Прекрасное их погубило (гет)

Изуми только успевала переставлять красный ползунок на настенном календаре, каждый раз удивляясь, как незаметно и быстро течёт время. Вроде недавно был март, затем апрель, потом май, июнь... Оборачиваясь назад, она не могла вспомнить, чем была занята все эти месяцы, кроме как, занималась сексом ночи на пролёт. Она не знала, что происходило с ней в последнее время и как её мир сузился до одного человека, на которого стоило взглянуть и её начинало трясти от желания, и судорогой сводило всё тело. Всё это было похоже на сумасшествие и одержимость, чем на нормальные отношения. Иногда они делали передышку, когда наступали критические дни и лёжа рядом с ним на кровати, она думала, пройдёт ли у неё когда-нибудь это дикое влечение и страсть.

Порой, увлёкшись друг другом, они теряли счёт времени, путали дни, опаздывали на работу. Ей даже пришлось писать несколько объяснительных, и доктор Акира сделал пару резких замечаний, заметив её халатное и пренебрежительное отношение к своим обязанностям, пригрозил, что если она продолжит и дальше так работать, то не пройдёт аккредитацию. Она с поникшей головой выслушала его и, признав все свои ошибки, постаралась не клевать носом на рабочем месте. За месяц до долгожданного отпуска Шисуи отправили в командировку на две недели, и у неё была небольшая передышка, чтобы сконцентрироваться на более важных для неё вещах. Однако мысли о нём неожиданно вторгались, и она могла несколько минут пялиться на пациента, ощущать на себе руки Шисуи,губы, слышать смех и тихий шёпот над ухом. В такие моменты ей было ужасно стыдно и неловко за себя, но Изуми не знала, как перестать думать о нём.

От дополнительных смен она отказалась, из-за чего сильно просела финансово. Шисуи покрыл расходы на квартиру, учёбу и буквально содержал её. На вопрос, где он берёт столько денег, в то время как ему ещё приходиться оплачивать лечение отца и сиделку, ссылался, что неплохо зарабатывает и у него есть кое-какие вложения, которые ежемесячно приносят хороший доход. Ей совсем не хотелось от него зависеть, мама говорила: «худшее, что может произойти с женщиной — это попасть в финансовую зависимость от мужчины». Шисуи чувствуя каждый раз её озадаченность и неприятие, говорил, что в этом нет ничего плохого и он, наоборот, рад возможности позаботиться о ней. «Если хочешь, я могу записывать в долг, а потом вернёшь. Даже книжку заведу, где будут указаны все суммы на тебя. Правда, мне кажется, ты так попадёшь в моё рабство», — в шутку говорил он, оставляя деньги на столе. Она отлично знала, что никакую книжку он вести не будет и деньги обратно не примет, но это немного заглушало её совесть.

Зайдя в ванную, Изуми быстро умылась и открыв шкафчик достала противозачаточные с ужасом обнаружив, что осталась всего одна, а значит, месяц подходил к концу.

— И снова без меня, — ввалился, зевая Шисуи, почёсывая расцарапанную грудь. Её тело выглядело не лучше, но следы бурных ночей оставались сокрыты под одеждой, так как она просила не ставить засосы на видных местах. Нехотя он следовал её просьбам.

— Шисуи, прекрати, — сказала она, пытаясь вырваться из его объятий.

Он посмотрел в зеркало на неё и, повернув к себе, приподнял за подбородок.

— Мой волчонок проснулся в плохом настроении? — спросил он.

— Нет.

— Тогда, что случилось? Откуда такие перемены, — облизнув губы, провёл рукой по майке и стал спускаться ниже, к шортам.

— Это ненормально, мы словно животные, — сказала она, вспоминая недавний случай в клубе, когда они трахались, закрыв кабинку. Он похабно брал её сзади, и шлёпал как уличную девку. И самое ужасное, ей это так понравилось, что она еле удержалась на ногах. От столь яркого воспоминания жар волной окатил её и Изуми скрестила ноги, пытаясь унять нарастающее возбуждение.

— Мне казалось, ты совсем не против, — настороженно произнёс, тут же убрав руку.

— Да...— покраснела она, кусая нижнюю губу и смотря на стиральную машинку, — но, может нам, следует сделать перерыв.

— Если ты так этого хочешь — сказал он, целомудренно поцеловав её в лоб.

Раздевшись, Шисуи зашёл в душевую, включив кран на полную мощность. Холодный поток окатил его отчего, он недовольно вскрикнул и поморщился. Отдёрнув шторку, исчез. Изуми тут же пожалела о сказанном.

— Ты куда-то собираешься? — спросил он, вытирая полотенцем мокрые волосы.

— Да, в торговый центр. Хочу что-нибудь себе купить, — сказала она, поправляя плиссированную юбку.

— Пойдём вместе. Мне тоже кое-что нужно.

— Надеюсь, не обувь.

Когда дело касалось обуви, он становился капризным ребёнком, которому всё не нравилось: где-то пережимало, натирало. В последний раз, она стёрла все свои ноги, таскаясь с ним по городу в поисках идеальных кроссовок.

Он расхохотался, накинув полотенце на спинку стула, натянул джинсы и, надев свою любимую чёрную футболку, зачесал волосы назад. Быстро позавтракав, они вышли из дома, пока не началась адская жара. Торговый центр располагался недалеко, и дворами идти было минут десять. Он постоянно одёргивал её за руку, когда она шла по краю тротуара, а затем схватив за локоть, передвинул, как куклу на правую сторону.

— Иди лучше здесь, а то у меня нервов не хватит.

Идущие навстречу девушки в летних ситцевых сарафанах посмотрели на них и задержав взгляд на нём, переглянулись. «Ты видела...красавчик», — услышала краем уха и сжала кулачки. Если раньше она не считала его красивым, то сейчас не понимала, как могла не замечать его выразительных глаз, обаятельную улыбку, эти прелестные вьющиеся волосы, которые окутывали флёром романтики. Когда он уезжал, Изуми изводила себя ревностью. Он привлекал внимание противоположного пола и ему так часто хотелось секса, что слабо верилось в верность, в её отсутствие. Как долго такая, как она ему будет интересна, задавалась она часто вопросом. Как долго она сможет удерживать его внимание на себе? Он говорит, что любит её и никогда не бросит. Отец тоже когда-то любил мать и клялся в верности.

— Ты меня слушаешь?

— А? Ты что-то сказал?

— Много чего.

— Правда? Прости, я задумалась.

— О чём?

— Да так...Так о чём ты?

— Теперь мучайся, — приобнял он её, когда они встали у светофора, и взял её за руку, как только загорелся зелёный, — всегда ты так. Стоит мне о чём- то заговорить с тобой, как ты убегаешь от меня в свои мысли.

— Прости, я не специально. Так о чём ты говорил?

— Что ты не смотришь под ноги.

— Я смотрю, — запротестовала она, тут же взглянув на свои босоножки.

— Нет.

— С чего ты взял, что я не смотрю.

— С того, что ты наступила на жвачку. Ты разве не чувствуешь.

— Что?— остановилась Изуми, только сейчас заметив, как подошва липнет к асфальту. Пройдя к бордюру, попыталась отскрести, но жвачка тянулась и размазывалась по подошве, и только спустя некоторое время ей удалось избавиться от большей части.

Казалось все люди собрались в торговом центре, отовсюду слышались детские возгласы, сновали толпы, как косяки рыб вплывали в бутики и выныривали с пакетами. Шисуи потащив её в магазин электроники, долго обсуждал с консультантом новую модель телефона, а, затем подойдя к кассе, пробил только наушники.

— Я думала, ты телефон покупать собирался, — удивлённо сказала она, когда он бросил небольшую коробочку в её сумку.

— А, нет, — отмахнулся, — это по работе.

— Я не знала, что ты пишешь про технику.

— Я не пишу, но тут предложили подработку; сделать несколько обзоров на новую модель.

— Понятно, — протянула она.

— Так куда мы идём? Что ты хотела купить?

— Прозвучит глупо — летний сарафан.

— А почему глупо?

— Уже август.

— Но тепло же до октября, — подмигнул он, и, не удержавшись, она повисла на его руке.

Изуми точно знала какой сарафан ей нужен: простой с кокетливым бантиком на спине. Видела у одной пациентки, и он ей так понравился, что непременно захотелось приобрести такой же. Она не особо интересовалась модой и последний год почти ничего не покупала (не было желания, да и не нравилась она себе), но когда в её жизнь ворвался Шисуи, стала прихорашиваться, краситься и одеваться. Ей хотелось быть заметной, милой и выглядеть привлекательно. За последние три месяца она немного набрала в весе (Шисуи постоянно её чем-то кормил, говоря, что слишком тощая для своего роста): щёки стали более округлые, формы привлекательнее, появился мягкий выступающий бугорок живота, который он любил целовать.

— Ты даже не смотришь? — сказал он, проходя мимо комплектов одежды.

— Потому что я знаю, где лежит то, что мне нужно.

— Я думал, женщины любят ходить и примерять всё, что им понравится. Как насчёт этого? — предложил он, указывая на слишком короткое, по её мнению, голубое платье в синюю полоску.

— Не моё.

— А по-моему очень даже твоё. Возьмём?

— Нет.

— Просто примерим.

— Я его всё равно не возьму.

— Ты такая вредина, — шепнул он ей на ухо, она шутливо ударила по спине, — и драчунья, — он схватил вешалку и её, двинулся к примерочным.

— Куда ты меня тащишь, я ещё не взяла то что хочу.

— Бери быстрее и идём.

Она прошла к нужному стеллажу и расстроилась, что её размера не было.

— И где твой сарафан? — приподнял он бровь, ожидая у примерочной.

— Его там нет. Я примерю, но мы его не купим, — предупредила она, забирая платье.

К её удивлению платье было в самый раз, подчёркивало тонкую талию, оголяло стройные ножки и цвет освежал лицо. Она открыла дверцу.

— Ну как?— сказала она, выходя из кабинки.

— Красиво. Мне нравится, — улыбнулся Шисуи и, посмотрев по сторонам, толкнул её обратно, закрыв хлипкую дверь.

— Что ты делаешь? — возмутилась она, пытаясь вытолкнуть его.

Он развернул её к зеркалу, и намотав волосы на кулак, слегка оттянул голову назад. Изуми замерла, напряжённо сглотнув слюну, когда он провокационно прошёлся языком по шее и стал расстёгивать замок на спине, оголять плечо.

— Без — мне нравится больше, — платье, шурша, полетело вниз, к ногам.

— Шисуи, — хрипло прошептала она, прислоняясь лбом к светящемуся холодным светом зеркалу, когда он отпустил её волосы, и те рассыпались по плечам, — я...не здесь...пож...ах, — вздохнула она, закусив ладонь, когда он прошёлся по кромке нижнего белья и отодвинул в сторону.

— Ты же хочешь, — не унимался, проводя по намокшему лону, — я ещё не начал, а ты уже мокрая. На работе ты тоже такая?

Она не ответила. Со стороны послышались женские голоса, соседняя дверь щёлкнула и Изуми,  прислонив ладонь ко рту, замерла, Шисуи же напротив, начал активно поглаживать, проходясь по самым напряжённым местам.

— Кажется не мой размер, — раздался молодой голос.

— Иди поменяй или позови консультанта.

Изуми плотно сомкнула ноги и попыталась убрать его руку, которая мяла ягодицу.

— Никто не узнает, если ты будешь тихой.

Она ненавидела, когда он переходил на хриплый шёпот, перекрывая тем самым все пути. Он побеждал, кровь кипела в ней, лилась по венам огненной лавой. Шисуи прижался сильнее, дав почувствовать своё напряжение и её всю затрясло от предвкушения. В маленькой кабинке стало невыносимо душно. Он сел на чёрный пуфик, расстегнул джинсы, приспустил. Она глянула искоса на вставший член, стянула с себя трусики. Сев на бёдра, прижалась к нему, направила внутрь себя и тихо охнула, опираясь одной рукой о стену. За стенкой говорили о том, что сейчас в тренде, а она двигалась плавно, то вверх, то вниз. Вскоре всё стихло, остались только они — размеренное тихое дыхание и стук сердец в голове. Щёлкнула застёжка на бюстгальтере, высвобождая грудь, его руки прошлись по влажной спине, и больно сжав ягодицы, он заставил её двигаться быстрее, губы посасывали соски, дразнили. Изуми покачнулась и, вцепившись в его плечи, откинула голову назад кусая губы, чтобы не проронить ни звука. Встав, Шисуи прижал её к стене неистово целуя и приподняв ногу, вошёл. Она стояла на носке и, обхватив его за шею, цеплялась за волосы при грубых интенсивных толчках. Его мышцы напряглись, стали каменными, он был близок и содрогнувшись, прижался к ней сильнее, тихо простонав, тепло потекло по бёдру и она надеялась, что положила в сумку влажные салфетки. Шисуи стоял, опираясь ладонями о стену, и приходил в себя, смотря на неё сверху, пот стекал со лба крупными каплями, чёрная футболка липла к телу.

— Ты сводишь меня с ума.

Её ноги подрагивали, хотелось принять холодный душ, остыть, и упасть в мягкую кровать.

— Подай, пожалуйста, сумку, — сказала она полушёпотом, он оглянулся и, дотянувшись до крючка, снял, — и лифчик, — наклонившись, поднял с пола.

Изуми дрожащими пальцами порылась в сумке и выдохнула, вытянув пачку салфеток. Протянула пару штук ему и начала обтирать бёдра. Когда закончила приводить себя в порядок, Шисуи уже был полностью одет и, прислонившись спиной к стене, во все глаза таращился на неё. Натянув на потное, липкое тело одежду, она посмотрела на взлохмаченные волосы,и достав расчёску, стала прихорашиваться.

— Я пока оплачу, — сказал он, подняв сарафан,— он был свидетелем, теперь мы обязаны его купить, — и прежде чем выйти, Шисуи поцеловал её в затылок, крепко обняв.

Вернулись они на такси и кое-как, на ватных ногах, ввалились в квартиру.

— Я первая, — сказала она, забегая в душ.

— Я думал вдвоём.

— Шисуи...я хочу одна.

— Хорошо, — грустно улыбнулся он, — дамы вперёд.

Холодная вода струилась по коже остужая. Прислонившись к кафелю, она ловила воду ртом, жадно глотая. «Что же я творю», — раз за разом шептала, находясь в шоке от самой себя. Ей хотелось остановить это сумасшествие, но была не в силах ему противостоять. Упав в кровать, она тут же заснула, не слыша ничего вокруг, и проснулась, лишь когда, кровать прогнулась и её притянули к себе. Он пах её шоколадным шампунем и ванилью, она улыбнулась сквозь дрёму, подумав, что он снова попутал бутыль.

— Спишь? — спросил он, утыкаясь в шею.

— Глупый вопрос.

— Знаю. Извини за сегодня, я не сдержался...мне самому не по себе оттого, что творю...когда вижу тебя, мне сносит голову.

— Мне тоже, — хихикнула она, поворачиваясь к нему лицом. Его тёмные глаза окутывали мягким светом, — забыла сказать вчера, что в августе я никуда не уезжаю.

— Почему?— настороженно спросил он, касаясь её губ, проводя нежно по щеке.

— Мама сказала, что едет к давней подруге, погостить.

— Ты расстроилась?

— Знаешь, что самое ужасное во всём этом.

— Билеты не возвратные? — приподнял он бровь.

— Я почувствовала облегчение. Я ужасна, правда. Другая бы дочь расстроилась, ведь не видела маму год, а я почувствовала облегчение. Другие звонят мамам почти каждый день, а я раз в месяц и то себя пересиливаю. Я люблю её, но ужасно боюсь. Боюсь сделать что-то не так, сказать не так, боюсь её разочаровать. Ведь она положила на меня всю жизнь, и я не имею права не оправдать её ожидания. Я не могу быть с ней рядом самой собой, не могу поделиться сокровенным, потому что не поймёт. Осудит, — слеза покатилась по щеке, и он смахнул её, погладив по волосам, — она всегда была со мной учителем, а я ученицей.

— Мама любит тебя. Ты не знаешь, как она волновалась, когда ты попала в больницу.

— Правда? — шмыгнула она носом и взмахнула мокрыми ресницами.

— Да, помню, прибежала ко мне домой, после твоего голодного обморока и умоляла хоть как-то отвлечь тебя от учёбы и звать с собой гулять. Я тогда не понял, что произошло. А ты оказывается после отъезда Итачи, перестала нормально есть, спать, и всё за книжками сидела. Я, честно сказать, не сразу заметил в тебе эту перемену, хоть ты и приходила ко мне частенько. Может быть, если заметил раньше, ничего бы не произошло.

— Так это она тебя заставила со мной возиться.

— Мне было приятно с тобой возиться, — сказал он с улыбкой и поцеловал в нос, — никто меня не заставлял. Правда, когда я тебя слишком раскачал на качелях и ты разбила подбородок, думал, огребу по самые уши. Ты ещё так ревела. Остался всё-таки небольшой шрамик,— сказал он, коснувшись подбородка, — я так и не понял, почему ты отпустила руки.

— Не знаю, — пожала она плечами, — помню только боль и твои ошалелые глаза. И плакала я не от боли, а оттого, что ты на меня кричал и назвал идиоткой.

— Я испугался, ты лежала на земле... кровью испачкано лицо. Думал, сломала себе рёбра. Удивительно, что ты их не переломала. Отделалась ссадинами.

— Помню, как мы пошли к тебе и ты пытался остановить кровь, прикладывая лист подорожника. Доктор из тебя никудышный. А потом дал свою футболку, чтобы мама не заметила пятна крови. Глупо, когда лицо раздуло, — он засмеялся вспоминая. — Ты потом со мной три дня не разговаривал.

— Чувствовал вину.

— Но я сама разжала руки.

— Я слишком тебя сильно раскачал.

— Раз я не еду к маме, может, поедем в Коноху, — его глаза потемнели, и в них промелькнул страх, она сразу почувствовала настороженность, — я не буду видеться с твоим отцом, мы просто прогуляемся незаметно по улице, сходим к озеру, вспомним детство. Никто не увидит нас.

— Там каждый второй оглядывается на новые лица. Мы же не в центре жили, чтобы потеряться в толпе. Кто-нибудь донесёт, что я приехал с девушкой. Папа прочитает мне нотации, что так жить нельзя. Это безответственно. Сердце снова прихватит, а если узнает, что я в отношениях с дочерью Хазуки, то, честное слово — прибьёт. Увидишь, нас тут же поженят, а я в эти кольца и штампы в паспорте не верю. К тому же в Конохе скукота.

— Ты боишься брака? — это открытие испугало её. Она думала, что их отношения хоть и небыстро, но приведут к браку, что он сделает ей предложение, они обзаведутся детьми и будут счастливой семьёй. Размечталась.

— Я его боюсь, — прошептал он, смотря куда-то сквозь неё.— Брак — могила любви.

— Ты думаешь, что после брака любовь уходит?

— Брак — это быт, дети, а это убивает любовь.

Изуми замолчала поджав губы, и больше никогда не поднимала этот разговор. Через несколько месяцев их дикая страсть ушла, уступая место чувственности, они насытившись друг другом теперь наслаждались процессом, купаясь в тёплой неге. Исследовали тела, даруя друг другу наслаждение. Иногда ругались, хлопая дверьми, и мирились, прося прощения друг у друга. Изуми больше не представляла жизни без него и ей было неважно, что он не собирается на ней жениться, правда, она хотела от него ребёнка, но боялась заговорить об этом, спугнуть. Она долго размышляла об отношениях матери с отцом и почему он нашёл женщину на стороне и бросил их. Может, мама сильно ограничивала свободу, давила на него обязательствами и он нашёл кого-то, с кем будет проще и легче.

Так прошёл год, за ним второй и третий, и как-то в холодное промозглое утро, когда они спали крепко прижавшись друг к другу под толстым пуховым одеялом, раздался звонок, который разделил их жизнь на  "до" и "после".

— Алло, — сонно протянула Изуми, поднимаясь с кровати, — мам...алло.

— Я не твоя мама, — тонкий женский голос шептал в трубку, Изуми тут же напряглась, не зная, что сказать, — я смотрю за твоей мамой. Она не знает об этом звонке и не хочет, чтобы ты знала...но я считаю, это неправильно,и ты должна знать. Твоя мама ...у неё рак, — в глазах потемнело, и она прислонилась к стене. Взгляд упал на мирно спящего Шисуи.

— Где она?

— В больнице в Конохагакуре. Приезжай скорее.

Телефон выскользнул из рук, и она непонимающе двинулась к шкафу, вытащив чемодан стала складывать вещи. Она не до конца осознавала сказанное девушкой, но машинально бросая одежду, повторяя про себя Коноха, Коноха, Коноха, а потом, когда до неё дошли все слова, она опустилась на пол, и слёзы хлынули из глаз. Её мать умирала, а она жила, наслаждалась жизнью. Её мать умирала, а она даже об этом не догадывалась. Шисуи проснулся от плача и тут же подскочив к ней, обеспокоенно обнял за плечи.

— Что случилось, Изуми? — она ревела, не в силах успокоиться, он прижал её к груди и убаюкивающе покачивая из стороны в сторону, гладил по голове, нашёптывая, — тише малыш, тише...

— Ма...ма...— всхлипывая и цепляясь за его футболку, говорила она, — у неё рак. Пожалуйста, поехали с-со мной в Коноху...

— В Коноху? Почему в Коноху?— его рука замерла, — Почему в Коноху, Изуми?

— Пожалуйста, поехали с-сомной в Коноху... ты мне нужен, я не справлюсь одна.

— Изуми, — встряхнул он её, пытаясь добиться ответа, — почему в Коноху?

— Я...— икнула, размазывая сопли, — не знаю...она в больнице в Конохагуре.

Его зрачки расширились, лицо окаменело и побелело. Её слёзы тут же прекратились, и уже беспокойство за его состояние одержало верх.

— Шисуи, что с тобой?

Он взглянул на неё с такой болью, что её сердце сжалось в маленький комок. Его губы задрожали,  он сглотнул слюну.

— Изуми, — протянул Шисуи, и по щекам покатились слёзы, — Изу, — сказал он с надрывом, словно страдал от невыносимой, разрывающей раны, — прости меня Изуми, — он обнял её так крепко, словно боялся, что она ускользнёт от него.

— Что случилось? Ты меня пугаешь.

— Я женат.

За окном хлынул дождь. Её руки повисли, в ушах зазвенело, и толкнув его со всей силы она отскочила как от прокажённого и в ужасе посмотрела на него. Кажется её сердце разорвало на части, потому что она не слышала его стука, не чувствовала тепла, холода — не дышала. Кажется она умерла.

— Убирайся, — её голос звучал так глухо, словно вещал с какой-то далёкой планеты.

— Изу, — шепнул он, поднимаясь и подходя к ней, она сделала шаг назад, — я всё объясню.

— Не подходи! Не прикасайся ко мне. Тронешь, и я закричу! Когда?

— С нашей первой встречи.

— Ты врал мне с нашей первой встречи?— распахнула она глаза, сглотнув ком.

— Изуми, я не люблю её...мы не живём вместе.

Старо как мир.

— Меня от тебя тошнит!— выплюнула она. — Если ты не любишь её, если вы не живёте вместе, почему ты до сих пор не развёлся! Почему ты говоришь об этом только сейчас!

— Потому что я совершил преступление,и она об этом знает. Она не даст мне развод, потому что наш брак её спасает. Я уже просил у неё. Через год выйдет срок исковой давности, тогда я и хотел подать на развод. Ты не должна была узнать — никогда, поэтому я не говорил. Изуми, прошу, поверь мне.

— Уходи.

— Нет.

— Значит, уйду я, — она вышла из комнаты, направившись в ванную, хотелось окатить себя ледяной водой. Представить, что это страшный сон, и сейчас она проснётся и обнаружит, что не было никакого звонка. Что с мамой всё в порядке, что Шисуи мирно спит, обняв подушку.

— Не надо, я уйду, — бросил он вслед, — встретимся в Конохе.

Когда она вышла, его не было, на столе одиноко лежали ключи. Она швырнула их о стенку и разрыдалась.