Потерянная — незнакомая себе (гет)

»««И с того дня Клэр не сказала Еве больше ни слова. В общем зале, в столовой, даже если они случайно встречались взглядом — Клэр отводила глаза. А Ева сидела одна. Всегда одна. Она почти не ела, почти не говорила, почти не дышала. Только училась, двигалась по коридорам, как тень, и снова исчезала в своей маленькой одиночной комнате.

Там, за дверью с тусклой табличкой, она проводила вечера и ночи, свернувшись под одеялом, дрожащая, как раненный зверёк. Иногда ей казалось, что стены этой комнаты сжимаются, будто хотят проглотить её. Она больше не слышала смеха детей, не чувствовала солнца на лице, и даже её собственное имя звучало чуждо. Но были ночи, когда она плакала — беззвучно, судорожно, до онемения губ. И в эти минуты она была благодарна миссис Дёрсли. Благодарна за то, что хоть в этом она осталась незаметной. Её слёзы никто не слышал. Никто не мешал.

Но несмотря на всё это, несмотря на одиночество, отверженность и наказание, Ева знала: она бы сделала это снова. Потому что Клэр была жива. Потому что тот человек больше никогда не прикоснётся к ней. Потому что зло было остановлено. А Клэр... Может быть, когда-нибудь она поймёт. Простит. Вернётся. Но не сейчас. Сейчас — только пустота и одиночество.

Прошло несколько недель. Всё в приюте текло, как обычно. Дети играли, учились, спорили, взрослые ворчали и хлопотали. Ева по-прежнему была как будто вне времени, вне всех. Её почти не замечали, словно она стала частью мебели, тенью, безмолвной и неизменной.

И вот однажды случилось нечто, что потрясло весь приют. Утро началось, как обычно. После завтрака дети высыпали на двор. Кто-то качался на качелях, кто-то устраивал прятки, кто-то о чём-то шептался у дальнего забора. Ева стояла в углу, прислонившись к шаткой решётке, и смотрела сквозь неё на улицу. Мир казался таким далёким... таким недоступным. Свобода была по ту сторону — и она могла только смотреть, как птица из клетки.

И вдруг на улице остановилась машина. Не простая, а красивая, блестящая, дорогая. Из неё вышел мужчина — высокий, статный, в строгом пальто и с волнами светлых волос. Его лицо было благородным, уверенным, а карие глаза обводили двор в поиске чего-то... кого-то.

Он направился к воротам, но остановился, услышав голос:

— Папа?!

Весь двор замер. Мужчина обернулся — и не успел оглянуться, как к нему бросилась Клэр. Она обняла его с такой силой, будто хотела не отпустить никогда. Он подхватил её, прижал к себе и заплакал. Серьёзный, взрослый, влиятельный мужчина — и плакал, как ребёнок.

Они стояли так долго. Клэр целовала его щёки, он гладил её волосы и шептал: «Прости… прости, что не был рядом… Я искал тебя… Всё это время…»

Ева наблюдала за ними издалека, замерев у решётки. На душе было странное чувство — тепло, колкое, тяжёлое и одновременно светлое. Это было похоже на зависть… но больше — на надежду.

Клэр провела отца внутрь. Прошло несколько часов, и стало известно: её забирают. Официально, навсегда. Отец Клэр — влиятельный человек, и выяснилось, что мать девочки скрыла от него ребёнка после развода. Он искал Клэр долго, но только теперь нашёл, благодаря частным расследованиям.

Миссис Дёрсли была напряжена, но виду не подала — влиятельные люди даже ей были не по зубам. Остальные дети в приюте ахали, восхищённо шептались. Это было настоящим чудом. Тем, что когда-нибудь обязательно должно случиться с каждым из них.

Ева осталась в стороне. Она стояла на верхней ступеньке лестницы, держась за перила, и смотрела, как Клэр обнимается с детьми, как смеётся, как сияет от счастья. И всё-таки, уходя, Клэр посмотрела на неё. Одна секунда — и взгляд. Тёплый? Нет. Пустой. Скорее... равнодушный. И потом — отведённый в сторону.

Ева хотела было шагнуть вперёд, но остановилась. Не стала звать. Не стала говорить.

Клэр ушла. С отцом. Навсегда.

А Ева осталась. В пустой комнате. В тишине. Но с мыслью, которая не давала ей умереть от боли:

— Она будет счастлива. Даже если не со мной. Даже если никогда не поймёт. Она будет счастлива. Этого достаточно.