Призрак в конце коридора (джен)

If you're going through hell

Keep on going, don't slow down

If you're scared, don't show it

You might get out

'Fore the devil even knows you're there

«If You’re Going Through Hell» — Rodney Atkins

— Мы не помешались! — вскинулся Чарли. — Он убийца, он хочет нас прикончить!

Реддл поцокал языком с видом самого искреннего огорчения. Кто-то из полицейских смотрел на него сочувственно: все ему верили. Он был чертовски хорошим актером, следовало признать.

— Милые мои, уверяю вас, что вы совершенно заблуждаетесь, — Реддл шагнул вперед. Его голос звучал почти ласково. — Никто и не думает вас убивать.

— Мистер Реддл, вы лучше бы не приближались, — с сомнением предостерег его стоящий рядом констебль Андерсон. — Мало ли что, сэр… если они невменяемые, — и он неприязненно покосился на мальчишек, должно быть памятуя историю с мечом. О, как бы сейчас им пригодился этот меч…

— Ну что вы, констебль, это мои дети, я не могу их оставить. И никакой опасности нет — маленькая навязчивая идея, абсолютно штатная ситуация. Поэтому я настоятельно просил бы вас, констебль, опустить оружие.

Реддл вежливо, но настойчиво положил руку на дуло табельного пистолета и заставил Андерсона опустить руки. Другие полицейские неохотно последовали примеру. В приливе адреналина Ремус было подумал — почему бы не броситься сейчас прочь, раз полиция не будет стрелять? Но здравый смысл тут же пригвоздил его к месту: стрелять по ним, может, и не станут, зато побегут вдогонку и обязательно поймают. Может, это называлось трусостью, но когда на твоем попечении трое маленьких детей, между покорностью и сопротивлением Ремус выбирал первое. Для полиции они все — кучка чокнутых психов, а братья Уизли со своим взрывным темпераментом только провоцировали ее. Если бы их стали брать силой, Ремус сомневался, что малышей пощадят. Он поднял руки еще выше, знаком показав остальным делать то же самое. Реддл довольно усмехнулся.

— Чудесно. Видите, господа? Все в порядке. Однако я буду признателен вам, — эта улыбка убедила бы даже присяжных, осудивших Сивого, — если вы поможете мне и мистеру Краучу проводить наших подопечных домой.

Назад в поместье из вели с конвоем — как преступников, которых возвращают в тюрьму. Полицейские окружили детей со всех сторон, и руки большинства все равно лежали на пистолетах. Одни избегали встречаться с детьми взглядами, другие наоборот, косились с откровенной опаской, словно на них могли в любую минуту напасть. Попадающиеся им навстречу прохожие шарахались в стороны; кто-то показывал пальцем, кто-то бормотал под нос с осуждающим видом. «Психи», «чокнутые», «принесло на наши головы» — возмущенный гул так и стоял в воздухе. Люди, выглянувшие на улицу посмотреть, что происходит, торопливо захлопывали окна, и даже в громком стуке рам, казалось, было слышно осуждение. Что-то просвистело в воздухе: Руквуд и его дружки бросали вслед процессии камни и похохотывали. Сунув два пальца в рот, Руквуд оглушительно свистнул.

— Привет дому с привидениями, уроды! — напутствовал он детей.

Ремус стиснул зубы и положил ладонь на плечо Биллу, который обернулся было ответить на такую наглость.

— Не надо. Не давай им повода. — Билл глянул на Ремуса снизу вверх и насупился, но все же промолчал.

Остальные ребята держались лучше, но на каждом лице читалось отчаяние. Лили ссутулилась и обхватила себя руками, Сириус зло пинал попадающиеся под ноги камешки. Они все выглядели потерянными, и Ремуса мучила совесть: он подвел друзей, которые ему поверили и послушались его. Если бы он выбрал другой маршрут, их бы не засекли.

Видишь? У тебя ничего не получается нормально, все, за что ты берешься, становится только хуже. А ты туда же, командовать полез, возомнил себя главным. Не позорься уж лучше, право слово…

Полицейские довели их до самого крыльца, где с явным облегчением распрощались и отправились назад шагом достаточно быстрым, но не переходящим в позорный трусливый бег рысцой. Детей завели внутрь в гробовом молчании. Все с замиранием сердца ждали, что будет дальше. Реддл неторопливо снял свое аккуратное пальто, встряхнул его, повесил в шкаф. Он открыл рот и уже готов был что-то сказать, но в холл по лестнице сбежала Чарити:

— Сэр, вас к телефону! Директор Дамблдор названивает с момента, как вы ушли!

— Уже иду, — кивнул Реддл слегка раздосадованно. — Барти, разберитесь, пожалуйста, тут без меня.

— Конечно, мистер Томас. — Барти проследил, как Реддл удаляется, повернкулся к детям и хлопнул в ладоши: — Ну-ка, кто смелый и готов открыть свою сумку?

Дети настороженно переглянулись. Младшие попрятали сумки за спины, на что Барти снисходительно фыркнул:

— Ну что вы так, я вовсе не подозреваю вас в воровстве! Но, знаете, горничные еще не считали сегодня столовое серебро — а ваши сумки явно набиты чем-то весьма увесистым. И мистер Флетчер позвонил нам и сказал, что вы зачем-то ошивались возле его ломбарда. Нуте-с? Ремус, может, ты, как старший, подашь другим пример?

Ремус был близок к тому, чтобы рассмеяться Барти в лицо. В воровстве, значит, не подозревает, а сумки все равно покажите! Надуманность его предлога была совершенно очевидна. Но делать было нечего: они были не в том положении, чтобы протестовать. Придерживая одной рукой тяжеленную сумку, Ремус открыл ее и сунул Барти под нос. Барти не стал мешкать и бодро сунул нос в недра сумки. Он порылся в лежащих сверху теплых носках, отпихнул в сторону зубную щетку и завернутый в бумагу кусок мыла и увидел книги. Брови его намекающе изогнулись:

— Так-так-так, очень интересно. И зачем же тебе книги?

Ремус не успел ответить — это сделали за него. Тот, от кого он меньше всего этого ожидал. С лестницы небрежно фыркнул Снейп:

— Да что с него взять, Барти, он же нищеброд. Ты же знаешь, что он так беден, что не понимает цены серебра — руку даю на отсечение, что Люпин не отличил бы серебряную ложку от деревянной. А над книжками своими трясется! Вот и решил их заложить — наверняка, чтобы Тонкс своей подарок сделать.

Лицо Ремуса запылало, и он зло дернул к себе сумку, пряча содержимое от посторонних глаз. Смотреть на кого-то ему было неловко — особенно на Дору, которая носком ботинка ковыряла паркет. Снейп, конечно, ловко придумал, как соврать Барти, однако Ремусу очень хотелось от души поколотить его, потому что то хрупкое и нежное чувство, которое было между ним и Дорой, выдернули на всеобщее обозрение, швырнули в грязь и цинично потоптались на нем.

— Неправда! — возмутился Джеймс. — Он — то есть мы — все собрали самое ценное, чтобы сделать подарок мистеру Реддлу! В благодарность за его помощь! Мы очень ценим все то, что он для нас делает, и хотели выразить ему свою признательность!

— Вот именно! — поддержал его мигом включившийся в безумие Сириус. Он вытащил из своего рюкзака серебряный зажим для галстука и почти угрожающе замахал им перед лицом у Барти. — Да я семейной ценностью был готов пожертвовать ради такого дела! Ты видишь, видишь? Это же настоящий изумруд! Вот на такие жертвы мы были готовы! И все ради мистера Реддла!

— Радуйся, что тебе вообще позволили в этом участвовать, Блэк, — неожиданно отрезала Лили. — После всего, что ты сделал! Не думай, что сможешь этим искупить свою вину — то, что ты сделал, нельзя простить!

Сириус яростно тряхнул головой и отвернулся от нее с оскорбленным видом. Явно не ожидавший такой бури эмоций Барти вскинул руки, словно пытался защититься от детей:

— Хорошо, хорошо, как скажете! Обязательно передам мистеру Реддлу, уверен, он будет вами тронут. Ну, все, идите по комнатам, хватит с нас приключений на сегодня.

— Отлично, — Лили задрала подбородок, — Ремус, пойдем.

Ремусу ничего не оставалось делать, кроме как собрать вокруг себя малышей, подобно маме-утке, и двинуться наверх за Лили. Та с потрясающей выдержкой делала вид, что Джеймс и Сириус — пустое место, не стоящее ее внимания. Неизвестно, поверил ли ей Барти, но он однозначно был впечатлен. Уже на площадке лестницы Ремус позволил себе обернуться и кинул на Барти осторожный взгляд. Тот смотрел в их сторону округлившимися глазами. Ремус криво усмехнулся сам себе: шалость с грехом пополам, но удалась.

* * *

Бумажный самолетик сделал по комнате круг и, войдя в неудачное пике, штопором врезался в паркет. Ремус равнодушно осмотрел его безнадежно смявшийся нос, отбросил в сторону и принялся за следующий.

Он безвылазно сидел в комнате уже почти неделю и чуть на стены не лез от скуки. Его немного утешал тот факт, что остальные находятся в таком же положении. Но лишь немного.

Заперли их недели через две после неудачного побега. Все это время особняк представлял собой сцену, на которой шла пьеса под названием «Мы знаем, что вы нас раскололи, но продолжаем ломать комедию». Глупо было бы отрицать, что ни Барти, ни тем более Реддл, по словам Берты, превосходно читавший людей, как и положено психопату, не догадались, зачем на самом деле дети, набив свои сумки вещами первой необходимости, спешно покинули поместье. Еще глупее было бы отрицать, что они догадались о том, как дети раскрыли их страшную тайну. И при этом все продолжали притворяться, будто бы ничего ровным счетом не произошло. Дети все так же делали вид, что доверяют мистеру Реддлу и ворчали на Барти у него за спиной, прекрасно понимая, что он их слышит. Особенно после того, как Питер, оказавшийся на редкость наблюдательным парнем, обнаружил в нескольких стенах крохотные дырочки как раз на высоте человеческих глаз. Дора бы наверняка торжествующе сказала Ремусу: «А я тебе говорила!» — но Дора с момента их возвращения снова начала звать его придурком и не давала к себе приблизиться. Ремус и не пытался: все это тоже было частью их спектакля для взрослых. После речей Реддла становилось очевидно: единственное, чего они действительно опасаются — это объединения детей. Ремус начал понимать, зачем Барти на самом деле провоцировал конфликты и припадки. Все это время он пытался рассорить детей друг с другом, чтобы они не смогли противостоять. Теперь он наконец получил, что хотел — точнее, все выглядело так, будто бы получил. Лили игнорировала Джеймса, Ремус смотрел на Сириуса так, словно они незнакомы, Сириус не разговаривал с Регулусом, Дора шипела на Ремуса, только он появлялся рядом. Даже Чарли фыркал, завидев Флер, а она морщила от него нос. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что в обществе детей вся дружба прогнила насквозь, точь-в-точь как Датское королевство. Чтобы совсем уж добить взрослых, ребята собирались группками по несколько человек и обсуждали с крайне секретным видом разные планы, совершенно не соответствующие реальности. Например, как снова проникнуть через чердак. Или выбраться за ограду по веткам растущих возле нее деревьев. Настоящий план знали все. Он был прост — усыпить бдительность надзирателей хоть немного, дождаться удобного момента и сбежать. Для усыпления бдительности Реддла Лили даже связала ему кружевную салфеточку, которую тот принял, изобразив большую радость. Ремус, вытащивший на свет все, во что когда-то наивно и слепо верил, нарочито страстно продолжал убеждать Лили на каждом шагу, что Барти тоже не так уж плох, нужно просто присмотреться к нему получше. В конце концов Лили сдалась и в рекордно короткий срок, всего за пару дней, связала ему жилетку. Барти на жилетку ворчал еще хуже, чем на свитер Ремуса, однако все же принял — и, видимо, спрятал куда подальше, потому что ни разу в ней не появлялся.

Его вообще, должно быть, страшно раздражало происходящее, потому что спустя две недели этого бесконечного фарса он собрал детей и заявил им, что они приближаются к финальной стадии процесса лечения, на которой начинается самое сложное.

— Сейчас мы должны вырвать из вас болезнь, как сорняк из грядки, — вещал он, активно размахивая руками. — Организм, конечно, будет сопротивляться, психика привыкла жить с болезнью и не захочет с ней расстаться так просто. Поэтому очень велика вероятность, что у вас могут начаться неконтролируемые выбросы эмоций, и припадки вернутся — причем сильнее, чем когда-либо. Вам будет небезопасно находиться вместе в такое время, поэтому недельку-другую придется посидеть в своих комнатах, по отдельности.

Ремус думал, что они все-таки переусердствовали в изображении смертельной ссоры и показались Барти уж слишком подозрительными — но наверняка он не знал, а сделанного было не вернуть. В тот день они все слышали, как шумят внизу медсестры и горничные: им был выделен полуторанедельный отпуск, и они спешили разъехаться по домам, повидать свои семьи. В поместье осталась только Чарити. Ремус счел это тревожным звоночком — выглядело так, будто Реддл запланировал массовое убийство и деликатно, с присущим ему истинно психопатским изяществом, стремится избавиться от свидетелей. Даже удивительно, что не стал плодить трупы, опыт-то по заметанию следов преступления у него явно был немаленький.

Барти теперь являлся к ним лично и гипнотизировал каждого по отдельности. Транс становился все глубже, и Ремус каждый день боялся, что на этот раз он не очнется. Может, на то и был расчет; во всяком случае, лицо у Барти, когда Ремус приходил в себя, было не очень-то довольное. После гипноза накрывала страшная усталость и сонливость, не проходившие несколько часов кряду. В это время Ремус либо засыпал, либо просто лежал на кровати, чувствуя внутри уже знакомую ему пугающую пустоту и полнейшее равнодушие ко всему на свете. Он больше не сомневался — каким-то невероятным с точки зрения науки, законов природы и здравого смысла Барти буквально высасывал из них жизнь. Где-то на третий или четвертый день Ремус от нечего делать разыскал на дне своего чемодана крохотное карманное зеркальце и погляделся в него. Радужка вокруг зрачка превратилась в тоненькую, едва различимую полоску — и сам он весь словно бы посерел, выцвел как старая фотография: если бледная кожа еще не так бросалась в глаза, то его волосы цвета бурой глины все становились похожи на седую прядь в челке. Невозможно, немыслимо! — и все же так оно и было. Гипноз медленно убивал его, превращая в апатичного полусонного черно-белого зомби.

Больше всего Ремуса пугало то, что он все реже и реже думал о побеге: ему просто не хватало на это сил. Он отказывался сдаваться — заставлял себя заниматься хоть чем бы то ни было, планировать пути отступления, пусть даже самые невероятные. До тех пор, пока его голова работала, он мог спастись сам и спасти друзей.

И вот сейчас он вырывал из тетради листы и методично складывал из них самолетики, убивая время до тех пор, пока апатия и равнодушие не должны были пойти на убыль. С каждым днем их становилось все сложнее преодолевать, но Ремус собрал в кулак все свое пресловутое валлийское упрямство и боролся. Ему страшно хотелось спать, однако он делал самолетик за самолетиком. Нельзя спать, сон крадет время, он должен бодрствовать и думать… Очередной самолетик криво заложил вираж и ударился об оконное стекло. Ремус подавил зевок, вырывая новый лист. Не спать, не спать ни в коем случае, сон затуманит ему голову еще сильней — держись, Люпин, держись, не смей засыпать…

Это было сильнее него. Ремус начал клевать носом. Пришлось ущипнуть себя за запястье — помогло совсем ненадолго. В отчаянии уронив голову на руки, он зажмурился, с силой потер лицо ладонями, осторожно открыл глаза снова. И застонал от досады. Судя по тому, что за окном комнаты, несмотря на не самый поздний час, клубился густой туман, которого не было еще мгновение назад, он либо проспал несколько часов, либо спал прямо сейчас. Ремус встал и решительно направился к двери, намеренный выяснить, что же из двух: по его расчету, если все это был просто сон, дверь скорей всего оказалась бы открытой. Он положил пальцы на ручку, но как только начал поворачивать ее, услышал странный слабый звук, который стих так быстро, будто его и не было вовсе. Месяца три назад Ремус отмахнулся бы, решил, что просто померещилось, шутка ли, когда ты вечно на нервах — и не такое почудится. Но последние недели научили его доверять своим ощущениям, и потому он бесшумно вернулся к кровати, прислушиваясь и осматриваясь на каждом шагу. Звук повторился, уже отчетливей. Он напоминал тихий, сдерживаемый плач. Ремус окончательно убедился, что спит. Задержав дыхание, он дождался, когда звук раздастся в снова, и на этот раз уверенно заглянул за кровать.

В углу сжался в комок и всхлипывал мальчик — маленький, лет пяти, не больше. Он уткнулся головой в колени, и лица его Ремус не видел, но было в этой тощей угловатой фигурке что-то смутно, неуловимо знакомое. Ремус аккуратно положил руку на его коленку.

— Что случилось, маленький?

На него испуганно уставились большие, пронзительно-зеленые глаза. Его глаза. Через переносицу у маленького Ремуса тянулся еще свежий красноватый шрам; он хмуро потер его, не отрывая взгляда от Ремуса взрослого. Тот поежился. Взгляд был недетский, полный глубокой, неизбывной тоски.

Неужели я уже тогда был таким?

Маленький пригляделся и, кажется, решил, что Ремусу можно доверять, потому что всхлипнул снова и сердито размазал слезы по щекам:

— Я случился… Я слишком переживал, и вот… — он с отвращением ткнул себя в переносицу. — И папа теперь сердится, и мама расстроена.

— Но это не твоя вина, — попытался утешить его Ремус, но Маленький сжал кулаки:

— Моя — мне нельзя было, а я переживал. И теперь оно скребется внутри, так больно… не хочу это чувствовать! Из-за этого я теперь плохой!

Ремус почему-то вдруг почувствовал жгучий стыд и вину перед этим мальчиком. Все эти годы он планомерно и старательно вгонял себя в страшную депрессию и даже сам не представлял, насколько глубоко в ней увяз. Он запрещал себе чувствовать, винил себя за эмоции, одним словом делал все, чтобы стать тем, кем стал: человеком, которого сам же презирал и ненавидел. Этот маленький мальчик уже считал себя плохим, потому что не справился с эмоциями — и где, там, где выдержал бы не каждый взрослый! А ведь он таким не был. Ремус смотрел на него и видел напуганного, несчастного, одинокого — но не плохого человечка. Он был не виноват, что с ним случилась такая беда, он не заслужил этих ужасных слов. И он этого не знал. Потому что устыдился собственных слез, никому не сказал, чтобы за него не переживали еще больше — и некому было сказать ему, что иногда отчаяться, почувствовать себя беспомощным — совершенно нормально и нет в этом ничего позорного.

Потупясь от стыда и глядя в пол, Ремус подобрался к Маленькому вплотную и посадил его себе на колени. Маленький со слезами зарылся ему в свитер и обхватил худыми ручонками.

— Ты вовсе не плохой, — сдавленно прошептал Ремус и погладил его по густым спутанным волосам. — Это ничего, так бывает…

— Нет, плохо-о-ой! Я стал злым, когда начал пережива-а-ать, — заревел мальчик. — Зачем вообще нужны такие чувства, от них и просто так плохо, а тут еще и это-о-о…

Ремусу самому захотелось плакать. Он прижался щекой к макушке Маленького и зажмурился.

— Так нельзя. Если забрать какое-то одно чувство, все пойдет наперекосяк, малыш… Человек без эмоций — это уже и не человек почти.

— Это плохая эмоция, от нее все равно никакого толку-у! Зачем вообще чувствовать себя таким слабым?

— Потому что… Потому что иногда иначе невозможно. Иногда нужно испытать что-то такое плохое, чтобы понять, что что-то идет не так. И тогда можно остановиться и посмотреть вокруг — и поискать другой выход, который сработает, понимаешь?

— А… — Маленький неуверенно поднял на него зареванное лицо, — а В-волк?

— А его мы больше на волю не выпустим, — твердо пообещал Ремус и сам удивился своей твердости. — Теперь все будет хорошо.

Не будет, конечно… По крайней мере, пока мы не выберемся из этого проклятого дома. И черт его знает, как все обернется потом. Куда мы денемся? Нас ведь будут искать. Но они же не заберут нас из домов силой? Дора, Джеймс, Питер и Флер вообще не из Англии, их не могут забрать! Дора… За ней наверняка примчатся родители. Они ее заберут домой, и я… Нет, нельзя теперь ей это говорить — ей будет только тяжелее переживать все это. Да и не нужен я ей, вернется домой, познакомится с кем-то здоровым, симпатичным, кто будет звать ее в кино и на танцы не краснея и не потея… В таких и влюбляются. А я что, справлюсь… Я ведь и так собирался прожить в одиночестве. Никто не решится ведь связаться с оборотнем, завести с ним семью — это как жить на пороховой бочке. И вообще повезет, если меня после всего этого не запрут в сумасшедшем доме.

Но оставаться в доме дольше мы не можем. Нас тут душат, мы чахнем — а там мы будем дышать. Мы должны выбраться. Я не хочу умирать — я хочу жить. Мы все будем жить.

— И с ребятами все будет хорошо, — пробормотал он тихо. — Я позабочусь о них, обязательно.

— И о Доре? — требовательно спросил Маленький. Ремус нервно сглотнул, но заставил себя кивнуть.

— И о Доре, разумеется…

Мальчик снова привалился к нему, дыша уже успокоенней. Ремус обнял его, ласково прижал к груди и зарылся носом в густые волосы. Волосы терпко, почти резко пахли мылом. Он не успел решить, чему удивлен больше: тому, что во сне так явственно чувствуются запахи, или тому, что от него, оказывается, так крепко несет мылом — потому что в этот момент все вокруг стало каким-то зыбким, расплывчатым, Ремуса всего пробрало молниеносным ужасом от ощущения, что он падает в пропасть… а затем подбросило на кровати. Он сел, потирая тяжелую со сна голову и одергивая измятую одежду; его сморило внезапно, и он сбил постель так, что покрывало комом собралось в изножье. Еще и в кедах… Невозможность выйти буквально убивала в нем человека, потому что, согласно мировоззрению Ремуса, человек переставал считаться таковым, если начинал спать на кровати в обуви.

Из особняка нужно было выбираться, и выбираться срочно. Неизвестно, сколько времени осталось у них в запасе, смерть могла прийти за ними в любой момент. Ремус выпрямился и стиснул виски руками, заставляя голову работать. В доме, кроме них, остались только Реддл, Барти и Чарити. Чарити на стороне Реддла, но она не желает детям смерти. Барти явно желает, и он совершенно точно садист, в этом Ремус теперь не сомневался. А есть ли у Реддла оружие в доме?.. Наверное, есть, ведь как-то он убил столько человек. Но важно даже не это, важно то, что он понятия не имеет, где сейчас взрослые. Как бы выбраться из комнаты так, чтобы они ничего не заметили?.. И остальных неплохо бы освободить. Ладно, ладно, сперва подготовиться. Ремус быстро выволок из-под кровати свою сумку, стоявшую практически не разобранной с момента побега, и принялся в спешном порядке сваливать в нее все необходимое. Немного порыскав по комнате, он с трудом втиснул в сумку плюшевого волчонка, подаренного Дорой: в прошлый раз он собирался в такой панике, потрясенный страшным открытием, что совершенно про него забыл.

Бежать придется в кедах — ботинки внизу… Зато старую куртку я сюда перетащил. Как знал, что пригодится! Так, тихо, тихо, Люпин, выдохни, тебя всего уже трясет.

На столе лежал брошенный там несколько дней назад одинокий карандаш. Схватив его, Ремус присел на корточки перед замочной скважиной и пожалел, что не помнит, где его перьевая ручка. Уж она бы лучше справилась… Но времени искать ручку у него не было. Ремус принялся ковыряться в замке, судорожно ловя каждый его скрип. Пару раз ему казалось, что у него уже что-то получается, но карандаш всякий раз срывало. От досады хотелось нефигурально завыть волком.

— Ты ее им не откроешь.

Он вздрогнул и выронил карандаш. В груди все затрепетало. Боясь поверить своим глазам и ушам, Ремус обернулся. Берта Джоркинс парила в нескольких футах от пола с очень уставшим и мрачным видом.

— Пустая трата времени, — повторила она и зевнула. — Карандаш тебе не поможет.

— Берта! Откуда ты взялась?

— Никуда и не исчезала.

— Да? А что тогда было в прошлый раз? — невольно возмутился Ремус. Не слишком-то приятно, когда за твоими попытками не умереть наблюдают с таким безразличием. — Я тебя спрашивал, а ты просто испарилась! Где ты была все это время?

Берта приоткрыла было рот, но Ремус не дал ей начать — его поразила новая мысль:

— И вообще, извини, что лезу в такие личные подробности, но по записям Реддла выходит, что он убил тебя где-то за месяц до того, как мы все узнали. Почему ты молчала?

— А ты думал, это так просто? — рассердилась Берта и скрестила руки на груди. — По-твоему, призраки появляются уже готовыми к этой жизни? Не-жизни… Не важно! Я, между прочим, в призраков не верила — а потом нате, получите! У меня две недели ушло, только чтобы вылезти из шока!

Ремус виновато почесал в затылке (волосы снова отрастали, но теперь мысль об этом, так невовремя мелькнувшая в голове, вызывала раздражение).

— Извини, я… не знал. Я тоже до недавнего времени в призраков не верил, если ты заметила. И… что ты делала остальные две недели?

— В основном тряслась от того, что теперь проваливаюсь сквозь стены, — вздохнула она уже более миролюбиво. — И бегала за Миртл, чтобы она хоть что-то мне объяснила. Но с этой девчонкой просто невозможно разговаривать… Она, кстати, до сих пор на тебя обижена — за то, что ты тогда назвал ее плодом своего воображения.

— Ну я же не знал…

— Да расслабься ты, она капризный подросток, пообижается и перестанет. В общем, мне пришлось самой разбираться, как материализовываться — а потом я поняла, что почти никто меня не видит, ну и… Передай Лили от меня извинения, я просто должна была до вас как-то достучаться.

— Я передам, — пообещал Ремус и потер переносицу. — Если выберемся отсюда… Ну а потом?

— А потом отсыпалась по темным углам и копила энергию — можешь себе представить, как ее жрут все эти призраковские штучки? Так, а теперь, когда мы разобрались с нюансами моей… моего существования, предлагаю заняться вещами более насущными. ты выбраться из комнаты хочешь?

— Спрашиваешь, конечно! Но взрослые…

— В последний раз, когда я проверяла дом, Реддл был у себя, а Барти с Чарити на кухне. Они далеко, можем рискнуть. Нам бы сюда Миртл, конечно, — Берта покачала головой, — она через стены видеть научилась уже… Ну ладно. Посторонись-ка.

Она спустилась к замочной скважине (ноги ее при этом по колено ушли в пол, что смотрелось немного жутковато) и сунула в нее палец.

— Один раз у меня уже получилось, — успокоила она Ремуса. — Если я ничего не забыла, то надо вот так…

Высунув кончик языка и утопив часть своей прически в двери, Берта покрутила пальцев в замке. У того внутри что-то надрывно заскрежетало — а потом знакомо щелкнуло. Ремус попробовал нажать на ручку, и дверь поддалась.

— У меня неплохо получается двигать вещи, — ухмыльнулась Берта. — Думала выложить у тебя на столе карандашами слово «беги» в какой-то момент, но потом решила, что ты ничего не поймешь.

Она была права: месяц назад Ремус не то что не понял — попросту не заметил бы чего-то подобного. Он высунул голову в коридор и осторожно огляделся. Непривычная в доме мертвая тишина лишь слегка прерывалась у дверей комнат тихим шумом, идущим изнутри.

— Берта, а ты сможешь украсть из комнаты Барти ключи? Вряд ли он все время при себе их носит.

— Ну и задачки ты задаешь, — пробурчала Берта. — Я так развоплощусь за считанные минуты…

— Хорошо, я сам украду.

Он взялся за ручку — однако голова Берты моментально выросла из двери перед его лицом, и Ремус чуть на пол не шлепнулся с перепугу.

— Вот нетерпеливый! Я тебе разве сказала «иди, в добрый путь»? Послушай немного взрослых, для разнообразия — я тебя старше на десять лет все-таки.

— Я уже наслушался взрослых — вон что вышло…

— На месте постой хоть секунду. Сейчас я подумаю…

Берта полностью выплыла из двери и задумчиво приложила палец к подбородку. Странно было видеть, как полупрозрачный ноготь соприкасался с такой же полупрозрачной кожей и останавливался, не двигаясь дальше. Спустя минуту раздумий Берта вздохнула:

— Выход у нас один, — она прижала ладони рупором ко рту и завопила так пронзительно, что Ремусу пришлось зажать уши: — МИ-И-И-И-И-И-ИРТЛ!

— Ты сошла с ума!

— Ты забыл, что меня никто не видит и не слышит кроме вас троих, даже если я материализуюсь?

— Я пытаюсь не забыть, что я не сплю и не сбрендил, извини, на другое мозгов не хватает.

Какое-то недолгое время они стояли в тишине и ждали хоть чего-нибудь. Потом Берта поправила свою безумную прическу, которая немедленно вернула себе первоначальный вид, и в раздумьях потерла лоб.

— Ну, похоже, помощи нам ждать нео…

— Зачем вы меня звали? — перебил ее унылый голос Миртл. С таким кислым лицом, будто делает им обоим великое одолжение, она просочилась сквозь стену и уставилась на Берту и Ремуса. Последний, если бы мог сломать законы физики, расцеловал бы Миртл в обе ее полупрозрачные щеки.

— Миртл, душечка, — ласково — и одновременно с этим словно бы подавляя раздражение проговорила Берта. — Нам очень нужна твоя помощь.

— «Нам»? — Миртл резко повернулась к Ремусу и скривила лицо. — Я не буду ему помогать, он в меня не верит.

— Я верю!

— Теперь! Когда она тебе все показала! Раньше надо было!

— Миртл, пожалуйста, — тихо попросил Ремус. — Если ты нам не поможешь, мы… можем умереть.

— Ну, если ты умрешь, разрешаю жить со мной в женском туалете, — пожала плечами Миртл, и, Ремус готов был поспорить, кокетливо подмигнула. Берта закатила глаза.

— Ладно, мы сами разберемся. Жаль, что ты не с нами, Миртл, я представляю себе лицо Барти, когда он поймет, что его облапошили…

Она бросила быстрый взгляд в сторону Миртл, явно ожидая ее реакции. Миртл очень медленно повернула голову и чуть склонила ее набок.

— Барти?

— Ну да.

— Так чего ж ты молчала! С этого надо было начинать! Что вам там надо было? Спереть у него ключи? — Она потерла руки как муха, налетевшая на банку с вареньем. — Это я ми-и-игом!

Провернувшись вокруг своей оси и задев вздрогнувшего Ремуса полой своего длинного платья, Миртл как прыгун в воду вытянула руки перед собой и влетела в стену.

— И проверь, где он и Реддл! — крикнула ей вслед Берта. В ответ донеслось едва слышное:

— Далеко-о-о!

— Ну что, готов? — Берта повернулась к Ремусу.

— Нет, — честно признался тот. — Мне чертовски страшно. Но какой у нас выбор? Пошли.

Он натянул куртку, надел через плечо сумку, запихал в нее кепку и выскользнул на площадку. Странно было больше не видеть за углом край черного сестринского платья, казалось, что мисс Крэбб вот-вот тяжело вздохнет и зашевелится, и платье покажется. Но нет, стояла тишина. Ремус сделал два осторожных шага, готовый к тому, что его вот-вот накроют. Тишина и мертвое спокойствие. Берта парила рядом, в полуфуте над землей, и поглядывала в сторону лестницы.

— Есть идеи?

— Надо пробраться в заброшенный зал, где раньше стоял рояль, — отозвался Ремус, осторожно выглядывая на площадку. — Там возле самого дома дерево — и со второго этажа удобнее выбираться. Проберемся садом до ворот — и дадим деру.

— Ну, не самый плохой план. Если они вас накроют, я что-нибудь придумаю. Видеть призраков они, конечно, не видят, зато чувствовать… — Берта удивительно громко для призрака хрустнула пальцами и плотоядно усмехнулась. — У этого неблагодарного засранца Крауча передо мной должок.

— Послушай, ты так и не объяснила в прошлый раз, зачем Реддлу все это нужно. Он ведь и Барти использует — для чего.

— Старик головой поехал, — фыркнула Берта. — Вычитал в какой-то алхимической книжке, что эмоции детей с Эм-Тринадцать можно забирать и делать осязаемыми, и решил изготовить себе философский камень. Бессмертие ему, видишь ли, подавай.

— Бессмертие?

— Будешь жить вечно.

— Я знаю, что это значит! Но это полный абсурд, так не бывает!

— Ну… Призраки, как оказалось, бывают. И эмоции, пойманные в пробирку, тоже. На твоем месте я бы подумала.

Послышалось негромкое шипение, и Миртл, крайне довольная собой, выпрыгнула из лестничного ковра. У нее на пальце гордо вращалась связка ключей с бирками.

— Что бы вы без меня делали… — покачала она головой и, не слушая благодарностей Ремуса, бросила ему ключи. — Только чтоб Барти челюсть потерял!

— О, он ее потеряет, можешь даже не сомневаться...

Ремус слушал их вполуха, удивляясь женской кровожадности — а сам в это время искал ключи от комнат друзей. Первой он отпер дверь Джеймса. Тот спал, и его пришлось добрую минуту трясти за плечо, пока он не разлепил глаза.

— Что за… Барти, что… — проворчал Джеймс, спросонья не разглядевший хорошенько, кто перед ним. Он проморгался, протер очки — и вытаращился: — Лунатик, ты?! Я что, еще сплю?

— Нет, не спишь, — Ремус выволок из-за шкафа его спортивную сумку, — давай, одевайся! Мы бежим отсюда!

— Но как ты…

— Потом, все потом, времени мало!

— Еще есть, — лениво отозвалась Миртл. — Барти терроризирует Чарити, я отсюда вижу. К тому же он курит — он ничего другого не может делать, пока курит.

— Чем быстрее мы отсюда уберемся, тем лучше.

— Ремус, ты опять… с этими говоришь? — неуверенно уточнил Джеймс, уже натянувший свитер и искавший куртку.

— Не с этими, а с Бертой и Миртл. Собрался? Отлично. Тогда тихо спускайся на второй этаж, там коридор с площадки по правой стороне, в заброшенную часть. Можно сбежать по дереву через окно — ты разберешься. Я отопру остальных и пошлю к тебе, понял?

— Я не подведу! — кивнул Джеймс и, схватив свою сумку, исчез. Берта покачала головой ему вслед.

— Я за ним. На всякий случай. Миртл, следи за обстановкой.

Миртл рассеянно махнула рукой, очевидно, выражая согласие; Берте это не понравилось, но она не стала спорить и исчезла. Ремус продолжил отпирать двери. От волнения его потряхивало, и он то и дело промахивался ключами мимо замка. Сириус бодрствовал и, увидев его на пороге, сразу без разговоров полез за рюкзаком и ботинками. За то время, что он возился, Ремус успел разогнуть кольцо с ключами и вручил Сириусу половину, от мужского общежития. Они уже собирались разойтись, когда раздался странный шум, будто кто-то скребся в дверь изнутри.

— Эй, Люпин? — это был Снейп. У Сириуса глаза на лоб полезли — да и у Ремуса, по ощущениям, тоже. — Выпустите меня! Ну, что копаетесь?

Первым пришел в себя Сириус. Он облизал пересохшие губы и фыркнул в замочную скважину:

— Ага, ну да, чтобы ты опять сдал нас Барти, скользкий змееныш?

— Заткнись, Блэк, я хочу бежать с вами!

Сириус обернулся к Ремусу и состроил страдальческую гримасу:

— Мы точно не можем оставить его здесь?

— Убивать людей плохо, Сириус.

— А отбитых придурков?

— Тоже.

— Вот дерьмо… — со вздохом Сириус нашел нужный ключ. — Ладно-ладно, не ворчи там, сейчас открою.

Оставив их выяснять отношения, Ремус тихо спустился в женское общежитие. Ближе всех к нему была дверь Алисы, но он, охваченный каким-то внезапным порывом, почти подбежал к комнате Доры. Прежде, чем попасть в замок, он промахнулся трижды.

— Дора! — ему хотелось, о, как ему хотелось кричать во весь голос, но он мог лишь шептать. — Дора, это я! Я!

— Ремус? — прошептали в ответ. — Как ты тут оказался?

— Это неважно, все неважно, погоди, я сейчас!

Ремус выругался себе под нос и наконец-то сумел повернуть ключ. Дора бросилась к нему на шею, едва не сбив с ног.

— Боги, я думала… — пробормотала она ему куда-то в плечо, — я чего только не передумала…

Он замер, держа ее одной рукой, чтоб она не упала. У них было всего одно мгновение, полное тепла, когда Ремус чувствовал, как стоячее, затянутое ряской болото, в которое превратилась его душа за эти несколько дней, всколыхнулось и забурлило, словно в него попал бурный свежий ручей. Больше им было не дано.

— Хватай свою сумку и беги в наш зал, нам надо торопиться, я выпущу остальных.

— А…

— Дора, — Ремус сжал ее ладонь, — ни о чем сейчас не спрашивай, прошу, просто сделай, как я говорю, ладно?

Она посмотрела на него снизу вверх — и неожиданно широко ухмыльнулась:

— Ладно.

Гипноз на всех сказался по-разному. Кто-то, как Ремус или Джеймс, держался, кого-то совсем подкосило. Регулуса Сириус доволок в зал буквально на себе, Алисе пришлось опираться на трость. Хуже всех, конечно, было малышке Флер, и Ремус тащил ее на себе. Сердце у него колотилось как бешеное: теперь, когда все они были вместе и производили куда больше шума, положение становилось в разы опасней. Хвала небесам, Джеймс с мальчишками быстро сообразили, что к чему, и вовсю действовали. Сумки, как и в прошлый раз, уже скинули в кусты, кое-кто, например, Питер, уже был на земле. На дворе сгущались синие апрельские сумерки, чему можно было только радоваться — в сумерках дети легко растворились бы, спрятавшись от зорких глаз своих тюремщиков.

Началась тяжелая и муторная работа — необходимо было переправить вниз детей и девочек. И, если Алиса и братья Уизли еще худо-бедно справлялись сами, Флер в ужасе вжалась в Ремуса и зажмурилась.

— Я не полажу! — замотала она головой. Ремус посмотрел на Дору: остались только они трое.

— Давайте вы первые, — решила она.

— Я собирался вас прикрывать…

— Я прикрою, позаботься о ребенке.

Спорить времени не оставалось, и Ремус, велев Флер держаться за него изо всех сил, встал на карниз. Он надеялся, что последние недели, проведенные в сплошных нервах, заставили его сбросить десяток-другой — они с Флер казались слишком тяжелыми даже для такого крепкого дерева.

— Ловите ее, если мы начнем падать, — тихо приказал он стоящим внизу, пока карабкался по ветке к стволу. — Главное — поймайте…

— Дора!

От истошного крика Сириуса он едва не разжал пальцы. Дора уже стояла на подоконнике одной ногой, но что-то вдруг дернуло ее назад.

Не что-то. Кто-то.

— Ре… — рот Доре зажала рука Барти. Он высунулся у нее из-за спины и прохрипел, отчаянно пытаясь совладать с извивающейся пленницей:

— Попалась, дрянь!

Оцепеневший Ремус видел, как Барти намотал ее волосы на кулак и дернул, заставляя двигаться за ним. Они были ровесники, но силы у него оказалось больше. Не переставая дергать Дору за волосы, когда она пыталась взбрыкнуть, он потащил ее к дверям. Ремус с поразительной ясностью ощутил, как у него в груди глухо и беспощадно зарычал волк. У него — у них — отобрали то, что Волк считал своим. И теперь ему хотелось крови. С трудом Ремус спустился на землю, почти стряхнул Флер в руки Джеймсу и рванул к крыльцу.

— Ремус, это ловушка! — завопил Питер ему в спину.

— Мне плевать! Он убьет ее!

— Это я его убью! — рядом возник Сириус. Глаза у него полыхали яростью. — Подонок! Проклятый сукин сын!

Они ворвались в дом и бросились вверх по лестнице. Барти утащил Дору в Тайную комнату, Ремус был в этом уверен.

— За мной!

На втором этаже он почуял тонкий запах, шлейф которого тянулся наверх, и понял, что не ошибся. Все его чувства накалились до предела, он чувствовал себя гончей, взявшей след.

— Нож у тебя?

— Что?

— Нож Джеймса еще у тебя? — нетерпеливо повторил Ремус. Сириус на ходу порылся в карманах косухи. Нож лежал в одном из них. — Давай сюда.

Он на секунду остановился, чтобы поддеть ногтем лезвие, и слегка покачнулся, когда меч Гриффиндора оттянул ему руку. Сириус косился на меч с опаской.

— В голове не укладывается это все…

— Нет времени, идем.

— Откуда ты вообще знаешь, где они?

— Я чую.

В этот раз Ремус со всей силы наступил на плинтус и протиснулся в проход даже раньше, чем дверь открылась до конца. В тесном коридоре было сложно идти с мечом наперевес, но он почти бежал, с облегчением чувствуя, как запах двух людей все усиливается. Он уже мог различить в общей смеси запах Дориной одежды, и кровь в нем кипела все сильней.

— В каком плане «чуешь»? Как настоящий оборотень, что ли? — Сириус даже сейчас пытался шутить.

— Оборотней не бывает.

— Призраков тоже, а они летают себе по дому, как ни в чем не бывало.

Куда же делись Берта и Миртл?.. Так невовремя, почему они нас не предупредили? Ведь Берта обещала! Неужели развоплотилась?

Ремус скатился по лестнице и ворвался в комнату, пинком распахнув дверь. Он сразу увидел Барти: он стоял у окна, крепко прижимая к себе Дору. А к ее виску — дуло пистолета. Дора стояла ни жива ни мертва.

— О, какие вы шустрые, — оскалился Барти с видом безумца. — И какие же вы идиоты…

— А ну отпусти ее! — Сириус дернулся вперед, но Барти надавил дулом на висок Доры еще сильней. Она зажмурилась, кусая губы, и Ремус опять ощутил чистое, ничем не замутненное желание убивать. Он выставил вперед меч.

— Бросай пистолет, или я приколю тебя к стене.

— Не смеши меня…

— Бросай, или я пр-р-риколю тебя как бабочку! — заорал Ремус. Волк внутри рычал, требуя рвать глотки.

— Спорим, пуля из моего пистолета вылетит быстрее, чем ты сумеешь это сделать? — гадко ухмыльнулся Барти. — Проверим?

— Не смей!

— Ну, я же говорю. Ты идиот — был им и остался. Прибежал, как миленький, стоило тебя поманить. Такой жалкий, право слово…

У Ремуса затряслись руки. Меч дернулся. Прошлое пыталось наброситься со всех сторон.

…Какой же ты трус…

…Просто жалкий неудачник…

…Ты никого не спасешь… Особенно ее…

— Кто бы говорил, трусливый кусок дерьма! — выплюнул Сириус. — Прикрываешься девушкой! Ты просто омерзителен!

— Зато вы — храбрые и безрассудные придурки, рванувшие прямо в ловушку. Поэтому такие, как я, всегда на шаг впереди вас!

— А это мы еще посмотрим!

И тут Сириус швырнул в Барти пузырек с ближайшей полки. Барти с криком выпустил Дору, и та кинулась было прочь, но он тут же поймал ее за запястье. Пистолет был у него в другой руке, на отлете, снова подносить к виску было бы слишком долго. Ремус отшвырнул меч набросился на него.

Он слышал, как с полок, в которые они врезались, падали и бились пузырьки. С шипением мешались жидкости. Лицо Барти побагровело от бешенства, он пытался перехватить пистолет, но Ремус сжал его руку и не давал поднять. Они рухнули на пол.

— Ты за это заплатишь… — прохрипел Барти.

— Ну уж нет, ты первый! — в тон ему хрипел Ремус. Он оттолкнулся, оказавшись сверху, и изо всех сил надавил на его запястье. Ну, давай, разожми пальцы… Ладонь резко прошило болью: его ногти росли, как в припадке, прекращаясь в звериные когти. Запахло кровью.

— Ну посмотри, — бормотал Барти с той же жуткой ухмылкой, — посмотри, на себя! Ты же просто бешеный звереныш, сорвавшийся с цепи волк! Да тебе место в клетке, в палате психушки, монстр…

Ремус с ревом вырвал у него пистолет. Одного удара по виску ему хватило, чтобы вырубить Барти. Он отшвырнул оружие и вскочил, озираясь. Смешавшиеся жидкости из разбитых пузырьков шипели и дымились. Что происходит, было непонятно. Но точно ничего хорошего.

— Ремус!

Сириус с мечом махал ему рукой из прохода. Ремус бросился за ним. Отовсюду доносился странный треск дерева.

— Где Дора?!

— Я здесь! — отозвалась Дора пугающе спокойно и помахала толстой книжкой, которую, похоже, стащила у Реддла со стола. — Ты жив?

— Жив…

— Это пока.

— Берта!

— Тихо ты! — на этот раз Берту не было видно, но ее голос шептал Ремусу прямо в ухо. — За вами идет Реддл. Он только что подошел к комнате с другой стороны. Он погонится за вами.

— Здесь есть ходы, о которых даже он не знает, — в другое ухо ему шептала Миртл. — Мы вас выведем. Сейчас будет развилка, сворачивай не к лестнице, а вправо.

Ремус шепотом передал Сириусу и Доре все, что услышал. На развилке они один за другим пробрались в правый коридор, еще уже, чем предыдущий. Где-то позади слышались тяжелые шаги Реддла. От этого звука у Ремуса сердце в пятки уходило, и он еле слышно подстегивал ребят. Берта и Миртл продолжали отдавать ему команды:

— Стойте, здесь перекресток. Дайте ему пройти. чтоб он вас не заметил.

Реддл промчался мимо, не глядя по сторонам. Он даже не предполагал, что те, кого он ищет, были совсем рядом. Ремус не дышал, пока его шаги не стихли за углом. Треск усиливался. В воздухе появился странный запах.

— Черт возьми, это оттуда! Дом горит!

— Хватит истерить, Миртл! Люпин, слушай меня! Теперь лестница, спускайтесь… Ниже ногу опусти, еще ниже! Скажи Тонкс, тут есть перила, пусть держится!

Реддл топал у них над головами. В эту секунду под ногой у Сириуса скрипнула половица, и Ремус дернул его за рукав. Реддл наверху остановился. Ремусу казалось, что он вот-вот развернется и тоже побежит вниз. Лоб покрылся холодным потом.

Шаги Реддла возобновились — он продолжил идти в том же направлении, в каком и прежде.

Ребята вывалились из коридора в холл под лестницей. До дверей было рукой подать. Они побежали. Им нужна была всего пара секунд…

— Ремус!

Из медпункта выбежала Чарити и преградила им путь. Вид Сириуса с мечом ее будто и не пугал.

— Что вы делаете, что происходит?!

— Отой… — начал было Сириус, но не успел сказать.

Его прервал звук выстрела. На халате Чарити появилось красное пятно. Она пошатнулась и упала.

Реддл стоял возле лестницы с пистолетом в руке. Лицо у него стало похоже на череп. Теперь-то Ремус увидел и в его глазах маниакальный блеск.

— Ну-ка, детки, не делайте глупостей, — сказал Реддл почти мягко. — Положите меч на землю и сдавайтесь. А не то следующим станет кто-то из вас. Я, в отличие от Барти, умею снимать оружие с предохранителя.

Он медленно двинулся к ним, слегка кашляя от запаха гари. Ремус смотрел ему за спину и с ужасом видел, что сквозь деревянную дверь тайного хода валит дым. Дом и правда вспыхнул. Еще немного — и они все сгорят.

— Ну, будет вам, вы свое отбегали…

Из двери вырвался язык пламени. Горящее дерево затрещало со всех сторон.

— А мне за вами гоняться несолидно, я человек уже не первой молодости…

Между Реддлом и ними было всего несколько ярдов. Ему хватило бы пары секунд

их преодолеть. Треск все усиливался, огненные языки прорывались в холл один за другим.

А потом с потолка упала пылающая балка. Реддл с громкими проклятьями попятился, и пистолет дернулся в сторону.

— Бежим!

Ремус вытолкал Дору и Сириуса, и они опрометью понеслись к воротам, от которых им махали все остальные. За их спинами прогремел взрыв; их опрокинуло на землю ударной волной и осыпало битым стеклом из вылетевших окон. Раздались вопли, от толпы оторвалось несколько фигур, побежавших им навстречу. Но Ремус, не давая никому мешкать, уже вскочил сам и поднимал на ноги Дору.

— Что вы там устроили, задери вас черти?! — на бегу кричал Джеймс.

— Не важно! — Ремус твердил эту фразу как заклинание. — Все неважно, все потом, сейчас бежим!

Они полетели к толпе, похватали свои сумки и выбрались за ворота. Ремус вслепую нашарил в боковом кармане фонарь, посветил на ребят, пересчитал всех по головам. Все тринадцать были на месте, пускай бледные и смертельно испуганные. Однако крепились все как один.

— Куда теперь? — спросила Алиса, тяжело привалившись к столбу ворот. — Поезда уже не ходят, ночь на дворе. И машин на шоссе не будет. Куда мы денемся до утра?

Ремус переглянулся с ребятами. Джеймс, Сириус и Питер ответили ему понимающими взглядами: они все думали об одном.

— В лес, — решительно ответил Ремус. — Спрячемся в старом доме.