Обратный отсчет (джен)

Антиплащ вышел из дома Молли в начале двенадцатого.

Было уже совсем темно, но закончившийся денёк, ясный и солнечный, обещал такую же тихую, безветренную, спокойную ночь. Улицы казались вымершими; редкие прохожие опасливо жались к стенам домов, торопясь поскорее юркнуть каждый в свою теплую безопасную раковинку: этот отдаленный промышленный район, граничащий с сомнительной территорией речного порта, отнюдь не пользовался в городе доброй славой. Кое-где тускло, словно побаиваясь вступать в открытую схватку со всеобъемлющим ночным мраком, горели уличные фонари, да порой темноту рассекал свет фар проезжающего автомобиля. Впрочем, желающих остановиться и подбросить до старого маяка, где обитал Мегавольт, угрюмого, зябко засунувшего руки глубоко в карманы куртки одинокого прохожего что-то не находилось…

Ладно. За час дотопаю и пешком… Антиплащ шёл быстро, нигде не задерживаясь, тем размеренным, широким и пружинистым шагом, который отличает неутомимого ходока, — и время подбиралось к полуночи, и темные улицы сменялись пустынными скверами, а безлюдные площади вливались в редкие безжизненные перекрёстки, — но мысли его по-прежнему оставались далеко позади, на Черри-лейн, на крохотной скромной кухоньке старого четырёхэтажного дома. Он представлял себе, как после его ухода, с трудом уложив расшалившуюся дочку спать, Люси вновь долго сидит за столом, опустив голову на руки, нервно глотая давно остывший невкусный чай; потом, устало вздыхая, идёт в комнату дочери, собирает разбросанные по полу игрушки и поправляет одеяло, которое Молли, как всегда, ненароком сбросила во сне… А завтра им опять предстоит новый день: вновь встанет солнце, зальёт маленькую кухоньку ослепительным теплым светом и ляжет на пол ярким жёлтым квадратом; и негромко, по-домашнему, засвистит на плите чайник, и будет журчать в раковине вода, и звякать на столе чайная посуда, и зашкворчит на сковороде масло, и маленькая светлая комнатка наполнится головокружительным бодрящим ароматом утреннего кофе. А потом Молли — маленькая, насупленная, невыспавшаяся Молли, — сжимая в руке полосатого Тигрушу, отправится в садик и весь день будет вспоминать его, неуклюжего забавного Анти, и надеяться, что вечером он опять нежданно-негаданно заявится к ней в гости. А глупенькая серенькая мышка Люси вновь пойдет на работу — вкалывать, вкалывать, вкалывать там до седьмого пота — только для того, чтобы удержаться на плаву в этом безжалостном, как давилка, мире свирепой конкуренции и беспощадного рынка. А он, Антиплащ…

Он замер, пораженный мыслью, внезапно пришедшей ему на ум.

Уж в чем-в чем, но в средствах-то он, Антиплащ, отнюдь не стеснён. К тому же знает, где они живут (если, конечно, в припадке истерического страха мамаша завтра же не поменяет квартиру); и ничто ему не мешает заглянуть на Черри-лейн днём, когда дома никого нет, и подбросить в почтовый ящик тысчонку-другую маленьких зелёных бумажек…

Люси сразу поймёт, что это за деньги и от кого они.

И не возьмёт их.

Побрезгует.

Дело даже не в том, что она чересчур законопослушна или опасается некой эфемерной ответственности, просто она слишком честна, слишком внутренне чиста, с незамутнённой совестью, с устоявшимися понятиями о добре и зле и, в конце концов, попросту слишком горда для того, чтобы взять награбленное.

И что же ему теперь, идти ящики в порту грузить?

Эта неожиданная, пришедшая из ниоткуда мысль — и последовавшая за ней соответствующая картина — показались ему настолько невозможными, настолько абсурдными и нелепыми, что Антиплащ не выдержал и расхохотался… резким, нервным, нездоровым смехом человека, находящегося на грани психического срыва.

Нет. Никогда не будет в его жизни такого тихого, счастливого домашнего утра — с теплым солнечным квадратом на светлом линолеуме, с сипловатым посвистыванием чайника и шкворчанием яичницы, с деловитым позвякиванием чайных чашек и дразнящим ароматом кофе и горячего шоколада…

А что будет?

Безумные рискованные авантюры? Дерзкие и изощренные, порой просто невероятные в своей изобретательности планы взломов и ограблений? Грязные «малины», тайные убежища и ночные кабаки? Бесконечный покер в компании таких же, как и он, неприкаянных по жизни, бездумно плывущих по течению изгоев? Тюрьмы, решётки и колючая проволока? Неуклонно, хе-хе, прогрессирующие с каждым годом мизантропия и социофобия с сезонными обострениями? Пронзительное одиночество, которое не зальёшь никаким, самым крепким виски, и не заглушишь случайными, ни к чему не обязывающими интрижками?.. А чем всё это закончится — через двадцать, тридцать, сорок лет?.. Непонятно почему ему вдруг вспомнился Вошь На Носу (интересно, отправили бедолагу в трудовой лагерь, или всё-таки нет?); ведь он тоже был когда-то молод и силён, и не думал, что на старости лет ему придётся промышлять сбором пустых бутылок и жестянок из-под пива, рядиться в чьи-то чужие обноски, ночевать в подвале и дрожать над каждым грошовым ящиком из-под консервов — пока его, горемыку, самого не упакуют в подобный пустой ящик подходящего размера, не опустят в сырую двухметровую яму и не водрузят сверху ещё один ящик в качестве надгробного памятника… Нет! Хватит! Антиплащ глубоко вздохнул. Прочь уныние, тоску и хандру… прочь, прочь! Да что же это такое, в самом-то деле!.. Что за мрачное, беспросветное карканье старого ворона на него сегодня нашло?!..

Полно — да будет ли в его жизни вообще хоть какое-нибудь утро?

Герениты теперь у него в кармане, ага, жгут ляжку — но «ключ» по-прежнему остаётся величиной неизвестной. Сумел ли Мегавольт разобраться в устройстве этой штуки — без столь необходимой ему «начинки»? И как до него добраться, до этого Мегавольта, минуя все полицейские ловушки и кордоны? В своем стремлении изловить беглого уголовника паскуда Пауэр не побрезгует никакими средствами — а Мегс у него наверняка первый в списке антиплащовских дружков… Придётся, видимо, всё-таки звонить Батарейке из автомата и осторожненько выяснять обстановку, — а потом…

Антиплащ остановился. Сердце его, сжавшись от недоброго предчувствия, пропустило один удар.

Он находился на Кавендиш-стрит — улице широкой и хорошо освещенной, но сейчас, в глухой ночной час, практически пустынной — наверно, поэтому взгляд его сразу зацепился за темный закрытый фургон, внезапно попавший в полосу света. Черная махина, до сей поры таившаяся во тьме у противоположной стороны улицы, медленно двинулась вперёд, угрожающая и беспощадная, как выползающий из засады дракон, — и круглые белые фары ослепительно вспыхнули в ночи, будто злобные светящиеся глаза…

Антиплащ похолодел.

Он сразу узнал этот тёмный закрытый фургон с эмблемой ШУШУ на широком тупоносом рыле, с крохотным оконцем, забранным частой стальной решеткой, с приметной трещинкой на правой передней фаре…

Пауэр!

Как? Как они его нашли?!

Люси навела? Невозможно! Она не могла знать, куда он пойдёт, а он уже ой как далеко ушел от Черри-лейн… Тогда — как?

Как?!

Радиомаяк.

В сущности, у него с самого начала не было никаких шансов…

Эта мысль обрушилась на него оглушающе и резко, словно удар топора. И сразу, следом за ней — другая:

Это — смерть!

Герениты при нём, в кармане джинсов, найти их ничего не стоит — и, завладев камнями, Пауэр с ним, с Антиплащом, церемониться не станет… Не раздумывая, Анти метнулся через улицу, наперерез легковушке, выскочившей из-за поворота; это оказался — вот неудача! — серебристый полицейский «мерседес», патрулирующий улицы! Душераздирающе взвизгнули тормоза; прежде, чем кто-либо из полисменов успел сообразить, что происходит, Антиплащ подскочил к патрульному автомобильчику и рывком распахнул дверцу.

— Арестуйте меня! Живее!

— Что?.. — Толстяк в синей полицейской форме, сидевший на пассажирском месте, уставился на Антиплаща в полнейшем недоумении. Он, этот рыхлый щекастый толстячок, в сущности, никогда не был в деле особенно ловок и расторопен, большим уважением в среде коллег не пользовался, за все годы добросовестной работы в полиции не дослужился даже до капрала, и до пенсии ему оставалось всего-то два месяца, — а тут, в спокойное, не предвещающее никаких треволнений обычное дежурство неожиданно, будто чёртик из коробочки, врывается какой-то бледный, насмерть перепуганный парень в грязной замшевой куртке и требует чего-то совершенно уж немыслимого и непонятного… Неудивительно, что сдобный, как свежеиспеченная булочка, пухленький мягонький офицер полиции слегка оторопел:

— Арестовать?.. За что?

— Да какая разница, за что! За что угодно! За переход улицы в неположенном месте! Арестуйте меня, ну же! И отвезите в ШУШУ! Живее!

Но толстяк всё ещё не понимал… Господи, да тебе бы не в полиции работать, а коров пасти на отдалённой ферме, в отчаянии подумал Антиплащ; сейчас мгновения, буквально мгновения решали дело… Лучше оказаться в ШУШУ и без Пауэра, чем в пауэрском автозаке и в наручниках — Антиплащу потребовались доли секунды, чтобы просечь эту нехитрую истину… Поздно! Позади взвизгнули тормоза — темный фургон с решётками на окнах остановился рядом, чуть ли не чмокнув в зад патрульную малолитражку. Пауэр на ходу выскочил на тротуар.

— Держите его! Скорее! Не дайте ему уйти! Это Антиплащ, налётчик и беглый зек! Попался, голубчик…

Неповоротливый толстяк всё ещё непонимающе крутил головой… Увы, его напарник, тем временем выскочивший из машины, оказался проворнее — и бросился отступающему Антиплащу наперерез. Анти подсечкой опрокинул его на асфальт — но на пути его уже вырос Пауэр с полицейской дубинкой, и Смит с пистолетом, и Бобби, вооруженный огромной бейсбольной битой, и наконец-то въехавший в ситуацию нерасторопный толстячок… Их было много, а Антиплащ — один; окружённого, прижатого к стене, не успевающего отражать удары, его скрутили и ничком повалили на плоский капот патрульной машины.

— Наручники! — отчаянно, с трагическим надрывом прохрипел Пауэр. — Смит, скорее! Заверни ему руки за спину, чтобы не рыпался… Ну же!..

Антиплащ рванулся. Тщетно! Резкая, оглушающая боль в вывернутых руках, прикосновение холодного металла к запястьям, тихий щелчок сомкнувшегося замка… Всё.

Пауэр ликовал.

— Попался, голубчик! Сволочь, мразь подвальная! От меня не убежишь! — Тяжело дыша, он выпрямился и торопливо, брезгливо вытер руки краем носового платка, словно после прикосновения к чему-то нечистому и заразному; потом обернулся к запыхавшемуся, утирающему пот со лба рыхлому толстяку: — Как ваша фамилия, офицер? Как-как?.. Жминагаз?.. Кгхм… Вы будете представлены к награде, офицер Жминагаз, вы и ваш напарник — за поимку особо опасного преступника, сбежавшего из-под стражи. О вашей смекалке, мастерстве и проявленном мужестве я, клянусь, немедленно доложу в Управление!

— Р-рад… Рад стараться! — пролепетал вконец ошеломленный толстяк, таращась на Антиплаща со страхом и любопытством, как на диковинную ядовитую жабу в террариуме: наверно, за всю его долгую сорокалетнюю службу это был первый по-настоящему опасный преступник, которого ему, офицеру Жминагазу, к его собственному непомерному изумлению удалось задержать.

— Босс! — окликнул Пауэра Смит, который тем временем вместе с Бобби обыскивал Антиплаща: в руке бравый водила, широко улыбаясь, держал прозрачный целлофановый пакетик с геренитами. — Очко в нашу пользу!

— Отлично! — Глаза Пауэра под густыми, четко очерченными бровями блеснули злорадно, и он едва сумел сдержать торжествующий возглас — что ни говори, дело складывалось как нельзя более успешно; на подобную сказочную удачу он не смел и рассчитывать. — То, что надо! Я знал, что эта гнида первым делом постарается раздобыть камни… Ублюдок! — Он яростно, наотмашь ударил Антиплаща дубинкой по лицу. — Я тебе покажу, как надо мной издеваться и сбегать из-под конвоя, мерзавец! В машину его!

Ослепленный болью, Антиплащ, наверно, упал бы на колени, если бы с двух сторон его не подпирали Бобби и рослый водила Смит; отчаянно превозмогая слабость и дурноту, чувствуя во рту мерзкий, вязкий солоноватый привкус крови, он с трудом заставил себя поднять голову и принудить к повиновению ватные, онемевшие губы:

— Стойте… Н-не… не так… быстро… Я-я… имею право… на один звонок…

— Какой тебе ещё к черту звонок, подзаборная мразь? В автозак его, Бобби, чего стоишь!

Но тут в дело неожиданно встрял офицер Жминагаз. Только что поощренный за мужество и верность долгу, он не мог не вмешаться и допустить, чтобы на его глазах столь грубо и вопиюще нарушали закон.

— Он прав. Он действительно имеет право на один звонок, мистер, э-э… не знаю вашего имени. Таковы постановления Устава.

Пауэр позеленел от бешенства — но спорить не решился.

— Ладно! Вон там, неподалёку, на остановке есть телефон. Веди его, Смит! Пошёл!

Антиплаща, по-прежнему закованного в наручники, подтащили, подталкивая пистолетом в спину, к зеленоватому аппарату, который насмешливо подмигивал красным глазом из ниши по соседству с автобусной остановкой. Пауэр бдительно встал за плечом задержанного; саднящими, разбитыми в лепёшку окровавленными губами Антиплащ хрипло попросил добряка-патрульного:

— Наберите номер ШУШУ.

Он готов был благословлять этого недалёкого благодушного пухляка, который давал ему единственный, пусть такой слабый и призрачный шанс на спасение… Долгие тоскливые гудки, казалось ему, тянулись бесконечно; наконец в трубке, поднесённой к его уху, раздался негромкий щелчок — и тусклый, невыразительный голос скучающего за пультом ночного дежурного безучастно сообщил:

— Полицейское управление. Дежурный слушает.

Ну, братец, мысленно взмолился Антиплащ, только не подведи!

— Передайте Чернышу, — торопливо проговорил он. — Очень срочно. Антиплаща повязали на Кавендиш-стрит. Герениты у Пауэра. Он собирается…

— Всё. Достаточно! — Пауэр решительно опустил руку на рычаг. — Ты своё право исчерпал… В машину! А вас, офицер Жминагаз, благодарю за проявленное… усердие. О вашем, гм, рвении и неимоверной приверженности букве закона непременно будет доложено куда следует… Можете продолжать патрулирование.

— Да, сэр. Конечно, сэр! — Просияв, толстяк лихо козырнул и, повернувшись на каблуках, направился к своей машинёшке, которая тревожно скрипнула под весом рухнувшей на сиденье сдобной полицейской тушки… Пауэр проводил его кривой усмешкой. Потом быстро развернулся и точным сильным ударом въехал Антиплащу дубинкой под рёбра — и раздавшийся в ответ короткий, исполненный боли стон прозвучал для его ушей сладостной музыкой.

— А ты, мерзавец, своё тоже получишь, не сомневайся! С больши-ими процентами! И чёрта с два я теперь сниму с тебя наручники, понял? Так в них и сдохнешь, гнида… Кидай дерьмо в мусоровозку, Боб!

Без дальнейшей канители Антиплаща, скованного и скрюченного буквой «зю», втолкнули в фургон. Закрыли двери и заложили их крепким стальным засовом. Потом, все трое, взобрались в кабину; медлить было нельзя…

— Куда едем, шеф? — Смит задёргал рычаги управления. — В ШУШУ?

Пауэр, едва заметно усмехаясь, пожал плечами.

— Зачем? Герениты теперь у нас. Я полагаю, дальше ломать комедию не имеет смысла. Едем прямо на Базу… Закончим дельце — и завтра уже будем загорать в шезлонгах на Гавайских островах. Но сначала…

— Что?

Пауэр молча кивнул за спину, в сторону автозака. Бобби, злорадно ухмыляясь, понимающе кивнул — и выразительно провёл ребром ладони по горлу. «Почему бы не пристрелить его прямо сейчас?» — читалось на его шишколобой, от возбуждения взявшейся багровыми пятнами перебинтованной физиономии.

— Ну уж нет. — Пауэр плотоядно ощерился. — Это было бы чересчур просто. Этот мерзавец слишком много крови мне попортил, чтобы смерть его была быстрой и безболезненной… Вот что, — он секунду подумал. — Знаете заброшенный песчаный карьер на 112-й миле даксбургской трассы? Сейчас, — он бросил взгляд на приборную панель, — почти час ночи; через час-полтора мы будем на месте. Избавимся от трупа — и рванём прямиком на Базу, оттуда недалеко… Поехали!