— Нет, сейчас не кажется. Ты реальный, Колин, мокрый и настоящий. Хочешь мне что-нибудь рассказать?

— Да, Гермиона! Я всю жизнь боялся терновника, но скрывал это. Не бросай меня в терновый куст!

— Я вот тебе покажу сказки дядюшки Римуса! Что ты делал сегодня с моим сознанием?!

— Гермиона, больно же! — взвыл я, когда она стала щипаться вместо того, чтобы молотить кулачками. — И я раздетый, отойди от меня!

— Я уже видела тебя голым, и даже не раз! — рявкнула моя красавица, не прекращая экзекуции. — И своим членом ты меня больше не напугаешь! Что ты сделал с сознанием, отвечай?!

— Да ничего я не делал, клянусь! — я не выдержал, и позорно бежал из ванны в чём был, мужественно сверкая голыми ягодицами. — Совершенно ничего! Дай мне одеться!

— Жду минуту! — буркнула красная от гнева девушка. — И продолжаю!

— Даже вытереться не дала, — буркнул я в ответ, торопливо влезая в одежду. Точнее, позволяя доспеху надеваться на голое тело. Ну, хоть щипаться перестанет, блин! — Злая вы, госпожа староста...

— Высушу сейчас, если сам не умеешь! Рассказывай!

Я вышел из-за ширмы в полной экипировке, и у Гермионы расширились глаза от узнавания.

— Клянусь чем хочешь, хоть магией, хоть жизнью, но я ничего с тобой не делал. Да и не смог бы я ТЕБЕ ничего сделать, Гермион.

Порозовевшая девушка не сдавалась:

— Но я точно знаю, что сегодня зашла к вам с спальню, и ты стоял там голый! И потом меня по... Прижал к себе!.. И в то же самое время я уверена, что никого не было в комнате, и никто не появлялся в гостиной, пока я, как дурочка, меняла заклинание на пергаменте. Для тебя, между прочим! А ты даже не пришёл!

Я вздохнул, аккуратно взял её ладошку в бронированные перчатки, опустился перед ней на колено:

— Честное слово, мне ужасно хочется рассказать тебе всё, что сегодня случилось, но...

После небольшого усилия на предплечье засветились кольца Непреложных обетов.

— Вот это, зеленоватое, связано с событиями сегодняшнего дня. Если я попробую тебе рассказать, то умру.

— Но...

— Могу только признаться, что дело было связано со Временем и Пространством.

Гермиона вспыхнула от радости угадывания, направила на меня указательный палец, ослепила улыбкой всю комнату:

— Маховик времени?!

— Без комментариев, — улыбнулся я. — Как хорошо, что ты у меня умная, и сама всё можешь объяснить!

— Лестью ты себе не поможешь, — попыталась состроить серьёзную мину моя красавица, и я едва удержался от улыбки при виде этих неудачных проб. — Ты будешь наказан!

— Но за что, госпожа моя?!

— За то, что заставил меня нервничать! И наказанием твоим будет...

Она свела брови к переносице, пытаясь выглядеть строгой, но глаза её блестели, как звёзды, а губы то и дело растягивала улыбка.

— Будет волшебное какао! Целый термос!

— О, как строга твоя длань, царица! Пойду исполнять наказание!

Мы улыбнулись друг другу, и не выдержали, засмеялись — когда отпускает напряжение, и понимаешь, что твои страхи были только надуманными, всегда хочется смеяться от радости.