Волки и Овцы (джен)

Слова Эйвери не давали Рудольфусу покоя. С одной стороны, его здорово задевала сама мысль, что он именно тот, кем его все считают — неконтролируемое, взбалмошное чудовище. С другой, понимая причины, видя истоки проблемы, можно было найти и её решение. Хотя, стоило ему подумать о том, что будет дальше, когда Лорд перестанет выкачивать из него излишки магии, Лестрейнджу становилась не по себе. Он и без того не может ею управлять в полной мере. Что же будет делать, когда она вся обрушится на его голову бурным потоком?

— Любой другой волшебник удавился бы за подобную возможность, Рудольфус.

— И хватило же мне ума обсуждать свои опасения с тобой, Люциус, — а тон ему ответил собеседник.

Малфой лишь улыбнулся на едкое замечание приятеля. Они лениво пили чай в покоях хозяина дома. Хотя тот предпочёл бы что-нибудь покрепче этим вечером, но вежливость не позволяла. Руди выглядел несколько подавленным. Раз уж он сам решил разделить с кем-то свои переживания, грубо было бы оставлять его с ними наедине. Да и обсуждать подобные вопросы лучше на трезвую голову.

— Ты знал, с кем имеешь дело. Сдаётся мне, от кого-то другого ты вряд ли услышал бы иные слова. Магия — сила, верно?

— О, прошу тебя! Мне до сих пор тошно от одного воспоминания об этом памятнике дурновкусию. Ещё бы гигантскими змеями оплели для сомневающихся.

— Кич как он есть. Хотя суть передана верно: без магии мы бы были ничем не лучше магглов. А тебя природа наградила таким даром, что грех жаловаться.

Рудольфус скорчил кислую гримасу и отпил чая, чтобы не сказать лишнего.

— Не брюзжи, Руди. Сам знаешь, что я прав.

— Я ничего не говорил, хочу заметить. И твоя правота подтверждается лишь твоей же самоуверенностью. Никаких реальных фактов, что здесь есть чему радоваться, ты привести не сможешь. Сам говоришь, что мой случай исключительный. Значит, твоя «природа» неспроста «обделяет» остальных магов. Этот «дар» — просто сбой. Дефект, который необходимо устранить во избежание негативных последствий.

— Так вот к чему ты ведёшь! И как же, позволь узнать, ты собираешься «устранить» его?

— Я пока не знаю. Но в крайнем случае...

— Вот! Вот зачем ты пришёл именно ко мне с этим вопросом. Твой брат бы форменную истерику закатил, узнай о твоих измышлениях. А Тони и вовсе голову открутит. Потом пришьёт обратно и проклянёт чем-нибудь премерзким и долгоиграющим. Но я — другое дело! Мной можно пользоваться в своих интересах. Достаточно подкупить. Или же запугать? Ах, нет. Шантаж! Вот идеальное решение! Верно, Рудольфус?

— И кто тут устраивает форменную истерику? Я не собираюсь тебя запугивать, шантажировать и тем более подкупать. Я пришёл к тебе как к другу.

— Конечно! Манипуляция дружбой! Как я мог выпустить из виду этот вариант?

— Если ты не настроен на серьёзный разговор, — Лестрейндж отставил чашку и поднялся с кресла.

— Нет, нет. Давай поговорим. Что желаешь обсудить сначала? Твой бесславный конец от моей руки? Быть может, месть твоего братца? О моих угрызениях совести мы говорить не будем. Была бы совесть, верно? Малфои переживают исключительно за собственную шкуру. Вот и давай обсудим последствия твоего самоустранения для меня.

По лицу Лестрейнджа можно было прочесть явное сожаление о собственном решении поделиться своими планами с Малфоем. Но и тут он удивил друга:

— Эгоизм, Люциус, должен быть здоровым, как говорят магглы. А ты всё о себе печёшься. Как не совестно? Стыдись!

Можно было, конечно, подыграть и свести конфликт нулю. Но Люциус знал, что, поддавшись порыву, он лишится доверия этого сумасброда. А он ему нужен. Поэтому он решил сыграть в игру Рудольфуса, но без поддавков.

— Кто бы говорил об эгоизме, Рудольфус, — манерно протянул потомственный аристократ, — Не ты ли собрался бросить горстку беззащитных Пожирателей Смерти на произвол судьбы? Тебе-то что? С лёгкой руки верного друга забудешься вечным сном, — нарочно сделал акцент Малфой на последнем слове. — А мы будем разгребать руины магического мира. Кто знает, к чему это в итоге приведёт? Сколько времени займёт? Годы, десятилетия? Может статься, что я и не увижу результатов своих трудов. Но ты не думай об этом. Ни к чему изводить свою и без того многострадальную голову такими мыслями.

Лестрейндж на его ход конём лишь звонко расхохотался:

— Ну, не твоё это, приятель. До твоей жены тебе ещё очень далеко. Даже не пытайся.

Малфой тяжело вздохнул. Всё же с Лестрейнджем какую тактику не выбери, он загубит любую партия ещё на первом ходу, если таково будет его желание. Невыносимое чудовище.

— Ладно уж, ты прав. Как у Цисси, у меня не выйдет на тебя повлиять. Как Басти, я не могу взывать к твоему чувству привязанности и долгу. Как Тони — не могу тебе угрожать. Тогда послушай Люциуса Малфоя: тебе придётся найти иной выход из твоей ситуации. Подожди. Я не закончил. Ты найдёшь выход, и он не будет летальным. Иначе я со своей стороны сделаю всё возможное, чтобы перечеркнуть все твои гениальные планы, загубить все твои попытки. Ты знаешь меня, Руди. Мне хватит и упорства, и терпения, и беспринципности. Думаешь, ты сейчас измучен кошмарами? Руди, я стану твоим самым ненавистным, самым страшным кошмаром. Так что вперёд. Рискни остатками своего рассудка и крупицами покоя. Я отниму и их. И нет, не смотри на меня так. Это вовсе не угроза. Всего лишь дружеское обещание. Ещё чаю? Или, может, чего-нибудь покрепче? — Люциус лучезарно улыбнулся притихшему собеседнику.

Он прекрасно понимал, что Рудольфус — сильный противник, и очень надеялся на здравомыслие последнего. Но, в крайнем случае, Лестрейнджу придётся вспомнить, что и сам Малфой не какой-то там полукровка.