Война Драконов: секреты Дурмстранга (гет)

* * *

— Ты чувствуешь?

— Что?

— Дух Рождества!

— Хм, я чувствую только то, что ты нагло меня лапаешь, за что я могу оторвать твои руки и сбросить их в самую глубокую шахту!

— Я не лапаю, свет очей моих, звезда подземелий, я тебя обнимаю.

— Это одно и то же.

— Если бы это было одно и то же, то тогда ты бы уже сбросила меня в шахту, согласись?

— Не заговаривай мне зубы!

— У тебя очень красивые зубки.

— Тьфу, тупее комплимента мне не делали за все мои двести девяносто девять лет жизни…

— Ты молодеешь на глазах, золотая моя.

— Хам!

Хелфер так и остался сидеть на карнизе, не понимая, что опять не так сказал, но разговор с Кляйн всегда напоминал магическую дуэль с завязанными глазами: никогда не знаешь, в какой момент промахнешься, а когда попадешь.

Фей вздохнул почти расстроенно (почти, потому что он уже привык к такому окончанию бесед с Кляйн) и поправил маленький галстук, что надел сегодня по случаю Сочельника и Святочного бала.

В последний день перед Рождеством в школе было очень много работы, но феи никогда не боялись этого, скорее, это делало их счастливее. То тут, то там мелькали их крылышки, и нигде не обошлось без их помощи: нужно было украсить Зал и накрыть столы, помочь ученикам подогнать и погладить костюмы, упаковать подарки для родных и друзей. Поэтому Хелфер пользовался любым удобным моментом, чтобы поговорить с Кляйн и пригласить ее на бал, но это оказалось нелегко.

— Хел, ты чего такой грустный?— рядом села Даяна, в праздничном переднике и красиво убранными кудряшками.

— Кляйн,— вздохнул фей, одним именем объясняя все свои проблемы. Хотя, конечно, не все.— И Мария.

— Да, я слышала, что ее отстранили от обязанностей старосты и наказали на все каникулы.

— Ее и Гая, этого…— Хелфер не смог найти подходящего ругательства в адрес мальчика, из-за которого теперь столько проблем.— Если бы они не были спутниками Чемпионов, их бы и без Бала оставили… А так они отделались огромным докладом о правилах безопасного поведения в школе и дежурством в зверинце…

— Да уж, не самое приятное времяпрепровождение во время каникул,— вздохнула Даяна.

— Ну, ты-то должна радоваться, ведь Феликс сдал экзамены…

— … только Святовит знает, как ему это удалось…

— … значит, он остается в школе. Возможно, он даже выиграет Турнир?— в голосе Хелфера была масса сомнений, но фею хотелось поддержать Даяну, которой приходилось нелегко в последнее время. Все они знали, как это сложно — переживать неудачи своих подопечных.— Как он вообще?

— Знаешь, мне кажется, лучше,— пожала плечиками фейка.— Конечно, он не тот Феликс, с которым мне было так хорошо… Но, по крайней мере, он ходил на занятия в последнее время и появлялся в Трапезной. Теперь он еще и Дракон, а ведь…— голос Даяны привычно дрогнул от страха и благоговения, как это происходило всегда с феями, которые не имели отношения к Ордену. Фея Феликса явно еще не привыкла к тому, что и она теперь часть огромной системы Войны.— А ведь вы своих не бросаете, так?— Даяна робко посмотрела на Хелфера, который, как знали все в большой общине фей Дурмстранга, был сам как самый главный Дракон, только среди своих.

— Мы и остальных не бросаем,— подбодрил ее Хелфер. Потом он посмотрел на не очень веселую подругу и улыбнулся:— Составишь мне компанию на балу? Ну, если, конечно, тебя еще никто не пригласил…

— Правда?— глаза Даяны удивленно распахнулись.— А как же Кляйн?

— А что Кляйн?— пожал плечами «мужичок в одежках».— Мы же с тобой друзья? Так согласна?

— Да, с радостью,— наконец, улыбнулась фея, и Хелфер уже с легким сердцем полетел искать Марию, зная, что, по крайней мере, одно живое существо он сегодня сделал более счастливым.

* * *

Все происходило, как в самом страшном и непреодолимом кошмаре, от которого хотелось отмахнуться, убежать, но не удавалось.

Он брел по длинному коридору, погруженному в темноту. Ничего не было видно, но он знал, что коридор бесконечный, уходящий ниже, ниже, ниже, до самого центра земли, где все сгорает в пламени. И он шел туда, шел и не мог остановиться, не мог развернуться, не мог ничего сделать — ноги сами несли его вперед.

Это был он — не видящий в темноте, с гладкой и легко ранимой кожей, без способностей к исцелению собственной слюной. Это был он сам, заключенный в туннель невозвращения, и он шел по нему, увлекаемый неконтролируемым огнем, жар от которого ощущался уже здесь, в коридоре. И он шел, облаченный в костюм, с маской в руке, с перчатками и в нелепых сапогах, шел навстречу пламени, который его уничтожит.

Но не из-за этого ему было так страшно, не из-за этого ужас охватывал все его существо. Он шел туда не один, за его руку доверчиво и сладко держалась девушка в красивом длинном платье, красно-черными волнами спускавшемся до каменного неровного пола, шурша и скользя складками по кое-где насыпанному песку. Она была прекрасна, эта девушка, которую он вел на смерть…

Разжать пальцы, отпустить, позволить хотя бы ей убежать, спастись — но рука не слушалась, как тиски все сильнее сжимая хрупкие пальцы беззащитной жертвы ненасытного огня, что опалял лицо.

— Беги,— пытались прошептать его губы, но рот тут же наполнялся обжигающим жаром приближающегося пламени. Он закашлялся, глотая слезы, что пробивались от дыма, все еще пытаясь остановиться, снова вдыхая дым…

— Феликс, дым!

Будто бы он не знал, он даже знал, откуда этот дым, но ничего не мог сделать.

— Феликс, Святовит тебя!

Он резко сел, пытаясь осознать, что это действительно был кошмар, что он проснулся, только вот сон не закончился, потому что комната, полная мглы, через которую он легко видел, сейчас была завешена серой дымкой. Он закашлялся, чувствуя пот на теле и недостаток воздуха.

— Феликс!

Он узнал этот голос и нашел взглядом фигуру в дыму. Мария как раз направляла палочку на тлеющую в углу стопку книг в толстых кожаных переплетах, пропитанных пылью. Дым стал гуще, повалив вверх от струи воды, а потом медленно стал сжиматься, рассеиваясь, подчиняясь палочке Марии, что почти гневно посмотрела на сидевшего на кровати Феликса.

— Ты с ума сошел?! Кто оставляет свечу возле книг?!

Она стояла перед ним, в обычных джинсах и свитере, полная негодования и, наверное, испуга, — девушка из его худших кошмаров.

— А если бы я не пришла?!

— Тебе бы не пришлось идти и говорить в библиотеке, что я угробил взятые там тобой книги,— равнодушно ответил парень, спуская ноги на каменный пол. Он уже не удивлялся, что Мария появляется в его тайном убежище, — староста твердо держала его в руках одним упоминанием о Яше, и постепенно Феликс даже привык к ее навязчивому, неприятному ему присутствию. Она разбередила все внутри него за какие-то недели, разбудила внутри боль, разочарование, разбитые мечты, а вместе с ними — страхи, воспоминания, ощущения реальности и времени. И это было тяжело, это было сложно. Бороться было сложно, и он не хотел этого, он давно сдался, но Мария заставила его снова это делать.

— Не смешно,— жестко ответила девушка, находя другую свечу и зажигая ее, чтобы осветить угрюмую комнату.— Я просила тебя ночевать в твоей спальне, чтобы ни у тебя, ни у нас не было проблем.

— Меня достали твои прихвостни, от них нет покоя,— огрызнулся Феликс, щурясь от света и потирая нос, в котором еще щипало от едва уловимого запаха дыма. И откуда староста опять взялась? Небось, этот идиотский Кубок Огня активизировался и решил, что выбранная им жертва снова в опасности.

— Они не прихвостни, они мои друзья и твои, кстати, тоже,— напомнила ему Мария, устало садясь рядом с Феликсом.— Ты не устал от этого?

— От чего?— тут же ощетинился парень, отодвигаясь.

— От всего вот этого,— она обвела рукой темную комнату, в которой Цюрри так любил от всех прятаться. Только теперь у него и здесь не было покоя.— От одиночества, от собственной глупости, от эгоизма?

— А ты не устала играть мною, как марионеткой?— он, как и раньше, легко вспыхивал, но теперь на уровне подсознания еще и помнил, что легко успокоится, стоит Марии приблизиться. Он не понимал, какой магией она пользовалась, когда смиряла его ярость, но это всегда срабатывало. И тоже было неприятно, словно он был ее ручным зверем. Да он им и был. Даже тот монстр, что сидел глубоко в нем, был ее ручным монстром, успокаивающимся от ее руки.

Феликс сразу заметил слезы в глазах девушки, но она тут же отвернулась, то ли прячась от него, то ли просто, чтобы показать, что он вовсе ее не задел. Где тут причина для слез? Это же правда!

Он смотрел на ее спину и думал только об одном: почему она не оставит его в покое. Неужели она не понимает, что он чувствует? Не понимает даже после того, как узнала, что является самым большим его страхом? Из-за нее у него постоянно теперь были сны, чаще всего кошмары. Из-за нее ему приходилось терпеть директора, который всеми способами показывал, как ему неприятен Цюрри и что держат его в школе только из-за Турнира. Неужели она не понимает, что делает только хуже, пробуждая его к жизни, полной презрения, страха и безнадежности, к жизни, где есть только ярость и беспомощность? И после всего этого он же и эгоист?

Мария поднялась, поправила волосы и сказала, не глядя на него:

— Я буду ждать тебя в нижнем холле в семь, и думаю, не стоит напоминать, почему ты должен прийти,— она притянула к себе то, что осталось от книг, и вышла, прикрыв за собой тяжелую дверь.

Феликс вздохнул, он совершенно ее не понимал, абсолютно. Иногда она вела себя так, словно это он принуждал ее что-то тут делать, говорить с ним, заставлять жить. Он бы с радостью больше никого не видел и не слышал, это ведь она вечно вытаскивала его из подземелий.

Парень поднялся и вышел в коридор, пытаясь отделаться от неприятных воспоминаний о кошмаре и о разговоре со своей… дрессировщицей. Он был зол и растерян, ему нужно было успокоиться и набраться сил на новую пытку в толпе ненавистных ему людей. Он будет на этом балу ровно столько, сколько полагается по протоколу Чемпиону…

Будь проклят этот Турнир! И Драконы! О да, Орден тоже был ему ненавистен, потому что его туда втянули, прочно связали Клятвой, да еще теперь глаз с него не спускают. Феликс так и ждал, что через пару дней они вообще решат дать ему какое-нибудь задание. Неужели никто не понимает, что ему ничего этого не нужно? Что он не хочет говорить, не хочет учиться, не хочет быть с кем-то? Он хотел тишины и темноты, но все вокруг старались сделать наоборот и прикрывались при этом словами о его собственном благе.

И потом он становится эгоистом, конечно!

Феликс бесшумно двигался по коридорам, прислушиваясь, стараясь миновать любой шорох. Любой, кроме этого…

Она плакала. Он замер, слыша, как за несколько поворотов от него плачет девушка, которую он боялся, которую всячески гнал от себя, которую в последнее время считал источником своих бед.

Феликс прислонился к стене, прикрыв глаза и слушая эти бередящие что-то внутри звуки. Почему так стало тоскливо, почему так сжалось сердце? Возможно потому, что он давно не слышал подобных слез — искренних, полных невыраженного горя и обиды. Он буквально чувствовал их на языке. И вина — вязкая, горькая — ощущалась где-то в горле.

— Ты никогда не думал, что ты ей нужен?

Феликс вздрогнул от этого тихого, как шорох шагов, голоса, что раздался позади. Он обернулся и увидел в темноте знакомую фигуру. Что ж, ничего удивительного, не один Цюрри любил бродить в подземельях.

— Никогда не думал, что именно в этом и есть смысл, которого тебе не хватает в жизни, который ты не смог найти?

— Ей никто не нужен, она вполне справляется сама,— так же тихо ответил Феликс, все еще слыша всхлипывания девушки в темноте.

— Ну да, конечно, кто же будет сейчас это отрицать?

Цюрри недовольно мотнул головой и тут же понял, что его собеседник исчез так же бесшумно, как появился. И Мария уже не плакала, только слышно было ее судорожное дыхание. Феликс не двигался, слушая темноту, пока девушка не поднялась и не двинулась прочь по коридору, оставляя Цюрри в гулком одиночестве.

* * *

Уже около шести часов атмосфера в школе была на пределе, в коридорах ни одного человека, зато в спальнях и гостиных — бесконечное движение и жужжание возбужденных учеников. То тут, то там слышался чуть нервный смех. Девочки бегали друг к другу за средствами для волос или советами по их укладке. Мальчики иронически комментировали костюмы и выбранных спутниц друг друга, стараясь не показать, что они тоже возбуждены и взволнованы предстоящим событием. Воздух почти дрожал от предвкушения…

— И почему они все сошли с ума сегодня?!

— Просто у нас не было балов со времен Святовита, наверное,— фыркнул Айзек, расслабленно сидя на кровати Луки, только что вернувшегося из гостиной, где пытался угомонить младших ребят, которые на бал не попали и не уплыли домой на Рождество.

— И что я такого плохого сделал, что меня назначили старостой? Я вроде не наступал на мозоль Яновских,— Винич был до предела напряжен и даже рассержен, потому что уже второй день исполнял обязанности главного ученика — а это было достаточно сложно, особенно во время каникул и уж тем более накануне Святочного бала.

— Ты ничего не сделал плохо, разве что не удержал руку Марии, когда та врезала Ларсену,— фыркнул Айзек, на котором уже были разноцветные шаровары и сорочка какого-то восточного султана.— Если бы они не подрались на глазах у говорливых «гномов», вряд ли бы на них свалили вину за пожар.

— Ты думаешь, это был Гай?— Лука отвернулся от зеркала, в которое гляделся, завязывая на шее платок. Хорват выбрал себе костюм средневекового пирата-аристократа, над чем не один день потешался Айзек.

— Я не знаю, друг,— пожал плечами «гном»,— мое дело маленькое.

— Да ладно,— фыркнул Лука, возвращаясь к своему костюму,— не верю, что Мария с тобой об этом не говорила.

— Она ни с кем об этом не говорила,— чуть посуровел Айзек, пристально глядя на Винича.— Ты заметил, что у нее красные от слез глаза?

— Да, но, когда я попытался с ней поговорить, она ушла,— Лука тяжело вздохнул, видимо, осознавая свое бессилие.— Но ведь у нее все будет хорошо? Она сильная, и у нее есть Цюрри.

— О да, последнее ей безумно облегчает жизнь,— скептически фыркнул «гном», поднимаясь с кровати.— Тебе не кажется, что еще чуть-чуть — и она не выдержит?

— Что ты имеешь в виду?— насторожился Лука.

— Этот чертов Поиск уже надломил ее, что будет, если она сломается?— голос Айзека был полон тревоги. Он похлопал друга по плечу, направляясь к двери.— Увидимся на балу, староста.

Вслед «гному» раздалось почти презрительное фырканье, и Айзек тихо рассмеялся, легко переходя от серьезного разговора к легкости восприятия мира, ведь впереди был бал, а в Дурмстранге его не видели, как предполагал парень, со времен Святовита. Чем не повод почувствовать себя польщенным?

По пути к себе Айзек решил зайти к Стюдгару — с этим товарищем по Ордену было легче, чем с Лукой, и это как раз будет кстати, чтобы настроиться на праздничный лад. Надо было директору хорошо подумать и отдать освободившийся пост старосты Брандону — вот праздник начался бы в школе. Праздник каждый день.

— Ты выглядишь, как медведь в шелках,— расхохотался Стю, стоило Айзеку перешагнуть порог спальни. Но, когда гость взглянул на хозяина комнаты, настала его очередь смеяться.

— Стюдгар…— сквозь хохот попытался заговорить Айзек, почти сгибаясь,— ты будешь… кроликом?— и «гном» повалился на кровать, оглашая, наверное, все крыло раскатами смеха. Он не мог успокоиться долго, потому что перед глазами его стоял высокий красавец-блондин в костюме белого кролика, с большим животом и пятой точкой, на которой игриво торчал пушистый белый хвостик. На голову Стюдгар в это время натягивал капюшон с огромными ушами, окрашенными в розовый цвет.

У Айзека на глаза навернулись слезы и свело судорогой живот.

— Знаешь, Барнс,— обратился к хохочущему другу Брандон, вполне довольный собой,— боюсь тебя огорчить, но мой костюм, который, кстати, вызвал у тебя такой прилив положительных эмоций, что ты даже через год с этим воспоминанием сможешь создать Патронуса, так вот мой костюм идет мне намного больше, чем тебе твой, потому что гризли не носят шаровары, им их неудобно снимать, когда они ходят в туалет, а уж при испытанном страхе, который называется «медвежьей болезнью», тут уж вообще труба полная, проще вообще не надевать шаровар…

Если бы в комнате были окна, то стекла в них дрогнули бы от общего смеха двух друзей.

— И чего такое веселье? Вы знаете, что такой смех не к добру?— в комнате появился Яков в строгом костюме и красном плаще, со смертельно бледным лицом и красными дужками зрачков, явно измененными заклинанием. Он медленно смерил взглядом сначала гигантского кролика, потом Айзека-султана и лишь покачал головой, дернув уголком белых губ:— Жаль, что вампиры не питаются ни зайцами, ни медведями в штанах…

— Я кролик!— возмутился Стюдгар, чем вызвал новый приступ хохота у Айзека.

— Да хоть леопард. Идемте, пора.

Трое друзей вышли в коридор и в гостиной, через которую уже тянулась вереница мальчиков в пестрых костюмах, наткнулись на Алекса.

— Ребята, я нюхлер, прячьте ваше золото!— радостно возопил парень, и тут Яков тоже не выдержал, упав в кресло рядом с бьющимся в истерике Айзеком.

* * *

Франсуаз казалось, что она находится в зоне каких-то невидимых боевых действий, по крайней мере, воздух был напряжен и только током не било. Девушка стояла рядом с Гаем Ларсеном в небольшой уютной комнате, специально отведенной для Чемпионов и их спутников, и ожидала начала бала. И с каждым новым человеком, входившим в широкие двери, обстановка накалялась.

Сначала было просто неуютно, потому что Ларсен пришел смурным и не особо настроенным на общение, но Франсуаз вполне его понимала и приняла это спокойно. Он сделал ей комплимент по поводу ее золотистого платья северной феи с изящной маской и шляпкой, она ответила ему тем же, по достоинству оценив костюм славянского волхва с расшитой накидкой и амулетами-оберегами, которые красиво ложились в незатянутый шнуром вырез льняной рубашки. Они перекинулись парой фраз по поводу последних событий в школе. Франсуаз не стала заводить разговор об его отстранении с поста старосты, и Гай, кажется, даже немного расслабился.

Но тут в комнату вошел Чемпион Дурмстранга, которому, по сути, и костюма не надо было, но он тщательно прикрыл свои недостатки («уродство» было бы, конечно, честнее, но все-таки как-то жестоко) маской и костюмом охотника на мустангов, о чем говорили его лассо, перчатки и широкополая шляпа. Его сопровождала бывшая староста, и именно ее появление заставило Гая напрячься, Франсуаз физически это ощутила. Но и тут парня было сложно винить, если верить слухам о том, что двое лучших студентов школы подрались, да еще проморгали пожар на нижних уровнях подземелий.

— Добрый вечер,— вежливо кивнула пришедшим Франсуаз, понимая, что сейчас ей предстоит некоторое время разряжать обстановку, пока не появятся еще два нейтральных лица — и станет полегче.

— Вы чудесно выглядите,— проговорила Мария, вздернув голову и смело посмотрев на Ларсена. Дё Франко мельком заметила красные глаза девушки, что нельзя было изменить никакими заклинаниями. Да и вообще хоть спутница Цюрри и держалась гордо и прямо, вызывая уважение, но все равно было в ее лице и взгляде что-то тяжелое и вымученное, надрыв, что ли? Франсуаз не могла точно определить, она никогда не считала себя знатоком человеческой натуры, а девичьи переживания были ей вообще незнакомы.

— Вы тоже,— вежливо ответила Чемпион Шармбатона, отмечая легкость красно-черного платья Марии в цыганском стиле, с длинной юбкой и узкими рукавами, с яркой ниткой бус вокруг тонкой шеи, и изящную простоту распущенных волос, в которых ярким пламенем горела живая роза. Сразу было видно, что костюмы Феликса и его спутницы выбирались в комплекте.

Молчание снова затянулось, причем Франсуаз могла поклясться, что напряжение растет и не только между двух старост в конфликте, но и между Марией и ее спутником, который попытался слиться со стеной. Да уж, ну и рождественская атмосфера, ничего не скажешь.

Наконец, к облегчению француженки, в комнату вошла последняя пара. Роберт Конде был ослепительно красив, но какой-то темной красотой, в черном одеянии, с рожками на голове и черными крыльями за спиной. Можно бы было принять его за темного ангела, если б он так ярко не производил впечатления дьявола.

Рядом с ним появилась незнакомая Франсуаз блондинка, и дё Франко дернула уголком губ от какой-то наивной прозаичности костюма. Ангел, просто ангел во плоти, только вот взгляд, которым девушка одарила сначала Феликса, потом Марию, был отнюдь не ангельским. Судя по всем признакам, судьба собрала в одной комнате людей, хорошо друг с другом знакомых и потому почти врагов.

— Весело у вас тут,— заметил Роберт, понимающе посмотрев на Франсуаз. Видимо, Чемпион Хогвартса тоже почувствовал накаленную атмосферу.— Давайте знакомиться? Роберт Конде, кто не знает, седьмой курс Слизерина, Чемпион Хогвартса по воле случая. Мою спутницу зовут Юлиана.

Раздался горький смешок Феликса, и Юлиана вздрогнула, отступила, словно пытаясь спрятаться за спиной Конде.

Если кто-то еще и собирался представиться, то им не дал этого сделать директор Дурмстранга. Вошедший профессор Яновских был изящным и грациозным сатиром, даже копытца не забыл, и они смешно цокали по полу.

— Итак, всем добрый вечер, этот прекрасный праздничный вечер… Как я рад вас всех тут видеть,— широко улыбнулся директор Дурмстранга, разводя руки, словно пытаясь обнять всю разношерстную компанию в комнате. Франсуаз поджала губы: ну и лицемер этот Яновских. Вся школа знала о том, что он бы с радостью не пустил на бал двух опальных старост, а теперь вот тут лучится радостью от созерцания их всех.— Вы открываете наш Бал, поэтому приготовьтесь войти в Зал и танцевать.

— Танцевать?— выдохнул Цюрри, кажется, чуть не подавившись своим языком. Франсуаз с интересом посмотрела на студентов Дурмстранга, которые выглядели в разной степени удивленными. То есть, получается, им никто не сказал, что Святочный бал открывает танец Чемпионов? Мадам Максим поставила в известность всех еще до приезда на Турнир, когда рассказывала о правилах его проведения. Ну, никакой организации. Дё Франко перевела взгляд на Роберта Конде и с облегчением поняла, что хоть один человек здесь в курсе ритуала.

— Да, мистер Цюрри, танцевать,— улыбка с лица директора не сошла, но вот она как-то резко контрастировала с тоном, каким Яновских обратился к своему Чемпиону.— И не говорите мне, что не умеете. Все, приготовились, не будем заставлять всех ждать.

Франсуаз дернула уголком губ, увидев растерянность на лице Ларсена.

— Ты умеешь?— шепотом спросила девушка, когда они встали рядом у дверей Зала Святовита, где уже был слышен шум сотен голосов и музыка. Гай лишь пожал плечами, и Франсуаз решила принять это за утвердительный ответ. Она оглянулась на стоявших за ней Конде и Юлиану, и Роберт подмигнул ей. Что ж, хоть кто-то тут в хорошем настроении. Потом Франсуаз расправила плечи и глубоко вздохнула — перед ними распахнулись двери зала.

* * *

Все вокруг сверкало, кружилось, искрилось и радовалось. Это было поистине сказочно, по-рождественски, и Эйидль заметила, что все время улыбается, не думая ни о чем плохом и тяжелом. С тех самых пор, как они с Айзеком вошли в этот зал, держась за руки (было в этом что-то волнующее и приятное), девочка не переставала оглядываться, чтобы запомнить все, унести это праздничное тепло с собой — и потом в сложные дни вспоминать Бал.

Айзек оказался приличным танцором, несмотря на внешнюю неуклюжесть его фигуры. И Эйидль танцевала с ним, танцевала, танцевала, кружилась, не обращая внимания на других. Она поднимала глаза к потолку, покрытому волшебным льдом, сталактитами с пушистой снежной бахромой. Иногда на лицо ее падали снежинки и тут же таяли, оставаясь сладкими каплями радости на коже. С ели на ель, покрытых снежными шапками и с весящими на них конфетами в ярких обертках, перелетали голубые и серебряные невиданные птицы, издавая сказочные звуки или оставляя в воздухе рождественский звон колокольчиков. Под ногами шуршала мишура и иногда показывались разноцветные мышки, которые попались некоторым студентам в рождественских хлопушках. И всюду вокруг кружились пары в ярких костюмах, с масками на счастливых лицах.

— У меня ощущение, что ты сейчас взмахнешь крылышками — и куда-то упорхнешь,— рассмеялся Айзек, который, наверное, давно за ней наблюдал.— Не устала?

— Нет, все замечательно, правда,— кивнула Эйидль, широко улыбаясь.— Ну, разве что, наверное, я тебе уже оттоптала все ноги.

— Уж лучше ты мне, чем я тебе,— фыркнул Айзек, поправляя маску, сдвинутую на лоб.— Из тебя получается лучшая восточная красавица, чем из меня султан.

— Неправда,— зарделась исландка, автоматически поправляя тунику, что шелковыми волнами спускалась на красивые синие шаровары, которые тихо позвякивали на каждом шагу, вторя украшениям, что были вплетены в волосы девочки.— Из тебя лучший султан, чем из Алекса — нюхлер.

Они рассмеялись, оглянувшись на шестиклассника, который в данный момент сидел за длинным столом и уплетал пудинг, явно не совсем довольный жизнью.

— Но согласись, его костюм выигрывает на фоне воон того кентавра,— Айзек махнул на студента Шармбатона, который явно не подумал дважды прежде, чем надеть на себя сзади круп коня, — его очень быстро выгнали с танцплощадки, чтобы не мешал другим своей пятой точкой.

Эйидль снова рассмеялась, глядя вокруг, радуясь этому чудесному дню.

— Можно мне один танец с прекрасной принцессой?

Брови Айзека удивленно взлетели, когда рядом нарисовался широко улыбающийся Алекс-нюхлер.

— Эйка, у тебя есть панцирь, чтобы не уколоться о его иголки?— с усмешкой спросил «гном».

— У меня на животе шерсть!— возмущенно заявил Алекс, чем вызвал неудержимый смех всех, кто танцевал рядом.— Правда!

— Я тебе, конечно, сочувствую, но не стоит так громко хвастаться чрезмерно быстрым половым созреванием,— заметил Айзек, подмигивая Эйидль.

— Все нормально, Ай,— девочке стало жалко покрасневшего Алекса, который опять попал в двусмысленную ситуацию.— Только никуда не пропадай.

— Договорились, я просто пойду набирать себе гарем, а то какой я султан? И, Алекс, оттопчешь ножки моей спутницы, я побрею твой шерстяной живот,— и Айзек со смехом отправился к столам, оглядываясь. Он тут же увидел в стороне сидевшего Феликса, а потом нашел глазами Марию, которая разговаривала с Лукой. Девушка выглядела напряженной, никакой радости и вообще никакого веселья в ее фигуре Айзек не наблюдал. Да уж, вряд ли Цюрри такой уж хороший спутник.

Тут «гнома» отвлекла пара, врезавшаяся в него со всего разгона.

— Упс, простите, господин султан,— рассмеялся светящийся весельем до самых розовых ушей Стю, в руках которого комфортно чувствовала себя Сибиль в костюме бабочки.— Твоя дама отправила тебя за мёдом?

— Нет, она променяла меня на нюхлера,— фыркнул Айзек, кивая в сторону Эйидль и Алекса, которые медленно пытались танцевать и не затоптать друг друга или кого-то со стороны.

Сибиль рассмеялась в плечо Брандона, а потом кивнула на Марию и Луку:

— Напомни им, что сегодня Сочельник и стоит повеселиться.

— Именно за этим я и шел, пока в меня не врезался заяц с розовыми ушами и его прекрасная бабочка.

— Я кролик!— снова возмутился Стю под смех Сибиль.

— Когда найдешь пять отличий, дай мне знать,— фыркнул «гном» и направился к тому месту, где стояли его друзья.

— Сибиль, ну согласись, что я кролик?— обиженно спросил Брандон, снова увлекая девушку в танец, состоявший из кружения и диких па в пространстве.

— Стю, ты баран,— с любовью напомнила ему Сибиль, целуя в кончик носа,— даже когда одет в костюм зайца.

Стюдгар насупился, но не смог долго выдержать и рассмеялся.

— Все равно я кролик… Ой, простите,— Стю оглянулся, чтобы увидеть, на кого они в очередной раз наткнулись.— Ах, нет, не простите, это вы сами,— ухмыльнулся парень, увидев Эйидль и Алекса. И, не дослушав гневный ответ шестиклассника, покружил Сибиль дальше в толпу.

— Ты не ушиблась?— Алекс заботливо посмотрел на девочку, боясь, не получила ли та травму при столкновении с неистовым Стюбилем.

— Нет, все в порядке, но давай лучше посидим?— вежливо предложила исландка, опасаясь за себя и окружающих.

Алекс обреченно вздохнул и повел девочку к столу.

— Не расстраивайся, зато тебе можно дать медаль за самый оригинальный и колючий костюм,— подбодрила друга Эйидль, беря бокал и наполняя его соком.

— Подожди, я должен был тебе налить, по этикету!— спохватился Алекс, пытаясь исправить свою ошибку и по пути сшибая кувшин. По белоснежной скатерти растеклось красное пятно. Мальчик обреченно посмотрел на содеянное, покраснев:— Нет, мне нужно давать медаль за неуклюжесть.

— Глупости, со всеми бывает,— Эйидль по-доброму улыбнулась расстроенному приятелю.

— Но со мной слишком часто…

— О чем тут говорим?— к ним подошли Айзек и Мария, которую «гном» мягко приобнимал за плечи. Староста в отставке выглядела подавлено и почти даже расстроенно, и Эйидль тут же начала искать глазами брата, но того в Зале уже не было. Хотя ничего удивительного, это же Феликс. Только жаль было Марию, на ее долю в последнее время, кажется, выпало немало неприятностей, а остаться на балу без спутника вряд ли было приятно.

— О моих медалях,— буркнул Алекс недовольно.

— За какие такие заслуги?— поинтересовался Айзек, вопросительно посмотрев сначала на Эйидль, а потом на красное пятно на скатерти.— Ну, это мелочи, друг мой, с твоим везением ты бы мог опрокинуть стол или елку. Тогда бы мы вручили тебе одну большую медаль… Ну, размером с ту, что в Зале Достижений. Наверное, она ждет именно такого случая, чтобы на ней написали твое имя…

— Мария, ты в порядке?— испугалась Эйидль, увидев, как побледнела девушка.— Тебе лучше присесть.

— Нет, все в порядке, правда,— голос у Главы Ордена Востока оказался твердым и уверенным, что слабо сочеталось с измученным лицом.— Мне нужно идти, развлекайтесь.

— Мария, постой…!— Айзек хотел пойти за подругой, но та лишь покачала головой, останавливая «гнома».

— Мария,— другой голос, более глухой и тихий, но хорошо слышный в пустом коридоре вне Зала, остановил ее, и девушка обернулась, глядя на Гая Ларсена.— Мария, я…

Она снова качнула головой и стремительно пошла прочь, не собираясь разговаривать с бывшим другом. Слишком тяжело было ей смириться с тем разочарованием, что ее постигло, когда Гай так предал ее, совершил поступок, на который, как она думала, он был неспособен. Но, видимо, Война изменила его.

Коридоры школы были пусты, только кое-где прятались парочки, уже покинувшие общее веселье и устроившие свое, на двоих. Но ее это не касалось, пусть с этим разбираются исполняющие обязанности старост Лука и Элен Арно. Мария горько усмехнулась иронии того выбора, что сделало руководство школы при назначении новых старост.

В «голове» Дурмстранга было как никогда тихо, полутемные проходы гулко встречали незваную гостью. Девушка подобрала юбку, чтобы не привлечь внимания к своему появлению, толкнула дверь и оказалась в Зале Достижений, в котором была много раз, десятки. Зажгла факел на стене и замерла, поражаясь, что Альбус Поттер догадался сразу, хотя бывал здесь, наверное, однажды, а она не додумалась, хотя с первой экскурсии по школе знала о медали гномов.

— «Словно солнце, круглая, никому не врученная, плита могильная, из недр сотворенная. Под ней покой, под ней молчание. Для кого-то начало, для нас — окончание»,— прошептала девушка, глядя на золотой круг в центре комнаты, размером с большое блюдо, вдавленный в камень посреди Зала. Когда-то давно профессор Волонский рассказывал им о том, как гномы добыли из недр золото и отлили из него дар для Святовита. Но директор не принял медаль, сказав, что он не заслужил этого знака и предложил оставить ее в школе, ненадписанной, чтобы однажды вручить тому, кто ее действительно заслужит.— «Словно солнце, круглая, никому не врученная…»,— повторила Мария, пытаясь осознать то, что перед ней.— «Плита могильная из недр сотворенная…»,— получалось, что это не просто неврученная медаль, что это еще и надгробие? Девушка изучала камень, в который вдавили круглый кусок золота.— «Под ней покой, под ней молчание…»,— по спине Марии прошла взволнованная дрожь, когда она все яснее понимала, что перед ней могила. Могила кого-то из гномов-кристальщиков.

Девушка обошла вокруг надгробия, пытаясь понять, как туда попасть, хотя от одной мысли ее начинало трясти. Она собиралась потревожить покой давно усопшего строителя школы. Но по-другому было нельзя.

Мария вздохнула и присела, оглядывая комнату в поисках идей. Трофеи тихо покоились на своих местах за стеклом, здесь не было ни одного портрета, ни одной картины, чтобы как-то ей подсказать, лишь многочисленные орнаменты из камней, но на этот раз у нее не было загадки мороков. А могильный камень казался монолитным, ни единого намека на то, что его можно приподнять.

Надо идти за ребятами, вместе они что-нибудь обязательно придумают. Девушка встала, собираясь погасить факел, пламя которого плясало, отражаясь в фиолетовом камне орнамента, выложенного возле стеллажа.

В фиолетовом камне. Девушка начала лихорадочно вспоминать, что ее так смутило. И словно наяву услышала голос Луки, который рассказывал о том, что гномы выкидывали черные и фиолетовые кристаллы.

Мария затаила дыхание, касаясь камня, которого тут не должно было быть. Мягко обвела пальцами и осторожно надавила. Но ничего не произошло. И это было нормально, иначе бы тот, кто делал уборку в Зале, смог бы легко открыть секрет камня с медалью.

Девушка снова попыталась надавить на камень, но все было тщетно. Тогда она осторожно ухватила выступающие края и попыталась повернуть. Камень поддался на какой-то дюйм, но сердце Марии гулко забилось, и она попыталась справиться с собой, снова со всех сил цепляя края и поворачивая кристалл против часовой стрелки.

Она ликовала, потому что фиолетовый камень двигался, с каждым дюймом поворота мягко утопая в стене. Мария чувствовала, что как никогда близка к следующему шагу Поиска, который весь был пронизан знаниями о гномах, их культуре, обычаях, истории.

Раздался тихий щелчок, и фиолетовый кристалл исчез в стене. Мария обернулась, сдерживая дыхание, но, на первый взгляд, ничего не изменилось. Почти разочарованная, она подошла к камню и только тогда заметила, что безымянная медаль поднялась, словно вытолкнутая внутренним рычагом, образуя щель, которая темнела между золотом и камнем.

Мария присела на плиту и осторожно просунула руку в образовавшийся темный проем. Пальцы тут же натолкнулись на металл. Под золотой медалью, вдавленной в камень, был рычаг. Девушка прикрыла глаза, прикусив губу, и потянула. Сначала ничего не происходило, металл не поддавался, но затем что-то сдвинулось, щелкнуло, глубоко под землей пронесся тихий рокот. А в следующее мгновение камень под Марией исчез, и она, потеряв опору, провалилась в черный колодец.