ТомоМурзик (джен)

Смерть Квиррелла в подземельях стала громом среди ясного неба. Официальная версия была путаной — тролль, паника, несчастный случай. Но Том, видевший Гарри, Гермиону и Рона, вернувшихся бледными и потрясёнными, знал: это была их рука. Его протеже, его глина, случайно совершила то, чего не смогли все силы света — уничтожила сосуд его души.

В тот миг, когда жизнь покинула Квиррелла, Том, спавший у ног Гарри в госпитале, вздрогнул и проснулся. Не от звука или крика, а от внутреннего толчка. Ощущение было сродни тому, как если бы его держали за самое сердце, а потом вдруг отпустили. На миг воцарилась пустота, ледяная и безмолвная. А затем...

В него ворвался поток. Не ярости, не безумия, не всепоглощающей жажды уничтожения, как он ожидал. Это был чистый, концентрированный поток воли. Несгибаемой, эгоистичной, безжалостной воли к власти. Ума, холодного и ясного, лишённого шелухи юношеских обид. И гордости. Чёрной, как смоль, гордости за свои достижения, за свой страх, за свою ненависть.

Это не было слиянием. Это было поглощением. Его нынешнее «я» — гибрид Тома Реддла и души кота-оберега — оказалось сильнее. Оно было... сложнее. Оно впитало в себя эту чистую эссенцию тёмного лорда, как губка впитывает воду, переработало её, подчинило себе.

Том сидел на кровати, тяжело дыша. Мир вокруг стал... чётче. Звуки — яснее, запахи — острее. Но главное — внутренний шум, вечная борьба кошачьих инстинктов с человеческим разумом, вдруг стих. Вернее, инстинкты никуда не делись. Но теперь над ними возвышалась та самая железная воля, которую он только что поглотил. Мурлыканье, желание потереться о ногу, внезапные приступы гиперактивности — всё это теперь было просто фоном, статикой, которую он мог игнорировать или использовать по своему усмотрению.

Он почувствовал... лёгкость. Лёгкость не от счастья, а от контроля. Наконец-то он был цельным. Наконец-то он был хозяином самому себе.

Он спрыгнул с кровати и подошёл к спящему Гарри. Мальчик ворочался, ему, видимо, снился кошмар. Раньше Том, движимый магией оберега, почувствовал бы тревогу, возможно, даже подошёл бы ближе. Сейчас он просто смотрел. Холодным, аналитическим взглядом.

Ты уничтожил часть меня, мальчик, — думал он, не испытывая ни ярости, ни благодарности. И сделал меня сильнее. Спасибо за этот подарок. Но не думай, что это меняет твою судьбу. Теперь, когда я знаю, на что ты способен, мой план должен быть ещё тоньше.

Он повернулся и вышел из палаты. Его походка была уверенной, целенаправленной. Он шёл не как кот, а как существо, обладающее несомненной целью. Студенты и призраки бессознательно расступались перед ним, даже не понимая почему.

Он подошёл к окну в коридоре и смотрел на тёмные очертания Запретного леса. Где-то там был его дневник. Где-то там были другие части его души. Раньше мысль о них была абстрактной, далёкой целью. Теперь она стала навязчивой, жгучей потребностью.

Он был голоден. Голоден по себе. Каждая уничтоженная часть делала его слабее в целом, но сильнее в моменте, возвращая ему утерянные качества. Воля от Квиррелла. Что он получит от дневника? Хитрость юности? От кольца? Жажду бессмертия?

Он должен был найти их. Всех. Поглотить. Стать целым. Стать тем, кем он был всегда meant to be — не человеком, не котом, а единственным и неповторимым Томом Реддлом, существом, преодолевшим саму смерть и все ограничения плоти.

А потом... потом он посмотрит на этот мир своими новыми, старыми глазами и решит, что с ним делать. И Гарри Поттер будет всего лишь одной из фигур на этой шахматной доске. Возможно, самой ценной. Возможно, самой жалкой.

Но сейчас ему нужно было вернуться в госпиталь. Притвориться спящим. Игра должна продолжаться. Но теперь у него были все карты на руках. И он знал, как ими играть.