ГП и Ткач-недоучка (гет)

— Что-о-о??! — глаза моей красавицы распахнулись на пол-лица, и я провалился в них, словно в прорубь. Резкий толчок в спину заставил меня отшагнуть в сторону — это Лиззи решила взять дело в свои руки.

— Грейнджер, нам нужна твоя помощь! — решительно заявила она, пока я тихо млел от наслаждения. — Колину требуется девочка из ваших, магглорождённых! Вам надо стать любовниками.

— Что-о-о??? — лицо девушки из розового стало пунцовым, сил у неё осталось только хватать воздух от возмущения и стыда. Лиззи поняла её реакцию по-своему.

— Тебе это ничего не будет стоить, вы ведь у себя на людях и раздетые ходите, и целуетесь при посторонних, и всяким разным занимаетесь. Тебе это проще сделать, чем девочке из хорошего Рода, и на твоём будущем это никак не отразится: всё равно ведь тебе в Министерстве не работать.

— Это ещё почему?! — выдавила ошеломлённая Гермиона.

— А что тебя там ждёт? Третья помощница младшего затачивателя перьев? С твоим характером и талантами только за Канал уезжать, в тот же Цюрих, или Берлин.

— Я не собираюсь..!!

— А нам сейчас нужна помощь, чтобы придурки Колину пакостить перестали! Вам даже целоваться при всех не надо, только пообжиматься пару раз!..

— Да как вы !.. Как вы!.. Ну, знаете!! — гневная фурия цвета раскалённого металла рявкнула так, что задрожала мебель в классе, а парочка любопытных портретов свалилась на пол, отчаянно при этом ругаясь. Я схватил доведённую до бешенства волшебницу за ледяные ладони, уставился в полные яростной боли глаза, крикнул прямо в них:

— Гермиона, вспомни — мы волшебники! Маги!

— И что?! Я не давала повод так меня оскорблять!!

— Она не хотела тебя обидеть, она вообще не поняла, что тебя оскорбляет, потому что живёт в средневековье! Представь, что разговариваешь с дикарями из Тасмании!

— Что-о-о??! — теперь обалдела Элизабет, и я только махнул рукой, чтобы не мешала.

— Гермиона, мы попали в другую вселенную, где люди видят мир и оценивают всё по-другому!

— Но это не значит, что меня можно считать шлюхой! Я ещё ни с кем не целовалась даже!

— А как же Крам? — не удержалась Лиззи, выглянув из-за плеча.

— Он хороший, но... — по лицу Гермионы мелькнула тень, — он только друг...

— Позволь мне объяснить с самого начала, Гермиона, — я взял её ладошку, неожиданно для самого себя опустился перед ней на колено. — Пожалуйста...

Лиззи ахнула, Гермиона закусила губу, снова порозовела, тихо буркнула:

— Ну?..

— После нашего полёта над квиддичным полем школьные сплетники решили, что я ухаживаю за Элизабет, причём с целью жениться на ней. Соответственно, на нас обоих ополчились блюстители нравственности и традиций.

— А им какое до вас дело?

Лиззи задохнулась от возмущения, выдавила гневно:

— Родовой алтарь же!

Гермиона покачала головой:

— Не понимаю.

— Это аристократы, Гермиона, — вздохнул я. К этому времени я успел подняться, усадил Гермиону на парту, сам пристроился рядом. Ладошку освободить она забыла. — Вспомни нашу чистокровную тягомотину, всяких Рочестеров и Ланкастеров: браки расписаны ещё до рождения детей, наследники и наследницы трактуются, как породистая лошадь на элитной конюшне.

— Я поняла.

— И вот в такую конюшню впирается какой-то дикий жеребец, помесь осла с носорогом, который, разок покрыв кобылу, может разрушить многолетнюю работу конюхов и зоотехников.

— Но алтарь здесь причём?!

— На алтаре меня зарежут, когда я, предположительно, Лизу девственности лишу. Чтобы смыть моей кровью позор во-первых, и очистить наследницу от скверны, восстановить её физическое состояние во-вторых. В магической Британии женская девственность не только товар, но и очень эффективный инструмент, с помощью которого снимают родовые проклятия, например. Помнишь, Бинс об этом пару раз вспоминал на лекциях?

— Но это же всё в прошлом! Я специально купила старое руководство для магглорождённых после разговора с тобой, там чётко сказано, что все эти варварские обряды и традиции остались в прошлом ! Сейчас так никто не делает! И никто из моих друзей никогда об этом не говорил!

Она прервалась, услышав странный звук, и мы увидели, как Лиззи борется с собой. Она закрывала рот руками, придушенно фыркала, но не выдержала, и залилась громким смехом.

— Что я смешного сказала?!

— Всё, Гермиона, — вздохнул я, — абсолютно всё...

Лиззи тем временем успокоилась, вытерла слёзы, посмотрела на нас сияющими глазами:

— Ты удивительная девушка, Грейнджер! Ты так мало знаешь о мире, в котором живешь! А я, оказывается, ничего не знаю о вашем мире. Какие мы, наверное, идиотки в глазах Криви... Давай с тобой дружить?

— Да ну вас! — моя красавица вскочила, махнула рукой, задыхаясь от переполнявших её чувств. — Только издеваться умеете!..

И она бы рванула к дверям, если бы я не успел перехватить беглянку в последний момент:

— Гермиона, Лиззи говорит серьёзно!

— Абсолютно, — подтвердила когтевранка. Она подошла к девушке, у которой в глазах блестели слёзы, склонила перед ней голову:

— Гермиона Грейнджер! Я, Элизабет Гвендолайн, прошу прощения за невольное оскорбление, вызванное моим незнанием реального положения дел, и предлагаю свою дружбу.

— Это редкая возможность узнать то, что никогда не напишут в книгах... — шепнул я в розовое ушко.

— А я не из-за книжек дружу! — вырвалось у неё отчаянное. Потом она перевела дух, торопливо вытерла лицо, решительно произнесла:

— Я, Гермиона Грейнджер, принимаю предложение Элизабет Гвендолайн! Давай дружить!

По кабинету прошёл лёгкий ветерок. Его тёплое дуновение взъерошило волосы, подсушило лицо Гермионы, вернуло на свои места упавшие портреты. Лиззи огляделась, впечатлённая не меньше меня:

— Знаешь, подруга, хоть и говорят про тебя много, но честно скажу, думала просто болтают. Первый раз вижу такой потенциал. Как вы оба на Гриффиндор попали с такой силой?

— Шляпу уговорила, — буркнула смущённая похвалой Гермиона. — Глупая была...

— А я вообще Пиноккио был, голова сплошной дуб. Или кипарис, чтобы червяки в ней не заводились.

Девочки облегчённо захихикали, потом наша староста объяснила чистокровной когтевранке про деревянного мальчика из Италии. Та заинтересовалась, но вспомнила, что лучшие големы получались всё-таки у пражских евреев, пока лабораторию не уничтожили под шумок очередной религиозной войны. Гермиона закатила глаза, попыталась рассказать про «просто сказку», Лиззи в ответ поиграла бровями, рассказала, что «сказка ложь, да в ней намёк», и нельзя вот так легковесно относиться к дошедшей до нас информации. Тогда Гермиона фыркнула, и спросила, много ли информации, по мнению Элизабет, кроется в сказках Гауфа. Когтевранка победно улыбнулась, и закатила нам краткую лекцию о Альпийских горах и их обитателях. Гермиона бледнела, краснела, открывала рот, не решаясь прервать неожиданно интересный рассказ, и то и дело порывалась бежать в библиотеку. Лиззи давила эти порывы упоминаниями книг, которые сейчас недоступны, потому что "на руках", и книг, которые даются только «воронам», потому что хранятся в их факультетской библиотеке.

Так что встреча наша закончилась к общему удовольствию, и уговорить Гермиону помочь нам удалось. Хитрая Лизхен вовремя включила режим кошачьих глазок, надавила на сострадание, и староста, главный ботан всея Хогвартса а также просто хороший человек, согласилась "притвориться влюблённой». На её вопросы, а как же мы рядом друг с другом смотреться будем, всё-таки она старше, Лизхен бесхитростно ответила, что мы оба настолько странные, что не важно, как мы смотримся — хоть как Белый и Рыжий клоуны, — всё равно это в нашем случае никого не удивит. Я поперхнулся от возмущения, Гермиона по-макгонагаловски поджала губки, но ругаться с когтевранкой мы не стали. Раз уж она это сказала, значит, большинство так и думает. Ну и хрен с ними. Главное, что Лиззи удалось достучаться до разума нашей старосты, и та согласилась с идеей помочь двум хорошим людям избавиться от преследования однокашников. Хотя бы потому, что эти люди смогут и дальше хорошо учиться, не отвлекаясь на защиту от назойливых преследователей.

Так что когда мы вывалились из класса разгорячённой троицей, на наших лицах можно было прочитать полное удовлетворение прошедшей встречей. Ну а его причину пускай додумывают сами сплетники. Подозреваю, что народ, который увидел наш выход, придумал что-то своё, потому что пока я топал по коридору, со всех сторон доносились шепотки. Даже думать не хочу, о чём они там переговариваются!

Последнюю пару я кое-как отсидел, затем поработал в башне над сквозняками, нашёл картину со Вздрюченным на восьмом этаже, чтобы потом её не искать, и когда вернулся на ужин, школа уже знала, что мы с Лиззи расстались. Об этом мне торопливо рассказала Джинни, пока я ужинал в пол-глаза: каверзы от сокашников никто ведь не отменял.

Ну а утром про нас и вовсе забыли, потому что Амбридж запретила кружки — тот самый каноничный «Указ об образовании номер двадцать четыре о запрете студенческих групп». То есть, они и дальше могли функционировать, но только после её личного одобрения, что означало почти гарантированный отказ почти всем школьным кружкам. Народ возмущённо гудел, да так, что воздух в Большом зале начинал потрескивать от наэлектризованности, однако волна раздражения то и дело затихала, чтобы через какое-то время начать сгущаться. Я присмотрелся к напряжённым лицам преподавателей, заметил, что некоторые из них прячут правую руку то за посудой, то под столом, понял, что до взрыва школьных эмоций не доходит только из-за их усилий, и тихо порадовался, что сам к их числу не принадлежу. Всё-таки удерживать такую толпу раздражённых магов — это не тыквенный сок хлебать, тут, похоже, одним Бодрящим не обойдёшься. Подозреваю, завтра, на послемагическое похмелье, число штрафных баллов резко увеличится у всех факультетов...

После таких сногсшибательных новостей напор всеобщего неудовольствия по отншению ко мне заметно ослаб: только трое идиотов попытались меня проклясть, получив друг от друга разноцветные пятна на физиономии, розовые волосы, собранные в девчоночьи косички (на высоком парне из "барсуков" они смотрелись неожиданно мило) и ещё одну Неукротимую рвоту.

Вижу, что продукция братцев-акробатцев по прежнему пользуется спросом у местных обалдуев. Интересно, а нельзя ли как-нибудь подпортить им малину? Всё-таки народ травится, а это здоровье молодых волшебников не улучшает...

Ну а возвращаясь к нашим баранам, — оказывается, когтевранка жестоко пострадала из-за моего легковесного отношения к магической жизни. Как человек из обычного мира, я совершенно не понимаю, насколько важны чувства для настоящих родовитых магов. Поэтому я закрутил с умной Лизхен интрижку, совсем как с обычной магглой. Но волшебница оказалась крепким орешком, и на смазливую мордашку не повелась (это у кого смазливая мордашка — у меня??), и дала сердцееду от ворот поворот.

Боже, какие страсти кипят за моей спиной! Красивый подлец едва не воспользовался искренними чувствами невинной девушки, и только впитанная с молоком матери ответственность наследницы древнего Рода не позволила ей сгинуть в пучине страстей! Кстати, в процессе рассказа о том, чем мы там с волшебницей тет-а-тет занимались, Джинни также сообщила, что мои шансы, как ухажёра, среди девчонок всех факультетов резко выросли.

Я ещё раз чуть не подавился от такой неожиданности, попросил объяснений, и узнал, что я, оказывается, парень не промах, и в девичьем обществе не теряюсь, а значит, буду способен не только на долгие разговоры о какой-нибудь ерунде, сидя на другом конце лавки. И я, может, даже обрадовался бы такой оценке моей скромной персоны, если бы не несколько больших НО...

Во-первых, нравы у местных магов патриархальные, и за чересчур быстрое развитие отношений старшие представители Рода могут просто зарезать торопливого парнишку, особо при этом не рефлексируя — один в один Северный Кавказ, только в магических реалиях. Во-вторых, «медовая ловушка» случается не только у шпионов, и некоторые семьи охотно подкладывают своих детишек под потенциальных супругов, которым приходится брать на себя обязанности, от каковых в иной ситуации предпочли бы отвертеться. И, наконец, третий фактор, самый важный, — Замок защищает детвору от слишком безответственных поступков, забирая у подростков избыток личной энергии.

Я об этом уже рассказывал как-то, и не поленюсь ещё раз вспомнить — половой зуд в стенах замка школьников не слишком напрягает. Разумеется, у мальчишек бывают поллюции, и штаны оттопыриваются частенько, однако это не то почти постоянное томление в паху, которое буквально мешает жить нормальным подросткам в обычном мире. Не знаю, как в манорах, но в Хогвартсе половое созревание учиться не мешает. Конечно, и здесь случаются атаки Амура, и здесь молодые парочки ищут чуланы для приятного уединения, но вот случаев подростковой беременности не было уже лет двести, а последний известный инцидент случился не в Замке, а в Хогсмиде — там молодую выпускницу огулял её горячий поклонник. Досталось всем, в том числе и учебному персоналу, так что с тех пор ситуация с чувствами здорово изменилась в сторону большей строгости.

Поэтому все те возможности и перспективы, о которых мне пела Джинни, это всего лишь обжимания по углам да поцелуйчики разной степени приятности, и ничего более серьёзного учудить здесь нам Замок не позволит. Ну и зачем мне вся эта нервотрёпка да мышиная возня? Так что придётся теперь ещё и из-за этого по школе ходить опасно — из-за любительниц молодого и красивого меня. Как объяснить этим малолеткам, что не для них моя роза цвела?

Вечером накатила тоска, в шумную гостиную идти не хотелось, поэтому я убивал время, ковыряясь с деревяшкой. Ощущал её, пропускал магические толчки, потоки, когда же это надоело, просто подвесил её перед собой, и позволил медленно крутиться в воздухе. Потом, ещё через несколько минут тупого разглядывания, добавил к ней новогодних шариков, ярких флажков, снег и прочую рождественскую мишуру. Теперь в комнате крутилась праздничная новогодняя карусель, в которой не хватало только лучей стробоскопа да соответствующей музыки. Но чего нет, того нет, оставалось только сидеть и молча разглядывать дело рук своих.

— Что-то мне это напоминает... — послышался сзади знакомый голосок, и я вздохнул в ответ.

— Может, Рождество?

— Нету рождественского настроения. От твоей магии тянет тоской и одиночеством.

— Ага...

Мы помолчали, потом я сообразил, что дама всё это время стоит, соорудил ещё одно кресло рядом. Гермиона поёрзала, устраиваясь поудобнее, покосилась на моё хмурое лицо:

— Это ведь та палка, на которой вы с Лиззи летали?

— Точно. Просто я на неё посмотрел, и подумал — а не украсить ли эту фигню?

— Но она вращается.

— Ага. Вспомнил «друидское коромысло», и закрутил.

— Прости, какое «коромысло»? Я о таком артефакте не слышала.

— Его к нам домой из аврората привозили на убийство. Искали всякие пакости, и даже несколько нашли.

Гермиона подобралась:

— А как этот артефакт выглядел?

— Как коромысло, на котором носят вёдра, конечно. Оно крутилось в воздухе, пуская разноцветные зайчики по стенам, и помогало невыразимцам делать вид, что те работают.

— Так ты про «коромысло Морены»! — сообразила моя красавица. — Нам его русские волхвы давали, в рамках межправительственного обмена.

— А у нас что взяли?

— Кричащий камень. Хотели ещё копьё Лонгинуса, которого у нас нет, или меч Артура, но пришлось довольствоваться «кричащим камнем».

— Подожди. Это что — мы им отдали Камень Судьбы?

— Ага. Он же Скунский, он же Коронационный, он же Clach na Cinneamhain (Клах на Синнемхейн).

— И что — Королевский двор им его отдал??

— Там давно лежит муляж, обычный не магический булыжник.

— Не знал...

— Читать больше надо!

— Точно...

Говорить мне не хотелось, но и настроение портить девушке своей мрачной миной тоже, поэтому я встал, извинился и потопал в спальню. Ничего, поворочаюсь немного, и засну...

А выставку у «барсуков» я всё-таки устроил. Случайным образом столкнулся с их фотографом на переменке — буквально врезался, потому что он куда-то нёсся с фотоальбомом под мышкой, а я загляделся на картины под высоким потолком. Заинтересовали меня тамошние герои, потому что показались они в чём-то отличающимися от тех портретов, что постоянно контактируют со школьниками. Что-то в недоступных портретах мне показалось странным.

И вот, когда я топал по коридору с гордо задранной головой, выглядывая самые недоступные места, этот бедолага выскочил из-за угла и врезался в меня со всего маху. Мы свалились на пол, запутались в мантиях, его фотографии разлетелись по полу. Случайные зрители порадовались неожиданному аттракциону, но долго веселиться над нашей неловкостью не стали, и разбежались, как только мы выпутались из неожиданных объятий — получить проклятие от четвёртого курса не хочется никому, потому что к этому времени заклинания уже приобретают необходимую силу. Так что мы отряхивались уже в одиночестве, без ненужных подколов и насмешек, и парень наконец-то понял, в кого влетел. Мы зацепились слово за слово, с портретов переключились на пейзажи, с них на натюрморты, и закончили тем, что поплакали над никудышными перспективами фотографической карьеры в магической Британии.

Журналов, газет и вообще периодики на всю страну выпускается десяток названий, а тягу к прекрасному, что просыпается у некоторых пользователей этого чтива, тех, что из богатых семейств, удовлетворяют художники да артефакторы, которые делают сразу и волшебно, и красиво. Ну а просто фотографу остаётся уезжать на материк, или отправляться на другую сторону земного шара, где народ по прогрессивней, и на фотоаппарат с магниевой вспышкой не бросается с волшебными вилами наперевес. Кстати, оказалось, что фотографов охотно берут группы охотников за сокровищами из Южной Америки — там надо фиксировать окружающую местность для той же аппарации при срочном бегстве, а буйство зелени вокруг таково, что лишь фотография даёт возможность запечатлеть быстро и точно нужное количество подробностей в месте, из которого делают ноги неустрашимые волшебники. Им ведь ещё возвращаться назад, к разбуженному монстру или активированной ловушке, и фотография помогает экономить как силы, так и время. Опять же, дневники экспедиций — фотки делаются намного быстрее, чем самый быстрый набросок, а уже потом, в безопасном комфорте, на их основе создаются иллюстрации для волшебных книг.

А ещё, оказывается, фотографов привечают в волшебных США, точнее, в их индейских анклавах. Мой собеседник сам толком не знал, но что-то там было связано с индейским шаманством, духами и прочей трудноуловимой мистикой. И хотя народ у заокеанских кузенов частенько ведёт себя странно на наш английский вкус, этот вариант применения своих умений молодого «барсука» привлекал больше, чем щедрая раздача собственной крови пиявкам и летучим мышам в южноамериканских джунглях. И я его понимаю — всякие Вицлипуцли и Бог-с-содранной-кожей даже обычных людей пугают, а уж магов пробирают до судорог и непроизвольной дефекации...

Так что приглашение показать себя я принял, и в ближайшую субботу пополудни договорился принести часть своей коллекции. А уже после этого отправился к Гермионе. В гостиной, как обычно, было шумно и весело, и, как обычно, наша староста сидела в одиночестве, заваленная книгами да пергаментами буквально с головой.

— Знаешь, я вот думал раньше: почему ты не отказалась от значка? — вздохнул я, когда вытянул ноги, удобно пристроившись рядом. — А теперь понимаю, что ты сразу обо всём подумала. Оказывается, ты умеешь предвидеть очень далеко, милая!

Та оторвала взгляд от бумаг, глянула на меня красными от усталости глазами:

— Что ты говорил, Колин?

— Говорил, что ты хитрая, — я раскрыл книгу, полистал древние толстые страницы, глянул на какую-то магическую хрень про Трансфигурацию, написанную зубодробительным языком, отложил её обратно.

— Почему? — замученная девочка постепенно возвращалась в мир обычных людей, и взгляд её становился всё более осмысленным. — Почему хитрая?

— Потому что вспомни, как тебе приходилось отвоёвывать место под гриффиндорским солнцем все прошлые годы? Вечно тебя пытались подвинуть со всей твоей макулатурой. А в этом году ты заграбастала себе целый стол, и никто даже не рыпнулся.

— Да? — она удивлённо посмотрела вокруг, оценивая по-другому обстановку, нахмурилась, что-то вспоминая, посмотрела на меня.

— А ведь ты прав, Колин...

Я пожал плечами.

— Ничего удивительного. Мужская мудрость и наблюдательность, знаешь...

Она удивлённо подняла брови на такое заявление, разглядывала меня какое-то время словно незнакомый артефакт, и прыснула смехом. Я дал ей посмеяться, спросил с нарочитой обидой:

— Ну и чего смеёшься?

— На тебя посмотрела, «мужчина»!

— Я тоже глядел с утра. Ещё раз убедился, что красота — это страшная сила.

Гермиона рухнула лицом в стол, и я сообразил, что к подобным шуткам народ ещё не успел привыкнуть, потому что интернет делает только первые шаги. Когда девушка, вытирая слёзы с глаз, смогла нормально дышать, я обратился к ней уже серьёзно.

— Мне нужна твоя помощь, Гермиона.

— Что-то срочное? — подобралась она, и я замахал руками:

— Нет, что ты, лишь на пару часов!

И я рассказал ей про мою выставку у «барсуков». Девушка задумалась, выдернула из сумочки записную книжку, начала листать страницы. Потом остановилась, резко повернулась ко мне:

— А зачем я тебе нужна?

— Помочь донести, — хладнокровно сказал я, и скрестил пальцы на удачу. — Там на месте помочь с расстановкой щитов. Ну и лишний раз показать народу, что с Элизабет я больше не встречаюсь.

Гермиона порозовела, буркнула:

— И во что я ввязалась?..

Я терпеливо подождал, пока она закончит борьбу со смущением, и когда выражение лица смягчилось, спросил:

— Так во сколько тебе будет удобно?

Она опять нырнула в блокнот, нахмурилась, что-то разглядывая в непонятных закорючках, протянула задумчиво:

— После обеда... ну да, часа три я смогу найти, у меня тут библиотека записана, так что потом в гостиной наверстаю...

— Замечательно, — подскочил я, пока девушка не передумала, — с меня цветок!

И коварнейшим образом сбежал.

Но правильно говорят, что человек только предполагает, — из моих планов так ничего и не выгорело. Прямо в коридоре, где мы с Гермионой топали к барсукам, на нас выскочила пигалица с первого курса, и затараторила, что она уже пол-замка обежала в поисках гриффиндорской старосты, и что упомянутая староста должна вот прямо сейчас торопиться к МакГонагал, потому что замдиректора собирает всех старост в связи с чем-то там важным.

Гермиона с явным облегчением сгрузила мне на руки ту немногую тяжесть, которую удалось ей вручить, и растворилась в школьных коридорах, оставив меня на растерзание барсукам. Настроения чудить, по этой причине, у меня не было, и наша выставка прошла в нейтральном режиме — всем понравилось, но не было тех прежних восхищений, и не было того потепления отношений. Я для барсуков остался только Криви, фотограф из Гриффиндора. Точка.

А на следующий день я почувствовал Зов из Леса. Возможно, источник его появился ранее, но проявил себя он только в момент, когда я доедал завтрак. Забурчало в животе, и в голову ударила такая боль, что я едва удержал в руках кубок с тыквенным соком. Сначала было подумал на друзей — школьников, но когда мозги начали возвращаться в нормальный режим работы, сообразил, что это воздействие извне, так как пробивается оно из-за границ Замкового поля. Но откуда?!

С болью и неприятными физиологическими реакциями удалось справиться достаточно быстро, остался только вопрос, кто это сделал. Потратив на самокопания почти весь день, я понял, что вектор атаки начинается в Запретном лесу. Однако почти сразу же пришло осознание, что это не агрессия в меня направлена, а что-то вроде крика о помощи. Фига себе — просьба, у меня от неё чуть мозги не сгорели! Но раздумывать было не о чем, так что едва дождавшись конца уроков, я двинул из замка с жердью наперевес.

Почему не с метлой, спросите? Так на моей жёрдочке удобней. Вроде и хлипкая она, и неустойчивая, но плюсов у неё больше, чем минусов, особенно когда освоишься с управлением. Главное достоинство заключается в том, что она куда более вёрткая, и в человека на ней фиг попадёшь. В меня-то уже стреляли четвероногие Робин Гуды здесь в лесу, и хотя стрелу удалось поймать, ничего не обещало, что эти «экологи» перестанут баловаться с оружием. Опять же, если удирать, то на этой жёрдочке я, пожалуй, от любого уйду, пусть он хоть на Молнии за мной гонится, хоть на Нимбусе. Да и от мантикоры, если такая встретится, увернусь, особенно, если на вертикалях работать, а не виражах.

Впрочем, это я чего-то не в ту сторону забрал, чур меня, чур!

В воздух я вспорхнул прямо с дорожки, не стал топтаться по школьным следилкам на тропинках и полянках. Там, где два корпуса соединяются длинным мостом над ущельем, я подождал, пока народ не разойдётся, встал на ограждение, и прыгнул в пустоту. Ноги уже чувствовали непослушную опору, поэтому ветер, который выдавил слёзы из глаз и на несколько секунд сделал их слепыми, только раззадорил, а не напугал. Я мягко скользнул на волне магического прибоя, который откатывался от несокрушимых стен громадного Замка — артефакта, помчался к запаху прелой листвы, скрипу голых осенних веток и ощущению чужого недоброго взгляда на спине.

Нет, последнее мы не заказывали! Мне только шпионов из Замка не хватало, чтобы штрафные баллы получать!

Я тут же снизился к кустам боярышника, спрятался от чужих глаз в остатках рыжей листвы, и поплыл дальше над самой землёй, лавируя между веток. Этот вынужденный слалом быстро надоел (а вы пробовали продираться сквозь густые заросли на роликовых коньках?), и я постарался вызвать в теле ощущение скольжения «сквозь помехи», когда всё уходит с твоего пути. Коль скоро это уже получалось, значит, и ещё раз может получиться. Надо только захотеть...

Но погрузиться в себя мешал тот самый Зов, который хоть и ослабел, но не прекратился. И мне очень хотелось это всё закончить! Так сильно захотелось, что я даже не понял, как оказался на поляне, где какой-то придурочный великан раскурочивал уже знакомый дуб. Здоровенный, с удивительным даже для великанов выражением абсолютного дебилизма на физиономии, он стоял возле дерева и обламывал с того ветки. Так это дерево меня позвало!

Ну и зачем ты экологию разрушаешь, дубина стоеросовая?! Это же почти что памятник природы, местная достопримечательность! Слава богу, крикнуть придурку я не успел, потому что осознал вдруг, насколько сам хрупок и уязвим рядом с этим чудовищем. Поэтому сразу же, пока он меня не увидел, спрятался в кустах лещины, благо они росли совсем рядом, прямо за спиной, и уже оттуда начал думать, чем я могу помочь местной природе.

Колин Криви учеником был не слишком старательным, но помнил, что великанскую шкуру даже самые мощные заклинания не всегда берут, и для охоты на них используются обычно специальные артефакты, созданные специально «под великанов». Поэтому я даже пробовать не стал продырявить в нём дырку, как бы этого ни хотелось, видя тот ужас, который он успел натворить. Считай что пол-кроны у бедного дуба как корова слизала, великан стоит почти по колено в обломанных и оторванных ветках, но продолжает мучить бедное растение.

Ну вот что с таким делать бедному школьнику? Только подручные средства использовать, как тот же Гарри Поттер со товарищи... Я сосредоточился, как смог, пробежался по поляне внутренним взором в поисках слабых мест, а потом взял, да разрыхлил почву под ногами этого идиота. Огромные стопы провалились в землю, стали погружаться в неё всё быстрее, но гигант осознал, что с ним происходит что-то не то лишь когда ушёл в землю по колено, да и то потому, скорее всего, что перестал дотягиваться до веток.

Великан искренне удивился, когда открыл, что тонет в перегное, попытался выкарабкаться из ловушки, но руки стали проваливаться вслед за ногами в чересчур податливый грунт, и вместо того, чтобы выбраться на свободу, он только увяз ещё глубже. Когда великан осознал, что дела его всё хуже, и смерть уже совсем близко, его полудетское лицо исказила гримаса отчаяния, и он закричал. Это был отчаянный то ли вой, то ли плач, и я сам почувствовал, что перестарался с его наказанием.

Но спасать придурка мне не пришлось, — нашлись и другие помощники. Вначале затрещали ветки в глубине леса, как будто рвался сюда ещё один гигант, потом послышался знакомый голос, и на поляну вывалился Хагрид, всклокоченный и растрёпанный больше обычного. Отмахиваясь от разъярённых птиц, круживших над его шевелюрой, лесник бросился к великану, лопоча что-то бессвязное, и кинулся вытаскивать того из опасной земли.

Совместными усилиями вырваться из ловушки им удалось, тем более, что никто не препятствовал — убивать доморощенного эко-террориста я не хотел, и неожиданно проснувшаяся кровожадность погасла уже при первых звуках его отчаянного вопля. В этот момент он так напоминал перепуганного ребёнка, что сердце сжалось. И я всё это время посвятил на маскировку, потому что не хотелось мне быть увиденным в таком месте и в такое время слугой Дамблдора. Дедушка старый, ему, как говорится, всё равно что там с Криви станется после интенсивного потрошения моих мозгов. А я ещё с Гермионой детишек хочу!

Тратить время на какие-то банальные заклятия из школьной программы я не стал, а попытался ещё сильнее раствориться в окружающей среде. Потому что крепло у меня внутреннее чувство, что всякие там маскировки и отводы глаз на Хагрида не подействуют, и только сильнее привлекут его внимание. Дамблдоровский полувеликан устойчив к заклятиям почти так же, как тролли, но куда как умнее, в чём я успел практически сразу убедиться.

Когда перемазанный в грязи нарушитель лесного спокойствия выкарабкался из почвы, которая вдруг переменилась в смертельную ловушку, и прижался к леснику, размазывая по физиономии слёзы, тот обнял его по-отцовски, а сам начал внимательно осматривать пространство вокруг — буквально сканировать его своими чёрными глазами. Потом, когда рыдания великана поутихли, они вместе передвинулись подальше от дуба, Хагрид отцепил хлюпающего носом страдальца, что-то буркнул ему успокаивающее, пошёл по поляне, вглядываясь то под ноги, то в деревья вокруг.

Сейчас он совершенно не выглядел по-домашнему уютным бородачом из сказки о Гарри Поттере, — теперь это был опасный охотник, если не хищник, что обследовал пространство вокруг непонятной ловушки, чтобы понять, кто её и зачем поставил. К этому времени я успел раствориться в лесу, стал частью ветра, шелеста падающих листьев, запаха прелого подлеска и свежевывороченной земли. Благодаря этому опасный Хагрид прошёл совсем недалеко, но меня так и не учуял, хотя вблизи было не только видно, но и слышно, как он втягивает носом воздух, по-кошачьи открывая рот при этом. Крупные жёлтые зубы в густой бороде смотрелись почти жутко, и такой его вид сразу же вызвал из памяти скандинавов, которые великанов иногда боялись больше, чем всю другую нечисть вместе взятую. Очень опасный, почти неуязвимый враг, по-звериному внимательный, осторожный, чувствительный. Такого Хагрида Поттер точно не видел!

Тем временем хогвартский лесничий обошёл поляну, так ничего и не найдя, и занялся деревом. Не знаю, что он там увидел, но на великана наорал от души, и даже отвесил тому несколько затрещин. У меня от таких ударов башка бы оторвалась, но великан их, похоже, вовсе не заметил, только заныл громче, размазывая лесной перегной по мокрой физиономии. Разговаривал с ним Хагрид на какой-то смеси рычаний, воя и угуканья, но по движениям тела ясно было, что он ругает придурка за то, что тот полез ломать дерево. Такой вот эколог и защитник природы из нашего лесника, оказывается.

Что уж там ныл великан в ответ, понять не смог бы и профессиональный лингвист, но после выговора и нотаций Хагрид ухватил придурка за лапу и потащил в лес. Я подождал, пока звуки их перемещений по лесу не затихнут, подумал, ещё немного подождал. В полной тишине ветки густого орешника неподалёку от моей засады раздвинулись абсолютно беззвучно, на поляну выглянул Хагрид, ещё более собранный и опасный. Скользящим шагом он пересёк пустое пространство от кустов к дубу, остановился возле развороченной земли, сел на корточки, расслабился, и почти исчез, став похожим на коряво вырубленную фигуру лешего. Он тут что — ночевать собрался? А я как отсюда уйду?

Но не успел я толком испугаться и разозлиться, как в нос шибануло конским потом, густо замешанном на чём-то кислым. Потом рядом, почти на расстоянии вытянутой руки, сквозь заросли выбрался седой кентавр, весь в шрамах, с гривой, заплетённой в тонкие разноцветные косички. На крупе четвероногий абориген нёс уже знакомые коробы-плетёнки, а в руках держал лук и стрелы — явно с охоты мужик сорвался.

Он приблизился к Хагриду, и уже через пару минут их разговор превратился в яростный скандал. Беседовали они по-лошадиному, поэтому из нечленораздельного рёва и ржания вычленить мне удалось только «Грок», не знаю уж, что бы оно ни значило. Хагрид в процессе обмена мнениями тыкал рукой в развороченную землю, видимо, обвиняя кентавра в создании ловушки, а седой конелюд указывал на сломанную крону и размочаленные обломки ветвей, которые валялись вокруг в изрядном количестве. Видимо, лесному народу не понравилось, что всякие залётные туристы от скуки зелёные насаждения портят.

Ситуация накалялась, кентавр начал сдавать назад от рассвирепевшего лесника, то ли собираясь дать стрекача, то ли намереваясь разорвать дистанцию, дабы нашпиговать того стрелами. И возможно, я бы стал свидетелем одной из тех сцен, после которых свидетелей стараются потихоньку убрать, но тут по поляне прошёлся резкий порыв ветра, да такой, что Хагрид хлопнулся на задницу, а кентавру вырвало оружие, — зашумели листья, заскрипело-застонало дерево, и я увидел, как дуб возвращается в свою обычную форму. Встряхнулась крона, осыпая скандалистов по-осеннему жёсткой листвой, из разлохмаченных обрубков вытянулись ветки, разрытая отчаянным спасением земля выровнялась, приняв свой обычный вид, словно и не было здесь ничего пол-часа назад.

Ошеломлённый Хагрид медленно встал на ноги, покрутил головой, буркнул что-то кентавру. Тот подобрал выпавший лук, осмотрел его со всех сторон, начал снимать тетиву.

После обмена мнениями Хагрид потопал в лес, а кентавр сунул оружие в колчан, крикнул в спину леснику:

— Хагрид, твоим жеребятам здесь опасно!

Тот остановился, ещё раз посмотрел на дуб, сказал дереву:

— Я закрою тропки. Детей тут не будет.

— А твоего брата лучше на цепь посади, для его же безопасности! А то к акромантулам забредёт, и даже ты не спасёшь!

Хагрид шумно вздохнул, пропал в зарослях. Кентавр подошёл к дубу, обнял руками, прижался торсом к грубой коре, затянул что-то монотонное. А я почувствовал, словно что-то мягко толкает меня в грудь, словно намекает на то, что можно проваливать, и уговаривать себя заставлять не стал. Я просто очень захотел оказаться в уютной ванне из черепа дракона, чтобы пена пахла молоденькими весенними листочками, а зелёные свечи вокруг освещали комнату тёплым дрожащим светом. Захотел изо всех сил, моргнул, и оказался — прямо в одежде, с жердью в руках. Опасайтесь своих желаний — они имеют свойство исполняться!

...Этот день не задался с самого утра. Я проснулся в дрянном состоянии, ещё с теплом Бэккиных губ на лице, и какое-то время смотрел в окно, не имея сил подняться. Сердце стучало, пальцы дрожали, а по щекам текли слёзы. Больше всего хотелось уткнуться мордой в подушку, и отчаянно завыть, потому что жить не хотелось. Мешало только сопение пацанов на соседних койках — для них такая побудка была бы слишком шокирующей, они этого не заслужили.

Потом, когда приступ отчаяния ослаб и вернулась способность контролировать реакции тела, я потихоньку встал и потопал в душ. Как только тёплая вода потекла по лицу, смывая слёзы, я отпустил внутренние тормоза и разрыдался. Несколько минут я то ли плакал, то ли кашлял, и не знаю, как далеко меня бы унесло в этом спазме отчаяния, но тут на плечо легла ладонь, и голос соседа по спальне спросил озабоченно:

— Колин, ты что — простыл?

Я вздрогнул от неожиданности, покачал головой, выдавил перехваченным горлом:

— Водой захлебнулся.

— Ну ты даёшь! Бросить на тебя Прочищающее? У меня хорошо получается.

— Спасибо, с некоторых пор я не люблю, когда в меня бросают заклинания. Но благодарю за помощь.

Остальные соседи только возились в постелях, медленно выкарабкиваясь из сонных объятий, когда я вернулся в спальню, так что удалось выскользнуть без особых разговоров, на которые не было ни охоты, ни сил.

Тишина огромного пустого пространства встретила меня в гриффиндорской башне, когда дверь в дормиториум закрылась за спиной, и мою одинокую фигуру провожали глазами только самые «жаворонковые» портреты, весьма немногие среди большого числа просыпающихся героев и исторических личностей. Известная всем сиделка на четвёртом этаже меняла бессменную свечу у постели неизлечимого больного (тот ещё, кстати, любитель ночных прогулок по этажам), Иван Грозный, в магической Британии известный больше как неудачливый маг, пытавшийся уничтожить Круг Волхвов, за что поплатился прерыванием Рода и многолетней Смутой, едва не уничтожившей его государство, отчаянно зевал и чесался за пазухой.

Ритм жизни волшебных картин подстроен под ритм школьников, поэтому сейчас, когда из нашего гнезда выпархивали самые первые ласточки, портреты лишь готовились к ежедневному надзору за детворой. Однако хорошенькая Мери-Энн, горничная с портрета на втором этаже, уже блистала чистотой и приветственно улыбнулась мне навстречу, мило порозовев после утреннего комплимента. Я улыбнулся милашке, почувствовал, как настроение начинает подниматься — то ли её улыбка на меня так подействовала, то ли физическая активность, потому что, как говорят физиологи, спуск по лестнице с третьего этажа по нагрузке равен подъёму на второй. А у нас тут всё-таки восемь уровней, да ещё над головой три!

В общем, в нашу столовку я спустился вполне готовый к употреблению пищи. Не то, чтобы я был счастлив и бодр, но вкус еды был готов почувствовать. Опять же, запахи! Варвары косматые из-за Пролива смеют утверждать, что только их кухня способна пробудить в человеке голод одним только своим ароматом, но это неправда! Понюхайте наши жареные колбаски, нашу яичницу с беконом, наш ростбиф с картошкой! Что, хотите сказать, будто бы какое-то протёртое «ля плю пти фютю» лучше хорошего куска жареного мяса??

Я вгрызся в завтрак со всей энергией, на которую был способен, потому что сегодня нас порадовали жарким, а не только обычной утренней овсянкой. Она, конечно, вкусная, домовики умеют её готовить, но никакая каша не сравнится с молодой олениной. Я даже догадываюсь, откуда эти олешки — небось, Хагрид раздражение срывал на бедных зверушках после того инцидента у кентавровского дуба. Особо радовал факт, что рыжего проглота из многодетной семьи за столом ещё не наблюдалось, так что можно было садиться где хочется, а не куда его объедки не долетают.

Увлечённый поглощением завтрака, я буркнул приветственно на голос Гермионы, и понял, что она не в духе, только когда очистил тарелку. Оказывается, староста факультета вяло ковыряла пшённую кашу, вовсе не замечая, что на столе обилие полноценной взрослой еды. Я покосился на её нахмуренное лицо, глянул на моросящий потолок, затянутый тучами, вздохнул, и сложил столовые приборы на тарелке, давая знак эльфам, что эту тарелку можно забирать.

Когда посудина исчезла, я подтянул ближе две чашки, налил в них чаю из термоса, одну подвинул к хмурой красавице:

— Попробуй, Гермиона, это согреет твою душу.

Та покосилась на меня, хмыкнула недоверчиво, но, проглотив несколько ложек каши, изменила своё мнение. Она пригубила горячий чай — чёрный, настоящий, без дурацкого молока, с капелькой лесного мёда, чтобы оттенить аромат и вкус, — позволила разгладиться чертам своего прекрасного лица, выдохнула негромко:

— Спасибо...

— Обращайся, у меня много.

Гермиона вдохнула аромат божественного напитка, посидела с закрытыми глазами, медленными глотками стала растягивать удовольствие, а когда чашка опустела, зашебуршила в школьной сумке. Не успел я оглянуться, как на столе появились моток пряжи, спицы, и волшебная палочка. Последняя тут же оказалась в пальчиках нашей отличницы, которая опять нахмурилась, вырисовывая хитрые узлы заклятия над вязальным набором.

Раньше как-то это проскальзывало мимо внимания, а тут я наконец-то сподобился увидеть, как это волшебство делается. Точными движениями, больше похожими на движения хирурга, чем художника, девушка очертила пространство колдовства, сформировала силовые линии действия-принуждения, переплела их в хитрую конструкцию, и последним штрихом вдохнула энергию в магический конструкт.

Пряжа улеглась петлями на спицы, и те пошли вывязывать прямо ряд за рядом. Силовые линии в Истинном взгляде походили на проволочную головоломку вроде тех, что публиковались в старой «Науке и жизни». Только в журнальных хитросплетениях надо было найти слабое звено, чтобы собрать или разобрать конструкцию, а здесь главным была прочность и долговечность, чтобы вся конструкция не развалилась минут через пять, вернувшись в изначальное состояние комка спутанной шерсти.

Всей этой магии отчаянно не хватало буквально пары штрихов до того совершенства, которым ошеломляла Бэкки. Гермиона — прекрасная волшебница, но разница между теоретиком и практиком кроется в мелочах. Именно это я сейчас увидел в колдовстве Гермионы, и от воспоминаний о недавнем прошлом во рту стало горько. Гермиона увидела, что у меня поменялось настроение, отреагировала сразу же:

— Ты тоже против освобождения эльфов, Колин?

— Разумеется, -буркнул я, не до конца вырвавшись из воспоминаний.

Гермиона задохнулась от неожиданности, порозовела, и я поторопился объясниться.

— Они симбионты, радость моя, и разрыв с магом для них означает медленную и мучительную смерть.

— Но Добби свободен, и чувствует себя прекрасно!

— А Винки не просыхает. И Добби, со всем моим уважением к его стараниям, не всегда адекватно действует с точки зрения человека. Но дело даже не в них...

— А в чём же?

— Ты правда думаешь, что кое-как сделанная одежда, из которой фонит любительством и сырой магией, заставит эльфа оторваться от источника, каковым является маг?

— Ну, знаешь!.. — Гермиона вскочила, сгребла в сумку всё своё волшебное хозяйство, и вылетела из Большого зала.

— Спасибо, Колин, — улыбнулась мне приятная блондинка, мантия которой заметно округлялась в нужных местах. Неужели там третий размер уже? — А то её вязальная мануфактура уже всех замучила. В спальне ногу поставить некуда.

— Рад был помочь, Лаванда, — кивнул я в ответ. Значит, это та самая «горячая штучка», которая Рона щемила на поцелуйчики?

— Кстати, Колин, а на свидании с тобой она тоже носки вяжет? — хитро прищурилась кудрявая собеседница. — Или вы чем-то более интересным занимаетесь?

— Без комментариев, — многозначительно подмигнул я любительнице сплетен, и та замерла от восторга, — без комментариев.

Я оставил блондинку переваривать придуманные её же воображением события, а сам быстренько смылся, пока меня не перехватили её подруги, которые заметили, как всего лишь несколькими фразами я загнал девочку в ступор. Что же такого Криви ей сказал, а??

Остановился я только на деревянном мосту, который выводил из Часовой башни к местному Стоунхенджу — той кучке камней, у которой киношная Гермиона врезала Малфою по морде. Когда-то здесь находились солнечные часы, настоящий Александрийский Гномон, но после отказа от астролябий при ведении астрологических расчётов они оказались никому не нужны, и до нашего времени сохранились только внешние якоря, — те самые камни, к которым подвязывалась во времена Королевы-Девственницы магическая оболочка сложной системы противовесов и компенсаторов, что позволяли использовать солнечные часы в самый дождливый день. Ну а теперь остатки былой красоты даже интереса у школоты не вызывают, когда народ движется куда-нибудь на опушку Запретного леса. Так проходит слава мира!

Я же забрёл сюда подальше от толпы, чтобы постоять в тишине, да подышать мокрым шотландским воздухом. Внизу тянулось небольшое ущелье, почти что овраг-переросток, которое летом выглядело обычной расщелиной, каких много в местных горах. Но сейчас, когда шотландская осень разгулялась вовсю, скучная канава в скалах превратилась в почти настоящий каньон, на дне которого блестел ручеёк. Весной, когда воды наберётся побольше из-за таяния снегов, пару недель он будет выглядеть, как настоящий поток с барашками пены и рвущей водой, но сейчас внизу поблёскивала тонкая ниточка воды, в которой ничего не обещало весеннего хулигана.

Я остановился почти посередине пути, облокотился на барьер, посеревший от времени, уставился незрячими глазами в бесконечное пространство серой мороси, в которой размывался Запретный лес, далёкие горы и весь остальной мир. Однако не успел я погрузиться в меланхолию, которая с самого утра сидела в душе, как грусть сменилась неторопливыми размышлениями о том, как бы так половчее подшаманить этот переход, пока он не рухнул на камни вместе с детворой на нём. Старая резьба артефакторов почти исчезла под влиянием холодов и дождей, украшения поблекли, и даже охранные заклятья потеряли большую часть своей силы. Но как это всё поправить, не привлекая внимания соседей по школе? Похоже, надо с МакГонагал посоветоваться, может, она чего подскажет...

— Смотреть, как меняются мозгошмыги у людей, я люблю даже больше, чем пудинг — пропел рядом мелодичный голос, и я вздрогнул от неожиданности. Когда она успела подкрасться?!

— Привет, Луна, как твои воришки? — невысокая блондинка со путанными волосами туманно улыбнулась в ответ, уставилась в меня огромными глазами, от не читаемого взгляда которых по спине пробежали мурашки.

Я поёжился, и Луна тут же отреагировала:

— Ты замёрз, Колин? Попробуй ходить босиком — это помогает не обращать внимания на холод.

— Луна, давно хотел спросить — у тебя в предках кто-то из Высоких был?

— Из Благих, — улыбнулась она безмятежно. — А ты тоже ищешь родственников?

— Ещё нет. Скорее, управу на них.

— Только не слушай Шенков. Папа говорит, что они слишком лебезят перед сидхэ, а Дивный Народ этого не любит.

— Не выходит у меня с Танцорами, — вздохнул я. — Какое там лебезение, даже с одной продержаться больше минуты не могу.

— Папа говорит, что поток нельзя остановить, его можно либо пропустить сквозь себя, либо стать его частью.

— Как ручей?

— Ага, — улыбнулась она, — как ручей.

— Спасибо за совет, — благодарно поклонился я в ответ, — и поблагодари папу.

— Ты лучше сам ему скажи, — удивила меня девушка. — На Рождество ты ведь уезжаешь из Замка? Значит, можешь прийти к нам на чай. Обещаю, что Безумного Шляпника не будет.

— И сони в чайнике! Не люблю чай с добавками! — поддержал я её шутку. Вот не знал, что Кэррола и маги читают.

— Обещаю, — хихикнула Луна и ускакала вприпрыжку. Вязаные носки на её ногах были разного цвета, и очень напоминали творения не слишком умелых рук Гермионы.

После этого разговора на душе стало чуток полегче, так что даже Зельеварение с ненавистным Снейпом прошло на уверенную «четвёрку». Главный Мышь всея Хогвартса пытался мешать гриффиндорцам изо всех сил, но Лонгботтом у нас только один на факультете, слава богам, а остальные в такой ступор не впадают. Конечно, злит носатый гений от котлов и флакончиков многих, но для большинства это лишь стимул выполнить работу как можно лучше. То есть, свою главную обязанность педагога — научить бестолковых подростков основам опасного искусства так, чтобы у них что-то отложилось в голове, и при этом они никого не поубивали, Снейпу выполнять удаётся. Может, поэтому его Дед и не выгоняет из школы?

Про Дамблдора можно много разного рассказать, но обвинить его в пренебрежении обязанностями нельзя, иначе он давно уже слетел бы с кресла. И дело даже не в магическом откате, хотя тот здесь тоже присутствует — дело в том, что представители магических Родов смотрят на руки великого мага неотрывно и неусыпно, и любую попытку манкировать обязанностями тут же пресекут. Это в фанфиках он творил, что хотел, а в реальности его возможности чрезвычайно ограничены, и делать, что левая нога захочет, он не может. И я не сомневаюсь, что за Снейпа не один раз ему приходилось сражаться с обозлёнными родителями. Причём надо понимать, что в магической Британии личные качества преподавателя особо никого не волнуют, пока он достаточно хорошо учит своему предмету. И хотя количество Мастеров различных искусств неуклонно снижается год за годом, никого из наших преподов из-за этого не наказали, а значит, причина коренится где-то совсем в другом месте.

После урока с Бетменом прямо в коридоре меня поймала Гермиона. Она выпорхнула из аудитории, мимо которой я влёк свои мощи, ловко подхватила меня под локоток, и придала ускорение упругим девичьим бедром. Я вначале зашагал быстрее, привычно расправил плечи, и только потом удивлённо посмотрел на старосту.

— Шевели ногами, Колин, ты не в борозде, — безмятежно улыбнулась она.

— Кто ты такая, и что ты сделала с Гермионой? — шутливо нахмурился я, но потом сообразил, и продолжил серьёзно: — Что-то тебя беспокоит? Я могу как-то помочь?

— Да, — перестала она улыбаться, — ты можешь мне помочь. Сегодня в восемь, после ужина, мы все собираемся на восьмом этаже, Гарри там нашёл подходящий класс. Говорит, Добби ему подсказал, когда тот искал место для тренировок, чтобы всех желающих поместить.

— На восьмом? У картины с Вздрюченным, там, где тролли балет танцуют?

Гермиона споткнулась на ровном месте, вытаращилась на меня:

— Гарри тебе уже показал?!

Я улыбнулся снисходительно, и подвигал бровями:

— Нет, о прекрасная госпожа, это всего лишь обратная сторона моей работы на Замок.

— Ты это о чём?

— О том, что больших помещений у нас не так много, и все они расположены на нижних этажах, в шаговой доступности преподавателей. А вот наверху есть только одно место — Выручай-комната, которую школьные эльфы используют под склад забытых вещей. Старое название этого места «Комната по требованию», и я даже о ней подумывал, когда искал место для уединения. Но ты нашла место получше.

— Так ты придёшь? Я нервничаю, боюсь, что Гарри не удержит ребят в узде!

— Ты его серьёзно недооцениваешь, Гермиона. Это уже не просто мелкий очкарик в растянутой одежде...

Ироничный взгляд собеседницы заставил меня поперхнуться.

— Ну ладно, не только очкарик в одежде не по размеру, но и человек, который столкнулся лицом к лицу с главным ужасом магической Британии, и остался при этом жив. Я думаю, именно этот факт привлекает к нему ребят.

— Ну да, конечно... Но ты ведь придёшь?

— Обязательно. Как я могу пропустить такую возможность полюбоваться, как ты выбиваешь пыль из Рончика?

Расстались мы смеясь, и даже ливень за окном, который обрушило небо на бедный замок, не мог испортить настроение. Теперь низкие, почти вровень с кровлей замка, облака не вызывали ощущения мокрой холодной мерзости, а походили на клочья мокрой шерсти, которую надо хорошенько выжать, подсушить, и она снова будет греть, как новая. Я даже тормознул у окна, очарованный блеском мокрой брусчатки внутреннего двора, чтобы полюбоваться на неё и сделать воображаемую зарубку в памяти, чтобы обязательно попробовать сфотографировать эту красоту при следующей оказии.

А вечером про меня вспомнил работодатель. Я закончил ужин, спокойно дожевывал печёное яблоко с вересковым мёдом (к сожалению, всего лишь мёд, а не тот воспетый в балладах алкоголь), и морально готовился к первой встрече в клубе любителей Дамблдора, поэтому не заметил, когда в зал влетела птичка. Говорят, что преподы заметно напряглись при виде незваного гостя, особенно Флитвик и, почему-то, Хагрид, но я всеобщего оживления не заметил, погружённый в собственные мысли.

Прозвучавший рядом скрежет адамантиновых когтей по случайно подвернувшейся посуде заставил меня вздрогнуть, и выплеснуть чай из почти налитой чашки. Разъездная птичка, знакомая по предыдущим встречам, внимательно посмотрела на меня одним глазом, потом подпрыгнула, разворачиваясь в воздухе, глянула вторым, и, видимо, удостоверившись, что я — это я, милостиво протянула мне лапу с привязанным посланием.

Аккуратно, чтобы не порезаться о бритвенно-острые когти, порезы которых обычной магией не лечатся, я отцепил конверт от горячей чешуйчатой голени (на мгновение мелькнула даже мысль, что настоящий дракон должен быть именно таким — горячим, смертельно острым, пахнущим раскалённым железом и углём из кузнечного горна), и поддавшись неожиданному импульсу, сунул птичке оловянное блюдо с недоеденными печеньками.

Шенковский посланник тут же ухватился за подарок, смял его жуткими когтями в бесформенный комок, откусил-оторвал со скрежетом и писком кусок деформированного металла, проглотил, и упорхнул по своим делам. Мощные крылья так двинули воздух, что соседний кубок с тыквенным соком покатился по столу, и мне пришлось отодвинуться, чтобы жидкость не попала на одежду. Только теперь я заметил, что вокруг царит полная, практически мёртвая тишина.

Народ сидел замерев, словно на стоп-кадре, и похоже, забыл про дышать, потому что некоторые из особо впечатлительных детей таращились на меня прямо с открытым ртом. Я спрятал конверт в карман, и тогда отчётливо и неожиданно громко прозвучало под сводами Большого зала знакомое:

— Кхе-кхе!..

Не знаю, что Жаба захотела сказать, но вид целого моря детских голов, которые словно по команде повернулись к ней, даже меня продрал морозом, хоть и сидел я совсем с другой стороны. Подозреваю, что с её места за преподавательским столом это выглядело ещё более жутко, потому что Амбридж поперхнулась, дёрнулась, и торопливо схватила графин с соком, буквально спрятавшись за ним. Потом всеобщее наваждение прошло, народ зашевелился, заговорил, и я поторопился удрать в более укромное место.

В пустом классе я развернул конверт, — на ладонь выпал браслет-фенечка. Сам же конверт сложился в усатый рот, повис перед лицом:

— Прибывайте как можно скорее, мистер МакГонагал, время не терпит.

Я глянул на бурю за окном, вздохнул и отправился к декану. Та, выслушав мои объяснения и проверив порт-ключ, вздохнула почти так же, попросив только не активировать его внутри школьного периметра, дабы не перегрузить охранные системы старенького Замка. Возражать я не стал, хотя под дождь отправляться не хотелось — чувствовалось мне, что браслетик-то сработает в любом месте школы, вот только может от этого поплохеть если не Замку, так мне точно.

Брести по размокшей грязи к школьным воротам не хотелось. Понятно, что Экскуро никто не отменял, но чавкать и мокнуть с риском навернуться в очередную холодную лужу... Так что я решил ещё раз воспользоваться жердью. Быстро метнулся в спальню, переоделся в рабочий доспех, (пока облачался, успел отдышаться после забега вверх по этажам), и двинул назад.

О не взятой мантии я пожалел сразу, как вышел в гостиную. Народу там к этому времени собралось немало, а костюмчик от Шенка до этого времени на глаза общественности не попадался, так что эффект от появления оказался тот ещё. Народ вытаращил на меня глаза, бросая предыдущие занятия, и шокирующая тишина стала расползаться по огромному помещению. Кажется, под влиянием общего удивления даже брёвна в камине начали потрескивать тише. Я заторопился к дверям, поэтому первую озвученную реакцию услышал уже на выходе:

— Моргановы трусы, это кто — наш Криви?!

На запретный этаж я заходить не стал, летающую жердь призвал прямо с лестницы. Пока дотягивался до неё мысленным усилием, пока прокладывал путь к себе, на ступенях появилась Гермиона. Я поймал зачарованную палку, перекинул её через плечо, словно удилище, обернулся топать дальше, и столкнулся лицом к лицу с девушкой.

— На работу?

— Шенк вызвал. Говорит, что-то срочное.

— Мне уже рассказали. Значит, к нам не придёшь?

Я вздохнул, погладил её по плечу. Эта не совсем английская ласка, скорее даже выражение тепла и понимания, к этому моменту не вызывала у девушки настороженности или отторжения — приучил англичанку своими хватаниями за руки по случаю и без случая. Ну а что мы, прямо как японцы, стоим в километре друг от друга и обмениваемся любезностями? Психолог Эрик Берн считает, что людям не хватает объятий!

— Если вернусь пораньше, обязательно загляну.

— Ты даже не знаешь, где мы встречаемся!

— Разве не в Выручай-комнате?

Гермиона вздохнула, взяла меня за руку, глянула серьёзно в глаза:

— Ты осторожнее там, ладно? Я как-то не очень хорошо себя чувствую, когда начинаю думать о твоём работодателе...

— Потому что у него работники через год умирать начинают? Не беспокойся, у меня ещё несколько спокойных месяцев есть. Волноваться я начну ближе к лету.

На летучую палку я встал ещё в коридоре — ну а чего мне ждать? Потоки магии в замке ровные, стабильные, здесь прилив не ощущается, и чтобы учудить какой-нибудь взрывной фокус, надо задействовать внутренний резерв. Но я поражать чьё-либо воображение не собирался, поэтому тихо заскользил над полом чуть быстрее бегущего школьника.

Чтобы не толкаться в толпе, Большой зал я обошёл боковыми коридорами, и к главному выходу добрался быстро. Гроза к этому времени успела разойтись не на шутку, и любителей гулять на свежем воздухе в наличии почему-то не оказалось. Даже Филч не бурчал рядом, так что пришлось открывать тяжёлые плахи самостоятельно, а потом ещё и закрывать их, чтобы дождь не залил коридор.

Я дёрнулся от неожиданности, когда шотландское небо поприветствовало меня электрическим разрядом. Молния ушла в озеро, но звук и вспышка ударили по нервам так, что я выругался сразу на нескольких языках. К счастью, преподавателей рядом не было, так что штрафных баллов в факультетскую копилку никто не накинул. Я же подождал, пока испуганное сердце перестанет колотиться о рёбра, натянул капюшон пониже, и скользнул в дождь.

Тяжёлые капли забарабанили по доспеху, бессильно стекая по драконьей коже. Холодный ветер сунулся было в лицо, но костюм надёжно держал тепло, и никаких холодных пальцев под одежду не пролезло. Большие кованые ворота, с которых начинается Хогвартс, раскрылись мне навстречу, я спрыгнул на блестящую от воды траву, оттолкнул ненужный больше летучий пепелац, и намотал порт-ключ на пальцы.

Мир сомкнулся перед глазами, в уши ударил то ли вой, то ли скрежет, тело сдавила невероятная сила, и через вдох-моргание меня выбросило на лужайку на склоне холма. Я прокашлялся, вытер слёзы, нахмурился, пытаясь сообразить, куда меня занесло.

Впереди убегала в вечерние сумерки холмистая равнина, которую постепенно съедала надвигающаяся ночь. Низкие облака, от которых мир казался ещё темнее, чем есть на самом деле, растворялись в непроглядной черноте, и в этой черноте кое-где желтели огоньки деревушек, далеко разбросанных по равнине. Лёгкий ветерок нёс прохладу и слабый шум не то прибоя, не то автострады. Запаха моря ощутить не удалось, потому что воздух пах мокрым асфальтом, автомобильными покрышками и какой-то синтетикой. Не то недоеденным «Сникерсом», не то соевыми шоколадками — после недель в шотландской глуши эти городские запахи прямо-таки били по нервам.

— Здравствуйте, мистер МакГонагал, — раздался за спиной знакомый старческий голос, и я обернулся — на большой асфальтовой парковке, что расстилалась у меня за спиной до самого подножия крупного холма, стоял у переполненной мусорной урны Гуляка, и думал, что улыбается.

Я ответил на эту гримасу ответной улыбкой, приветственно склонил голову. Старый Шенк в ответ махнул приглашающе рукой, и потопал к одинокому «роверу», что стоял забытый на другом конце парковки. Вопреки ожиданиям, садиться в эту ржавую колымагу мы не стали, а захрустели щебёнкой по тропинке, что тянулась вдоль подножия холма.

Потом мы вышли на другую сторону туристического комплекса (понять это мне помогли рекламные щиты, лавки для уставших путников и несколько закрытых в это время киосков), вышли к смотровой площадке, откуда открывался прекрасный вид на реку. В почти сгустившейся темноте светились огоньки города на другом берегу, ярко сиял пароходик, что резво бежал по фарватеру, доносилось заводное «Бумц-бумц!», пахло сеном, стоячей водой и почему-то смертью.

С другой стороны смотровая площадка заканчивалась чёрной дырой туннеля, и я понял, что мы находимся возле чьей-то могилы тех времён, когда по Англии с Уэльсом бегали косматые кельты, а маги только начинали попытки избавиться от опеки Дивного Народа по-мирному, без войны. Из туннеля вывалилась шумная компания припозднившихся туристов, которые обсуждали увиденное внутри, и явно собирались закончить сегодняшний день в ближайшем баре.

Старый маг поморщился, махнул волшебной палочкой, и люди замерли, как шли — кто-то прямо перенося вес с ноги на ногу, опасно накренившись над асфальтом. Земля под ногами задрожала, заложило уши, словно мы вдруг оказались в самолёте высоко над землёй, и склон холма треснул, разошёлся неровной расщелиной в стороне от официального входа. Из черноты провала ударила в лицо вонь разложения, я чихнул, задышал ртом.

— Не ослабли, значит, — ещё раз попытался улыбнуться Гуляка. Он двинул к проходу, на пороге тормознул, о чём-то подумал, повернулся ко мне:

— Мистер МакГонагал, как вы относитесь к человеческим жертвам?