Лягушка Алхимическая (джен)

После вполне успешного сращивания моего бренного тела и моего детального ознакомления с расчётами Франкенштейна по трансплантологии прошло чуть больше трёх недель. За это время произошло сразу несколько событий: вышла статья в «Ведомостях» о нападении на меня и его итогах, полковник Кессер одобрил заявку Франкена, а сам «брат» съездил в Метсо за нашей с ним старой работой по человеческому преобразованию. Автором статьи был Лорни, видимо, приставленный к нашим персонам, и в ней он выражал полное согласие со скорым судом и приговором преступника. Мне показалось, что тон статьи имел в некотором роде предостерегающий характер. Вердикт полковника тоже пришёл почтой, что примечательно — в тот же день. Впрочем, после обеда нас навестил и сам полковник. Он приехал узнать, как у меня дела и когда я смогу работать. Я рассказала, что Франкен меня подлатал и что мы оба вполне готовы приступить к испытаниям. Полковника, как мне показалось, это только порадовало, так что задержался он совсем ненадолго. А вот поездка Франкена состоялась после того, как я выдала ему теорию о путешествии ментального тела. Он нашёл её вполне здравой и взялся съездить за той работой. С того момента, как она оказалась в Центральном городе, её, разумеется, никто ни разу не открывал.

Наши библиотечные заседания перебрались из второго корпуса библиотеки в первый. Там посетителей бывало больше, но всё равно многолюдным это место я бы не назвала. Там работала улыбчивая девушка в больших очках, которая постоянно читала. Она точно знала, где какая книга находится и даже могла процитировать многие из них, но вот с работой своей справлялась не очень хорошо. Было бы жаль, если бы её уволили за то, что она слишком увлекалась чтением. В первом корпусе было много материалов по медицинской алхимии и анатомии человека, включая работы доктора Тима Марко. Сначала мы ни черта в них не поняли и отложили, поскольку кулинария определённо не входила в список наших интересов. Мы больше углубились в анатомию и физиологию, чтобы полностью справиться с трансплантацией, и на время это нас заняло. О возвращении домой мы не говорили аж до ноября. И целых два месяца всё было во вполне спокойном ритме: пациенты, библиотека, морг… Надо сказать, что рабочие органы благодаря расчётам Франкена у нас вышли прекрасно, а вот с пересадкой поначалу произошёл затык. Но мы провели несколько операций вручную, и после этого справились и с алхимической заменой органа. Правда, тело всё равно приходилось вскрывать, чтобы быть уверенными, что всё встало и соединилось, как надо.

В конце октября до меня неожиданно дошло, что в этом мире мы уже больше года. Франкенштейн предложил устроить небольшой праздник с чаем и печененками в бойлерной, где ещё с декабря стояла эффектная мебель из чёпопало. Мысль показалась мне немного странной, но вполне имеющей право на жизнь. Так что мы дали выходной Катрине и Хараю, практически выдворив их вон, и сами занялись своим сладким столом. Много ли сдобы можно приготовить за четыре часа? На-ва-лом. Начали мы печь около девяти утра, и к часу ставить блюда и вазочки с печеньем, булочками, пирожками, корзинками и прочим было решительно некуда.

— Эх… — я вздохнула, оглядывая гору снеди. — Мне бы в моей реальности такой метаболизм.

— А что, у тебя там проблемы с этим? — изогнул бровь Франкен.

— Да не то чтобы большие, но… — меня оборвал стук в дверь. Была среда, и записи на сегодня не было. А без записи или хотя бы звонка мы теперь мало кого принимали.

— Ты кого-нибудь ждёшь? — уточнил «брат».

— Нет, а ты? — нахмурилась я.

— Тоже нет, — он отложил фартук. — Пойду посмотрю, кого там принесло.

Франкенштейн пошёл открывать, а я закончила собирать устроенный бардак. Из гостиной донёсся голос полковника Кессера, так что я отложила свой фартук и вышла туда. Полковник сиял, как начищенный медный таз.

— Я приехал сообщить, что вы официально прошли аттестацию этого года, — улыбнулся мне полковник. — И кое-что ещё.

— И вам доброго дня, полковник, — поздоровалась я. — Значит, нам никаких работ сдавать не надо будет?

— Нет, — он качнул головой. — Вы вообще больше можете не сдавать работы. Потому что ставка приняла решение считать вас действительными военными.

— Простите, что? — у Франкенштейна округлились глаза, а я утратила способность управлять собственной челюстью.

— Формально, конечно, — тут же добавил Кессер. — Для вас это ничего не изменит… Кстати, чьей кисти эти работы?

Полковник повернулся к двум портретам на стене, которые Франкен закончил пару недель назад. Это были не очень большие полотна — примерно тридцать на сорок сантиметров, и они довольно точно повторяли фотографии, сделанные Гровом. Они висели над тумбочкой, в которой мы хранили бумагу, чернила, карандаши и ручки. На ней стояли серебряные часы прапрабабушки и высокая ваза с сухостоем.

— Это мои работы, — отозвался Франкен. — Но я бы хотел услышать больше деталей.

— Ваши? Вы ещё и художник? — удивился полковник, повернувшись к нему.

— Это не важно, — нахмурился «брат». — Почему ставка приняла такое решение? Что это значит?

— Вы — действующие военные врачи, — Кессер пожал плечами. — Даже если вы не ведёте исследовательской деятельности, вы всё равно работаете на армию. Поэтому там решили, что вас нужно освободить от ежегодной аттестации.

— Это стоило бы вписать в специальный медицинский контракт, — хмыкнула я.

— Теперь и внесли, — кивнул полковник. — Я, может, не совсем точно выразился. Вы не солдаты и не офицеры… То есть, вы всё ещё из когорты старшего офицерского состава, просто вы как бы вне внутреннего подчинения. В общем, для вас это означает только отсутствие ежегодной аттестации. Хотя я по-прежнему буду ждать ваших работ. Как, к слову, дела с органами?

— Я закончу отчёт на той неделе, — отозвался Франкен.

— Не спешите, — мотнул головой Кессер. — Сегодня прошёл экзамен на государственного алхимика, и аттестация идёт полным ходом. Так что ваши работы пока просто некому рассматривать. Давайте ближе к концу ноября.

— Хорошо, — «брат» пожал плечами.

— Это всё, — полковник улыбнулся. — Мне пора возвращаться к делам.

Мы пошли проводить его до двери, и когда он вышел, в калитку нашего дома входил полковник Мустанг. За ним шли ещё два человека: кто-то огромный в глухих полных доспехах и ребёнок лет двенадцати с косой пшеничного цвета и янтарными глазами. Мне почему-то вспомнился тот странноватый товарищ — Хоэнхайм. Полковник изобразил самое дружелюбное лицо, приветливо махнул рукой и направился к нам. Попили, называется, чайку наедине.

Франкенштейн даже не стал закрывать дверь, пока прибывшие пересекали наш небольшой палисадник. Было довольно прохладно, но полминуты открытой двери наша система отопления вполне выдерживала. Полковник пропустил тех, кого привёл, вперёд, а затем вошёл сам.

— Добрый день, подполковник и подполковник, — улыбнулся он. — Я к вам с небольшой просьбой.

— Добрый, — губы Франкена растянулись в хитрой лыбе. — Чем можем?

— Эти молодые люди — братья Эдвард и Альфонс Элрики, — представил гостей Мустанг. — Эдвард сдал сегодня теоретический экзамен на государственного алхимика. Вы бы могли приютить их, пока они ждут результатов?

— Конечно, — шире улыбнулся «брат». — Молодые люди, вам подойдёт одна комната на двоих?

— Да, спасибо, — отозвался блондин с косой.

— Разувайтесь и следуйте за мной, — и Франкен повёл их на второй этаж, оставив нас с полковником наедине.

— Выпьете чаю? — вздохнула я.

— С удовольствием, — Мустанг улыбнулся. — У вас так вкусно пахнет печеньем.

— Да, мы собирались сегодня… Не важно. Проходите, — я пригласила его в гостиную.

Расположиться в кухне мы не могли, как бы нам этого не хотелось. Пока полковник снимал пальто и обувь, я невольно прислушивалась к шуму наверху. С парнем в доспехах что-то было не так. Какой-то не такой звук был от его шагов. Но я никак не могла понять, что именно меня беспокоило. Не успела я додумать эту мысль, как Мустанг уже надел гостевые тапки, и мы с ним прошли в гостиную. Я предложила ему садиться и пошла ставить чайник. Заварка уже была готова, так что пока он закипал, я принесла несколько вазочек и блюд с печеньем, и чашки с заварочником.

— Разве у вас сегодня не рабочий день? — склонил голову набок полковник, рассматривая стол.

— Рабочий, — кивнула я. — Но в силу некоторых обстоятельств приём у нас только по записи или, по крайней мере, по звонку.

— Понятно… — протянул он. В этот момент вернулся Франкенштейн.

— Итак, полковник, — улыбнулся он. — Что это за юные дарования?

— Они из Ризенбурга, — отозвался Мустанг. — Я рассчитывал пригласить их ещё в том году, но в силу некоторых обстоятельств получилось только в этом.

— Вы хотели пригласить их обоих, но экзамен сдавал только один, — чуть сощурилась я.

— Это в силу тех обстоятельств, — вздохнул полковник. — Не думаю, что могу говорить о них без их согласия.

— Они спустятся? — я повернулась к Франкену.

— Да, сейчас, — он кивнул. — У нас же есть что-нибудь на обед?

— О, мы обедали, — вклинился Мустанг. — Так что они точно не голодны.

— Хорошо, — улыбнулась я. Потому что, откровенно говоря, не была уверена, что кроме выпечки у нас что-то было.

— Я должен сказать вам спасибо за Исаака, — внезапно посерьёзнел полковник. — Он мог натворить дел и лишиться головы совершенно бездарно. И похоже, мой долг опять вырос.

— Не беспокойтесь, — пожал плечами Франкенштейн. — Выплатить его вам будет не труднее, чем нам было вас в него вгонять. Иначе обмен равноценным не будет, верно?

— Ах да, Франкен, — обратилась я. — Почему бы нам не поделиться той моей работой с полковником?

— Почему именно с ним? — «брат» свёл брови.

— Потому что она идеально будет сочетаться с алхимией, использующей элементы среды, — я пожала плечами.

— Что вы разработали на этот раз? — напрягся полковник.

— Это пространственная алхимия, — улыбнулась я. — Позволяет применять преобразование на расстоянии.

— Это невозможно! — Мустанг поднялся.

— Ну почему же? — поморщилась я. — Это не то, что мы хотели получить, но Франкен говорит, что это тоже потрясающий результат.

— А вы так не думаете? — нахмурился полковник.

— Как я и сказала, это не то, что я хотела, — я вздохнула. — Это не тот материал, который я бы отдала армии, так что, если вас устроит, изучить его вы можете здесь, у нас есть лаборатория в подвале.

Мустанг поднялся, кивая. Я предложила ему всё же допить чай, пока я схожу за бумагами. Вообще говоря, итоговый отчёт по расчёту принципа дистанционного преобразования был довольно тонким и включал всего страниц пятьдесят рукописного текста. Почерк у меня был сносный и вполне читабельный, но лично я бы предпочла печатный вариант. Пишущую машинку, что ли, купить?

Когда я направлялась обратно из своего кабинета к лестнице, дверь гостевой комнаты внезапно распахнулась так резко, что мне пришло отступить на шаг, чтобы не получить в лоб. В коридор вылетел Эдвард, а за ним торопился Альфонс. Очень контрастирующие ребята.

— …полковник говорил, что им можно довериться, — произнёс Альфонс. Голос у него был совершенно детский.

— Я знаю, что он говорил, — отозвался Эдвард. — Я не уверен, что это что-то даст.

— Молодые люди, — обратила на себя внимание я. — Вы никогда не получите информацию, если не будете ничего спрашивать. Идёмте вниз, побеседуем за чаем.

— Вы — доктор Фреди, да? — спросил Эдвард. — Я о вас читал.

— Обо мне весь Аместрис читал, — мрачно усмехнулась я. — Как и о Франкене. Идёмте.

В гостиной произошла небольшая заминка в тот момент, когда отдала свой отчёт полковнику. Он тут же открыл его и принялся читать. Пришлось сильно встряхнуть его, чтобы заставить уйти в лабораторию. Когда он поднялся взгляд у него был слегка растерянный, но уже в дверях он сказал Элрикам, что тем стоит поговорить с нами о том, что они хотели найти. В подвал полковника повёл Франкен, а я ушла на кухню за дополнительными чашками. Наконец мы сидели за столом вчетвером, и даже минут пять вполне мирно пили чай с булочками и печеньем.

— Альфонс, почему же ты так и не попробовал ни чай, ни печенье? — спросил Франкен, чуть склонив голову набок.

— У него… э… особая тренировка, — нервно усмехнулся Эдвард.

— Особая тренировка… — протянула я. До меня наконец дошло, что было не так со звуком его шагов, его голоса и даже состояния кресла под ним. — Разумеется, нет никакой возможности пить чай, когда нет тела.

— Как вы узнали? — Эдвард чуть опустил голову и говорил гробовым голосом.

— По звуку, — я пожала плечами.

— Вы расскажете другим? — печально спросил Альфонс.

— Зачем? — удивилась я.

— Полковник сказал, что вам можно доверять, — Эдвард сцепил пальцы перед лицом. — Мы ищем философский камень, потому что хотим вернуть свои тела. Мы провалили человеческое преобразование, и я лишился руки и ноги, а Ал тела.

— Да, плата за познание Истины высока, — мы с Франкеном мрачно переглянулись. Я сложила ладони и подогрела свой подостывший чай. — И сам процесс ещё стрёмный. Вы расплатились телом, а нам не повезло рассчитаться частью души.

— Так вы тоже…

Повисла непродолжительная пауза. Уныние буквально повисло над столом. Но прошлого не вернуть, так что нечего по нему и вздыхать.

— Однако у нас найдётся некоторое нетривиальное решение для вас обоих, — вдруг оживился Франкен. — Мы работаем над термоустойчивой биомеханической автобронёй. Она легче и мало отличается по весу от настоящей конечности, что должно быть более подходящим вариантом для растущего организма, чем тяжёлая автоброня.

— Если брать в расчёт процесс роста, нам бы стоило обратиться к трансплантологии… — задумчиво произнесла я. — Или изначально заложить механизм регулировки размера.

— Да, расчётов на полдня, — кивнул Франкен. — Что же касается тебя, Альфонс, я уже долгое время работаю над созданием биомеханического тела. Сейчас ты, прости за сравнение, по смыслу ближе к голему, только с настоящей душой, а не искусственной. Я… Мы с Фреди можем создать для тебя более удобное тело. Почти как настоящее.

— Вы правда такое можете? — не поверил Эдвард.

— Не могу сказать, что это легко, но для нас это возможно, — кивнула я.

— Тогда нам не нужно возвращать свои тела? — спросил Альфонс.

— Эдвард вполне может этого не делать, но вот с тобой другая история, — я вздохнула. — Если его забрал Истина, значит оно существует и живо, даже если находится в неком стазисе. Можно привязать душу к новому телу насовсем, если реальное мертво или уничтожено, однако если оно живо, то душа и тело связаны. Его стоило бы вернуть.

— Значит, философский камень нам всё-таки нужен, Ал, — мрачно вздохнул Эдвард.

— Чем бы он ни был? — уточнила я.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился он.

— Ну, давайте немного потеоретизируем, — я сложила руки на груди. — Итак, известны ли вам два базовых принципа алхимии — «равноценный обмен» и «всё в одном, одно во всём»?

— Да, разумеется, — кивнул Эдвард.

— Вам не приходило в голову, что из этих двух принципов следует напрямую невозможность успешного проведения человеческого преобразования? — я склонила голову набок.

— Что? — нахмурился он.

— Если душа есть всё, а всё есть душа, то равноценной платой за душу будет всё, — выдохнула я. — Это же очевидно.

— Ну я бы не сказал, что очевидно, — подал голос Франкен. — По крайней мере, мы с тобой проигнорировали этот факт, когда делали расчёты.

— Этот факт не делает следствие менее очевидным, — я поджала губы. — Это лишь показывает излишнюю самонадеянность. Мы ведь даже не маму получили…

— Что вы имеете в виду? — Эдвард подался вперёд.

— Тело, полученное нами во время той попытки, не было нашей матерью, — пояснил Франкен. — Что и не удивительно, учитывая, что мы не брали ни точной информации о строении именно её тела, ни корректных пропорций. Это было… Как бы объяснить? Это как работа с тестом. Вся выпечка на столе из муки, яиц, масла и воды в своей основе, но вся разная.

— А, я понял, — кивнул Эдвард.

— То есть, мы могли создать тогда не маму? — подал голос Альфонс. — Но я…

— Вероятнее всего, именно так, — вздохнула я.

— Ал, значит, мы…

Повисло мрачное молчание. Забрало Альфонса ничего не выражало, а вот Эдвард опустил голову за ладони, уперев локти в стол. Плата за попытку сыграть в бога у Фреди и Френки была суровой, и из-за неё часть эмоций у них в полном отрубе, однако это позволило нам легче пережить произошедшее и, более того, внимательно рассмотреть то, что получилось. И это была не мама. Это вообще был какой-то долговязый смуглый мужик. Что, впрочем, было ещё той жутью, учитывая, что было нам не больше чем этим детям.

— Однако вернёмся к теме философского камня, — разрушила молчание я. — Философский камень — абсолютная материя алхимии, которая как будто позволяет обходить правило равноценного обмена. Известно, что данная материя является платой для преобразования. Дело в том, что нельзя просто так взять и обойти базовый постулат алхимии. А это может означать только то, что философский камень содержит в себе всё. А что ещё содержит в себе всё?

— Душа, — припечатал Франкен. — Философский камень представляет собой собранные специальным образом души людей.

— Не может быть! — вскочил Эдвард. — Хотите сказать, мы не сможем вернуть свои тела?

— Мы говорим только о том, что такое философский камень, — мягко заметила я. — А вам нужно разобраться, как вернуть тела. Хм… Давайте представим себе, что вам очень нужно купить, например, ковёр. Вы знаете, что его можно купить только у одного продавца, и знаете, что за ковёр он просит одну овцу. У вас нет лишней овцы и взять её вам негде. И вы вообще считаете неприемлемым платить овцами. Что делать?

— Забить на ковёр, — буркнул Эдвард.

— Ещё варианты, — невольно улыбнулась я.

— Поискать замену для ковра, — предположил Альфонс.

— Уже лучший вариант, — кивнула я. — Но представим, что нам нужен именно ковёр и именно у того продавца. Что-то ещё?

— Тогда… — озадаченно протянул Эдвард. — Тогда можно попробовать захватить ковёр силой.

— Интересное решение, — усмехнулся Франкен. — Однако давайте будем считать, что это невозможно.

— Тогда нам нужно найти способ договориться с продавцом, — задумчиво произнёс Альфонс. — Узнать, какую плату он взял бы вместо овцы.

— Именно. Вопрос только в том, какой будет другая цена и готовы ли вы будете её уплатить, — произнесла я и сделала небольшой глоток чая. Опять остыл.

— Сомневаюсь, что может быть цена хуже чужой жизни, — недовольно пробурчал Эдвард. — Чужой души.

— А как насчёт твоей собственной? — спросил Франкен. — Часть своей ты бы отдал?

— Я… — начал было он.

— Правильный ответ — нет, — перебила я. — Поверь на слово.

Разговор вроде бы зашёл в тупик, поскольку развивать эту тему дальше ни у кого из нас не было ни сил, ни желания, а другую сходу придумать было не так просто. И в это время раздался спасительный стук в дверь. Ну, я так думала, так что поднялась и пошла открывать. На пороге оказался не кто-нибудь, кто мог бы разрядить обстановку, а Хоэнхайм собственной персоной. Паника прокатилась по мне с головы до ног, и я, должно быть, даже слегка побледнела, потому что он улыбнулся, проходя в прихожую.

— Время ещё не пришло, — мягко произнёс он. — Просто хотел кое о чём с вами поговорить.

— Мы немного заняты сейчас, — глухо отозвалась я. — Но если хотите, можете выпить с нами чаю.

— О, это было чудно — я к вам опять с вокзала.

Я провела его в гостиную, а сама ушла за чашкой в кухню. Я слышала, как натянуто поздоровались Хоэнхайм и Элрики. Франкен порывался их представить другу другу, но Эдвард быстро оборвал его. Он сказал, что они знакомы, хотя и давно не виделись. А потом довольно резким тоном добавил, что это их отец. Ну, в этом особой неожиданности не было — у Эдварда глаза Хоэнхайма, и я заметила это, как только его увидела. Однако у нас тут и так была отнюдь не праздничная атмосфера, а тут ещё семейные разборки. Впрочем, после их короткой пикировки я услышала, как братья ушли наверх. Я, наконец, налила чай и вернулась в гостиную. Я стояла в дверном проёме, когда Хоэнхайм поднял с тумбочки серебряные часы и перевернул их.

— Хм… — протянул он. — Эти часы… Я помню, как подарил их Летиции, когда она родила нашу дочь, почти сто двадцать лет назад. Неужели она продала их?

— Нет, — рассеяно протянул Франкен. — Летицией звали нашу прапрабабушку…

Следующий звук, который я услышала, был звук бьющегося фарфора. А следом и серебряный звон упавших часов. У Франкенштейна в руках ничего не было, так что он уронил на пол челюсть.