Времена иные (гет)

В этот раз я не буду говорить о том, что ты можешь отказаться. Хотя и запугивать не собираюсь. Роланд намерен вернуть книги Камарилье, и я согласен с ним в том, что это первоочередная задача, и она требует сотрудничества.

Твоей задачей будет помочь ему в поисках книг. Речь идет о посильных действиях, и Летописец, как никто другой умеет оценивать потенциал сородичей, да и смертных, и не даст тебе работы, с которой ты не можешь справиться. Помни, что ты сородич Минска. Прежде всего защищай интересы своего города, а уже потом общее благо. В минуту, когда тебе угрожает опасность — обращайся за помощью.

Объясню, почему работу эту я поручаю именно тебе: шабаш про тебя ничего не знает, кроме того, в твоем распоряжении магия книги. И эти два факта уравнивают тебя с очень многими сородичами куда более почтенного возраста. Да и дадут тебе эти поручения куда больше чем другим... В конце концов то, что ты так похожа на летописца — не случайность. Воспринимай это как своеобразную стажировку.

Алиса заметила, что сэр Унген окончательно обжился в гостинице: его одноручный меч стоял на подставке, возле стены обосновался письменный стол, на котором стоял ноутбук, а на журнальном столике поселилась бутылка с минеральной водой и пара маленьких улыбающихся человечков, явно купленных на местной ярмарке рукоделия.

Одним словом, съезжать он не собирался. Это было не ново: некоторые смертные предпочитали жить в гостинице месяцами. Алиса не знала, зачем — с ее точки зрения гораздо удобнее и дешевле было бы снять квартиру.

Сейчас же... Возможно ей следует подумать о том, чтобы расширить количество комнат, подходящих для вампиров.

Роланд показал фотографии. Заснеженный скандинавский город. Нарвиг. Одна из самых северных территорий под контролем Камарильи. Заброшенная больница. Несколько других зданий, с видом, как будто в них снимали фильм ужасов. Люди, словно сошедшие из саг про викингов. Сурово. Северно. Именно здесь находилась сейчас одна из книг.

Особенно на их фоне выделялся мужик, с несколько звериными чертами лица, одетый в шерстяную рубаху со сложным орнаментом.

— Принцем там является Олаф. Примечательно, что он — единственный сородич в городе.

— Это как?

— В свое время его подданные устроили бунт против него и он сожрал их всех. С тех пор живет один и никого не обращает. Остальные люди на фото — его гули.

В комнате повисла гнетущая тишина.

— И книгу он так просто Камарилье не отдаст.

— Отдаст, она ему без надобности. Старославянского он не знает. Могущества и силы у него достаточно, чтобы в одиночку удерживать город, даже при том, что шабашиты, которые на него напали, книгой владели.

— Уф, силен дед. Но зачем вы говорите это мне?

— Я не могу поехать в Нарвиг. Честно говоря, — Роланд развел руками — Я пока никуда не могу поехать. После литовских событий у меня на спине мишень. И потому спрашиваю тебя.

Разумеется Алиса согласилась.

Она гордилась поручением — самую малость. Не потому, что считала себя готовой, а потому, что слова князя значили, что пан Казимир и Роланд смогли договориться. Значит она все сделала правильно. И еще Казимир сказал, что она похожа на Летописца, может не только внешностью, но и характером? И книга — положа руку на сердце, ей было интересно, и хотелось поехать в Норвегию, увидеть полярное сияние и этого жуткого принца.

Алиса ехала по заснежнному городу. Несмотря на эпидемию, его украсили на совесть — это если смотреть вверх. Под ногами же снег давно превратился в коричневую грязь, люди, скорее измученные сопряженными с концом года задачами и отсутствием выходных, старались побыстрее убраться с нарядных центральных улиц.

Она зашла в свой обшарпанный подъезд. Сосед пытался повесить венок из сосновых веток над своей дверью, но кто-то уже украл его, и липкий круг с прилипшими к нему иголками и мишурой, производил удручающее впечатление. Пахло жареной курицей.

Алиса повернула ключ в замке — с новой металлической дверью было даже непривычно плавно и тихо. И зашла в квартиру. Она совсем упустила момент, когда нужно было готовиться к празднику, поэтому к сочельнику ничего готово и не было — ни украшений на окнах, ни гирлянд, ни елки. Учитывая, как она жила эти два месяца — неудивительно, хотя и довольно грустно.

Девушка прошла по комнатам. На то, что здесь живут двое, указывали только два спальных места и две зубные щетки в ванной. Зато ушла стерильная, нежилая чистота, которая поселилась здесь с тех пор, как Алиса стала вампиром. Девушка невесело усмехнулась, как знать, может через несколько лет здесь будет полноценная холостятсякая берлога.

Витольд намертво застрял на Комаровке, по сбивчивым объяснениям гуля, там все было плохо. Алиса читала где-то, что в большие праздники обостряются психические заболевания — и вот результат. Девушка предложила собрать смертных на какой-нибудь квартире на эту ночь, во избежание несчастных случаев. Наверное, ей и самой нужно было там присутствовать.

И самому Витольду следовало уделить внимание, — уколом совести пронзила её мысль. Замотавшись с Серафимом, вильнюсской делегацией и книгами, она совсем забыла о своём гуле. А ведь он прошёл через гораздо более жуткие вещи, чем она. Пытки, потеря всего, во что он верил... И теперь он болтался где-то в ночном городе один, с расшатанной психикой, пока она разыгрывала из себя важную персону на переговорах с Тремерами.

«Нет, — строго сказала себе Алиса, — так нельзя. Он не просто слуга, он...» Она замялась, не находя точного слова. Ответственность. Да, прежде всего — ответственность.

Но сил не было.

Позвонил Павел. Неожиданно.

— Я не знаю, к кому обратиться. Можешь приглядеть за Ритой?

— За твоей единокровной? Но зачем? — в голосе Алисы прозвучала лёгкая обида. Не праздновать позвал, а работу подкинул.

— Новогодняя ночь. Я раньше был с ней, но сейчас не могу. Она до одури боится Мирослава.

— Послушай, Рита взрослая девочка и не первый год вампир. Я не понимаю.

— Если её арестуют, а риск сегодня высок, некому будет помочь. Взойдёт солнце — я останусь без сестры. Так понятнее? Она обращена в двухтысячных, и ей сложно принять новую реальность. Сложнее, чем нам всем.

— Я сделаю, как просишь. Но ты преувеличиваешь. Князь бы не разрешил обратить её, если бы она не могла постоять за себя.

— Князь обратил её по горячей просьбе Румянцевой. А та хотела её, потому что, цитирую: «В этой девочке словно застыл дух самой свободы». Ты и сама понимаешь — нет рецепта «идеального сородича».

Бар «Хронос», детище Маргариты, был единственным местом в городе, где вампиры могли отметить Рождество, не нарушая Маскарад. Приглушённый свет, отсутствие окон и специфическая «винная карта» создавали иллюзию праздника.

Маргарита, уже изрядно поддавшая, с тоской в голосе рассказывала о Павле:

— Знаешь, я его доставала ужасно. После того как Ольга забрала меня с улицы, он пытался меня воспитывать. А я... — она горько усмехнулась, — крала у него кровь из запасов, подкладывала в его книги любовные записки, дразнила… Мне было так одиноко, а он всегда был таким правильным, таким серьёзным...

Её голос дрогнул:

— А теперь он исчез. Его нет, будто никогда и не было. И осталась только я.

Алиса отстранённо кивала, чувствуя, как алкоголь — вернее, кровь тех, кто его пил — ударяет в голову. Слишком многое случилось за последние недели. Слишком много напряжения копилось внутри. Торпор сира, интриги с книгой, шабашит, постоянная необходимость быть настороже... Всё это требовало быть идеальной, правильной, безупречной.

— А ты тоже всегда правильная, Алиса? — вдруг спросила Маргарита, подмигивая. — Исполнительная, ответственная... Такая чистенькая аристократочка, ностоящая пай-девочка.

Слова прозвучали как шутка, но попали точно в цель.

Правильная... Правильная.

Алису понесло. Трезвая часть сознания кричала, что нужно остановиться, что она на годы вперёд сливает на себя компромат. Но сорвавшийся внутренний тормоз уже не работал.

— Иди, я покажу, какая я правильная, — её голос прозвучал непривычно низко и резко.

Маргарита заинтересованно повела носом, как мышкующая лисица, но вопросов не задала.

Алиса потащила молодую тореадоршу за руку к чёрному входу ближайшего супермаркета, туда, где стояла опечатанная помойка — контейнер для просроченных продуктов. Её пальцы дрожали, но она продолжала, одержимая потребностью доказать... что? Сама уже не понимала.

— Знаешь, молочные продукты обычно ещё годятся сутки, — болтала Алиса, подцепляя когтем чеку и вскрывая бак. — А если молоко скисло, можно сделать простоквашу.

В глазах Маргариты плескался ужас, смешанный с брезгливостью, но Алисе было плевать. Она запрыгнула, наполовину скрывшись в контейнере, и вынырнула, потрясая пластиковой упаковкой.

— О, смотри-ка, повезло! Этот сэндвичный хлеб, не знаю уж из чего его делают, вообще не портится.

— Ты прикалываешься? — прошептала Маргарита. — Это ведь мусор.

— Да ты что? — кураж Алисы начал выдыхаться, сменяясь горькой усталостью. — А если ничего другого нет? Идти в магазин побираться? Или, может, своровать еды? Это не я правильная. Это ты и твоя сир меня неправильно поняли.

Она сделала паузу, глядя на испачканную упаковку в руках. Ком подкатил к горлу.

— Я прекрасно знаю, какой жизнь бывает сукой. Мы с братом очень рано остались одни. Я умею выживать — и не только. Я понимаю, что всем вокруг насрать на то, какая я. А человек — и вампир — может быть очень, очень разным. Можно быть слугой, товарищем, гостеприимной хозяйкой, испуганным дитя, да хоть шабашитским епископом — и оставаться собой. И на самом деле это просто. Главное — помнить, что всем наплевать.

Алиса выдохнула. Сорвалась. И теперь завтра всем в Элизиуме будет известно, что новая протеже Роланда роется в помойках. «Отпраздновала Рождество — чтоб я ещё раз согласилась», — с горькой иронией подумала она, чувствуя, как трезвость возвращается вместе с чувством глубочайшего стыда и страха перед последствиями своей слабости.

Маргарита молча смотрела на неё, и постепенно ужас в её глазах сменился пониманием. Она медленно подошла ближе и аккуратно вынула из рук Алисы испачканную упаковку, отбросив её обратно в контейнер.

— Я никому не скажу, — тихо произнесла она. — Ни о помойке, ни о твоём брате, ни о... — она сделала многозначительную паузу, — ...остальном.

В её взгляде читалась не жалость, а трезвый расчёт. Взрыв Алисы дал ей возможность догадаться — эта «правильная девочка» замешана в чём-то гораздо более серьёзном, чем история с Серафимом. Что-то, что заставляет её бояться больше, чем осуждения общества.

А Маргарита, при всей своей беспечности, была сородичем Минска. И ей вовсе не нужен был сложный конфликт с перспективным сородичем, которого опекал сам Летописец, из-за каких-то постыдных детских тайн. Повезло?

— Давай вернёмся, — мягко сказала Маргарита, беря Алису под руку. — Просто скажем, что тебе стало плохо от выпитой крови. Все когда-то через это проходят.

Алиса молча кивнула, с облегчением чувствуя, что её безрассудство не станет достоянием общественности. Но в глубине души она понимала — молчание Маргариты стало ценностью, за которую когда-нибудь придётся платить.