Душа Зорро (гет)

Задвинув тяжелый засов, София развернулась и прислонилась спиной к двери, словно ища в шершавом дереве хоть какое-то утешение. Возмущенный голос Диего, подобно раскатам грома, сотрясал хрупкий мир за дверью, а удары кулака в дерево звучали как отчаянные призывы. Но София, зажав в кулак остатки воли, заставляла себя оставаться немой, глухой ко всему, что происходило по ту сторону. Слезы, словно жемчужные нити, катились по ее щекам, а подступающее рыдание, когтями вцепившись в горло, душило, не давая вздохнуть. Она стояла, не шелохнувшись, в тишине собственной тюрьмы, в ожидании тишины внешней, в надежде, что буря утихнет.

Придумывая этот план, она отчетливо видела, на что обрекает себя. Знала, что безумно бросаться в цепкие лапы Маркуса, знала, что уж он-то, схватив, не выпустит из своего капкана. Но чувствовала неодолимую потребность искупить вину перед Диего, перед Зорро. Ведь это она, пусть и невольно, привела в Лос-Анджелес и Переса, и Маркуса. Пусть неосознанно сыграла роль приманки, но разве могла она быть настолько слепа? Кто, как не она, прожившая с ними бок о бок пять лет, должна была знать, что в их мире ничего не происходит случайно, что каждая тень скрывает умысел, каждое слово — ложь?

София чувствовала себя инструментом в чужих руках, жалкой марионеткой, дергаемой за ниточки алчности и властолюбия. И теперь, когда их дела напрямую коснулись ее, когда цена за ее слепоту могла быть заплачена кровью, она не могла стоять в стороне, делая вид, что ничего не происходит. Диего слишком много значил для нее, он был больше, чем друг, больше, чем возлюбленный. Она дышать не могла, когда его не было рядом. Он называл ее «mi alma», и она ощущала себя второй половинкой его души. Как могла она сначала привести к нему Маркуса, а потом не спасти его?

Когда ярость Диего, казалось, пошла на убыль, София медленно сползла по двери на пол. Голова гудела, тело била мелкая дрожь. Она знала, что это только начало. Маркус не простит ей предательства, не простит выпущенного пленника, он будет мстить, методично и безжалостно. Но она была готова. Готова сыграть свою роль до конца, даже если это будет стоить ей жизни.

В голове зрел план. Опасный, безумный, но, возможно, единственный способ хоть как-то уравновесить чашу весов. Ей предстояло удержать Маркуса здесь как можно дольше. Сыграть на его нервах, словно на натянутых струнах, посеять семена раздора между ним и Пересом. Она не питала особых иллюзий, но попытка — не преступление, особенно учитывая, что однажды ей уже удалось провернуть нечто подобное.

Собравшись с силами, София поднялась на ноги. Вытерла слезы, расправила плечи. Она откроет эту дверь, встретит лицом к лицу свою судьбу. Она сыграет свою роль, какой бы грязной и опасной она ни была. Она была готова заплатить любую цену за то, чтобы Диего был в безопасности.

Она взмахнула цветастой юбкой, словно крыльями бабочки, и одернула рукава-фонарики белой блузки, дерзко обнажавшей плечи. Мысль кольнула сознание, как заноза: стоило переодеться перед тем, как покинуть гасиенду, а не колесить по пыльным улочкам пуэбло и окрестностям в этом простом наряде. Освободив золотистые пряди от плена шпилек, она распустила волосы, ощущая, как волна их шелковистой тяжести скользит по спине. Еще совсем юной, пятнадцатилетней девчонкой, она узнала, какой властью они обладают над Маркусом. Тогда Педро, словно ангел-хранитель, отвел беду. Сегодня же… сегодня надежды на спасение почти не осталось.

Пальцы Софии замерли на холодной ручке двери, ведущей в соседнюю комнату. Сквозь дерево пробивался приглушенный гул голосов, постепенно крепнущий, переходящий в раздраженный крик. Перес и Маркус. Вечная симфония раздора. Один — обвиняющий, упрекающий в безрассудстве и навлечении бед. Другой — огрызающийся, обвиняющий в излишней самоуверенности, в непомерной власти. Снова старая песня. Придется вклиниться в эту какофонию.

Мысль о распущенных волосах, ниспадающих на плечи в этой напряженной обстановке, показалась ей неуместной вольностью. Наспех скрутив волосы в тугую косу, она усмирила непокорные пряди. Простой одежде — простая, скромная прическа.

София толкнула дверь, и комната встретила ее настороженным молчанием, пронизанным взглядами нескольких пар глаз. Проклятье! Она не учла, что здесь окажется половина банды.

— Вот это сюрприз! — Маркус, очнувшись от мимолетного ступора, картинно откинулся на спинку стула. — Неужели сама сеньорита София соизволила почтить нас своим присутствием?

Девушка судорожно сжала кулаки за спиной, внутренне приказывая себе сохранять хладнокровие и не поддаваться страху.

— И вам добрый вечер, дон Маркус! — голос прозвучал на удивление звонко, без малейшей дрожи. — Джентльмены здесь перевелись? Неужели никто не предложит сеньорите стул?

В ответ — ни единого движения, ни единого звука.

— София, что тебе здесь нужно? — голос Переса, гулкий и резкий, рассек тишину. Он сидел за тем же столом, напротив Маркуса.

Она встретилась с ним взглядом. Иссиня-черные волосы, когда-то бывшие его гордостью, теперь тронула предательская седина, а лицо покрывала паутина мелких, словно выжженных шрамов. Когда-то, в той, прошлой жизни, она боготворила этого человека. Верила каждому его слову, каждой сказке о благородном воспитании в монастырской школе, достойном замужестве и учебе брата в военной академии, а не скитаниях по грязным улицам Мадрида.

— Как же, отец, ты сам отправил меня пожить на старой гасиенде деда, — она вызывающе вскинула бровь.

— Я прекрасно это помню, но что ты делаешь здесь? — в голосе отца засквозило раздражение, он даже привстал со стула.

— Я… — она притворно задумалась, словно взвешивая слова. — Скажем так, я пришла в гости.

— В гости? — не понял он. — К кому?

— К тебе. К дону Маркусу. Да хотя бы вон к Пако, — она кивнула в сторону верного соратника де Марина. — Какая разница к кому? Главное, что я пришла в гости.

— Подождите-ка, — Маркус подался вперед, в его глазах блеснула сталь. — Как вы оказались в той комнате?

— А как люди оказываются в запертой комнате? — она притворно удивилась. — Через дверь, разумеется.

Маркус вскочил и, словно тень, метнулся к двери. Убедившись, что пленника нет, он с яростью обернулся и навис над Софией, словно хищник над добычей.

— Где он?!

В его темных, мечущих молнии глазах плескался гнев, и София невольно отшатнулась, испугавшись не на шутку.

— Где де ла Вега?!

— Не могу сказать, — она очень надеялась, что Амиго все же заставил Диего дойти до Фантома и направиться в сторону дома.

— Что происходит?! — проревел Перес, наблюдая, как Маркус хватает его дочь за руку и грубо притягивает к себе.

— Она отпустила де ла Вегу! — прорычал тот, не отводя взгляда от Софии и не ослабляя хватки.

София изо всех сил старалась не выдать себя, не заплакать от боли. Если она выживет после всего этого, завтра на ее предплечье расцветет багровый синяк.

— Здесь был де ла Вега? — Перес тяжело опустился на стул, всем своим видом демонстрируя усталость от бесконечных, несогласованных действий Маркуса. — Маркус, отпусти ее.

София попыталась вырвать руку, но стальные пальцы Маркуса сжимали ее предплечье мертвой хваткой.

— Не отпущу, пока она не скажет, где он! Этот щенок наверняка где-то здесь прячется, и она ему помогает!

— Маркус! — голос Переса был подобен раскату грома, сотрясшему комнату. Все замерли, боясь пошевелиться. — Я сказал, отпусти ее! Сейчас же!

Маркус, словно подчиняясь невидимой силе, медленно разжал пальцы. На бледной коже предплечья Софии мгновенно проступили багровые полосы. Девушка отерла вспотевшие ладони о юбку и постаралась восстановить дыхание. Маркус, все еще не отводя от нее взгляда, отступил на шаг.

— София, скажи мне правду, — голос Переса смягчился, в нем прозвучали нотки прежней, отцовской заботы. — Ты видела де ла Вегу? И, если да, где он сейчас?

София знала, что от ее ответа зависит многое, если не все. Она должна была выиграть время, дать Диего возможность скрыться.

— Да, видела, — она сделала паузу, обдумывая каждое слово. — Он был в той комнате. Но я не знаю, где он сейчас. Я вошла сюда до того, как он сбежал.

— Не ври мне! — рявкнул Маркус, вновь бросаясь к ней. — Ты его отпустила!

— А мы уже перешли на ты?! — съязвила она. Маркус замахнулся, готовый обрушить на нее всю свою ярость.

— Хватит! — Перес поднял руку, останавливая Маркуса. — Маркус, что здесь делал де ла Вега?

— Твои дети, Перес, ни на что не годны, — прошипел сквозь зубы де Марин. — Одна не способна заманить в ловушку Зорро, а второй уже целые сутки рыщет в поисках твоей потерянной невесты.

София облегченно вздохнула, что брат не стал свидетелем этой сцены. Иначе кровь пролилась бы неминуемо, и, к несчастью, их с Серхио кровь.

— Что здесь делал де ла Вега? — вновь прозвучал ледяной голос Переса.

— Я пытался убить двух зайцев одним выстрелом. Сеньорита Вердуго гостила на гасиенде де ла Веги, затем он вызвался ее проводить, и она словно испарилась…

София заметила, как прищурились глаза отца, в них полыхнул недобрый огонь.

— И тот же де ла Вега был в Монтерее ровно в то же время, что и промышлял там Зорро, три года назад. Не находишь это… любопытным, Перес? — вкрадчиво промурлыкал Маркус, не сводя взгляда с Софии.

Сердце ее замерло, словно в тисках, а кончики пальцев обдало ледяным холодом.

— К чему ты клонишь, Маркус?

В комнате повисла тяжелая тишина, давящая своей мрачной неизбежностью. София чувствовала, как на нее обрушиваются подозрительные взгляды присутствующих. Она старалась не выдать себя ни единым жестом, ни единым дрожанием ресниц. Обвинение было серьезным

— И что тут любопытного? — в голосе ее послышалось напускное равнодушие.

Перес медленно поднялся, его движения были плавными, но в них чувствовалась скрытая угроза. Он обошел стол и приблизился к Софии, пристально вглядываясь в ее лицо.

— София, ты знаешь, что я ненавижу ложь. Если де ла Вега и Зорро — одно лицо, ты должна сказать мне правду.

Голос его звучал мягко, почти ласково, но София не обманывалась. Под этой маской скрывался жестокий и безжалостный человек.

— Отец, но это абсурд! Я, правда, знаю, Диего не больше месяца, но он — безобидный аристократ, проводящий дни в чтении книг и музицировании. Он — бездельник, не способный даже муху обидеть, не то, что сражаться с целой бандой! Да он к шпаге-то не знает, с какой стороны подойти, — София старалась говорить убедительно, вкладывая в каждое слово искреннее возмущение. Она надеялась, что ее актерское мастерство не подведет. — Если мне не веришь, спроси у сеньориты Вердуго, — выпалила она, словно выкладывая последний козырь. — Ей-то он знаком дольше, чем нам всем вместе взятым.

Маркус лишь презрительно фыркнул в ответ, а Перес тихо заметил:

— Охотно бы, да вот беда — не могу.

— Так что же нам мешает отправиться к ней прямо сейчас и узнать правду? — настаивала она, не желая отступать.

— Вот дождемся твоего брата с добрыми вестями, тогда и поедем, — ответил отец, и в его улыбке сквозило что-то хищное, словно кот уже предвкушал вкус пойманной мыши.

Она отступила, пока спина не коснулась ледяной стены. Стравливать их — одно, но ощутить на себе всю тяжесть их объединенного натиска — совсем иное. Холод стены пробирал до костей, но страх обжигал сильнее.

— А пока мы ждем Серхио, ты все-таки нам расскажешь, как так вышло, что ты оказалась в той комнате и освободила де ла Вегу, — голос Переса звучал ровно, но София чувствовала, что он не отводит от нее испытующего взгляда. — Я, конечно, не одобряю методы Маркуса, но не могу отрицать их эффективности. Не торопись, дочка, подумай хорошенько. От твоего ответа сейчас зависит не просто будущее, а вся твоя жизнь.

Слово «будущее» звучало в устах отца так часто, что, загнанная в угол отчаянием, София ухватилась за него, как утопающий за соломинку.

— Какое будущее, скажи на милость? — прошептала она, и в глазах вспыхнули искры не то гнева, не то безумия. — В России? «Малышка, мамы больше нет, но бабушка с дедушкой не дадут пропасть», — передразнила она отцовский голос, полный фальшивой заботы. — Или в чопорной Испании? «Дочка, слушайся матушек-настоятельниц, пансион — верный путь к выгодной партии». Или, может, в Калифорнии? «София, ты должна выйти за Маркуса, он — наше будущее!» — голос сорвался, превратившись в истеричный визг, и она вздрогнула, когда кулак отца с глухим стуком врезался в стену рядом с ее лицом.

— Замолчи! — взревел он, обрывая ее истерику, глаза метали молнии еле сдерживаемого бешенства. — До смерти устал от тебя и твоего брата!

София замерла, прижавшись спиной к стене, словно загнанный зверек. Она знала, что перешла черту, за которой начинается настоящая опасность. Гнев отца был страшен, но еще страшнее было его обманчивое спокойствие. Сейчас же перед ней стоял разъяренный зверь, готовый разорвать ее на части. Маркус стоял рядом, злобно ухмыляясь, наслаждаясь ее страхом. Он всегда ненавидел ее, и сейчас у него был шанс увидеть ее унижение.

— Я всегда делал то, что было лучше для тебя, — прорычал Перес, стараясь обуздать свой гнев. — Все мои решения были направлены на твое благополучие. Ты же, неблагодарная, всегда хотела поступать наперекор. Но теперь ты зашла слишком далеко. Помощь Зорро — это измена!

— Диего — не Зорро, — с трудом выдохнула она, ловя ртом воздух.

Господи, Серхио, где тебя носит? За это время можно было до Монтерея и обратно доскакать, а не то, что до Лос-Анджелеса!

— Хочешь вернуться к этому разговору? — Перес приподнял бровь. — Что ж, давай вернемся.

София почувствовала, как по спине пробежал липкий холодок. Она знала, что сейчас каждое ее слово, каждый жест будут рассмотрены с особым вниманием. Нужно было выиграть время, запутать их, увести от правды. «Диего — не Зорро,» — прозвучало слабо, неубедительно, даже в ее собственных ушах.

— Итак, София, если подозрения Маркуса не беспочвенны, и де ла Вега — действительно Зорро… то ты только что совершила акт величайшего предательства, — проговорил Перес медленно, словно выковывая каждое слово из стали.

София вскинула голову.

— Осмелюсь спросить, в чем именно состоит моя измена, дон Перес? В том, что после пяти лет заточения я нашла в Лос-Анджелесе друга? Или жизнь на гасиенде деда, по-вашему, должна была стать еще одним вариантом той же клетки, что в Сан-Франциско и Монтерее?

Ее слова прозвучали вызывающе, но внутри бушевал ураган страха. Она видела, как лицо отца темнеет, словно грозовая туча, а в глазах Маркуса загорается злорадный огонек. Она понимала, что играет с огнем, но отступать было некуда.

— Друга? — Перес процедил это слово сквозь зубы, словно пробуя его на вкус. — Ты называешь Зорро другом?! Он все отнял у меня, все, что я хотел со временем передать тебе и твоему брату!

— Что именно он у тебя отнял, отец? — с притворной тревогой в голосе спросила София, внутренне умоляя Серхио поторопиться. Еще немного, и эта комната станет свидетелем детоубийства. — Гасиенда деда по-прежнему принадлежит семье дель Кастильо.

— Ах, какая же ты наивная, дитя мое, — Перес провел костяшками пальцев по ее щеке, оставив на коже неприятный холодок. Она едва сдержала дрожь от его прикосновения. — Что такое какая-то жалкая гасиенда по сравнению со всей Калифорнией? Ты могла бы стать самой богатой невестой этих земель!

— Не понимаю, о чем ты говоришь, отец. Я никогда не стремилась к богатству и власти. Мне нужна только свобода, — упрямо твердила она, словно заговоренная.

— Свобода? — Перес с яростью отшвырнул стул, стоявший рядом. Грохот пронесся по комнате, заставив всех, включая Маркуса, вздрогнуть. — О какой свободе ты бредишь, дорогая моя? Ты — моя дочь, ты принадлежишь мне, а после замужества будешь принадлежать своему мужу.

— Я… принадлежу? — от возмущения у Софии перехватило дыхание. — Ты… ты и маме это говорил??? — в зеленых глазах девушки отразилось внезапное, болезненное осознание. — Матерь Божья… Дед Матвей говорил… — она жадно ловила воздух, чувствуя, как подступает паническая атака, и не находя сил остановить ее. — Мама любила тебя… Она хотела бежать с тобой в Испанию… — слова вырывались с трудом, словно их приходилось выцарапывать из самой души, но она должна была их произнести. — А ты… ты и о ней говорил, как о вещи… — Кулаки сжались до побелевших костяшек, тело била дрожь, и она прошептала, едва слышно: — Не… ненавижу… тебя… — затем подняла глаза, в которых бушевало пламя ярости, и уже громко выкрикнула. — Ненавижу тебя!

— Дура! — Перес взмахнул рукой и совершил то, что до этого запрещал Маркусу — отвесил ей звонкую пощечину.

Маркус злорадно ухмыльнулся, наслаждаясь ее унижением.

— Дура! — повторил Перес с клокочущей злобой. — Твой дед не захотел переписывать завещание! Он мог все оставить твоей матери!

— Зачем? — София коснулась пылающей щеки, в глазах заблестели слезы, но не от слабости, а от боли и ярости. — Чтобы ты проиграл все его поместье, как проиграл в Испании Снежка и мамины драгоценности??? — она выпрямилась и, глядя отцу прямо в глаза, с ледяным презрением произнесла. — Я ненавижу тебя, Андрес дель Кастильо.

— Не забывайся, София! — Перес побагровел от ярости. — Я — твой отец!

— Мой отец умер три года назад под обломками таверны в Сан-Франциско!

Перес снова замахнулся, и в этот момент в комнате оглушительно прогремел выстрел.

Пуля просвистела над головой Переса, вонзившись в деревянную панель за его спиной. В дверях стоял Серхио, сжимая в руке дымящийся пистолет. Его лицо было искажено яростью, глаза метали молнии.

Вторая пуля пронзила образовавшуюся тишину, раздробив воздух. Перес замер, поднес руку к груди, на его лице застыло выражение недоверия. Кровь начала просачиваться сквозь тонкую ткань рубашки, окрашивая ее багряным цветом. Перес рухнул на пол, словно подкошенный, подняв столб пыли.

В комнате воцарилась мертвая тишина. София, застывшая в оцепенении, не могла отвести взгляд от тела, распростертого у ее ног. В голове гудело, смешиваясь в хаотичную кашу из боли, страха и ненависти. Подняв глаза, она посмотрела на брата, застывшего в дверном проеме. В его зеленых глазах ярость на мгновение уступила место мимолетному сожалению, что не он оборвал жизнь отца, а затем — облегчению, холодному и жестокому, что кровь не на его руках.

В тот же миг, оттолкнув Серхио в сторону, в хижину

ворвались уланы, подняв невообразимый шум. Паника и хаос захлестнули все

вокруг. Маркус, воспользовавшись замешательством, схватил Софию за руку, грубо

потащив за собой в соседнюю комнату.