На языке цветов (гет)

Петуния поднималась по этим ступеням тысячу раз, но никогда так. Если она будет смотреть прямо перед собой, она может притвориться, что всё нормально. Здесь не как в доме МакКиннонов. Нет огня, коттедж не был разграблен. Картины всё ещё висят на стенах, ступени целы.

Всё так, как было три недели назад, когда Петуния в последний раз навещала этот дом. За исключением правого угла второго этажа, где крыша и три стены были взорваны. Это выглядит так, как будто взорвалась бомба, как в военных документальных фильмах. Сильный ветер проникает через пустое пространство.

Петуния стоит в коридоре, глядя в пустоту, а затем медленно пробирается в то, что раньше было детской. А затем делает ещё один шаг, не веря своим глазам, потому что Гарри сидит в своей кроватке и смотрит на неё. Она не… она думала, что он мёртв, думала, что они все мертвы, хотя этого не может быть… что-то пошло не так.

Нет. Она слегка покачивается на месте и изо всех сил старается удержаться на ногах. Еще несколько мгновений, и она сможет все обдумать. Многое пошло не так. Заклинание Фиделиус было разрушено. Из Хранителя Тайны нельзя выпытать информацию, поэтому Питер предал их. Либо только сегодня вечером, либо он все это время был информатором.

Она не… Сириус подозревал Римуса, что казалось невозможным — Римус бы никогда… но она тоже не могла бы подозревать Питера. Они не были близкими, но они были друзьями. Он любил Джеймса и Лили как братьев и сестёр, любил Гарри. Это утверждение факта, а не теория с её стороны.

Ей всего 21, но она знает, как выглядит любовь, и как выглядит ненависть. Это то, что делает с людьми война. Она довела Сириуса до того, чтобы он заподозрил одного из своих лучших друзей, человека, которого он любил как брата, а её до того, чтобы она не заподозрила Питера, у которого были свои недостатки, конечно, но не больше, чем у неё.

Итак, это обернулось против Ордена и в пользу Волан-де-Морта. Но над домом нет Тёмной метки. Нет триумфа на улицах или полномасштабного нападения на Министерство. Вместо этого малыш шмыгает носом, на его лбу клеймо в форме молнии, половина дома взорвана, а пол усыпан пеплом. Чьим?

Лили лежит рядом с кроваткой, на боку. Петуния видит только красный цвет её волос, бледно-голубой халат. Её бледные, обнажённые ноги. Крови нет. Петуния должна бы закричать, заплакать, подойти к ней, но не может. Если она подойдёт к трупу своей сестры, она должна будет принять, что это действительно труп. Тогда это станет реальностью, а не ярким кошмаром.

Она должна бы позвать Сириуса, который так и не встал с тела Джеймса, сказать ему, что их Гарри жив, и, похоже, — помимо метки на его лбу — здоров, но она не может. Она не может говорить. Если она скажет, это станет правдой, это будет правдой, Лили больше нет, и мир закончится. Он уже завершился раньше для Петунии, завершался снова и снова с тех пор, как в её руку было вложено то письмо, объявившее её ведьмой и уродиной, но это будет апокалипсис, от которого она не сможет вернуться. Она остаётся на месте, глядя на мобиль над кроваткой, который весело качается на ветру.

Гарри всхлипывает и встаёт, его пухлые кулачки держатся за бортик кроватки. Он смотрит на неё.

— Мама, — говорит он, не в отчаянии — ему всего 15 месяцев, он не понимает смерти, он не осознаёт, что его родители больше не будут улыбаться ему, держать его или целовать, но с вопросом, требовательно. Ему 15 месяцев, и он хочет свою маму.

— Мама! — заявляет он, и Петуния делает шаг вперёд, потом ещё один, наклоняется и берёт его на руки. Он тяжелее, чем был в последний раз, и неуверенно сидит на её костлявом боку. Она должна бы укачать его, прижать к себе, спеть что-то, сделать хоть что-то. Но она ничего не делает. Она стоит с борющимся ребёнком на руках и затем поворачивается и выходит из разрушённой комнаты.

Она оставляет Лили позади, потому что она не может — она может быть тётей Гарри, или сестрой мёртвой девушки, но сейчас она не может быть обоими. Она спускается по лестнице почти бесшумно, если не считать Гарри и его крики, и стоит внизу, глядя на Сириуса, который встал.

— Гарри, — говорит Сириус, но он не смотрит на Гарри, он смотрит на Петунию. Он выглядит как человек пятидесяти лет, а не как двадцатидвухлетний молодой человек в этот момент. Его лицо худое и длинное, а глаза плоские и тёмные. Она видела этот взгляд на лицах мужчин, которые думают, что у них нет ничего, чтобы терять, как у Пожирателей Смерти, так и у членов Ордена. Она видела его у Северуса Снейпа, Рудольфуса Лестрейнджа, Леона Эйвери, и теперь видит у Сириусе.

Она знает, что он собирается делать. Она хочет закричать на него, потребовать, чтобы он подчинялся, молить его, сломаться и расплакаться. Она просто смотрит на него, держа своего крестного сына.

— Не надо, — говорит она. Это звучит как угроза, а не как слёзная просьба. Она не звучит как кто-то, кто только что потерял сестру. Она звучит как резкая истеричка, а не как травмированная молодая женщина. Она не чувствует себя совсем человеком, больше как животное, действующее на инстинктах и природных потребностях.

— Мне жаль. — Ему не жаль, он грязный лжец, он рад этому, рад, что может что-то сделать. Что она может сделать? Обнять Гарри и плакать. Что он может сделать? Выследить Питера. Она думает, что он, должно быть, испытывает от этого какую-то маленькую, болезненную радость. По крайней мере, есть лекарство от его боли. Мгновенное решение — месть. Как наложить повязку на рану.

Затем он уходит, и она выбегает из коттеджа, следуя за ним, когда мотоцикл взрывается в воздухе. Это Хэллоуин — или был Хэллоуином, сейчас уже полночь. Небо чёрное и бархатное, земля голая и холодная. Некуда идти. Петуния слишком сильно держит Гарри; он хочет быть поставленным на землю и хочет уйти от холода.

— Хочу маму! — настаивает он.

— Нет, — говорит Петуния, как будто отказываясь от конфеты. Нет, Гарри, ты не можешь этого получить, это не полезно для тебя. Ты не можешь иметь свою маму, она не полезна для тебя, она мертва.

— Петуния! — Она вздрагивает от страха — она не может сразиться с кем-то, когда держит ребёнка на руках — но это всего лишь Хагрид, стоящий у ворот. — Дамблдор послал меня, — говорит он серьёзно, а затем его бородатое лицо расплывается, когда он видит Гарри.— Но он в порядке! Это… — Он запинается.

Что это? Чудо? Нет. Чудеса не выглядят как эта метка на лбу Гарри. Это знак проклятия, которое должно было оставить след.

— Ты можешь взять его? — спрашивает она. — Он замёрзнет, я пойду возьму одеяло.

Хагрид забирает у неё Гарри, который вцепляется в жёсткую бороду полувеликана, а Петуния возвращается в дом.

Она останавливается перед телом Джеймса. Его глаза закрыты, видимо, Сириус сделал это. Его очки лежат разбитыми на полу рядом. Она приседает и с помощью палочки чинит их, прежде чем убрать их в карман своего пальто.

На Джеймсе тонкая футболка и спортивные штаны. После смерти он выглядит как подросток, на несколько лет младше своего настоящего возраста. Выражение его лица обеспокоенное, он плотно сжал губы, как будто у него срочное дело, проблема, которую нужно решить.

Петуния изучает длину его тела и на несколько мучительных секунд видит его таким, каким, должно быть, видела Лили: оживленным, энергичным и красивым, от сильной челюсти до длинных конечностей. Ему не мешало бы побриться, хотя Лили никогда не возражала против бороды у мужчин, не то что Петуния. Возможно, ей следовало бы что-то сказать, но сказать нечего.

У него даже нет с собой волшебной палочки, она лежит на диване. Возможно, в глубине души она злится на него за то, что он не смог защитить её сестру. Он должен был быть готов. Он должен был знать лучше. Он вообще не должен был делать Лили беременной. Но она не может злиться на мёртвого человека; она может попытаться, но заранее знает, что всё будет напрасно. Джеймс сделал свой выбор, как и все остальные.

Она возвращается наверх, и часть её, возможно, ожидала, что Лили сядет, потирая глаза, как будто просыпается после долгого сна, и сонно спросит, где её сын. Конечно, Лили не проснётся. Это было бы детской фантазией, надеждой, что это всего лишь какая-то игра, одна из тех, в которые они играли, когда были девочками.

Лили была бы Спящей Красавицей, а Петуния могла бы быть благородным принцем и разбудить её поцелуем. Только они никогда не играли в игры про принцесс, потому что Лили не хотела быть красивой дамой, той девочкой, которой восхищалась Петуния. Она хотела быть рыцарем на коне, мчаться на спасение или драконом, извергающим огонь.

Ну, она не принцесса и не рыцарь, и не дракон. Она мертва, а Петуния, которая когда-то чувствовала себя злой сестрой, жива. Лили мертва. Это предложение не имеет смысла. Оно кажется чуждым и туманным в её устах. Лили мертва. Как это возможно? Цветы распускаются, они… ну, да, теряют свои лепестки и умирают, но они не замерзают за ночь. Или, может быть, иногда замерзают.

Она садится рядом с Лили на пушистый ковер, идеально подходящий для ребёнка, который учится ходить, и заставляет себя взглянуть в лицо своей сестры. Зелёные глаза Лили открыты и смотрят с ужасом на что-то за Петунией, за этим домом. Она не спокойная, спящая принцесса. Она умерла в ужасе и панике, в то время как её ребёнок смотрел. Её руки образуют жёсткие клешни, хватаясь за что-то, что она больше не может удержать, или, может быть, чтобы отогнать зло, которое погибло с ней.

Волдеморт мёртв. Петуния это знает. Какие-то остатки его остались на полу и стенах этой комнаты. Волдеморт мёртв, а Гарри жив. Война закончена. Войны не заканчиваются, когда умирает тиран, но без их лидера Пожиратели смерти разлетятся на все четыре стороны. Она знает их. Большинство из них не будет пытаться устроить отчаянное последнее сопротивление. Мир волшебников станет гораздо более безопасным местом. Мир маглов тоже, хотя они никогда не узнают об этом.

Но ей всё равно, потому что Лили мертва. Лили мертва, а война закончена. Поменяла бы ли она жизни сотен, тысяч, лишь бы вернуть свою сестру? Пусть они все будут уничтожены тиранией, если она сможет хотя бы на миг снова поговорить с Лили, вдохнуть её аромат, почувствовать тепло её объятий, посмеяться с ней? Конечно, поменяла бы. Жизнь Лили вроде бы значит меньше, чем те люди, чьи жизни теперь спасены её жертвой, но Петуния пожертвовала бы ими всеми ради ещё одного момента с сестрой.

Петуния берёт холодные руки Лили.

— Глупая девчонка, — говорит она.

Она чувствует себя старой, а Лили в смерти опасно молода, как и её муж, почти ребёнок. Ребёнок, который умер, спасая ребёнка.

— Глупая, глупая девчонка. Я же тебе говорила.

Она ругает труп. Возможно, она сошла с ума. Это не редкость. Она в шоке. Конечно, в шоке. Но ей все равно нужно это сказать.

— Я же тебе говорила, — говорит Петуния, её глаза щиплют и болят. — Я говорила, чтобы ты держалась подальше от Джеймса, я говорила тебе, чтобы ты не встречалась с ним, я говорила, чтобы ты закончила университет. Я предупреждала тебя, что ты слишком глубоко зашла, играешь в героиню. Я говорила, что выходить замуж так рано — глупо. Я говорила, что тебе не стоило заводить ребёнка.

Лили молчит и твёрда, как манекен. Это не её сестра, её сестра ушла, это просто её оболочка. И имеет ли это значение?

— Всё, что ты сделала, — говорит она не-Лили, — всё, что ты сделала, к чему это привело? Ты ушла. Мы обещали папе. Я обещала папе. Я клялась, что ты должна была жить, тебе нужно было просто остаться живой, а ты не смогла. Не смогла справиться? — шепчет она. — Совершенная Лили? Лучшая ученица, лучшая на курсе, не смогла даже это?

Нет, ответ, который не может быть произнесён, — это. Нет. Я не смогла. Я пыталась, но приняла все неправильные решения, пошла по неверным путям, но они были верными для меня, Туни. Ты знаешь это. Ты знаешь, что я бы всё сделала снова, и вот что больно. Я бы выбрала этот конец каждый раз. Я бы умерла ради мира, который даже не мой, ради людей, которым я ничего не должна. Ради мира, который меня не хотел. И тебя не хотел. Я умерла ради тебя. Ты можешь это вынести? Можешь это пережить, Туни? Ты знала, каковы были шансы. Ты и твоя учётность и организация. Можешь ли ты меня выпрямить и убрать, как мусор? Конечно нет. Глупая, дурацкая девочка. Я ушла.

Петуния отпускает руки Лили и встаёт. Ей нужно забрать одеяло Гарри, всё, что ему понадобится. Ей нужно спуститься вниз, войти в мир без Тёмного Лорда, без её сестры. Ей нужно сказать Дамблдору, что это был Питер, кто предал их всех, а не Сириус или Римус. Ей нужно молиться, чтобы Сириус не рвался на самоубийственную миссию. Ей нужно как-то жить. Аккуратный маленький список домашних дел без предсказуемого окончания.

№1: Плачь по своей умершей сестре, ты, бессердечная сука.

Она так и делает.