Прекрасная смерть (джен)

Я кое-как открываю глаза, пытаюсь сфокусировать взгляд на часах. Время уже далеко за полдень. Вздыхаю и с огромным усилием принимаю вертикальное положение на диване. Впрочем, сознание все еще отключено, поэтому я несколько минут бессмысленно смотрю на стену, изучая голубые обои с черными ветками деревьев. До утра в комнате у Марка творилось какое-то мракобесие: музыка, женский смех и очень странные люди, которые заходили в квартиру, как к себе домой. После того, как я в пятый раз отказался принять приглашение на их вечеринку, Марк соизволил закрыть гостиную и запретил своим гостям заходить ко мне. Но от этого, честно говоря, легче почти не стало.

— Почему всю ночь веселился Марк, а ощущение жесткого похмелья — у меня? — бурчу я, отрываясь все-таки от дивана и шлепая босиком на кухню.

Марк явно не умеет жить скромно. Кухня была оформлена в стиле хай-тек. Черные шкафы и стол, темно-серебристый холодильник и сантехника. На стенах черная матовая плитка с глянцевыми спиралями. Из общей картины строгих линий и темных цветов выбивались три насыщенно красных стула, плавно изгибающихся по спинке.

В таком стильном интерьере я чувствую себя некомфортно. Я-то ведь привык к общей кухне в общаге да маленькой кухоньке с отваливающимися обоями и желтоватым потолком у себя дома.

На столе стоит термокружка с приклеенным к ней ярко-розовым стикером в форме сердечка. Я удивленно вскидываю брови и отрываю его от чашки. «Дорогой Алекс, — гласит записка достаточно корявым и неразборчивым почерком, — я приготовил тебе кофе, пока ты спал. В холодильнике — еда. Чувствуй себя как дома. Люблю, целую, милый. Твой Марк».

Я несколько раз недоуменно моргаю и морщу лоб, пытаясь понять, что здесь происходит. Потом закатываю глаза, комкаю листик и метко бросаю его в урну.

— Целует он меня, — фыркаю я, открывая термокружку и отхлебывая сладковато-горький кофе. — Придурок.

Собрав из того, что было в холодильнике, пару бутербродов, я завтракаю и иду в ванную, ожидая увидеть там такую же роскошь. Ванну с львиными ногами или джакузи, например. Однако все оказывается очень скромно по общим меркам. Душ, ванна, зеркало с полочками для шампуней да небольшой шкафчик. Все оформлено в зеленовато-белых тонах. На зеркале еще одно ярко-розовое сердечко: «Полотенце в шкафу. Приятного душа, пупсик». По моему телу проходит судорога раздражения, и я вижу в зеркале, как мое лицо приобретает самое злобное выражение. Я закрываю глаза и считаю до десяти. Еще одна такая записка — у меня начнется нервный тик. Не открывая глаз, я срываю стикер и рву его. На мгновение приходит удовлетворение. А потом я вспоминаю, что мне с этим парнем жить еще до конца лета как минимум. Ну вот за что, а?

Я включаю воду и залажу под душ. Пол, хоть и керамический, но теплый. Мощные струи бьют по спине. Я подставляю им лицо и задерживаю дыхание. Во всем можно найти свои плюс: я сейчас совершенно один, а значит могу наслаждаться душем сколько угодно. Не то, что в общаге, где уже через пять минут соседи пытаются выломать дверь. Я беру шампунь с полки и выдавливаю себе на ладонь. И тут же судорожно смываю его, ужаснувшись кислотно-зеленому цвету. Но даже за пару секунд рука успевает приобрести салатовый оттенок. Я смотрю на зеленую воду, уходящую в слив, и чувствую, как стремительно мое настроение идет к нулю. Вот о полотенце, значит, он меня предупредил, а о том, что в банке с шампунем непонятная зеленая жижа — нет. Действительно, зачем?

Быстро завершив водные процедуры, я укутываюсь в теплое махровое полотенце. Внутри весьма противоречивые чувства: удовлетворение комфортабельным жильем и раздражение из-за его хозяина.

Пока я топтался по квартире, время приблизилось к пяти часам. И на что я только трачу свою жизнь? Вот так всегда с этими летними каникулами.

Я успеваю одеться и почти насухо вытереть волосы под шумовой фон телевизора, когда входная дверь негромко хлопает. Все еще обнимаясь с полотенцем, я выхожу в коридор. Марк пытается пристроить пакет с продуктами к стене так, чтобы он не падал. Не очень успешно. Парень пришел один, хоть я надеялся встретить Эрну, чтобы разузнать, что же произошло в Америке из-за Арс Фатрум. К сегодняшнему дню она должна была уже несколько остыть.

Еще минуту понаблюдав за возней Марка, я вздыхаю, молча беру огромный пакет и ухожу на кухню.

— Спасибо, — кричит мне вслед парень. — А то я все ждал, когда же ты до этого додумаешься. Как тебе спалось, принцесса? Не слишком жестко на диване? Не мешали крошки еды под подушками?

— Слушай, — резко говорю я, оборачиваясь на скалящегося фрика, — я, конечно, добрый парень, миролюбивый и все такое, но если ты продолжишь шутить в том же духе, я тебе точно что-нибудь сломаю. Понял?

— Я так смотрю, ты пытался помыться моим шампунем, — игнорируя мои слова, усмехается Марк, беря из холодильника железную банку газировки. — Хотя по волосам не видно. Вовремя одумался. А жаль. У нас был бы отличный тандем зеленоволосых придурков.

— Нет, — мрачно отзываюсь я. — Ты мои слова слышал?

— Слышал, слышал, обидчивый ты мой. Больше не буду, каюсь. Я просто пытался быть гостеприимным. Просто у меня это выходит своеобразно.

— Где Эрна? Решила отдохнуть от меня?

— Эм, нет, — растеряно отзывается Марк, усаживаясь на стул и растягиваясь на столе, несколько печально разглядывая запотевшую банку. — Я ее сегодня не видел — она не пришла на работу. Пришлось поставить ди-джеем какую-то глупую девчонку, которая совершенно не разбирается в музыке. Я думал, убью ее. А вот где носит Фогель, я не знаю. Если хочешь, можем перекусить и наведаться к ней домой. Вдруг она там сидит в депрессии, плачет, обнимает плюшевого медведя.

— Жуть какая, — усмехаюсь я. — Ты хоть сам это представляешь?

— Ну, из нас двоих, это ты веришь, что Фогель хрупкая и ранимая. Я-то Птицу знаю дольше, поэтому не переживаю. Но очень хочу ее увидеть, чтобы высказать все, что я думаю о ее прогулах. Она не имеет права так со мной поступать. Так что давай есть и в путь! А то я после работы голодный, как волк.

Марк резво вскакивает со стула и принимается за готовку. За кротчайшие сроки на столе появляется салат, горячие бутерброды и манящий ароматный кофе. Сразу видно, что парень привык к холостяцкой жизни.

До Эрны мы добрались достаточно быстро. Как оказалось, парень живет не так уж далеко — полчаса быстрого хода через какие-то трущобы и гаражи. Марк шел по этим подозрительным местам, как по красной дорожке, а я постоянно озирался по сторонам и прислушивался к посторонним звукам.

Дверь нам открывает Женя. Глаза у девочки красные, опухшие, губы поджаты. Увидев нас, она слегка улыбается, но видно, что ей это дается тяжело. Я провожу ладонью по волосам Жени, и она доверчиво жмется к моей руке.

— Эрны дома нет, — сообщает девочка, наблюдая, как Марк, словно ищейка, осматривает все помещения. — После того, как вы меня пливели домой, она так и не появилась. Я всю ночь была одна. — Я чувствую легкий укол совести, но потом вспоминаю о ночной вечеринке Марка. Не самые лучшие условия для ребенка. — Я не знаю, куда она могла уйти. Обычно Эрна говолит хотя бы мне, где ее можно найти, или когда она велнется. Она ведь не бросила меня, да? Она не могла.

— Конечно не могла, — улыбаюсь я, и малышка доверительно прижимается ко мне.

— Не могла, — поддакивает Марк из глубины квартиры. — Она же несет ответственность за тебя. Зато вот свалить в Америку на неопределенный срок, дабы раздать всем на пряники, — вполне в ее духе. И это уже не очень хорошо. Черт его знает, что придет ей в голову. Телефона у нее все еще нет? — Женя мотает головой и утыкается носом мне в живот. — Никакой ответственности. В двадцать первом веке живет ведь.

Марк осуждающе качает головой и уходит на кухню. Я слышу, как он громыхает чашками.

— Не переживай, она обязательно вернется, — говорю я Жене и веду ее на кухню. — Она решит свои проблемы и сразу же вернется. Просто Эрна у нас взбалмошная. Но она же любит тебя. Я уверен.

— У вас есть бумага и карандаш? — внезапно спрашивает Марк, разливая по кружкам чай. — Но именно карандаш, не ручка.

— Да, сейчас принесу, — кивает Женя и топает в комнату. Я с удовольствием отмечаю, что у нее все чаще получается выговаривать букву «р».

Когда зеленоволосый получает желаемое, он начинает что-то сосредоточено чертить, отвернувшись от всех, словно ребенок. Мы с Женей недоуменно переглядываемся и синхронно пожимаем плечами.

— Может, заберем Женьку к себе, пока Эрна куда-то пропала? — предлагаю я, но Марк меня игнорирует, продолжая пыхтеть над листиком, забыв даже про чай. А Женя благодарно улыбается мне. Я чувствую себя виноватым за то, что не могу дать девочке чего-то большего. Все-таки Эрна чудовище, раз позволила себе так привязать ребенка. И это притом, что сама говорила, что нигде надолго не задерживается. Это подло.

— Так, все готово! — внезапно вскрикивает Марк, с гордостью демонстрируя нам свои старания. На листке начерчена копия доски Уиджи. По краю нарисованы руны. В центре, под буквами, красуется портрет женщины в капюшоне. Лицо ее тяжело разглядеть. Только длинные черные волосы. И крылья за спиной вроде ангельских. Фрик выжидающе смотрит на нас с Женей, словно ждет похвалы за старания.

— Ну и что ты собираешься с этим делать? — скептически скривившись, спрашиваю я. Марк закатывает глаза и разочарованно вздыхает.

— Собираюсь искать Фогель. Кто-то же должен действовать, в отличие от вас, которые только ныть способны. — Я возмущенно открываю рот, но Женя дергает меня за рукав, и я все-таки молчу. — Все адепты культа связаны между собой. Так что, имея некоторые способности, можно найти кого угодно. Сейчас я призову Морену, и она нам поможет.

— А почему не Хель? — спрашиваю я. — Это было бы логичней. Она всегда ходит вместе с Эрной.

— Потому что я не могу призвать Хель, — огрызается Марк. — Это доступно только адептам скандинавского культа. Но я не думаю, что ты в состоянии это сделать.

Я возмущенно фыркаю. Но вслух не высказываюсь — и так ведь понятно, что парень прав.

Марк садится на пол и кладет перед собой импровизированную доску Уджи. Закрывает глаза и что-то шепчет. По растянутым гласным и мягкой певучести слов я понимаю, что это тот же язык, которым поется Колыбельная. Но я не понимаю, о чем парень говорит. Видимо, на этом языке существуют и другие заклинания. Вроде того, которое Эрна использовала, когда мы убегали из квартиры старика, которому я пел.

Карандаш, лежавший на листике, судорожно дергается. Я вздрагиваю. Вообще-то, я ожидал, что смогу видеть любых богов смерти, имеющих отношение к культу, но, видимо, это не так.

Дыхание Марка учащается, а лицо заметно бледнеет. Он молчит и пристально следит за движением карандаша, который быстро обводит буквы. Я чувствую, как меня прошибает холод. Я поднимаю глаза на окно и судорожно выдыхаю. За стеклом, на уровне пятого этажа, замерло темное облако, лишь отдаленно напоминающее человеческую фигуру. Там, где должны находиться глаза, пылают два ярких угля. Как я ни стараюсь, у меня не получается отвести глаз от Морены. Мельком я замечаю, что карандаш замер. Облачная голова склоняется набок. В мгновение ока черный туман преобразуется в фигуру совы и становится материальным. Сова шкрябает когтями по подоконнику и приземляется. Карандаш снова начинает движение, гораздо быстрей, чем в прошлый раз. А потом все мгновенно заканчивается. Сова издает пронзительный крик и, хлопая крыльями, взлетает. Я вздрагиваю от ее резкого движения и смотрю на Марка. Я ожидал, что он как-то заговорит со своей богиней, позовет к себе, но вместо этого парень сидит, низко опустив голову, и тяжело дышит, будто пробежал марафон.

— Эм, у тебя что-нибудь вышло узнать? — робко интересуюсь я, но осекаюсь, заметив на листке бумаги красные разводы. — Ты в порядке?

— Вполне себе, — усмехается Марк, резко запрокидывая голову. Но голос его предательски дребезжит, а на пол падает еще пару капель крови. Парень прикладывает к носу ладонь. Нормально он точно не выглядит.

— Не думаю, что ты в порядке, — качаю я головой. — Тебе стоит прилечь. Хотя бы пока кровь из носа не остановится.

— Экий ты заботливый, Алекс, — ехидно фыркает Марк, пытаясь подняться с пола — его заметно шатает. — Ты бы мне еще Колыбельную спел для полного выздоровления.

Я цокаю языком, но ничего не говорю — не навязывать же ему свою помощь. Но пока парень осторожно, держась за стены, идет к ванной комнате, я слежу за ним краем глаза, чтобы, в случае чего, успеть его поддержать. Когда фрик скрывается за дверью, я перевожу взгляд на Женю. Та с интересом разглядывает листок Марка, но прочесть послание на нем невозможно.

— С ним точно все будет в порядке? — спрашиваю я. — Что, вообще, произошло?

— Марк плизвал Молену... Мо-ре-ну. Эрна говолила, что плизивать богов смерти — это опасно. Так делали только в клайних случаях. Потому что на плизив уходит жизненная энелгия. Марку стало плохо из-за того, что Морена медленно убивала его своим плисутствием.

— Но ведь я же разговаривал с Хель. И ничего такого не было.

— Потому что фрау Хель сама плишла к тебе. А насильно вызванный бог будет вести себя совсем по-длугому. Ланьше этим занимались только главы культа. Их боги не трогали.

— Разве Марк не является главой славянского культа? — вскидываю я брови, все больше путаясь в происходящем.

— Да. Но, навелное, непотомственным. А плосто лучший из валиантов. Но Эрна говолила, что он не в пелвый лаз так глупит. Поэтому с ним все будет хорошо. Не пележивай так, Саша. Все адепты культа — очень сильные люди.

— Ага, и повальная глупость и тяга к самопожертвованию — одна из отличительных особенностей, — хмыкаю я, а девочка лишь пожимает плечами и неуверенно улыбается мне.

— Эрна никуда не уехала, — выходя из ванной, говорит Марк. Цвет его лица стал уже куда лучше. Он вытирает мокрые волосы, оставляя на бежевом полотенце зеленые разводы. Возвращается на кухню и садится на единственный стул, который я ему уступил. Женя от слов парня заметно веселеет. Я задумчиво тру переносицу.

— А где она тогда?

— Ммм, я не очень смог разобрать, но, кажется, общается с адептами своего культа.

— Их так много в нашем городе?

— Да нет, — отмахивается Марк, с сожалением разглядывая полотенце. — Фогель же потомственная глава Арс Фатрум. Поэтому она может общаться с адептами с помощью Хель. Ну или использовать заклинание, чтобы им сниться. Так что, вероятней всего, она затаилась в какой-нибудь секретной квартирке и проворачивает свой гениальный план. Скоро вернется. Морена пообещала найти ее и передать, что мы волнуемся.

— А что насчет тебя? Ты не являешься потомственным главой?

— К сожалению, нет. Все, кто имел отношение к праотцам славянского культа, погибли либо во второй мировой, либо попали под репрессии Советского Союза. То же можно сказать и про скандинавский культ. Только они попали в лапы нацистов. Ты должен понимать, что наши способности — это могущественнейшее оружие. Любая держава хотела бы их заполучить под свой контроль. Но пока кара богов смерти кажется страшней газовой камеры или же расстрела. Коренной американский культ был среди индейцев. Их почти всех уничтожили. По разным причинам, да. Но и знание песни Смерти играло в этом не последнюю роль. От американского культа осталась горстка людей, меньше сотни. Да и там семьдесят процентов нечистокровных, имеющих смутные задатки для песни, но не более. А ведь фельрид предоставляет еще очень много различных заклинаний. Меня выбрали главой славянского культа из-за того, что во мне течет чистая кровь. Ну, насколько это возможно, если считать времена от первых цивилизаций. Мои родители — оба адепты культа. И они помнят о нем, но не хотят ничего о нем знать, боясь подвергнуть себя опасности. Поэтому Морена обратилась ко мне. Можно считать, что я лучший из худших. Впрочем, когда я начал собирать по крупицам славянский культ, я нашел очень много одаренных. Но все они еще дети. Вроде Жени или чуть старше. Только у нашей Евгены тоже скандинавские корни. Думаю, тут опять-таки сыграла важную роль вторая мировая. И всех этих детей, многие из которых уже безо всякого обучения знают Колыбельную, можно считать, ну... второй волной возрождения культа. А вот если говорить о взрослых, то почти все они растеряли свои способности. Так что остается надеяться только на молодое поколение. По возрасту ты к нему не относишься, но Эрна говорила, что ты очень способный и талантливый. У нее на тебя большие надежды. Не удивлюсь, на самом деле, если ты имеешь корни среди первых адептов культа, праотцов.

— И что ты собираешься делать со всеми этими одаренными детьми? — спрашиваю я. — Отбирать у родителей, как Женьку, и воспитывать истинными адептами?

— Не говори глупостей, — досадливо хмурится Марк. — Никто Евгену из семьи не забирал. Просто она у нее неблагополучная, поэтому Эрна решила, что пусть лучше Женя будет жить с ней. — Девочка цокает языком и осуждающе смотрит на парня, тот извинительно разводит руками. — Ну, значит, не будем об этом. Что касается других детей, то я, напротив, хочу, чтобы они воспитывались в обществе обычных людей. Иначе мы просто повторим ошибку всех предыдущих поколений культа. Основная моя цель — доказать человечеству, что мы — такие же люди, как и они, что нас не надо бояться или ненавидеть. Хочу, чтобы наши способности воспринимались хотя бы так же, как работа стоматолога. Страшно, но не вредно. И для этого детям из культа необходимо жить в обществе, показать ему, что они такие же дети. Я встречал девочку, которая случайно спела Колыбельную своей кошке, которая умирала в страшных муках. Вот так просто, глядя на мучения своего любимого животного, она вспомнила слова песни Смерти. Сначала родители испугались, посчитали ее ненормальной. Но после разговора со мной, они начали ее поддерживать, объяснять, в чем суть тех странных слов, которые возникают в ее голове каждый раз, когда она видит чьи-то мучения. Этих детей не нужно изолировать, их надо обучить жить с этим, понимать, кому можно петь, а кому нет. Дети Арс Фатрума рождаются и в абсолютно обычных семьях. Просто гены пробиваются наружу в определенный момент. И таким родителям тоже необходимо объяснить, что они должны поддержать и защитить своего ребенка, а не считать его чудовищем. Я хочу положить конец эре, когда адептов Арс Фатрум считали мучениками.

Я с непередаваемым удивлением смотрю на Марка. Его пламенная речь о детях культа производит на меня неизгладимое впечатление. Мне хочется подписаться под каждым его словом. На миг мне становится стыдно, что у меня в жизни никогда не было столь высоких целей. Но потом я успокаиваю себя тем, что я ведь тоже могу участвовать в воплощении этой идеи в жизнь. Этому парню проповедником бы работать. Или политиком. Его харизма, помноженная на умение красиво говорить и экстраверсию, даст потрясающие результаты.

— Вот, значит, в чем ваш с Эрной план.

— Нууу, — невнятно протягивает Марк, отводя глаза в сторону. — В принципе, у нас с Фогель одна цель — возродить культ и позволить ему спокойно существовать в современном мире. Просто способы достижения несколько разнятся. У немки есть привычка всегда действовать в одиночку. Ну и пусть. Главное, что мы хотим возродить культ. Ладно, — внезапно говорит Марк, поднимаясь со стула, — с вами хорошо, а без вас еще лучше. Шутка. Пойду я домой. У меня еще дела по работе и прочее. А ты, Алекс, присмотри за ребенком и дождись Эрну. Как вернется — позвони мне. Я хочу самолично надавать ей подзатыльников за излишнюю вспыльчивость.

Я успеваю только открыть рот, чтобы возмутиться, когда Марк уже хлопает дверью.

— Чертовы экстраверты, — бурчу я. — Раскомандовался тут.

Женя подбирается ко мне ближе и бодает головой в плечо, улыбается. Я вздыхаю и треплю ее по волосам.

— Чем займемся?

— Мы можем пойти погулять, — смущенно бормочет Женя. — Куда-нибудь в палк. Зоо.

— Ты хочешь в зоопарк? — улыбаюсь я. Девочка кивает и сконфуженно прячет взгляд, уткнувшись носом мне в живот. — Ну, хорошо, пойдем. Я давненько не был в зоопарке. Думаю, это будет здорово. У нас как раз есть еще несколько часов до закрытия.

Женя радостно подпрыгивает на месте, хлопает в ладоши и бежит собираться.

С первой же минуты стало ясно, что девочка никогда не бывала в зоопарке. Она подбегала к каждому вольеру и радостно кричала «смотри, смотри». Кажется, впервые я видел в Жене просто ребенка, а не рассудительную личность. Она смеялась над пингвинами и восхищалась изящным тигром. Детские глаза сверкали счастьем. И мне было приятно быть хотя бы косвенной причиной этой радости. Я накормил Женю мороженым в рожке, купил ей сахара, чтобы она могла покормить лам и пятнистых пони. Мне очень хотелось, чтобы Женя тоже могла быть обычным ребенком. Как говорил Марк.

Вернулись мы только вечером, когда уже начинало темнеть. В троллейбусе девочка почти задремала на моем плече. Дома, пока я делал ей чай и пытался пожарить яичницу, Женя крепко уснула в кресле, накрывшись кожаной курткой Эрны.

Я вздыхаю. Ужин ставлю на пол, а девочку осторожно беру на руки и переношу ее на кровать, накрываю одеялом. Женя даже не открывает глаз. Куртку вешаю в шкаф.

Я выключаю одинокую лампочку под потолком, забираю ужин и, закрыв за собой дверь, выхожу на кухню. Решив, что продукты не должны пропадать зря, сажусь есть.

Не успеваю я поднести ко рту первый кусочек яичницы, как мой телефон начинает звонить. Я смотрю на экран и хмурюсь — незнакомый номер.

— Алло?

— Эрны еще нет? — взволнованно спрашивает Марк. Я слышу, как он делает громче телевизор.

— Эм, нет, — растеряно отзываюсь я. — Что-то случилось? И откуда у тебя мой номер?

— Слушай внимательно, передашь ей потом.

Судя по звуку, парень подносит телефон к динамику телевизора. Звучит новостная заставка. Потом голос диктора:

— Несколько дней назад в нескольких американских штатах нашли около двухсот человек, умерших от остановки сердца. Подобные случаи были и до этого, но не в таких масштабах. Все это время причины были неизвестны. Строились версии об эпидемии нового, еще неизученного вируса. Но сегодня американские власти выдвинули предположение, что стоит за этим происшествием. — Голос диктора сменяется мужским голосом переводчика. — Это уже не первый случай в истории нашей и других стран. Есть множество исторических документов, свидетельствующих о том, что существует некая организация, умеющая психически воздействовать на людей с помощью набором определенных звуков. Эта мелодия влияет разрушающе на организм человека, из-за чего человек сначала впадает в кататонию, а после умирает от остановки сердца. Подобные случаи задокументированы в Америке, нацистской Германии, Советском Союзе и многих других странах. Эта организация называет себя Арс Фатрум. До сегодняшнего дня о них ничего не было слышно. Но сейчас версия об их участии в убийствах является основной. По предварительным данным, члены этой организации запустили вирусную мелодию с помощью незарегистрированной радиостанции или же подключились к телевидению. Поэтому убедительно просим людей быть осторожными. Если вы внезапно обнаружили новую радиостанцию или же телевизионный канал, то сразу же его выключите — это может быть опасно для вашей жизни. В случае обнаружения звоните в полицию. — Голос диктора возвращается. — Пока цели террористов остаются неясными. Как и то, с помощью какой мелодии они добиваются таких результатов. Но американские власти продолжают расследовать это дело. К ним подключаются и другие страны.

Эфир обрывается, раздается шум, а потом снова возбужденный голос Марка:

— Слышал? Нет, ты это слышал? Это запись утренних новостей. Они объявили о существования культа по телевизору! Они снова делают нас чудовищами! Сейчас снова начнется эта охота на ведьм. Черт. Из-за них может рухнуть весь мой план! Ты хоть представляешь, чем это будет чревато для будущего культа? Да даже сейчас, если поймают тех, кто запустил Колыбельную по радио, это будет конец. Нас либо окончательно уничтожат, либо снова будут отлавливать для изучения и использования, как у нацистов. Это просто ужасно!

— Хэй, тише, — пытаюсь я вклиниться в поток речи Марка. — Ничего еще не потеряно. Я почти уверен, что большинство даже не поверит в эту версию. Просто сам посуди: как для обычного человека будет звучать новость о какой-то организации, убивающей людей с помощью звука через радио или телевизор. Бред же. Кстати, почему они, вообще, это сделали?

— Ммм, — невнятно раздается в трубке. — Я не знаю. Это все против изначального плана. Надеюсь, ничего подобного больше не повторится. Очень надеюсь. Тебе обязательно нужно обсудить произошедшее с Эрной. Думаю, к тебе они прислушается больше, чем ко мне. Да, точно. Ты же добрый, хороший и блаблабла. Фогель будет стыдно.

— Что? — недоуменно спрашиваю я.

— Пока, — внезапно бросает Марк и отключается. Я так и остаюсь сидеть с телефоном у уха, слегка прищурившись. Что это такое было? Я медленно кладу телефон на стол и с подозрением на него кошусь, будто он представляет опасность. Потом качаю головой и возвращаюсь к трапезе.

Закончив с едой и помыв всю накопившуюся посуду, я становлюсь посреди кухни и, уперев руки в бока, осматриваюсь вокруг. Ну и чем мне теперь заняться? Попробовать добраться до дома Марка? Остаться ночевать здесь и ждать возвращения немки? Если выбрать второй вариант, то чем мне сейчас заняться?

Я сажусь на единственный стул и смотрю время. Ночь давно уже перевалилась за полночь. Я вздыхаю и кладу голову на стол, подложив под нее руки. Куда я пойду посреди ночи-то через гаражи? Тут никакие занятия спортом тебе не помогут.

Пока я пытаюсь задремать в такой неудобной позе, в голове смешиваются различные мысли: о культе, о детях, о происшествии в Америке, о плане Эрны. Никогда бы не подумал, что смогу оказаться чуть ли не центре подобных событий. А ведь всегда мечтал о приключениях. Вот, получите, распишитесь. Только вот, чем больше я узнаю о культе и его проблемах, тем меньше мне уже хочется участвовать в этих приключениях.

Из состояния полудремы меня выводит робкий стук в дверь. Я отрываю потяжелевшую голову от стола и сонно тру глаза, пытаясь понять, действительно ли был стук, или мне приснилось. Но тут он снова повторяется.

Я встаю и открываю дверь. Эрна приветливо поднимает руку и устало улыбается, опираясь плечом на стену. В кучерявых волосах повисли паутинки и пыль. Под черными глазами легли глубокие, почти фиолетовые синяки.

— Эрна, где ты?.. — пытаюсь воскликнуть я, но Фогель быстро зажимает мне ладонью рот и недовольно хмурится. Ее рука шершавая, грубая и очень холодная, пропахшая степными травами. Я беру ее за запястье и осторожно отдираю ото рта.

— Не задавай глупых вопг’осов о том, где я была, чем занималась и тому подобное, — просит девушка. Голос у нее тихий, ослабший, с легкой хрипоцой.

— Хорошо, — киваю я. — Заходи уже. Выглядешь изможденной. Сделать тебе кофе?

— Ja, — улыбается Эрна и заходит в квартиру, опираясь на стены. Она пытается нагнуться, чтобы снять обувь, но ее заметно ведет в сторону, поэтому девушка бросает эту идею и идет на кухню, топая тяжелыми ботинками. Я провожаю ее взволнованным взглядом. Прислушиваюсь к закрытой комнате — Женя все еще спит.

— Хэй, садись на стул, — командую я, заметив, что немка пытается по стенке сползти на пол, где сидела обычно. — Ты потом на ноги не поднимешься. А тащить тебя на руках в комнату я не собираюсь.

— А я вьедь только хотьела похвалить тебья за заботливость, — почти осуждающе качает головой Эрна, но все-таки садится на стул. — Мог бы и донести. Я не такая тяжелая. Как пг’овел эти дни без меня?

— Ходил в зоопарк с Женей, — говорю я, ставя чайник на огонь. — Едва пережил ночную вечеринку у Марка. Больше ничего такого. Женя очень волновалась за тебя, думала, что ты ее бросила. С твоей стороны, это не очень прилично так поступать.

— Я знаю. Постараюсь испг’авиться. Спасибо, что пг’исмотрел за ней. Надеюсь, ей понг’авилось в зоопарке?

— Она была в восторге, — улыбаюсь я, ставя перед Эрной чашку с кофе. — Особенно, когда кормила лам.

— Здорово. Сводишь как-нибудь и менья покормить лам?

— Да, конечно, — слегка сконфуженно отвечаю я, ощущая, как краснею под пристальным взглядом бездонных черных глаз. — Марк просил передать тебе не очень приятные новости. Сказать сейчас, или ты сначала поспишь?

— Если они непг’иятные, то нужно сейчас, — вздыхает девушка, глотая обжигающую жидкость. — Что-то связанное с культом? Или вчерашними новостями?

— Да, вроде того, — протягиваю я, пытаясь подобрать слова так, чтобы снова не взбесить немку. — Марк давал послушать мне запись новостей. Там выступал какой-то мужчина из Америки и говорил, что виной произошедшему может быть некая организация Арс Фатрум. Опирался на различные документы и свидетельства. Вас… нас считают террористами. А еще он сказал, что Колыбельная передавалась по радио или телевидению. Но вот что меня больше всего удивило, так это то, что они так открыто озвучили название культа по новостям. Марк теперь очень переживает, что из-за этого адептов Арс Фатрум снова начнут считать чудовищами.

— Мы и есть чудовища, — качает головой Эрна. — И этого нет смысла стыдиться. Марк слишком идеализирует.

— Он мне сегодня рассказал о вашем плане.

— Неужели? — насмешливо вскидывает брови девушка.

— Да, про то, что вы хотите возродить культ благодаря детям, вроде Жени. И что хотите, чтобы они спокойно жили в обществе, опирались на него. Только он еще сказал, что у вас разные способы достижения этой цели. — Эрна кивает, но ничего не говорит. — Пока я слушал Марка, я решил, что это отличная идея. И правильная. Так что я с радостью буду помогать вам. Если позволите, конечно. Кстати, что-то ты не сильно расстроилась из-за новости об американском культе. Тебя не волнует, что теперь о вас знают?

— Я немного разочарована американским культом. Они действуют не по плану. Но все равно уже ничьего не изменить. А сил злиться у менья сейчас пг’осто нет. Буду корректировать план по мерье развития событий.

— А в чем его суть? — спрашиваю я, поднимая глаза на девушку. — Эй, у тебя кровь из носа пошла!

Эрна, только собравшаяся мне ответить, замолкает и касается пальцами верхней губы. Заторможено отводит руку и растеряно смотрит на капли крови. Я быстро иду в ванну и беру салфетки, смачиваю их холодной водой.

— Подожди, не запрокидывай так голову, — говорю я, осторожно прикладывая к переносице девушки холодные салфетки. — Это из-за того, что ты пыталась связаться с американским культом? Марк сегодня рассказывал, что подобная связь пагубно влияет на организм. Тебе точно нужно отдохнуть. Желательно пару дней. Надо же как-то себя беречь.

— Зачьем? — спрашивает Эрна, глядя прямо мне в глаза. Я снова теряюсь от такого вопроса.

— Потому что есть люди, которые волнуются о тебе.

— Я нелепо бессмертна. Со мной ничего не может случиться.

— Даже если так, — упрямо твержу я, — не стоит относиться к себе столь безразлично. Ведь люди не всегда помнят, что ты бессмертна. Да и, как я понял, бессмертие не исключает боль.

— Скорее множит, — усмехается Фогель, и мне становится от этого невыносимо горько. Я поправляю салфетку на ее переносице и отхожу к окну.

— Почему ты так себя ведешь?

— Потому что всье, что менья окг'ужает, похоже на чашку.

— Что? Какую еще чашку? — спрашиваю я, недоуменно хмурясь.

— На вот такую.

Эрна ставит на стол свою чашку с допитым кофе и одним резким, но изящным движением тонкой руки скидывает ее со стола. За секунду чашка достигает пола и разбивается на осколки, разбрызгивая остатки гущи. Четыре крупных осколка и десятки поменьше, ручка отлетает к моим ногам. Я вздрагиваю от звука разбивающегося фарфора и ошеломленно смотрю на немку. Она совершенно флегматично разглядывает мусор, который несколько секунд назад был одной из ее любимых чашек. Она упирает локти в колени и кладет на руки голову. Ее спина сильно сутулится, под зеленой рубашкой видны острые позвонки.

— Это очень пг'осто, — говорит Эрна настолько тихо, что мне приходится успокоиться и прислушиваться. — Моя жизнь, как чашка, которую разбили. Ее уже нельзя собг'ать, склеить. Сколько ты ни пытайся, ни извиняйся за свою неаккуратность. Даже если ты собьерешь все осколки, зальешь клеем, она уже не будет пг'ежней. В этой чашке все равно будьет не хватать деталей, она будет уродлива, ты не сможешь из нее пить. Пг'осто бесполезный мусор. И чтобы это испг'авить, тебе нужно обернуть время вспять, к тому моменту, когда чашка еще была целая. Но это невозможно. Поэтому у тебья остается лишь груда осколков, которые либо жалко выкинуть, либо нет такой возможности.

Девушка замолкает. Кровь уже остановилась, поэтому немка просто рвет на кусочки влажную салфетку. Своеобразный акт разрушения. Я смотрю на осколки чашки и против своей воли действительно вижу в них всю сущность этой девушки — разбитая и никому уже ненужная. Но я совершенно не знаю, что делать с этим откровением.

— Ты слишком хороший, — внезапно говорит Эрна, запустив длинные пальцы в копну своих кучеряшек. — Это может сыграть с тобой злую шутку. Никто не поймет того, кто любит битые чашки. А мнье будет очень жаль, если тебья ранит или убьет этими осколками. Если кому из нас и нужно себья беречь, то все-таки тебе. С самой первой минуты, как ты меня увидьел, нужно было бежать.

— Возможно, — задумчиво отзываюсь я. — Но знаешь, я ни на минуту не жалею, что не поступил так. Ты — это ужасный, но все-таки правильный выбор. А теперь я хочу... нет, требую, чтобы ты пошла спать. Возможно, это рассеет твою нездоровую философию про чашки.

Эрна улыбается и безо всяких возражений встает. Ее ноги подкашиваются, она едва успевает схватиться за стол. По выражению лица я понимаю, что девушку злиться на саму себя за такую слабость. Я подхожу и осторожно беру ее под руку. Сначала Эрна дергается и смотрит на меня диким зверем, но уже через секунду ее взгляд заметно смягчается, и она позволяет мне помочь ей дойти до комнаты. Невзирая на все звуки и звон разбитой чашки, Женя так и не проснулась.

— Ложись спать, — шепотом говорю я. — А мне надо убрать остатки твоего наглядного примера про чашку. А то Женя выйдет на кухню и порежется. Буквально. Это будет не очень хорошо.

— Мы уже почти семейная пара, — ворчит Эрна, отстраняясь от меня. — Вот почему ты такой заботливый? Я же только минуту назад говорила, что подобная добг'ота не доведет тебя ни до чего хорошего.

— Ну кто-то же должен быть добрым, — улыбаюсь я. Эрна только вздыхает и упирается лбом мне в плечо.

— Серьезно, береги себья. Я никогда себе не пг'ощу, если с тобой что-то случится.

— Да не волнуйся ты так, — говорю я и кладу ладонь на медные пружинки волос девушки. Они оказываются неожиданно мягкими, хотя внешне больше похоже на проволоку.

Немка отстраняется и, шатаясь, добирается до кровати, осторожно садится, чтобы не разбудить сопящую Женю. Когда Эрна смотрит на девочку, я даже в тусклом освещении с кухни могу видеть, сколько нежности и чувства вины в этом взгляде.

Я молча разворачиваюсь и иду на кухню, прикрыв предварительно за собой дверь в комнату. Время на часах близилось уже к трем утра. Вчера в это время как раз шла к завершению вечеринка Марка. Отлично, главное — стабильность.

Заметив в углу коридора веник, я тщательно сметаю все осколки вместе и выбрасываю. Пол был еще немного липкий от пролитого кофе, но это проблему я решаю оставить на завтра. С каждой минутой веки все сильнее наливались тяжестью. Сонно моргая, я возвращаюсь в комнату.

Эрна лежит на кровати, укрывши ноги краем одеяла, и крепко обнимает Женю. На губах девочки счастливая полуулыбка. Они обе спят. Я не могу сдержать облегченного вздоха. Теперь-то все хорошо. Я подхожу к ним и натягиваю одеяло на плечи Эрны. Женя на миг открывает глаза, расфокусировано смотрит на меня, а потом обратно закрывает. Немка же даже не шевелится и тогда, когда я неловко спотыкаюсь об ее ботинки, брошенные около кровати. Хочется повозмущаться о неаккуратности Эрны, но я сдерживаюсь. В конце концов, у нее просто нет сегодня сил на такие мелочи.

Порывшись в шкафу, в надежде найти там плед, одеяло или хоть что-нибудь в этом роде, я обреченно вздыхаю, забирая с вешалки кожаную куртку Эрны. Лучше так, чем совсем ничего. Ну или с плащом чумного доктора. Немного по-кошачьи устроившись в кресле, я накрываюсь курткой и закрываю глаза. Я чувствую, что ее воротник пахнет чем-то пряным и немного медом. Этот запах успокаивает. В голове непроизвольно возникают слова Колыбельной. Но я даже не пытаюсь им сопротивляться. Язык Хаоса кажется очень красивым. Когда Колыбельная подходит к концу, я слышу мысленный голос Хель: «Спасибо за нее». Потом сразу же проваливаюсь в глубокий сон.