ГП и Ткач-недоучка (гет)

Когда я приволок термос с какао, моя красавица уже спала. Откинувшись на подголовник, то есть костяной валик у основания черепа, который прикрывает дракону место, где его черепушка крепится к позвоночнику, Гермиона разбросала волосы по плечам и тихо дышала, мягко улыбаясь чему-то во сне. Виделось ей что-то хорошее, поэтому будить измученную обязанностями девочку я не стал, только заставил воду медленно остывать, чтобы к отбою наша староста проснулась. На боковую лучше отправляться в нормальную постель — всё-таки долгое сидение в ванне здоровью не служит, и злоупотреблять им не стоит.

Только вот удержаться от искушения мне не удалось, и я посмотрел на спящую красавицу, девичья грудь которой выглядывала из-под воды нецелованными сосками. Жар ударил в голову, во рту стало сухо, и как только товарищ в штанах начал просыпаться, я рванул наверх, сгорая от стыда, потому что подглядывать за человеком, который тебе доверяет — низко.

А наверху продолжался ежевечерний бедлам: народ толпился возле камина с новой партией лимонных зефирок, кем-то притащенных с кухни, под окном устроились наши любители чая, а большие столы в самом центре окружали поклонники взрывного дурака и плюй-камней. Время от времени там раздавался сухой треск камня, улетевшего за пределы поля по вине игрока, вслед за чем по всей комнате разносился хохот зрителей, которые радостно обсуждали то, как забрызгала грязь физиономию проигравшего. Вытирать её самостоятельно по правилам нельзя, и разные школы плюй-камней за долгие годы практики успели разработать специальные гримасы самоочищения, благодаря которым удаётся более-менее избавляться от грязи на лице. И этот процесс частенько вызывает даже больше эмоций, чем выигрыш.

Я похихикал, слушая гневные вопли проигравших (при командной игре лица всех игроков команды равномерно «украшаются» грязными брызгами), и отправился в спальню. К счастью, моё сброшенное на пол барахло эльфы успели собрать на постель, но упрятать вещи в сундук они не смогли — программа замка позволяла делать это лишь после явного чёткого приказа, о чём, разумеется, школьникам не говорилось, а я это сделать забыл.

Поэтому я снял рабочий доспех, пристроил его на положенное место, а остальное тряпьё засунул кое-как, потому что ни сил, ни желания возиться с барахлом не было. Какой сегодня был безумный день...

А утром я обнаружил ещё одно следствие моего вмешательства в ткань Бытия — студенты Хафлпафа меня больше не любили. Не то, чтобы они проявляли враждебность по типу слизеринской, но и приветственных возгласов сегодня я не услышал. Для ребят из-за стола миссис Спраут, сегодня я был одним из многих гриффиндорцев, шумных и надоедливых. Интересно, что же произошло? Или, точнее, что НЕ произошло? Неужели мы не устроили выставку фотографий у «барсуков», после которой отношение ко мне радикально изменилось?

Я жевал завтрак, почти не чувствуя вкуса, и размышлял над тем, как интересно над нами издевается судьба. Вроде бы ничего особенного, а на душе почему-то грустно.

— Чего хмуришься, Колин? — Джинни опустилась рядом, до отвращения оживлённая и радостная. Я посмотрел на неё, растянул губы в ответной улыбке:

— Не выспался, видимо. Выходные прошли, а как будто их и не было.

— Тогда я тебя развеселю. Посмотри вон туда, на «воронов». Да не всем телом, придурок, глаза скоси!

— Ну, скосил, — я осторожно глянул на сонную ребятню за соседним столом, которая лениво ковырялась в утренней каше. Почти все когтевранцы занимались этим делом без отрыва от книг разной степени толщины, поэтому с едой у них получалось по-разному — сложно набрать полную ложку супа или каши, когда сам погружён в хитросплетения скандинавских проклятий, к примеру. У кого-то еда падала с ложки на стол, у кого-то на одежду, и только у немногих, в основном старшеклассников, попадала в рот.

— И что? Хогвартские «головастики» едят, не отрываясь от книжек. Я это с первого дня в школе вижу, да и самому так есть приходилось несколько раз.

Джинни закатила глаза, буркнула: «Мальчишки! Мама, как ты права!», продолжила ещё настойчивее:

— Вон с того конца сидит девочка с косой, видишь?

— Угу. Мы с ней в одном купе ехали в школу, успели познакомиться. Правда, как её зовут, до сих пор не вспомнил.

— Лиззи, от Элизабет Гвендолайн. Правда, когда настроение плохое, требует, чтобы её называли Лизхен — у неё предки из немецких магов, и она очень ими гордится. А подруги зовут её просто Гвен.

— А мне она зачем, эта англо-немка?

— Потому что мы с девчонками считаем, что она в тебя влюбилась!

Подавиться кашей мне не удалось, но заплевал я всё вокруг основательно. Джинни с крайне довольным видом убрала следы моего удивления, пока я запивал его тыквенным соком, продолжила:

— То, что ты с ней в поезде встретился, многое объясняет. Это ведь когда ты спесивцу руку выкрутил?

— Ну да, кажется, тогда.

— Вот! Девичье сердце, знаешь, очень чувствительно к героям, а ты был прямо настоящий победитель зла — защитил полукровок и магглов, просто, как молодой Дамблдор! Наверное, с Гарри рядом вы бы ещё лучше смотрелись...

— Но его со мной не было, — вырвал я из грёз рыжеволосую мечтательницу, и та вздохнула:

— Жаль... Но всё равно, твой образ героя поразил юную когтевранку в самое сердце, и теперь она с тебя глаз не сводит.

— Правда? — я снова покосился на вороний стол, но девочка с косой, как на зло, оказалась закрыта севшим парнем, который своей широкой спиной заслонил её от нас. — И что с этого? Поглядит, поглядит, да и бросит, когда надоест.

— Уверен? — хмыкнула Джинни. — Мама говорит, что если женщина решила одомашнить мужчину, его никакая магия не спасёт. Ну разве что только соперница появится, но там уже время приходит для других действий.

Она проглотила булочку с джемом под кружку горячего молока, принялась намазывать маслом ещё одну, которая тут же запарила на разрезе. Я завистливо глотнул, и схватил такую же, хрустящую снаружи и нежную внутри пышку, на тёплом мякише которой прямо на глазах подтаивало масло, чтобы тут же спрятаться под толстым слоем яблочного джема — того самого, что делают из падалицы, и который удивительно пахнет, когда открываешь его зимой.

— Так вот, — напомнила о себе Джинни, когда я уже про неё забыл, — я тебя хотела предупредить, чтобы ты осторожнее с ней общался. У них действительно какие-то родственники за Каналом, и в прошлую войну с Сам-знаешь-кем их Род целиком смылся на материк. Причём так хитро спрятали всё здешнее хозяйство, что ни один ихний манор так и не нашли, хотя искали многие. Мама говорила, что её братья чуть не два месяца на поиски потратили, а на родовую землю так и не попали. Ходили вокруг, три Мотка Ариадны извели, но всё впустую. Так и погибли потом, не разбогатев...

Мамины брательники, говоришь? Те самые, что «жертвою пали в борьбе роковой»? А как же дело Света и неотъемлемое благородство поступков?

— И поэтому, если вдруг до чего дойдёт у тебя с ней, то даже за Каналом сбежать не удастся. Найдут, и на Родовом камне зарежут.

— Почему сразу на Родовом, откуда такая честь?

— Ну, чтобы все последствия вашей шалости убрать, чтобы невеста в брак могла войти, как в первый раз.

Я поперхнулся недоеденным куском, протолкнул его глотком сока:

— А вы? В смысле, ваша семья, если с тобой замутить захочу? Тоже сразу на камень потянете?

— У нас камня больше нет, мы безопасные, — улыбнулась девочка, и с хрустом вгрызлась в аппетитную булочку. А я поблагодарил за полезный совет, и побрёл на Трансфигурацию, которая сегодня стояла первой. Экая вокруг жизнь кипит, оказывается, — одни влюбляются, другие богатство ищут...

После уроков, когда все обязанности были исполнены, а до ужина ещё далеко, я вспомнил про фотоаппарат. Точнее, глянул мимоходом в окно, и замер от открывшейся глазам красоты. Я ведь ещё ни одного пейзажа не сделал, как приехал, стыд и позор какой! И вдохновлённый эмоциями, я схватил «Зенит» с парой объективов, да метнулся из Замка, поближе к простору и воздуху, туда, где меня ждут свет, глубина и правильная перспектива.

К моему удивлению, квиддичное поле оказалось не занято, а значит, сарай со школьными мётлами был закрыт. Понятно, что можно его вскрыть не сильно хитрым заклинанием, похитить метлу, и на ней отправиться в воздух, но сама мысль о разбитом инвентаре, на котором поколения молодых обалдуев полировали древко своими ягодицами, вызвала отторжение. Возиться с растрёпанными мётлами, летать на них — то ещё удовольствие. А мётлы спортсменов защищаются не в пример серьёзнее, и нарушение следилок может привлечь сюда старшеклассников. И дело даже не в них, а в том, что моё одиночество в небе будет нарушено.

Поэтому я спокойно прошёл мимо лестницы в квиддичные раздевалки, и прямо у края поля нашёл подходящую ветку. Даже не ветку, а ствол молодого деревца, которое попалось в объятия ночного шквала, и стало будущим хворостом. Дело в том, что защитные чары на поле и трибунах не только не давали улетать мячам с игроками за пределы ограниченного пространства, они ещё и мусор задерживали, который летел из Запретного леса. Хагрид или кто-то из наказанных школьников регулярно очищали игровой периметр от веток, листвы, мёртвых птичек и бог знает чего ещё, собравшегося в кучу у границ охраняемой зоны. Однако в этот раз почистить ещё не успели, так что долго искать мне не пришлось.

Достаточно прямой и толстый настолько, что на нём было бы удобно стоять, найденный ствол ещё вчера был тисом, почти таким, как тот, что шёл на луки Робин Гуда со товарищи. Но маги баловством в метание стрел уже много веков не занимаются, поэтому ждало его долгое существование в роли кормушки для местных дроздов. Однако ночной вихрь сломал дерево, принёс его к квиддичному полю, а я остановил на нём взгляд. Для моих целей эта деревяшка подходила почти идеально.

Я ободрал с неё кору и торчащие лохмотья, чуток полирнул простеньким заклинанием для красоты и избавления от заусенцев, поставил торцом на ладонь, выпустил из правого лао-гун толчок магической энергии. Ствол дрогнул, ощутимо нагрелся, потемнел и запах дымком. Я же убедился, что внутренней гнили и каких-нибудь спрятанных сучков в дереве нет, так что ствол не сломается у меня под ногами в самый неожиданный момент.

И только после этого я встал на бывший тисовый ствол обеими ногами — теперь он был подготовлен для использования в лётных целях.

Дело в том, что моё путешествие к кентаврам, а до этого к заповедному дубу с подсаженной в него «дриадой» не прошло бесследно, и мне отчаянно захотелось вновь подняться в небо «по-волшебному». Метла, как ни крути, довольно неудобное приспособление, и всегда требует контроля хотя бы одной рукой. А у меня фотоаппарат, и изворачиваться, как это делал Колин в прошлые годы, я больше не хочу. Ковры-самолёты у нас запрещены из-за местного лобби метельщиков, и летать на таком удобном средстве преодоления воздушного пространства могут лишь иностранцы, а нашим приходится получать специальное разрешение в Министерстве. Мне такое никто не даст, поэтому пригодится решать вопрос по-другому.

Так что я встал обеими ногами на ствол, представил, что стою на не очень удобном скейтборде, и толкнул себя вверх. Магические потоки, которые в обычной метле концентрирует пучок специальным образом зачарованных веток, здесь протекал сквозь дерево беспрепятственно, и компенсировать завихрения приходилось собственным телом. Но Колин был парнем гибким, а я достаточно поездил на скейте, так что к норовистому коню приспособился быстро.

Я поймал поток, который бил из центра поля, встал на его боковую волну, согнул колени и скользнул вверх. Мир завалился набок, тёмная стена леса встала поперёк неба, желудок ухнул куда-то под горло, но я подправил толчком ноги, выправил положение тела, довольно прищурился, когда холодный осенний ветер резанул по лицу почти как наждак. Бодрит, зараза!

Но вёрткость импровизированного снаряда компенсировалась неожиданной скоростью перемещения, так что на самый верх квиддичной защитной сферы я взмыл в мгновение ока. От раскрывшейся передо мной панорамы дыхание заперло в груди, и на какое-то время я просто забыл дышать.

Зелёный ковёр леса изменил свой цвет на осенний, жёлтая полоска пляжа и почти чёрная вода оттеняли его словно рамка на картине, а над всем этим простором раскинулось глубокое синее небо, в которое, кажется, можно упасть и лететь бесконечно долго, пока не остановится сердце, не порвутся в разрежённом воздухе лёгкие, или случайное облако не отпружинит летящее тело назад к земле. Ошеломляющая бесконечность и простор, которые завораживают и пугают одновременно...

Ощущение опоры под ногами давило прорывавшийся то и дело ужас пустоты, и колебания заколдованной ветки я компенсировал почти автоматически, уже не задумываясь, что надо делать. Я растворялся в окружающем мире, задыхался от восторга и плакал от понимания, что это величие природы не передаст никакой снимок. Может, великий Ансель Адамс что-то бы сделал, но я — не он, я не гений, а только такой себе фотограф, по прихоти судьбы попавший в волшебный мир. Может быть для того, чтобы осознать, насколько малы и ничтожны люди рядом с этим безбрежным миром.

— Вот ты где! — звонкий возглас прозвучал так неожиданно, что я чуть не навернулся со своего импровизированного насеста. Деревяшка вильнула в сторону, я замахал руками, перекувыркнулся через голову, и только тогда смог восстановить равновесие. Ухнувшее в пятки сердце вытолкнуло из груди слова «благодарности», горячие и искренние, но проклятия застряли в горле, когда я увидел, кто именно чуть не сбросил меня на землю — на дорогом Нимбусе покачивалась в воздухе старая знакомая из школьного вагона, та самая девочка с «египетской косичкой», не то Лиззи, не то Гвен, если верить рассказам Джинни.

Она увидела ещё не высохшие слёзы на красном от перепуга лице, и улыбка её поблёкла.

— Так ты что, уединяешься, чтобы никто не видел твоего горя?? Мерлин, прости меня, пожалуйста, я совсем об этом не подумала!

Я вытер физиономию рукавом, попробовал улыбнуться:

— Ничего страшного. Не бери в голову.

— А я увидела из окна, как ты в воздухе носишься, и подумала, что с новой метлой экспериментируешь. У нас ведь скоро матч с вашими, а ты так резво крутился в воздухе.- подумала, точно неприятный сюрприз для наших готовишь. Прости...

Она помолчала буквально секунду, продолжила уже другим тоном:

— Но веток на этом древке нет никаких, это просто скверно обработанная рукоять. Это даже не итальянское «воздушное весло», там и изгиб другой, и камни-накопители в плоскость утоплены — я на нём летала, знаю, что к чему. Как ты эту палку зачаровал? Руны? Зелья? Что-то мне рассказывали в Зальцбурге про славянские пропитки летучих артефактов, только вот забыла уже... Как оно там было: попрыгун-трава, понеси меня по над сизыи облакы? Отпусти меня, чудо-трава? Блин, язык сломаешь...

Девочка крутанулась вокруг меня, чтобы лучше рассмотреть деревяшку, но, как и следовало ожидать, ничего не увидела.

— Снова от всех скрываешь, Криви? Я всё равно узнаю!

— Ты не туда смотришь, — улыбнулся я от такого научного энтузиазма. — Это не деревяшка заговоренная, это у меня амулеты нужные.

Девочка нахмурилась, вспоминая:

— Ты ведь на Шенков работаешь, да? Я не помню, чтобы они были известны заклинаниями полёта... Они больше по Дивному народу специализируются, иллюзии, заурочение, изменение пространства. Быстрые Дороги...

Она нахмурилась, откуда-то из складок одежды выхватила лорнет на золотой ножке, внимательно просканировала меня вместе с палкой, убрала артефакт, буркнула:

— Нет ничего... А я, дурочка, уже испугалась...

— Что от меня эльфами пахнет? Не хочешь в полые холмы?

Девочка передёрнулась:

— Не знаю как тебе, Криви, а мне с эльфами не по пути. Наш Род с цвергами сотрудничает, и Подгорный народ ближе и понятней, чем остроухие безумцы.

— Да я и сам от них не в восторге, — кивнул я головой, и в глазах собеседницы вспыхнул огонь безумного учёного. Она подалась вперёд, крепко сжав пальцами метлу, завороженно выдохнула:

— А ты их правда видел??! Какие они на самом деле??

— Болезненные, — потёр я плечо, по которому угодила зелёная танцовщица во время моего последнего унижения, и которое до сих пор о себе напоминало. — И убийственно эффективные. Прекрасные учители.

А когда увидел, как девочка затаивает восторженно дыхание, добавил:

— Я не общался с живыми эльфами, если ты об этом. Они ушли, слава богу, и никогда не вернутся, на что я искренне надеюсь. Однако мне пришлось испытать сомнительное удовольствие опробовать на себе работу нескольких эльфийских артефактов. Весьма неприятно, исключительно болезненно и нечеловечески эффективно. Никому не рекомендую повторять.

— Жаль, — выдохнула она. — А я уже...

Потом она посмотрела на меня ещё раз, на ветку под моими ногами, поёрзала на метле:

— А твой артефакт выдержит двоих?

Я поперхнулся от неожиданности, повёл ногами в сторону, выдохнул:

— Нет! Даже не думай! Это сырой, не опробованный экземпляр!

Девчонка вознеслась над моей головой, насмешливо фыркнула:

— Какой ты пугливый, Криви. Совершенно не похож на отважного экспериментатора.

— Потому что я не отважный во-первых, и не экспериментатор во-вторых! Я только фотограф, натуру для снимков выбираю!

— Придётся мне тебя отвлечь от фотографии, — хихикнула мерзавка, и спрыгнула с метлы прямо в объятия. Чёрт!

Мы резко ухнули вниз, и какое-то время только визжали, да пытались покрепче ухватить друг друга. Деревяшка провалилась под нашим весом, мир вокруг закружился в бешеной пляске, затанцевал дикую сарабанду с озером и замком, но в конце концов я смог прижать девчонку настолько плотно, что она перестала мешать выравнивать гуляющее равновесие. И почти сразу же вслед за этим падение остановилось, мы тихо заскользили по магическим волнам, которые накатывали на Замок из Запретного леса вечным волшебным прибоем. Это ритм не чувствуется на метле, но когда между тобой и бездной есть лишь кусок тонкой ветки под ногами, обостряются все чувства, даже те, о которых ранее не имел понятия. И теперь мы оба ощущали, как сквозь наши тела проходят потоки Силы, что появилась задолго до человека и его смешных волшебных палочек.

Я смог только выдохнуть, когда под ногами вновь почувствовалась опора, потому что высохший от ужаса рот мог бы выдать только карканье. Зато юная волшебница разразилась долгой очередью бессвязных звуков, понять в которых можно было только междометия да восклицания. К моему изумлению, за всё это время из уст молодой авантюристки не вырвалось ни одного матерного слова — вот оно, правильное английское воспитание высших классов! Или её просто ещё не научили? Ничего, мы это дело исправим, если что!

— Совершенно не похоже на «воздушное весло», — буркнула девушка куда-то мне в грудь. — Почему ты не сказал, что это похоже на коньки? Я бы тогда меньше испугалась.

— Может, потому, что я на них в жизни не стоял?

Девушка вывернулась из моей мантии, удивлённо глянула снизу вверх (какие у неё пушистые ресницы, боже!):

— Ты что — серьёзно? Совсем-совсем ни разу?

— Абсолютно, — кивнул я. — Зато умею доить коров как руками, так и доильным аппаратом. На тракторе могу ездить, пилой электрической работать.

— Но коньки — это очень просто! Когда научишься не падать...

— У нас слишком маленькая деревня, каток строить не для кого. Зато есть бассейн, так что я плаваю и хорошо ныряю.

— Уже успела убедиться, — фыркнула девочка. — Как ухнул вниз, у меня сердце чуть из груди не выскочило Даже испугалась на мгновение, что не удержу, если мы оба свалимся!

Про то, как она пищала и вжималась в меня, я предусмотрительно помолчал, потому что только теперь увидел, что в правой руке доморощенная лётчица сжимала волшебную палочку. То есть, это не был импульс подросткового безумия, только обдуманный шаг? Чего-то я в девушках не понимаю...

— Давай спускаться? — тихо спросила девчонка, и я запоздало сообразил, что ей стоять на жёрдочке высоко над стадионом всё-таки страшновато.

Ещё сильнее пугать её не хотелось, поэтому я сказал только:

— Сейчас мы заскользим вниз.

И мы неторопливо двинулись к земле. Сначала она рефлекторно прижалась ещё крепче, но опускались мы неторопливо, и она успела прийти в себя до того момента, когда трава зашелестела у нас под ногами.

Девочка отшагнула назад, улыбнулась, розовея от пережитых эмоций:

— Это был интересный... опыт. Да, именно опыт!

— Я тоже рад, что всё закончилось благополучно. Только могу я тебя попросить об одной услуге?

— Разумеется. Какой?

— Пожалуйста, не спрыгивай ко мне так больше! У меня чуть сердце не оборвалось!

Наследника древнего аристократического рода засмеялась, сбрасывая остатки страха, глянула на меня сияющими глазами:

— Не могу ничего обещать, Колин! Акцио, метла!

Её транспорт возник тут же перед нами, девчонка запрыгнула на метлу, и взмыла в небо не хуже Гарри Поттера. Я посмотрел вслед улетающему силуэту, взял жердину в руки, и потопал в замок. Хватит с меня пленеров с необузданными натурщицами, которые сначала прыгают в объятия, а потом ты не можешь унять дрожь в ногах!..

На палку обратил внимание только Филч. Он, как обычно, стоял у входных врат, и бухтел что-то миссис Норрис, которая меховой муфтой пристроилась у него на руках. Судя по всему, удовольствие от этого процесса испытывали оба, — и одинокий старик, которому даже поворчать не с кем, и старая кошка, убежавшая на ручки от вечных замковых сквозняков. Оба были в своей стихии, наслаждаясь происходящим настолько, насколько это возможно.

— Криви, что у тебя в руках? — прервал бурчание завхоз, когда я переступил порог альма матер.

— Заготовка, сэр, — показал я палку. — Научный эксперимент по Рунам.

— На гадальные плашки будешь резать, чтоль? Смотри, чтоб мусор после себя не оставить, а то знаю я вас!

— Ни в коем случае, сэр. Всё будет в лучшем порядке.

— Хоть один знает, что делать...

Палку я спокойно пронёс в нашу башню, оставил в первом попавшемся классе, а потом вернулся в Большой зал, потому что еда на тарелках уже появилась.

Когда я натрескался ростбифа с картошкой и запивал жирную еду домашним чаем, предусмотрительно оставленном ещё с обеденной обжираловки, ко мне опять подсела Джинни.

— Кстати, Колин, — она стала накладывать пастуший пирог с бараниной, но сама больше глядела по сторонам, чем в тарелку, — ты ведь бродишь по замку каждую свободную минуту? Плёнки так и не нашёл?

Я про них и думать перестал уже, а некоторые, оказывается, забыть не могут.

— Нет, пока ничего не нашёл.

— Тогда не забудь про наш уговор, если вспомнишь, или наткнёшься случайно.

— Конечно, вспомню, — кивнул я озабоченной подруге, и та занялась ужином. В нашем магическом деле очень важно правильно составить фразу, иначе последствия могут быть весьма болезненными. Некоторые из таких, как я пришельцев учатся осознавать важность обещаний уже на первом курсе, а другие до самой смерти, обычно неожиданно скорой, не могут осознать связь между поступком и его последствиями. Колин научился быстро, уже к первым Рождественским каникулам он на собственной шкуре ощутил болезненную правду старой поговорки «дал слово — держись».

Поэтому-то Джинни я пообещал вспомнить, когда найду, но не пообещал, что хоть что-нибудь отдам. Я вообще никому не собираюсь эти плёнки отдавать, потому что это опасная дрянь. Как для меня, исполнителя, так и для невольных моделей. Если найду, то уничтожу сразу.

И с этими мыслями я оставил рыжую подругу наслаждаться хогвартской едой, а сам отправился наверх. На исследование палки ушло не менее получаса, но ничего нового она мне не открыла — обычный тисовый ствол, каких много можно наломать по окрестностям. Все наши катания и вся та магия, что прошла сквозь него, никак не отразилась на внутренней структуре предмета, поэтому наш чудесный полёт остаётся либо заслугой Шенковского артефакта, что пустил корни в моей башке, либо какими-то уникальными способностями вашего покорного слуги. И никак иначе.

А в башне народ шумел, веселился и культурно отдыхал. От камина одуряюще пахло, и хотя поел я совсем недавно, запах вкусняшки повлёк меня к огню. А там пара старшеклассников жарили колбаски, которые доставали из большого свёртка, и не успел я открыть рот, как в руках оказался горячий, скворчащий, истекающий соком кусок радости, завёрнутый в ломоть пахучего домашнего хлеба.

— Сходили в деревню, и попали на большой забой у мясника, — объяснил один из ребят. — Решили воспользоваться ситуацией. Как будут деньги, добавь четыре кната в копилку.

— На следующей неделю попробую сразу галеон положить.

— Класс! Мы тогда ещё чего-нибудь вкусненького прикупим!

А под окном меня перехватили соседи по спальне. Пока я жевал упоительно вкусную колбаску, слева от меня на диван хлопнулись два неразлучных друга, и принялись обсуждать прошедшее собрание добровольцев. Оказалось, что кабак, в котором собирались заговорщики, действительно стрёмный, народ там странный, и как правильно говорили девчонки, козлом там пованивает. Ну так чему удивляться — может, хозяин кабак этот для зоофилов держит, и на заднем дворе с кентаврами, например, оргии устраивает?

А ещё, оказывается, у тамошнего бармена можно купить отпадное пойло, которое совсем не огневиски, но в башку шибает и с ног валит почти что сразу. Поэтому рыжие экспериментаторы его там приобрели, а потом пол-ночи блевали в сортире, даже первую пару прогуляли. Теперь мудрят над антипохмельным — уж очень им ядрёная пакость зашла. Эх, ребята, не знаете вы, как самогон или домашний шмурдяк из каких-нибудь подзаборных ягод на курином дерьме настаивают! Подсказать, что ли, Аберфорту, чтобы он Уизли ещё сильнее порадовал следующий раз?

Ну а когда первый всплеск эмоций прошёл, народ взялся за меня.

— Колин, а ты почему не пришёл? Гермиона тебя всё время высматривала.

— Меня Спраут к себе утащила, в земле ковыряться.

— Чё, неужто в запретной теплице?

— Ага, но под Обет. Могу вам честно сказать, ребята, — разочаровывающее зрелище. Жарко, убого, и воняет.

— Да ты прям недоволен, смотрю. — хохотнул собеседник. — А сам-то по весне все уши нам прожужжал, как тебе хочется в теплицы попасть.

— Точно. Я ведь подумывал фоток экзотических понащёлкать, а там голо и пусто. Вот честно, лучше бы я к вам пошёл. Кстати, как всё прошло?

И меня тут же ввели в курс дела. Канон опять рулит, народ подтянулся со всех факультетов, даже от «слизней» парочка пришла, все подписали Специальный пергамент, получили Особые Знаки в виде зачарованных монет, которые позволят сообщать друг другу, когда собираться на тренировку.

Учить всех будет Гарри, потому что кто ещё? Он и Сам-знаешь-кого победил, и Малфоя уложил, и Ступефаи у него ого-го. А ещё он патронуса умеет вызывать, а об этом после дементоров каждый школьник мечтает. Так что будет интересно.

— Хотя, наверное, тебе это и не нужно — ты вон как без палочки управляешься, — задумчиво протянул Боб, и глянул в сторону камина.

— Да ну нахрен! Сначала «вон как», а потом кровь из носа хлещет! Я уж лучше нормальной магии поучусь, чтобы на кроветворное последние кнаты не отдавать!

— Тогда тебе надо к Гермионе подойти. Она тебе список подписать даст, и монету сигнальную.

— Точно, так и сделаю!..

На следующих Рунах мы (какое совпадение!) изучали охранные круги. Разумеется, без цепи Фенрира не обошлось, как и без способов взлома — чисто теоретически — такой вот несокрушимой защиты. В процессе объяснения мы получили дополнительный пинок в сторону Астрономии, потому что речь шла не только о том, как аккумулировать силу в рунах, но и о понимании, что никакая сила не бывает вечной. Меняются эпохи, смещаются вектора магических концентраций-напряжений, уходят геомагнитные жилы, а вместе с ними места силы превращаются в обычные рощи, холмы и ущелья.

И тут интересный вопрос — аккумулируют ли боги вокруг себя рассеянную в мире магию, или сами являются овеществлённым воплощением сверхчувствительной Силы? Я-то ведь увидел, чем являются на самом деле домашние эльфы, так почему бы такими же «флюктуациями» не оказаться ушедшим богам?

Спрашивать об этом я учительницу не стал, дабы не озадачивать соседей по классу, и не подталкивать в ненужную сторону их неокрепшие умы, но зарубку в памяти оставил на предмет поискать информацию. Только вот есть у меня сильное подозрение, что книжек на такую тему написано не очень много, и доступ к ним ограничен. Ибо следующим шагом может оказаться вопрос: а маги кто? Люди с удивительными возможностями, или ещё один вариант магической флюктуации, который существует исключительно благодаря тому, что воплотился в конкретном и осязаемом человеческом теле? То есть, является ли «магом» волшебник, утративший свою силу? Что в нём остаётся от мага, кроме воспоминаний об утраченных возможностях?

Когда я обратился с этим вопросом к госпоже по слову, к которой забрёл после уроков с предложением помочь по школьному хозяйству, та заметно вздрогнула, и оторвалась от бумаг, которыми дирижировала волшебной палочкой. Куча пергаментов разной степени исписанности, расправленные в бланки самолётики из Министерства, большие и маленькие конверты — самая разная документация, с которой приходится управляться заместителю директора крупнейшей британской школы, распределялась по стопкам, рассовывалась по папкам, или отправлялась в мусорную корзину, которая проводила ритуальное очищение, как только уровень мусора добирался до верхнего края. Пробегала ярко-голубая искра по её поверхности, брошенный мусор исчезал, а в комнате начинало пару минут сильно пахнуть озоном под аккомпанемент сытой отрыжки опустевшей корзины.

И вот после моего невинного вопроса насчёт магов и их силы, у МакГонагал дрогнула рука. Стройный поток волшебной макулатуры осыпался шелестящим дождём на рабочий стол и затоптанный пол, очередной комок ненужных документов ударил в корзину с такой силой, что та опрокинулась, разбросав содержимое вокруг, но декан просто не заметила весь этот балаган. Она долго смотрела на меня, потом прервала молчание:

— Колин, от кого ты услышал этот вопрос?

— Ни от кого, мэм, он сам пришёл, после сегодняшнего урока по Рунам.

Брови МакГонагал полезли вверх, она спросила потеплевшим голосом:

— Можешь объяснить, как ты к нему пришёл?

Я пересказал её ход своих мыслей, начиная с того, как изменение потоков мировой силы привело к Армагеддону на отдельно взятой магической Земле асов и ванов только потому, что они не учли астрологические ритмы, когда создавали неразрывную цепь для воплощения вселенского Зла. И как я дошёл в конце концов от Фенрира и Тора до магов с их волшебными палочками.

МакГонагал шумно выдохнула, помолчала, спрятав лицо в ладонях, и наконец, вернулась в своё обычное состояние: прямая осанка, строгое лицо, жёсткая верхняя губа. Она осмотрелась, увидела сотворённый бардак, решительно махнула волшебной палочкой. Я терпеливо ждал.

Разлетевшиеся бумаги построились журавлиными клиньями, потянулись к положенным местам. На несколько секунд кабинет заполнили шорох, шелест, потрескивания и пощёлкивания. Потом, когда идеальный порядок в кабинете восстановился, госпожа по слову отложила палочку, взглянула на меня:

— В магической науке есть целый ряд разделов и областей, которые сегодня не только не обсуждаются, но даже сознательно замалчиваются, словно и не было их никогда. Ты задумывался, почему так происходит?

Я помялся:

— В какой-то степени, мэм.

— К какому выводу ты пришёл?

— К тому, что это может открывать доступ к силам, с которыми маг может не справиться. Тогда он погибнет, или же потянет за собой кого-то ещё.

— Не только, Колин. К сожалению, речь идёт не только о гибели одного глупца...

Она встала, прошлась по кабинету, вернулась за стол. Да я никогда ещё декана такой взволнованной не видел!

— Ты знаешь, что Директор победил Гриндевальда, это часть нашей общей истории... Но ты, как и большинство современных магов, не знаешь, какой ужас открылся победителям в его лабораториях. Это настолько запредельное по чудовищности знание, что несколько боевых «пятёрок» в полном составе сошли с ума. Да и сам преступник, как оказалось, успел к этому времени расстаться с изрядной частью человеческого в себе...

Она шумно выдохнула, переместила несколько пергаментов с места на место, пронзила меня острым взглядом:

— Вопрос, который ты мне задал — одно из главных направлений исследований Гриндевальда. И задумываясь об этом, ты невольно делаешь первый шаг по той же тропе, которая привела Гриндевальда к падению. Это, Колин, область Извращённого Знания, которое изучать человеку смертельно опасно.

Постигая Извращённую Истину, ты изменяешься сам, незаметно, исподволь, шаг за шагом. Возникают странные мысли, меняются чувства и эмоции, система ценностей, новые возможности буквально подталкивают к экспериментам. Вначале безобидным, потом всё более странным, а потом приходит очередь живых людей...

МакГонагал помолчала, глядя на меня так, словно пыталась найти в моём облике начинающиеся изменения. Потом лицо её смягчилось, она продолжила совсем другим тоном:

— Это смерть, Колин. Абсолютная, окончательная, ужасная Смерть. Выкинь из головы эти мысли, они тебя ни к чему хорошему не приведут. Лучше сосредоточься на учебной программе. Что там у тебя с Трансфигурацией?

В общем, вышел я от декана с распухшей головой. Столько нового она мне в башку впихнула, что я и думать забыл о той ерунде, что возникла в мыслях после Рун. Очень умно поступила преподавательница, и если бы я был мальчишкой — подростком, без сомнения её трюк прошёл бы успешно. Только вот я уже взрослый, и меня одними примерами, как маги пытались обойти ограничения Гэмпа, не обманешь. Хотя соединение рун с трансфигурацией сулит много интересных вариантов, которые раньше в голову не приходили, это да.

Тут ведь дело в чём: чтобы трансфигурация держалась подольше, надо либо сидеть на источнике, и гнать магию непрерывно, либо закреплять её рунами. Но изменённый предмет не является Изначальной Основой для нанесения рун, и искажение его внутренней Структуры приводит к тому, что образы быстро разрушаются, сила слабнет, предмет возвращается в изначальное состояние. В свою очередь, если руны наносить на предмет перед его изменением, то рассчитывать последовательность нужных манипуляций приходится чуть ли не месяц времени, потому что нет у магов ни компьютеров, ни соответствующих программ для расчёта. Поэтому артефакты такие дорогие.

И вместо того, чтобы придумать, как соединить магию с электроникой, наши мудрецы продолжают использовать волшебные счеты, а некоторые, как говорят, даже от абака ещё не отказались. Застой в головах, как он есть. Ну а чё, мы на Острове сидим, нам ваши богомерзкие изобретения не надобны. И потом я ещё удивляюсь, чего это волшебная Британия в такой заднице...

Лестницы привычно зашевелились, когда я вошёл в башню, и пришлось ждать, пока нужный мне пролёт не вернётся на своё место. Тем временем я глядел на портреты, запоминал, как на них падает свет, где лежат блики от факелов, потому что твёрдо решил пофоткать «тайную жизнь картин». Всё-таки, совсем другой мир, другой взгляд на жизнь и совершенно другая система ценностей, особенно у тех нарисованных героев, что постарше.

И вот тоже интересный вопрос — на какой срок они рассчитаны, эти волшебные образы? Как долго эта смесь красок, магии и души художника может функционировать в полном смысле слова, когда персонаж сохраняет черты оригинальной личности, его характер и привычки? Сколько в этих картинах осталось от людей, давно ушедших в небытие?

Пришла моя лестница, я двинулся вверх по этажам, разглядывая портреты, натюрморты и пейзажи. Почему и зачем нарисованы натюрморты? Ведь, как нам сказали, одна картина может забирать целый год из жизни художника, поглощать все его силы. Или же, как и во всяком ремесле, существует огромное количество трюков, штучек, хитростей, которые позволяют работать быстрее, эффективнее, дешевле? Ведь каждый профессионал рано или поздно озадачивается вопросом, как бы сделать работу полегче и побыстрее.

На ступеньки я привычно не обращал внимания — провалы, ловушки, мелкие пакости, которыми богат школьный пейзаж, перестали работать против меня сразу же после начала ремонта Замка. Вот только не удаётся пока ещё сделать из лестницы эскалатор, чтобы ноги не трудить. Сама такая опция, как оказалось, присутствует в программе действий, и даже активизировалась по торжественным случаям ещё лет двести назад. Но потом что-то произошло, количество работников замка значительно уменьшилось, и старые возможности начали отключаться. Волшебные фейерверки на замковой площади, праздничная иллюминация на стенах, массовая работа каминов — много чего сегодня не работает. Ушли знатоки, ушли мастера, остались только мы, незнайки с неумейками.

В гостиной я уселся возле Гермионы, нагло воспользовавшись тем, что сидела она одна, а её типа друзья тем временем культурно отдыхали в толпе любителей квиддича. Сама же девушка зарылась в кучу пергаментов, из которой выглядывала только кудрявая макушка. Бедная, она точно к экзаменам готовится!

— Привет, госпожа староста, — я хлопнулся за стол, отодвинул шуршащую кучу, глянул в пустые глаза отличницы. — Прекрасно выглядишь, кстати.

— А... Что? — вырванная из глубины научно-просветительских раскопок, моя красавица нахмурилась. — Что ты говоришь?

— Говорю, в этом сезоне опять в моде круги под глазами, потрескавшиеся губы и мертвенная бледность лица. Свежий взгляд на некромантию.

— Ты о чём, Колин? — Гермиона по-прежнему витала где-то далеко от нас. Я уже собрался было наколдовать зеркало, чтобы показать её утомлённое лицо, но тут рядом опустилась Джинни с самым заговорщицким видом. Оно отодвинула в сторону ещё одну стопку Гермиониной литературы, наклонилась к нам:

— Колин, и как она целуется?

Вытаращились на неё мы оба, но первым смог заговорить я:

— Кто?

— Ну, Лиззи с Когтеврана.

— А причём здесь она?

— А потому что вы вдвоём обнимались на квиддичном поле!

В глазах Гермионы шок сменило осознание происходящего, она посмотрела на меня, порозовела, перевела взгляд на Джинни. Та увидела реакцию, кивнула:

— Вот и я обалдела, когда услышала. Поверить не могу: сегодня утром ведь предупреждала быть осторожнее, а вечером ты уже с девушкой целуешься. Ты опасный парень, Колин, с тобой надо ухо востро держать! Правда, Гермиона?

— Д-да... — ответила та хрипло. — Надо, да...

Она прокашлялась, продолжила почти натуральным голосом:

— О чём ты предупреждала, Джинни?

— О родственниках Лизхен, той, с которой он любовь закрутил. Ты могла её на Рунах встретить, она «египетскую косичку» постоянно заплетает.

— Почему? — Гермиона что-то пыталась понять, но Джинни объяснила её вопрос по-своему. Наша рыжая подруга хитро улыбнулась:

— Может, заклинание укладки хочет отработать до автоматизма, чтобы, когда дети пойдут, волосами не заморачиваться. А может, какие-то семейные артефакты носит постоянно — некоторые из них лучше всего прятать в волосах.

— Но я не целовался!

— А девчонки видели, как вы в небе круги на метле нарезали. Такая акробатика, говорят, что даже у них в груди дыхание замирало.

— Боже, дай мне сил! — я спрятал лицо в ладонях, как совсем недавно МакГонагал, и так же, как ей, мне это не помогло. Жадный взгляд младшей Уизли ощущался кожей, но спорить и доказывать что-то не было сил, поэтому я просто встал.

— Хотите верьте, девочки, хотите нет, но мы с ней не то что не целовались, а даже не обнимались. Трудно, знаете, возбуждаться женщиной, когда падаешь в пропасть.

— Это ты о чём?

— Я испытывал новый артефакт, а эта придурошная решила поучаствовать в эксперименте. Чуть не угробились оба!

— Конечно, конечно, разумеется, всё так и было, Колин. И под конец она тебя совсем не целовала, а только руку пожала, да? По-дружески?

Я покачал головой, вздохнул, выдавил:

— Джинни, ты, смотрю, лучше меня знаешь, что я там делал, так что не буду мешать. Доброй ночи, дамы.

Голова болела всё сильнее, усталость навалила нечеловеческая, так что сил хватило только добраться до постели. Взгляды девчонок я почувствовал спиной, но оборачиваться не стал...

А завтрак встретил меня перешёптыванием всех четырёх столов. Только «вороны» сохраняли относительное спокойствие, но у них там научные амбиции, гонка самолюбий, и такая ерунда, как подростковые страсти, мало кого волнует. Или это я сам себя успокаиваю, потому что несколько взглядов от этих ботанов попалось совсем не ботанские.

Я поискал глазами девчонку, но её за столом не оказалось, только пара знакомых по вагону неодобрительно нахмурились, когда мы встретились глазами. Вот ведь, блин, — только с историей о сироте закончили, и я всем перестал быть интересен, как новые новости, да ещё куда более волнующие. Рейвенкловская красавица и гриффиндорское чудовище!

Причём интересно, что когда Перси Уизли свою «ворониху» выгуливал, никого это не интересовало, не волновало вот вообще совсем. А тут вдруг такой ажиотаж. С чего бы это? И за ответом я опять обратился к Джинни. Когда она уселась за стол, я перебрался к ней под бочок, и едва дождался, пока она закончит разбираться с яичницей. В конце концов девушка аккуратно промокнула губы, повернулась ко мне:

— Давай, исповедуйся, грешник. Что тебя гложет?

— Вся эта катавасия вокруг нас с Лиззи.

— О, так она уже Лиззи??

— Чёрт! Ну хоть ты не издевайся, подруга! Почему они все так возбуждаются, объясни?

Джинни серьёзно посмотрела на меня:

— Ты действительно не понимаешь, Колин?

— Да, я совершенно не врубаюсь, что такого случилось!

— Ну, если коротко, это всё потому, что вы этим занимались на глазах всего замка.

— Что-о??

— Ладно, ладно, не всего. Но человек десять вас видело, а они разнесли по гостиным. Так что, считай, перед всем замком обжимались.

— Боже... — я потёр лицо, глянул на безмятежную физиономию подруги. Мне кажется, она наслаждалась ситуацией почти как наши вечные сплетницы Парвати и Браун. Индийка так вообще, переместилась за стол к сестре, к «воронам», и о чём-то там горячо спорила с родственницей.

— А тот факт, что это были не обнимашки, а эксперимент, никого не интересует?

— Неа, — покачала она головой. — Это я могу поверить в такую ерунду, потому что тебя прекрасно знаю, может, ещё парочка девчонок, а всем остальным такое не продашь.

— Ну а если бы я, не знаю... с Гермионой так летал? Что, тоже весь замок был бы на ушах?

— Да кому она нужна, заучка? — фыркнула рыжая. — Кто на неё смотрит? А вот Элизабет совсем другое дело.

— То есть, всё дело в партнёре?

— Ага. Я же тебе говорила — осторожнее надо.

— И что мне теперь делать?

— Избегай её. Хотя бы неделю, пока народ новое развлечение не найдёт. С какой-нибудь девочкой замути, чтобы показать, что ты на Лиззи никаких планов не имеешь.

— Боже!.. Спасибо за помощь, Джинни.

— Угу, обращайся.

И я побрёл из зала, сопровождаемый любопытными взглядами. Господи, что за хрень!

По дороге в класс меня успели два раза зацепить, но обошлось обычными школьными оскорблениями, и одну подготовленную засаду я обошёл параллельным коридором, потому что со старшекласниками из Когтеврана воевать не хотелось — неизвестно, чем бы это ещё закончилось. Тем более, что ждала меня пара с воронами, да ещё у Флитвика. Что можно сказать — самое лучшее начало дня, мать его!

Элизабет на меня не смотрела. Нахмуренная, она сидела в окружении подружек, которые жужжали ей в уши так интенсивно, что даже декан был вынужден вмешаться, и самую говорливую отсадить подальше на задние ряды. Сам же урок прошёл под неусыпным контролем преподавателя, и я даже успел заработать пару штрафных баллов на ровном месте. Осталось только порадоваться, что катался над стадионом я не с девчонкой из Слизерина — вот уж чей декан меня бы без соли сожрал!

Потом мы были на Арифмантике, нудном до приторности ЗОТИ, и закончили грызть гранит науки в теплицах. Здесь я чувствовал себя почти как дома, и даже «змеи», с которыми свело нас расписание, не смогли испортить улучшившееся настроение. На их детские подколки я отвечал пустым взглядом (заметил, как бесит молодняк такая реакция — они прямо на дерьмо исходят, когда предполагаемая жертва ехидной шутки вдруг смотрит на шутника, как на пустое место, на ничтожество), а шипение пропускал мимо ушей. Нет, надо что-то придумать с этой детской агрессией!

Обед пришлось есть внимательно, потому что желающих устроить мне пакость оказалось неожиданно много. Даже с моего факультета пара придурков нашлась! Но я ведь не радостно-бестолковый Криви, я знаю, чего можно ожидать от милых детишек, когда им взрослые на руки не смотрят, поэтому ещё на подходе к замку накрутил вокруг себя побольше «паутины» — незаконченных хвостов-раппортов, которые можно использовать для перевода «злого глаза» на чужую магическую оболочку. Ведьмам из обычного мира, тем, что магию отродясь в жизни не чувствовали, для этого приходится использовать целый ритуал, причём без всякой надежды на успех, а мне, после открывшихся возможностей, надо было только чуток напрячься особым образом.

Поэтому довольно быстро мои однокашники вдруг выблевали съеденное обратно в тарелку, а пацан из «слизней» обзавёлся ослиными ушами. Ещё минут через двадцать, пока я доканчивал второе, за всеми столами человек восемь успело испытать на собственной шкуре силу народного гнева.

Особенно пикантно выглядела «ворониха», которая вдруг потеряла все свои волосы. Взвизгнула, вскочила из-за стола, вся в осыпающейся шевелюре, и бросилась к выходу, блестя розовой лысиной. Непричастный народ засвистел, заулюлюкал, но быстро уткнулся в тарелки после негромкого кхе-кхеканья Жабы.

Кстати, наша сладкая Амбридж после моего искажения Реальности лучше не стала. Всё такая же приторно-сладкая стерва, она постепенно шла к успеху, сдвигая вниз по лестнице всеобщей ненависти остальных сотрудников нашей школы. Она уже успела разок слетать в Мунго после чьего-то проклятия (так приложили, что даже многоопытная Помфри не помогла!), несколько раз опаздывала на уроки из-за приклеившихся подошв (я близнецам подарил только один тюбик супер-клея, всё остальное не моя вина!), устроила скромный стриптиз на лекции старшаков из-за взбесившейся мантии, но продолжала упорно копать под Дамблдора. Ну что же, подруга, барабан тебе в руки, и попутный якорь в задницу!

Когда я наелся, а народ понял, что мою защиту с наскока не пробить, пришло время разбредаться по классам. Я подхватил сумку, двинул к выходу, продолжая сохранять концентрацию. Конечно, хочется расслабиться после еды, но нельзя, потому как заботливые школьники тут же мне шкурку вывернут.

— Колин! Криви, подожди! — окрик заставил меня вздрогнуть, и медленно обернуться. Ко мне через весь зал торопилась Элизабет, нахмуренная и решительная. Краем глаза, а скорее даже виском, я ощутил умеренный интерес со стороны преподавательского стола. Вы там что, господа, на меня пари, что ли, составляете?

Чего ждать от девчонки я не знал, поэтому приготовился уворачиваться от пощёчины или какого-нибудь сглаза. Но когтевранка не стала махать палочкой или ещё как-то проявлять агрессию, только уверенно подхватила меня за локоток и буркнула:

— Идём!

Подруги её остались позади, и какое-то время по коридору мы топали молча. Встречные расходились по сторонам, а мы пёрли прямо по середине трассы, словно какой-нибудь ледокол. Потом она толкнула меня бедром, мы шагнули в открывшуюся дверь, и оказались в пустом классе. Тут девушка выпустила мою руку, оперлась о парту, хмуро глянула на меня.

— Извини...

— У меня нет претензий к твоему Роду, — осторожно произнёс я.

Девушка вздохнула:

— Криви, я с тобой по-человечески поговорить хочу!

— Ну, если по-человечески... — я устроился поудобнее на парте напротив, приготовился слушать. Из-за закрытой двери слабо доносился шум возбуждённых голосов, которые, судя по возгласам, нас потеряли. Умелая девочка, хорошей волшебницей растёт.

— Дело в том, что... — она замялась в поисках подходящих слов, и я улыбнулся в ответ, желая её подбодрить. Элизабет поняла мою реакцию по-другому:

— Чего ты лыбишься?! — рассвирепела она в мгновение ока. — Ты даже не понимаешь, как я тебе завидую! Делаешь, что хочешь, идёшь, куда хочешь, любишь, кого хочешь, да ещё и колдуешь без палочки!

— Завидуешь? Мне?? Сиротству? Одиночеству? Убийству жены?! Моей смерти?!

У меня сорвало крышу от неожиданности, и остановиться я не смог.

— Так это просто решается, девочка! Приглашаешь в дом парочку ребят вот в таких масках, они вырезают всю твою семью, а тебя благодарят до-о-олгим Круцио. И ты становишься такой же, как я! Если не сдохнешь по дороге!!

— Так это правда... — девчонка завороженно уставилась на пожирательские маски, которые я швырнул ей в лицо. Элизабет поймала их в воздухе, и теперь разглядывала с искренним изумлением. — Как много здесь защиты...

— Ну, это же «избранные», им свою драгоценную жизнь беречь надо! А то некому станет «сеять благородный овёс» в лонах лучших невест Острова.

— Ты тоже об этом знаешь? — покраснела девушка непонятно от чего. — Но моя семья не поддерживает Традицию и всю эту замшелую дрянь!

— Мне уже рассказали, — устало бросил я. Вспышка как-то резко меня вымотала, и теперь я чувствовал себя, как сдувшийся воздушный шарик. Чёрт, на последнюю пару не пойду, лучше уж куда-нибудь спрячусь, да посплю.

— Криви... Колин, — поправилась девочка, — ты можешь дать мне хотя бы одну маску на время? Очень нужно, я заплачу!

— Что, знакомую руку увидела? Хочешь проверить умельцев за Каналом?

— Как ты?..

— Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться, Лиззи. Ваши родственники живут в Европе, ваш Род сотрудничает с альпийским Подземным народом, а среди местных артефакторов такого уровня мастеров то ли уже нет, то ли они глубоко запрятались от Министерства. На сколько ты хочешь взять мой трофей?

— Ты их правда сам убил?

— Нет, авроров ждал, пока те чай допьют. Сама подумай — кто бы меня выручал в маггловском районе?

— И правда... Мне маска нужна будет на пару недель, чтобы успеть отправить к специалистам на континент, и вернуть.

— Хорошо, забирай. Вот ещё одна, из другой партии. Пусть сравнят, потому что мне кажется, что это разных спецов работа, и второй первому в подмётки не годится.

— Благодарю...

Она помолчала, спрятав лицо в волосы, и делая вид, что рассматривает маски, потом глянула на меня с отчаянной тоской в глазах:

— Колин, мне даже в голову не могло прийти, что они всё так понапридумывают! Честное слово!

— Верю, Лиззи, верю. Для меня это тоже неслабый шок.

— Но ведь это совершенный идиотизм! Меня даже подруги не слушают! Только хихикают, да шепчутся за спиной.

— А мне добрые люди посоветовали держаться от тебя подальше, пока ажиотаж не спадёт.

— Я тоже об этом подумала. Но надо ещё что-нибудь, чтобы они перестали за мной следить, и тебе гадости делать. Сегодняшнее оживление за обедом из-за этого ведь?

— Угу.

Она помолчала, потом неохотно произнесла:

— Колин, я думаю, тебе надо меня предать.

— Чего??

— Да, только так. Ты ведь сможешь найти себе девушку, правда? Ну, чтобы встречаться с ней, гулять вокруг замка, летать... А я скажу, что с тобой порвала, и ты нашёл себе другую.

— То есть, это я плохой?

— Конечно, а кто же ещё? Ты ведь не из наших, тебя не связывают семейные клятвы, родовые обеты, этикет, — ты совершенно свободный волшебник! Делай, что хочешь, целуй, кого хочешь!

Она горячо схватила меня за руки, с отчаянной надеждой посмотрела в глаза:

— Ты ведь сможешь, да?

Я не успел ответить — дверь распахнулась, и в класс ворвалась истинная Немезида, богиня мщения в нашем, хогвартском, варианте. Гермиона, а это была именно она, испускала молнии из глаз, лицо её раскраснелось в гневе, и была она так прекрасна в своих эмоциях, что я просто забыл обо всём на свете.

— Что вы здесь делаете?!

Элизабет вздрогнула, ошарашенно уставилась на девушку:

— Как ты смогла пройти мой блок??

— Отвечайте на вопрос!

— А тебе какое дело? Что хотим, то и делаем!

— Я староста факультета Гриффиндор, и я имею право знать, чем занимаются ученики школы!

Когтевранка покраснела от злости:

— А я ещё раз повторяю, что ты, староста Гриффиндора, можешь только пойти прочь, пока тебе это достаточно вежливо предлагают!

И тут я понял, что сейчас они подерутся, потому что воздух заискрил, волосы обеих девчонок начали шевелиться, и кожу лица начало пощипывать от усиления концентрации магического поля. И я бросился между взбешёнными ведьмами.

— Брек, девочки, брек! Гермиона, стой, ты неправильно всё поняла!

— Колин, не мешай! — крикнули они практически в унисон, и от такого единения по спине побежали мурашки.

— Гермиона, послушай меня! Пожалуйста!

— Чёрт побери, да что такое, Колин?!

— Гермиона, ты можешь стать моей девушкой?