Гарри потом не мог вспомнить в подробностях окончание того безумно длинного летнего вечера. В памяти остались только суетливые команды, мельтешение людей, плачущий голосок домовихи, перекошенное лицо Малфуа, вопившего о произволе Аврората, и собственные дрожащие руки. Палочку он сжимал до побелевших пальцев, опасаясь, что она выпадет, и подчиненные увидят его состояние.
«Мы точно ищем мальчика?» — спрашивал Колин. Мальчика — Алекса — в мужчине их возраста на кровати узнать было практически невозможно. Глаза упорно видели только Драко Малфоя, и даже темные волосы не спасали положение. Гарри отводил взгляд, но все равно то и дело притягивало к этому лицу — до жути знакомому, канувшему, казалось бы, в мертвое небытие, но упорно выплывшему, оформившемуся из полузабытых туманов прошлого. «Он очень похож на своего отца» — так он думал, говорил не раз Джинни, но, похоже, до этого дня и не подозревал — насколько внешне Александр Грейнджер Малфой похож на Драко Малфоя.
Гарри сам занимался транспортировкой Алекса, вызвав колдомедиков "Мунго", послав патронуса к Джинни и поручив Колину зачитать Малфуа предварительное обвинение и заключить под стражу. Боялся, что не выдержит, съездит по длинной бледной физиономии, с наслаждением превратит ее в кровавую кашу. Наверняка, Малфуа это почуял своим гнилым нутром, потому что после нескольких выкриков об адвокате заткнулся и с напускным презрением задирал подбородок. Его жена кусала губы, пучила глаза, заламывала руки, но не осмеливалась что-либо сказать в защиту мужа. Когда Малфуа выпал из поля зрения, Гарри тут же забыл о нем.
Колдомедики, слегка ошарашенные его напором, тут же поместили мальчика (Гарри просто заставлял себя называть его мальчиком) в отдельную палату, окутали коконом диагностических и реанимационных заклятий и собрали срочный консилиум. Только тогда он позволил себе немного расслабиться, тяжело сел на неудобный жесткий стул в коридоре отделения реанимационной магии и прислонился затылком к холодной стене, прикрыл глаза. Домовиха, естественно, была тут же, все тихо плакала и плакала, утирая совсем опухшее лицо засаленным кровавым передником. К сожалению, она ничего не знала, что могло бы помочь колдомедикам, только твердила, что это было злое колдовство.
В памяти все стояла картина из дома Малфуа, и становилось не по себе. Колдовство, действительно, было злым, темным и непонятным. Он никогда не слышал о магии, способной превратить двенадцатилетнего ребенка во взрослого мужчину и не оставляющей никаких следов. Обратима ли она? Какой вред нанесла мальчику? Когда-то в Хогвартсе во время Турнира Трех использовалось что-то, отдаленно похожее на подобное заклятье, но это были всего лишь особые чары с кратким сроком действия, абсолютно безопасные и безвредные. К тому же, магические следы оставались от любого колдовства, и усиленные аврорские ноуры могли распознать остаточную эманационную тень от заклятий почти месячной давности, не говоря уже о Чарах последнего заклятья. Но на палочке Малфуа не было ничего подобного, это Колин уже проверил со всей тщательностью. И на самом Алексе не было никаких признаков примененных заклятий. Возможно, какое-то проклятье, но какое?
По коридору, судя по шороху мантий и звуку шагов, мимо проходили редкие посетители и колдомедики, пробегали медсестры, но сил открыть глаза и оторвать затылок от стены не было. От тягучих мыслей отвлекло прикосновение к волосам, и он по легкому цветочному флеру и ощущению тепла в груди определил, что пришла Джинни. Он открыл глаза, поднялся, боясь встречаться взглядом с женой. Она ведь была против, не хотела отпускать Алекса к магловской родне.
— Что? — высоким задыхающимся голосом спросила она, — что случилось? Что с Алексом?
Он прижал ее к себе, вдохнул любимый аромат, словно набираясь сил.
— Он был у Малфуа. Сейчас без сознания. Джин… видимо, на нем какое-то проклятье или очень темные чары. Сейчас там колдомедики, они должны точно сказать. Малфуа молчит, и мы навскидку не смогли определить, что это за магия.
Джинни немного отстранилась и прижала ладонь к губам, в ее глазах мелькнул страх.
— Можно его увидеть?
Он колебался с ответом. Она, конечно, будет в шоке, и он опасался ее реакции.
— Не думаю, что это хорошая идея. Может быть…
Но тут дверь палаты открылась, и в коридор выглянул колдомедик Аберкромби.
— Мистер Поттер, думаю, дело обстоит куда серьезнее, чем мы полагали изначально. Дело в том, что… О, добрый вечер, миссис Поттер.
Джинни издала невнятный звук и крепко сжала его руку. Она неотрывно смотрела в проем открытой двери, в который была видна вся палата, и в ее глазах плескался уже не страх, а самый настоящий ужас.
— Чт… что с ним, Гарри? Что это?!
Он мягко подтолкнул ее в проем, махнув целителю, чтобы тот вошел. Он понимал, зрелище было чудовищным для Джинни, так неожиданно вытянутой из ее теплого домашнего мира, в котором она всего несколько дней назад отпустила двенадцатилетнего худенького мальчишку, напоследок хорошенько накормив и побаловав любимым десертом. Яркие глаза жены становились все больше, и она все крепче вцеплялась в его руку, вонзаясь ногтями так, что Гарри невольно поморщился. Палата была не так уж велика, и для них двоих, консилиума из четырех ведущих колдомедиков госпиталя и домовихи, жмущейся у дверей, места было маловато. Почти все свободное пространство занимал прозрачный кокон, сплетенный мерцающими нитями заклятий, в котором мягко плавало тело мужчины с открытыми глазами, словно прикрытыми бельмами, в странной позе, от которой становилось не по себе, потому что живые не могут так застывать.
— Это он? Это… Алекс? — голос Джинни прервался, и она, отпустив, наконец, его руку, двинулась вперед, мягко прошла внутрь кокона и коснулась вывернутой ладони, бережно погладила по щеке, на ощупь ледяной, как помнилось Гарри.
— Я убью Малфуа, — ровно и спокойно сказала она, повернувшись к мужу, — я просто его прикончу, эту тварь, собственными руками придушу.
Он снова прижал ее к груди, погладил по волосам, ощущая, как она напряжена, как прерывисто дышит от потрясения и ярости. Он понимал — ей куда хуже, чем ему. Она по-настоящему и куда быстрее, чем он, привязалась к мальчику, искренне заботилась и волновалась о нем. Он довольно быстро занял свое, особенное место в ее сердце, пока сам Гарри еще привыкал к роли опекуна сына Драко Малфоя и Гермионы Грейнджер.
Целители тактично помалкивали, пока Аберкромби, самый молодой и нетерпеливый, кашлянув, не прервал тишину:
— Мистер Поттер, миссис Поттер, к сожалению, ничем не можем вас обнадежить. Мы провели все необходимые процедуры по диагностике предположительно Темных чар или заклятий, наложенных на этого человека, но ничего не обнаружили. Никаких следов проклятья, сглаза или порчи также не найдено. По всем параметрам, ему около тридцати пяти-сорока лет, организм предельно истощен, магическая аура просматривается, но весьма слабая, мерцательно-нестабильная, что свидетельствует об угасании магических возможностей. Он находится в глубокой магической коме. Если бы не ваши свидетельства о том, что это ребенок, я был бы готов поклясться, что этот человек именно таков, каким выглядит.
— В коме? — хрипло переспросила Джинни.
— Да, миссис Поттер, — вступил в разговор главный колдомедик Мунго Гелберт Сплин, — мы посовещались с коллегами и пришли к единому мнению о том, что изменения в магической ауре пациента необратимы, а его выход из комы, к сожалению, представляется маловероятным.
— Ну уж нет, — в голосе Джинни была сталь, и она обвела четверку магов в лимонно-желтых мантиях таким взглядом, что даже эти, ко всему привычные волшебники, заслуженные колдомедики и профессора, немного попятились назад, а Аберкромби вообще съежился и стал заметно ниже ростом, — какие, к дементорам, необратимые последствия? Вы испробуете все чары и заклятья, какие есть, и он выйдет из комы, слышите, господа? Если понадобится, я из Малфуа душу вытрясу, но узнаю, как эта сволочь прокляла Алекса!
Гарри знал, что Джинни и в самом деле способна отсюда трансгрессировать в Аврорат, найти Малфуа и вцепиться в него мертвой хваткой. Он успокаивающе положил ладонь на плечо жены.
— Да, мы все сделаем. Я бы хотел попросить вас ни на минуту не оставлять мальчика, следить за его состоянием и в случае ухудшения немедленно извещать меня.
Колдомедики закивали.
— Безусловно, мы примем все меры, мистер Поттер. Консилиумы будут собираться ежедневно, будут приглашены коллеги из других госпиталей. Уверяем вас, будет сделано все, что в наших силах. А сейчас прошу извинить, меня ждет один из наших уважаемых попечителей, — Сплин был учтив, профессионально выдержан и казалось, даже не обратил внимания на эмоциональный взрыв супруги главы Аврората.
Когда Гарри и Джинни покинули больничную палату, ее всю трясло. Гарри усадил жену на стул в коридоре, наколдовал воды и с сочувствием смотрел, как дрожали ее руки, когда она брала стакан. Отпив несколько глотков, она немного пришла в себя и засыпала его вопросами, пытаясь разобраться, как Алекс, оставленный у магловских родственников, вдруг очутился у Малфуа и в таком виде.
— Мерлин, я думала, что мы уже прошли через такие потрясения, — с горечью сказала она, — Гарри, ты думаешь, что Малфуа убил этих, как их, Бигсли? Или просто заколдовал Алекса, чтобы тот пошел с ним?
— Нет, Бигсли сразу же проверили, с ними все в порядке. Только на женщину наложен «Обливиэйт», и она не помнит, как ее подопечного увели из дома. Считает, что он сбежал сам. Юбер Малфуа все-таки трусоват для убийства. Я ведь помню его по допросам, когда он пытался откреститься от Малфоев, с пеной у рта доказывая, как всегда терпеть не мог своих английских родственников и совершенно не разделял их взгляды. Чуть надавишь, и он тут же юлит и готов выложить все, что знает и не знает. Мерзкий тип, двуличный лжец, шулер, мошенник, но не убийца.
Джинни покачала головой, помолчала и почти неслышным шепотом спросила:
— Что же будет с Алексом? Вдруг он так и останется… таким? Как ему дальше жить?
— Не знаю, — Гарри тяжело вздохнул, — правда, не знаю, Джин. Но мы обязательно что-нибудь придумаем.
Из-за угла коридора грациозно выскочила серебристая тигрица — патронус Колина.
— Гарри, все готово. Малфуа предъявлено обвинение в похищении и незаконном удерживании несовершеннолетнего волшебника без согласия опекуна. К сожалению, применение Темных Искусств впаять пока не удалось, на палочке нет ничего особо подозрительного, но есть у меня кое-какие мыслишки. Он сейчас в камере предварительного заключения, говорить отказывается, вызвал адвокатов. Министр уже в курсе, слегка пыхтит, но все же наши действия одобрил. Дальнейшие распоряжения будут?
Тигрица рассыпалась искрами, а Гарри вызвал своего патронуса.
— Пришли двух авроров для охраны. У нас нет сведений, что у Малфуа был сообщник, но стоит перестраховаться. И еще. Придержи информацию о задержании, Колин. Малфуа, наверняка, захочет поднять вой о безвинном страдании, будет настаивать на пресс-конференции с газетчиками. Но Аврорат присваивает делу статус необщественного, никаких комментариев и интервью.
Серебристый олень ускакал, Джинни, отрешенно глядя ему вслед, кивнула.
— Да, точно. Алексу только газетных воплей не хватало.
Через несколько минут в коридоре с хлопком появились два молодых аврора с палочками наизготове, на лицах которых большими буквами читалось служебное рвение. Получив инструкцию на предмет охраны палаты, они тут же просверлили подозрительными взглядами мелькнувшую в отдалении коридора темную фигуру посетителя.
— Пойдем домой, Джин, — Гарри повернулся к жене, приподнял очки и потер переносицу, чувствуя себя вымотанным и старым, куда старше своих тридцати шести, — Алексу тут мы пока ничем не поможем. На кого ты оставила детей?
— Вызвала маму, да и домовики ведь дома, — Джинни поднялась, сделала несколько шагов, опираясь на его руку, оглянулась на дверь палаты, рядом с которой на стульях устроились авроры. На ее лице было тоскливое выражение.
— Как же он там один, Гарри? Он ведь и так всю свою жизнь… один…
Они пытались сохранять обычное настроение, но Лили тем же вечером заподозрила неладное, увидев мрачного отца и молчаливую мать, и наутро следующего дня выпытала все. Но у самих Гарри и Джинни даже в мыслях не было что-либо скрывать от детей, слишком тяжелым было положение. Лили, конечно, добилась разрешения навестить Алекса. Гарри не мог отказать дочери, видя, как она переживает о друге. К ее чести, в палате она держалась стойко, только до крови прикусила губу. Но выйдя в коридор, уткнулась в грудь отца и разрыдалась так, что Гарри снова захотелось превратить морду Малфуа в кровавое месиво. Этот ублюдок поднял руку на ребенка, который был под его опекой, из-за него плакала его дочь. Он ласково гладил дочь по черным косам, позволяя ей выплакаться, и прокручивал все варианты, как выбить из Малфуа показания о том, какие чары или проклятье были на Алексе. Он не сомневался в том, что нужное средство будет найдено. Но следующие три дня не принесли ничего нового. Сменялись авроры, домовиха преданно дежурила в палате, несмотря на попытки медсестер ее выгнать, ее подменяла Джинни, да и сам Гарри заходил и проводил пару часов в день. Поразмыслив, он уведомил совой директора Хогвартса. Она и Хагрид пришли навестить мальчика, долго толковали с Гарри, но ничем не могли помочь, поскольку даже Минерва МакГонагалл ничего не знала о подобного рода проклятьях или чарах. Колдомедики устраивали бесконечные консилиумы, предлагали и пробовали самые различные лечебные заклятья, но Алекс оставался в том же состоянии.
Утром четвертого дня он пришел в Министерство с настроением, мягко говоря, невеселым. Дома после ночного дежурства спала усталая Джинни, личико Лили, ковырявшейся за завтраком в овсянке, было удрученным, и он испытывал смутную вину перед ней за то, что так и не смог помочь ее другу. Состояние Алекса становилось тяжелее, черты лица заострились, кожа ссыхалась и стала напоминать белый пергамент. Поддерживающие заклятья и чары ни на минуту не прекращали действовать, но все было бесполезно. Колдомедики только разводили руками, бормоча заумные термины и признавая свое бессилие. У Аберкромби, официального лечащего колдомедика, под глазами залегли темные круги и впали щеки, он не выходил из палаты мальчика, пробуя различные заклятья.
Гарри попросил секретаршу вызвать своего заместителя, поперекладывал бумажки с места на место, взял себя в руки и добил квартальный отчет, который требовал Министр, отправил его служебкой и уже собирался сам пойти отыскивать аврора Криви, когда Колин с обычной залихватской улыбкой просунул голову в дверь.
— Шеф, вызывал? Ух, какие думы на челе! Не зря наша Аврора уже который день ходит на цыпочках и морально растирает в порошок каждого, кто осмелится кашлянуть вблизи твоего кабинета.
Гарри махнул рукой, приглашая войти.
— Проходи, садись, докладывай. Что с Малфуа?
Первый допрос он провел сам, но потом понял, что при виде Малфуа держать себя в руках ему все труднее, и поручил дело Колину.
Колин, вмиг посерьезнев, оседлал свой любимый стул с истертым продавленным сиденьем, который Аврора никак не могла заменить на новый.
— На допросах нем, как рыба, и лишь презрительно дергает плечами. Но без конца шушукается с адвокатами.
— Ограничить визиты, — раздраженно бросил Гарри, — наверняка, прорабатывает линию защиты, чтобы на суде предстать невинным агнцем, а меня сделать эдаким монстром без сердца, препятствовавшим воссоединению семьи.
— Вполне возможно, — пожал плечами его зам, — правда, чем он собирается им платить, не пойму.
Гарри прошелся по кабинету, ощущая настоятельную потребность что-нибудь разнести, и на всякий случай заложил руки за спину.
— Скорее всего, надеется, что мальчик умрет, и все богатство достанется ему, как последнему в роду. Я проконсультировался с нашими юристами. Говорят, в случае смерти последнего в роду по прямой линии наследство может быть передано побочным ветвям, но по оговоренному пункту в завещаниях. Не сомневаюсь, адвокаты сейчас бешено шерстят Гражданский кодекс и завещания Малфоев. Гоблины и поверенные наложили абсолютное вето на доступ непрямых наследников к счетам до тех пор, пока жив и дееспособен прямой наследник. Но именно до тех пор, пока жив.
Колин покачал головой и присвистнул.
— До чего все сложно у этих богачей. А как сам мальчик? Действительно, все так плохо?
— Хуже некуда. Что с ним неизвестно, поэтому как лечить — тоже непонятно. Колдомедики дают тысячную долю шанса на выход из комы и повторяют, что надежда на чудо есть всегда, — Гарри желчно усмехнулся, — от них это звучит особенно издевательски.
— Гарри, — Колин помолчал, раскачиваясь на жалобно скрипевшем стуле, — есть еще кое-что, ты же знаешь. Непоправимый вред здоровью мальчика нанесен, есть подозрение на использование Темных Искусств, так что мы вполне имеем право на применение Сыворотки правды в процедуре допроса.
— Я уже подал заявку Министру на рассмотрение и лично от себя настоятельно попросил дать разрешение в кратчайший срок.
Глаза Колина округлились, и он снова присвистнул. Похоже, Гарри немало удивил и озадачил своего заместителя, прекрасно знавшего, что Гарри Поттер редко прибегал к своему положению, известности и имени, чтобы воздействовать на органы власти. В каких-то личных делах он всегда предпочитал действовать строго в рамках закона, даже если это означало хлопоты, неизбежную бюрократию, долгие ожидания. А это обращение к Министру от своего имени значило, что в этом деле глава Аврората готов даже преступить через собственные табу и принципы.
Гарри потер руками лицо, пытаясь как-то взбодриться, и снова обратился к своему заместителю:
— Колин, не помнишь, когда брали Малфуа, вел ли себя он как-то странно? Что-то пытался сделать? Может быть, у него при себе была какая-то вещь? Что-то необычное?
Колин нахмурился.
— Мы его, конечно, обыскали и кроме палочки, несвежего носового платка и пустого портмоне ничего не нашли. Могу поклясться, что в камеру ему ничего не передавали. А при задержании он орал о правах, адвокатах, нашем произволе… не думаю, что это как-то выбивается из колеи, так ведет себя половина наших задерживаемых. А, погоди-ка, кое-что припоминаю. Когда Хью и Майлз конвоировали его, то остановились внизу в холле, ждали нас. Они сказали, что он бросил что-то в плафон горевшей масляной лампы, и завоняло так, что глаза слезились. Ты разве не помнишь?
Гарри неопределенно мотнул головой. Неприятный запах действительно был, но он не обратил внимания. А надо было насторожиться и тут же по горячим и вонючим следам припереть Малфуа к стенке.
— Хью, конечно, тут же сунулся проверить, но в раскаленном масле все быстро сгорело. Да и от вони его едва не выворотило. Потом спустились вы, прибыли колдомедики, началась суматоха, а мы с Малфуа отправились прямиком в Аврорат.
Гарри кивнул, чувствуя, что ниточка, которую дал ему Колин, была важна. Что-то было у Малфуа, что могло пролить свет на использованные им чары, что-то материальное, но достаточно хрупкое, способное быстро уничтожиться. Какой-то амулет? Как теперь узнать, что это было? Малфуа не идиот, так и будет молчать. Если Министр даст разрешение на Сыворотку, и адвокаты не смогут опротестовать его, тогда появится шанс докопаться до истоков проклятья и снять его. Но даже если добьются запрета, дьявол с ними, на это было наплевать. Он сам лично вольет в глотку Малфуа Веритасерум и вытянет из ублюдка все, вплоть до цвета его исподнего. Лишь бы Алекс продержался до этого времени…
* * *
— Милочка, куда это вы направились, позвольте спросить?
Голос, раздавшийся непонятно откуда, был сухим, язвительным и старым. Вроде бы совершенно обычный голос, но от его звучания сверкающий прямоугольник двери растаял, как будто его и не было, звонкий смех резко утих, а рука, за которую схватился Алекс, стала жесткой и холодной, как лед. Ответом голосу было шипенье, такое злобное и жуткое, что по спине невольно пробежали мурашки, и захотелось убраться подальше, чтобы не встречаться с тем, кто так шипит.
— Да-да, я обращаюсь именно к вам.
Алекса отпустило так неожиданно, что он едва не упал. Вокруг в одну секунду исчезло все, осталось только ровное серое пространство, в котором не понять, где верх, где — низ, а где — горизонт. Сбитый с толку, Алекс огляделся по сторонам, ища Ее и одновременно пытаясь справиться с нахлынувшей от чувства невесомости тошнотой, и вдруг натолкнулся взглядом на отвратительнейшее существо на свете. В нескольких футах от него огромный жирный паук с черной узорчатой спиной щелкал жвалами, каждая из которых была толщиной едва ли не с руку Алекса, и шипел. Из его грязного серо-желтого брюха сочилось что-то вроде паутинных нитей, извивающихся и ползущих сами по себе в разные стороны. Алекс отскочил, когда одна из нитей попробовала влезть по его ноге, и постарался отдалиться от паука как можно дальше. Не то чтобы он испугался, но пауки размером с упитанную корову не могли оставить равнодушными.
— Не бойся, мой дорогой, — сказал голос, — эта дрянь сейчас исчезнет. Она больше не причинит тебе вреда.
Паук зашипел еще громче, паутинные нити зашевелились быстрее, оплели его чудовищным коконом, кокон задрожал, подернулся туманным маревом, и через секунду перед Алексом стояла Она. Алекс был ошеломлен. Всякое понимание того, что происходит, ускользало сквозь пальцы струйками сыпучего песка.
— Ах, так? — голос стал угрожающим, — ты думаешь, что сильна настолько, чтобы противостоять мне после того, что я сделала? Впрочем, можешь попытаться. По крайней мере, будет забавно, а этого чувства я давно не испытывала.
«Алекс, Алекс, мой Алекс! Иди ко мне, мой маленький! Иди же, умоляю, прошу, будь со мной. Ты мой свет, моя отрада, моя радость! Иди ко мне, Алекс!»
Она звала его с такой любовью и так исступленно, словно наступил последний день мира. Смертельное отчаяние было в голосе и на лице, и мальчик невольно поддался призыву. Он сделал несколько шагов вперед (или вверх?), но голос кашлянул, и в следующий миг вместо тонкой фигурки с протянутыми руками снова вырос жирный гигантский паук. Но голова его осталась женской, с копной непослушных каштановых волос, с Ее милым лицом все с тем же умоляющим выражением. Это было настолько отвратительно, что Алекс вздрогнул и отшатнулся, едва сдержав крик. А голос засмеялся торжествующе.
— Ты ее Увидел, не правда ли?
— Кто вы? — нервно выкрикнул Алекс, стараясь не выпускать паука из поля зрения, — что вообще происходит?
Голос фыркнул.
— Что происходит? Тебя убивают. Пожирают твою жизнь, выпивают твою силу, высасывают душу, со смаком, медленно и не спеша, одурманив лживыми видениями, чтобы ты не сопротивлялся. Вот что происходит. Как тебе это нравится? Не чувствуешь себя аппетитным сэндвичем с сыром и ветчиной?
— Кто?! Кто меня убивает? Как? И зачем?
— Ты очень любознателен, это радует, — усмехнулся голос, — впрочем, увидев эдакое прелестное создание, хочется узнать побольше о том, кто напустил ее на тебя. Но прежде, давай все-таки избавимся от нее. Кыш отсюда, тварь! Ты его не получишь, не стоит даже пытаться.
Паук с женской головой уже не шипел, а визжал, не переставая, нити из его брюха ползли во все стороны, но большинство в сторону Алекса. Однако до мальчика они не доходили, исчезая в сером пространстве, которое словно растворяло их.
— Мне это прискучило! — голос, ставший громовым, зримо всколыхнул серое пространство вокруг, так что Алекс на мгновение потерял всякую ориентацию, не понимая, то ли он стоит, то ли висит вверх ногами.
— Вон!
Пространство как будто разорвалось, треснуло по какому-то шву, образовалась дыра, из которой вырвался смерч, подхвативший и завертевший паука. Паутинные нити рвались, визг становился все тоньше и выше, и последнее, что Алекс увидел в черно-сером круговороте — милое лицо, обезображенное злобой, такой бездушной, слепой и нечеловеческой злобой, с которой он раньше никогда не сталкивался, просто даже не подозревал, что такое можно увидеть и почувствовать.
— Разумеется, она зла, — уже негромко сказал голос, — ее оторвали от обеда, отняли то, что она уже считала своим.
Серый смерч, взвихренный голосом и поглотивший паука, медленно улегся, дыра исчезла, и снова перед ним раскинулось что-то непонятное, лишенное и опоры, и купола, похожее на пустоту, но все же наполненное чем-то. Ногами мальчик чувствовал что-то твердое, но не мог бы сказать, на чем все-таки он стоит.
Вместе с пауком в поднятый серый ураган словно всосали часть его — интерес, удивление, злость, страх, настороженность, все ушло так быстро, что осталось одно опустошение. Память с тихим шелестом рассыпалась на тысячу кусочков, как мозаика, в голове все стало зыбучим, неустойчивым, невнятным, даже собственное имя вдруг показалось чужим. Воля и силы рассеялись по пространству миллионами капель воды.
* * *
— Конечно, Гарри. Сегодня у меня после обеда два плановых снятия остаточных эманаций проклятий и консультативный прием, к пяти я буду у вас.
Гарри не видел лица Падмы Финниган, скрытого за марлевой повязкой, только искрящиеся черные глаза, но знал, что она улыбается, потому что рада его видеть. Она легко согласилась прибыть на очередной консилиум в Мунго и осмотреть Алекса, хотя была занята по горло.
— И куда ты тащишь мою жену? — в поле зрения Гарри, чья голова торчала из камина в кабинете дублинской клиники Падмы, появился хмурый и недовольный Симус. Падма за его спиной комично закатила глаза.
— Привет, дружище, — Гарри откашлялся, — вот, прошу ее проконсультировать по одному очень важному делу.
— Опять! Да что за хрень-то такая? Постоянно ее вызывают на какие-то консультации, бесконечные консилиумы, срочные вызовы. Ничего, что у целителя должно быть личное время, а не работа двадцать четыре часа в сутки? А если с ребенком что-то случится из-за всей этой возни? А если…
Гарри знал, что Симус совершенно прав, и его брюзжание полностью справедливо. Падма была талантливым целителем, специализировалась в основном на редких проклятьях, была известна и очень востребована. В ее клинике запись шла за несколько недель вперед. Сейчас она была уже на большом сроке беременности, но все еще вела практику, чем неимоверно пугала Симуса, который просто трясся над ней и будущим ребенком.
Падма мягко погладила мужа по плечу, и поток стенаний наконец оборвался.
— Ничего страшного, — успокаивающим тоном проворковала она, — со мной и малышом все в порядке, а до срока еще далеко. Знаешь, давай отправимся вместе? Встретишься с друзьями и однокурсниками, можешь даже пива выпить. Переночуем в гостинице и вернемся домой на следующий день. Как тебе?
Гарри незаметно ухмыльнулся. Теперь Симусу крыть нечем.
— Никакой гостиницы, — внес он свою лепту, — остановитесь у нас, Джинни будет только рада.
Симус еще немного побурчал, потом вздохнул и скорчил гримасу, видимо, долженствующую означать согласие.
* * *
Гарри вышел из телефонной будки и двинулся в сторону перекрестка, намереваясь купить таблетки от головной боли в магловской аптеке на углу. Так было куда безопаснее, чем тащиться к штатным колдомедикам и выпрашивать у них болеутоляющие зелья. Могло статься, что после жалоб загремишь на внеочередной хлопотный профосмотр.
— Гарри, стой! — Рон по-мальчишески легко перепрыгнул через металлическое ограждение, отделявшее проезжую часть от пешеходной.
— Эй, что ты тут делаешь? — удивился Гарри, — разве вы не должны упоенно наслаждаться красотами Запретного города Поднебесной?
— Часть моего семейства именно этим как раз и пыталась заняться, но увы, пришлось вернуться куда раньше запланированного, — хмыкнул Рон, — ночью меня срочно вызвал Бруствер, поклялся, что всего лишь на день, а потом этот день компенсируется втройне, но вряд ли. Были отозваны все, кто был в отпуске, даже Кармайкла вытащили из его Мерлином забытой дыры.
Гарри понимающе кивнул.
— Это в связи с…
— Именно, — профессионально бесстрастно и не менее профессионально кратко подтвердил Рон.
— Туго пришлось?
— Да, попотели изрядно, даже времени не было, чтобы заглянуть к тебе, но надеюсь, все обойдется. Кстати, будь готов, Бруствер считает, что в этом деле есть доля вины Аврората.
— Он уже изволил пройтись по этому поводу, — нахмурился Гарри, — и я ему четко и предельно ясно высказал свое мнение. Мы тут ни при чем, это дела внутренней безопасности. Черт побери, откуда в Министерстве взялись личи и инферналы, и кто дал невыразимцам право заниматься некромантией, строжайше запрещенной тысяча девятьсот восьмидесятой поправкой от 2009 года к Уложению волшебства?!
— Ну-ну, не кипятись, — примирительно протянул Рон, — в штате нашего отдела вполне официально числятся мисс Орла Квирк и мистер Титус Чэмберс, имеющие дипломы бакалавра и магистра некромантии соответственно. Поверь, у них полно дел, однако к этому они не имеют никакого отношения. Но как бы то ни было, неразумно и не в интересах нашей общей безопасности обсуждать подобные вопросы на улице, кишащей подозрительными маглами. Может, пропустим по стаканчику в «Метле»?
Рон подмигнул, разом превращаясь из невыразимца Уизли в обыкновенного Рона. Гарри заколебался.
— Я собирался в "Мунго"…
— А, знаю-знаю, — прервал его Рон, закуривая, — Лили держала Рейна в курсе, была в истерике и едва не заразила ею моего сына. Честное слово, никогда не видел его таким подавленным. Я не вникал в подробности, но уяснил, что на мальчишке какое-то проклятье, верно?
— Верно, — вздохнул Гарри, — колдомедики собирают консилиумы, перепробовали все, но без толку. Я уже готов залить Малфуа Веритасерумом, чтобы стервец захлебнулся. Сегодня вызвал Падму из Дублина. Она в положении, Симус меня едва не придушил, оставил в живых только ради старой дружбы. Она обещала трансгрессировать к пяти сразу в «Мунго». Ладно, давай в «Метлу», еще есть время.
Когда они устроились за столиком в «Веселой Метле» и заказали по кружке пива, Рон оглядел темное помещение бара с низким потолком и закопченными стенами и протянул:
— За десять лет так к нему и не привык. Говорят, что «Дырявый Котел» собираются восстанавливать. Если не врут, было бы неплохо.
Гарри хмыкнул.
— Слышал. Держу пари, удивишься, когда узнаешь, кто его выкупил и затеял реставрацию.
Рон отхлебнул принесенного пива, скривился и поднял брови в наигранном ожидании.
— Ну и кто?
— Ханна Эббот.
— МакМиллан, — поправил Рон, ничуть не удивленный.
— Снова Эббот. Они с Эрни развелись буквально на днях.
— Когда-то это должно было произойти, — заметил Рон философски, — как Ханна не убила Эрни до сих пор, не представляю. Он же король всех зануд на свете.
Гарри усмехнулся и тоже принялся за пиво, чересчур горькое и с привкусом плесени. Определенно, в «Дырявом Котле» пиво было на разряд выше.
— И все-таки. Почему Бруствер заварил всю эту кашу именно сейчас? — он поморщился, вспомнив невозмутимое лицо темнокожего волшебника с тяжелыми веками и пухлыми губами, похожее на маску древнего бога. Но при разговоре с Кингсли Бруствером сохранять такое же спокойствие было нелегко.
— Эта каша, как ты ее называешь, тянется уже давно, — пожал плечами Рон, — мы десять лет не можем разобраться с наследием этого плосконосого ублюдка, с тем, что он натворил в Отделе Тайн.
— Но согласись, инферналы — это уже слишком!
Рон вздохнул и покрутил свою кружку с пивом, наблюдая за пузырьками под жиденькой шапкой пены.
— Очевидно, Кингсли решил пойти на крайние меры. К тому же — имей в виду, об этом пока знает только очень узкий круг — среди инферналов опознали много тех, кто значится пропавшим без вести или даже погибшим и точно похороненным. И там не только маглорожденные и полукровки. Есть и чистокровные.
Гарри ошеломленно смотрел на друга.
— Что? Но как? Родственников оповестили?
— Инферналов продолжают находить в самых отдаленных уголках, — Рон отвел взгляд, — еще нет полных списков, никому не сообщали. И по этому вопросу идут дискуссии.
— Какие, на хрен, дискуссии? Это жертвы Волдеморта, Рон!
— Вето Бруствера. И Дирборн его поддержал.
— Твою мать! Мне совершенно не нравится то, что сейчас происходит в Министерстве, — Гарри откинулся на спинку сиденья, — и я все выскажу на ближайшем же Совете.
Рон снова пожал плечами.
— Твое право. Мне это тоже не совсем по вкусу, но с некоторыми доводами Кингсли я согласен. Ладно, здесь тоже не безопасно, давай закруглимся с этой темой. Так что с мальчишкой? — он закурил, и сизое облако окутало рыжую шевелюру.
Гарри немного помолчал, отходя от услышанного. В конце концов, о том, что натворил Волдеморт, придя к власти и дорвавшись до Отдела Тайн, невыразимцы знали куда больше. На заседаниях ежеквартального Совета Безопасности их доклады с подробными отчетами, цифрами и демонстрацией неизменно вызывали у Гарри приступы тошноты и непреходящей злости на уже давно ушедшего в небытие черного мага. Даже жарясь в аду, Волдеморт продолжал отравлять жизнь, продолжал убивать, пытать и причинять страдания тем, кто в самом тайном уголке своей души надеялся на возвращение родных и любимых, тем, кому продолжали сниться кошмары войны, кто так и не отошел и не вернулся к мирной жизни.
Но будет еще время собрать сведения, поразмышлять об этом, обдумать свое выступление на Совете. А сейчас и здесь важен мальчик.
Гарри собрался с мыслями и подробно рассказал обо всем произошедшем, начиная с того приснопамятного вечера, когда к нему в кабинет ворвалась избитая домовиха с воплями о помощи ее хозяину. Рон слушал, не перебивая, только курил свои крепкие магловские сигареты одну за другой. Тихонько нывшая голова от этого обиженно разболелась сильнее, в висках заломило.
— Значит, Малфуа однозначно причастен к этому?
— Даже не сомневаюсь, — Гарри закашлялся и палочкой убрал клубы дыма, — он разорен, полный банкрот, а Алекс — лакомый кусочек с его наследством.
Рон задумчиво помял в руках фильтр очередной сигареты.
— Откуда Малфуа родом? Из Бретани, верно?
— Без понятия, — пожал плечами Гарри, — это что, имеет значение?
— Если не ошибаюсь, его отец был из Нанта. Делакуры из Корнуая, они даже в каком-то родстве, хотя Габи не любит об этом вспоминать. Но, говорят, эта мерзость водилась и в Леоне, и в Доле, и в Сен-Мало.
— Рон, ты о чем? — не выдержал Гарри, — причем тут происхождение этого ублюдка и где они водятся? Кто, кстати, водится?
Рон немного помолчал, все так же теребя сигарету, почти уже развалившуюся и высыпавшую табак.
— Возможно, я могу предположить, что Малфуа сотворил с мальчишкой. Но только предположить.
Гарри, едва веря своим ушам, уставился на друга, на лице которого было отрешенное и холодное выражение.
— Ты знаешь?!
Рок кивнул и, словно взвешивая каждое слово, медленно заговорил:
— Где-то через полгода после того, как мы с Габи переехали в Корнуай, в их семье произошла трагедия. У нее был дядя Септимус, эдакий жизнелюбивый, активный, пышущий здоровьем толстячок. Ему было около пятидесяти, в самом расцвете сил, любил вкусно поесть, обожал азартные игры и охоту, собирался жениться в четвертый раз и хвастал, что доживет до двухсот лет. Вдруг он начал чахнуть, за пару недель исхудал так, что одежда болталась, потом перестал отвечать на письма и наносить визиты. Наконец отец Габи, обеспокоившись, навестил его, причем дом пришлось буквально брать штурмом из-за навешенных заклятий, и обнаружил Септимуса спящего и фактически полумертвого. Он походил на скелет столетнего старика, белый, как смерть, неподвижный, как статуя, ни на что не реагировал. А рядом с ним сидела молодая красавица, которая называла себя его невестой. Свекор почти сразу понял, кто она такая на самом деле, попытался ее уничтожить, но она ускользнула, превратившись в паука. Септимус недолго протянул после этого, слишком много его жизни она сожрала.
— Что за тварь была?
— Болотная или паучья фея. Они родственны дементорам и вампирам, высасывают людские жизни, тем и живут сами. На континенте они еще кое-где остались, а у нас их истребили еще в позапрошлом веке. Наверное, поэтому колдомедики не смогли распознать эти чары. Если они голодны, могут высосать жизнь человека за неделю, он мгновенно состарится и умрет. Если более-менее сыты, то сосут медленно, растягивают удовольствие на месяцы, тогда он погрузится в сонное состояние, все время будет спать, видеть красивые сны, и умрет во сне. Они всегда рядом с жертвой — или в образе невероятно красивой женщины, или в виде паука. Иногда магам удается схватить фею и использовать ее мерзкие способности, в таком случае она подчиняется при помощи кольца, сплетенного из ее волос. Но если кольцо уничтожено, фея тут же обретает свободу, и тогда все пропало.
По спине Гарри прошел мороз. Симптомы были похожи, кроме разве что присутствия красавицы, за которую жена Малфуа точно не могла сойти. Мог быть паук, кто бы обратил внимание на незаметное насекомое, если не знаешь что искать? Он потер переносицу, чувствуя, как все внутри похолодело. «Кольцо, вот что могло сгореть в лампе… проклятый Малфуа, сгною в Азкабане!»
— Не повезло мальчишке, — в невыразительном голосе Рона проскользнула нотка сочувствия, — если он подпал под ее дьявольские чары, то, считай, обречен. Паучья фея почти не оставляет шансов.
Гарри залпом допил пиво, почти не чувствуя вкуса.
— Но должен же быть выход, хоть что-то. Уверен, Падма сталкивалась с таким и знает, как избавиться от этой дряни.
— Возможно, — кивнул Рон, — но на твоем месте я бы не надеялся.
Гарри запустил руку в шевелюру, пытаясь выстроить в уме цепочку действий — в первую очередь передать информацию о паучьей фее Падме и колдомедикам. Еще раз допросить Малфуа с учетом всего того, что рассказал Рон. Выпотрошить министерский архив, наверняка, там есть упоминания об этой пакости.
От сигаретного дыма уже подташнивало, глаза слезились, голова болела неимоверно, но он не мог попросить друга, чтобы тот курил поменьше. Для Рона сигареты были своего рода спасением, когда речь так или иначе касалась Гермионы Грейнджер. Вот и сейчас он сидел с очередной сигаретой в зубах и замкнутым выражением лица.
«Не понимаю, зачем тебе возиться с этим…» — несколько месяцев назад сказал Рон, и эта фраза в полной мере выразила его отношение к Алексу. Гарри с одной стороны понимал его. Когда-то в Роне слишком глубоко была та, чей сын сейчас был под его опекой. Слишком глубокую рану она нанесла. Слишком глубоко ненавидел Рон того человека, чьей женой она стала. И раны были нанесены отравленным кинжалом, не закрывались, продолжали кровоточить и болеть. Иначе не объяснишь, почему спустя столько лет, выжив в кровавой бойне войны, обретя себя и сумев построить собственную жизнь, Рональд Уизли никогда не упоминал имена Гермионы Грейнджер и Драко Малфоя и не выносил их сына, одно присутствие которого раздражало его неимоверно. Рон не желал видеть то, что было очевидным для них с Джинни.
Гарри снова разогнал палочкой дым, за плотной пеленой которого обнаружилось третье лицо — круглощекое, румяное и пронырливое. Лицо зачастило под стрекотание Прытко Пишущего Пера, зависшего вместе с блокнотом над его левым плечом:
— Мистер Поттер, внештатный репортер «Ежедневного пророка» Лоример Льюэллин, к вашим услугам. Из верных источников нами получены сведения о том, что мальчик, находящийся под вашей опекой, некий Александр Грейнджер Малфой (ах, какие громкие фамилии! Читатели будут в восторге!), так вот, этот мальчик сейчас находится в состоянии магической комы в «Мунго». Как вы объясните это? Это несчастный случай? Или умышленный? Что случилось? Начато ли расследование? Кто стоит за этим?
Гарри чертыхнулся про себя. Ведь поручил же Колину проследить за этим!
— Без комментариев.
— Говорят, он был у своих магловских родственников. Неужели это маглы так изувечили его, что он впал в кому?
— Я сказал — без комментариев! — рявкнул Гарри, вскочив на ноги и нависнув над приземистым репортером, — Аврорат занимается делами по применению Темных Искусств, желаете поближе ознакомиться с принципами нашей работы?
Перо заполошно застрочило так, что только треск пошел и замелькали блокнотные страницы. Лоример Льюэллин отпрыгнул от их стола, явно напуганный, оглянулся в поисках выхода и испарился так быстро, что его Перо заметалось в поисках хозяина и лишь несколько минут спустя улетело к двери. Рон фыркал в свое пиво, еле сдерживая смех.
— Ну, Гарри, ты свиреп, как Грозный Глаз, не меньше. Бедняга чуть в штаны не наделал.
Гарри замысловато выругался, поминая дементоров, дьявола и Волдеморта вкупе с этой приятной компанией.
— В чью задницу они пролезают, когда раскапывают совершенно закрытую информацию?
— Это их работа, что уж тут поделать.
— Как следует побеседовать с пресс-секретарем Министерства на предмет его профпригодности, — процедил Гарри, сдерживая раздражение, спровоцированное, по-видимому, усталостью и напряжением последних дней. Не хватало еще на Рона сорваться, как на этого репортеришку. — Утечка явно оттуда, чтоб МакМиллана мантикора сожрала. Колин должен был с ним переговорить, но Эрни, видимо, хочет выволочки лично от меня.
Рон немного помолчал, крутя между ладоней кружку с пивом и кидая взгляды исподлобья.
— Иногда мне кажется, что у тебя застарелый комплекс героя, и ты стремишься помочь всем, кому надо и не надо.
— Не начинай, — поморщился Гарри, доставая часы.
— Нет уж, послушай. Зачем тебе сдался этот мальчишка? Не Малфуа, так Тонкс передал бы опекунство по праву кровного родства. Но нет, ты взваливаешь на себя эту обузу, затыкаешь рты газетчикам. А ведь заткнул, верно? Иначе они в начале сентября осадили бы Хогвартс, и все газеты пестрили сенсационной новостью, но все было тихо. Потом лично просишь МакГонагалл, чтобы присматривала за ним в школе. Теперь еще и это. И опять ты словно обязан кому-то. Вы с Джинни слишком возитесь с ним, вот что я скажу. Да и дети тоже. Что Лили, что Рейн — все уши прожужжали.
— Прекрати, Рон, — попросил Гарри, чувствуя, как улегшееся было раздражение снова подняло голову, — я никому не обязан, и это не комплекс, как ты выражаешься. Просто…
— Просто с какой-то стати Гарри Поттер возится с отпрыском Драко Малфоя, — криво усмехнулся Рон и вытащил очередную сигарету, не замечая, что во рту уже дымится одна.
— Мы это уже обсуждали и не один раз. Послушай себя со стороны, Рон. Что ты предлагаешь — бросить ребенка? Ре-бен-ка, понимаешь? Черт, я не могу оставить мальчика, кем бы ни были его родители! Он не виноват, что его угораздило родиться в этой семье, в семье, слишком известной в нашем обществе. Вспомни, когда я приехал в Хогвартс, я был в том же положении. Меня все знали, а я никого.
— Насчет известности, Гарри — ты забыл, что это Малфои? Да любого разбуди среди ночи и спроси, кто они такие, от тебя отшатнутся и проклянут еще вдобавок. И не сравнивай себя с этим сопляком. Ты был героем, парнем-который-выжил!
— Ну да, ну да, а еще сумасшедшим, выскочкой, хвастуном, наследником Слизерина, у которого в голове сидел Волдеморт. Да он и в самом деле сидел там. Я знал парсултанг, был ходячим крестражем, сам Дамблдор боялся, что Волдеморт овладеет мной. Ты тогда отказался от меня? Бросился прочь с криками: «Спасайся кто может! Гарри Поттер — враг!»?
— Это совершенно другое.
— Не совсем. По сути, Алексу пришлось труднее, чем мне. Пусть мой погибший отец был аврором, а его — Пожирателем Смерти, но он, как и я, тоже не слышал о Волдеморте и не знал своих родителей. Я могу его понять, наверное, как никто другой. И я понимал тогда, год назад, когда верифицировал бумаги по опекунству, что он всего лишь одиннадцатилетний мальчик по фамилии Малфой.
За столом воцарилось молчание. Рональд нервно курил, Гарри барабанил по столу пальцами, потом снова взглянул на часы и поднялся:
— Извини, я в «Мунго», Падма уже скоро будет. Спасибо за информацию, она должна ей пригодиться.
Друг затушил сигарету, отодвинул свое так и недопитое пиво и поднялся следом.
— Я с тобой.
* * *
Хотелось только одного — чтобы его оставили в покое. Но не тут-то было.
— Надеюсь, ты строишь планы, как выбраться из этого довольно неприятного места, а не медитируешь с блаженным выражением прирожденного идиота, — голос был благодушен, но слегка едок.
Он безразлично пожал плечами. Ему стало почти все равно.
— Ну-ну, значит, я в тебе ошиблась, как ни прискорбно. Великий Мерлин, стоило ли ради этого трусливого и слабого мальчишки идти наперекор почти всем законам мироздания?!
Да, определенно, в этом туманно-сером пространстве было уютно. Здесь царил серый, пухлый, мягкий и абсолютный покой. Больше ничего и не надо было. Он закрыл глаза, веки стали тяжелыми, сонными.
— Тебя даже не интересует, что это было? И кто я? И что все это значит?
Голос мешал, раздражал, отвлекал от покоя. Мальчик неохотно разлепил веки и ответил, только чтобы отвязаться, в надежде, что голос исчезнет:
— Не хочу. Не интересно.
— Александр Грейнджер Малфой! — голос вновь загремел налетевшей грозой, и пространство вокруг ощутимо задрожало, встряхнулось, встряхнуло его и подбросило. В голову впились мириады острых раскаленных иголок, и он закричал от внезапной, дикой, пронизывающей насквозь боли.
Когда боль стала почти невыносимой, в голове вспыхнули ослепительные, наполненные красками, напитанные звуками и запахами картины. Песчаная дорожка, коварно бросившаяся под ноги, и доброе озабоченное лицо бабушки; коричный аромат дедушкиного трубочного табака и большие теплые руки, осторожно подбрасывающие в воздух; дом с белоснежными занавесками на окнах, от которого его, зареванного и ничего не понимающего, тянули какие-то чужие люди; обиды и горечь от вечного чувства одиночества и ненужности; собственное отражение в веселых синих глазах чернокосой девочки, без раздумий протянувшей руку; осознание своей волшебной силы, льющейся через тело и подчиняющейся легким взмахам тонкой деревянной палочки; шумный перрон, алый паровоз в клубах дыма, море черных мантий и остроконечных шляп; сотни белых свечей, плавающих под высокими замковыми сводами, свет которых сверкает на золотых кубках; запах воска, пергамента и старых книг, кажущийся ароматом самого волшебства…
«Твои родители не были маглами… Твои родители погибли в той войне вместе со многими… Твоя семья погибла… Мистер Гарри Поттер ненавидел твоего отца и всегда завидовал ему… Тебя специально подбросили как бездомного щенка, как сироту без рода и племени, к магловской родне, а потом так же специально не забрали от этих грязных маглов-опекунов… Гарри Поттер хочет, чтобы ты был под его постоянным присмотром. Он желает убедиться, что ты не пойдешь по стопам матери и отца. Он тебе не доверяет. Он тебя боится… В Азкабан твоих родителей с глубоким удовлетворением и самодовольным чувством свершившегося возмездия отправил бы твой нынешний опекун, мистер Гарри Поттер… Именно мистер Гарри Поттер мог убить твоих родителей. Нет, это он убил их…»
Затихли шепчущие и кричащие голоса, и все кусочки мозаики легли на свои места.
Алекс. Он — Алекс. Александр Грейнджер Малфой.
— Я умер? — почти в панике воскликнул Алекс, оглядывая себя с ног до головы и пытаясь хоть как-то оценить свое состояние.
— Так-то лучше, — с довольной интонацией сказал голос, — полагаю, теперь ты все-таки захочешь удовлетворить свое любопытство.
— Я все-таки умер или нет?! — на все остальное пока ему было наплевать.
— Покамест нет.
— Что значит — «покамест»?!
— Значит то, что и должно значить — ты еще жив, но если не предпримешь что-нибудь для своего спасения, умрешь. Эта дрянь причинила тебе немало вреда.
Нельзя сказать, чтобы такой ответ успокоил Алекса, но паника все-таки не переросла в позорную девчоночью истерику. Он никак не мог разобраться — где находится, и что, собственно, произошло. Он вспомнил, КАК это было, но вот ЧТО? Больше всего напугало то, что он нечаянно обнаружил — не билось сердце, в груди совершенно необычно было тихо, и кровь не шумела в ушах. А еще он не дышал! Делал вдохи и выдохи, но с тем же успехом мог и не делать, разницы не было. Ощущение было жутким. И как он ни щипал себя, ни кусал внутреннюю сторону щек, ни дергал за волосы, ни бил себя по телу, даже кулаками — физически ничего не ощущалось. Совершенно ничего. Ни боли, ни прикосновений. Та боль, которая едва не разорвала на куски, и после которой он более или менее пришел в себя, была скорее в душе, внутри.
Он зажмурился и сосчитал про себя сперва до десяти, а потом до тридцати. И медленно открыл глаза, надеясь, что что-нибудь да станет понятнее. Серое пространство словно издевательски простиралось перед ним, за ним, над ним и под ним.
— Кхм, — голос, о котором, он успел подзабыть, напомнил о себе, — ты себя хорошо чувствуешь?
— Нет, конечно! — сердито отрезал Алекс, — я непонятно где, непонятно в каком виде и разговариваю непонятно с кем! Варианта два — либо я умер, либо свихнулся. Ни то, ни другое мне совсем не нравится.
— Полагаю, что смогу несколько прояснить ситуацию.
За спиной раздалось легкое покашливание. Алекс медленно обернулся, готовый в любой миг отпрыгнуть, отбежать и вообще удалиться на мало-мальски безопасное расстояние, о гигантском пауке с женской головой и нитями из брюха помнилось слишком хорошо. Но перед ним, непонятно откуда взявшись, в кресле с высокой деревянной резной спинкой сидела пожилая дама, назвать которую старухой или бабушкой язык просто не поворачивался. Истинная леди с гордой королевской осанкой, высоко взбитой и идеально уложенной прической и в элегантной мантии. Ее подбородок был острым, светло-серые глаза живо блестели, а черты сухого узкого лица были строгими и властными.
— Эээ… — протянул Алекс, чувствуя себя растерянным мышонком под холодным гипнотизирующим взглядом змеи, — то есть… вы кто?
Старая леди церемонно склонила голову и улыбнулась краешком губ.
— Азалинда Малфой, к твоим услугам. И меня ты можешь не опасаться, в отличие от той мерзости, что недавно получила по заслугам.
— А…
— Александр Грейнджер Малфой. Я прекрасно знаю, кто ты, почему ты сюда попал, и кто в этом виноват. Отчасти, косвенно, очень отдаленно в этом есть и моя вина.
— Но ведь вы… вы же портрет! — выпалил Алекс, вдруг вспомнив, где он видел эту леди, и кто она такая.
Улыбка снова тронула выцветшие губы.
— Я решила, что лицезреть меня в таком виде тебе будет проще.
— И вы давно… — он прикусил язык, но старая леди продолжила, видимо, не рассердившись:
— Умерла? Увы, да, не могу возразить. Не скажу, что бесплотное существование доставляет мне удовольствие, но определенная выгода в этом есть. Мой дорогой мальчик, ты хочешь узнать, что с тобой приключилось, или мы будем переливать из пустого в порожнее и обсуждать давно известные факты?
— Да, конечно! — Алекс едва сдержался, чтобы в очередной раз не ущипнуть себя или, того хуже, старую леди (а вдруг он все-таки сошел с ума?).
— Мы в межвременье, междумирье, иномирье, пространстве, где властвуют Сон и Смерть, родные братья. Оно имеет множество имен и никак не называется, лишено начала и не имеет конца. Здесь нет ничего, и здесь пролегает множество Путей. Обычно сюда попадают только души умерших, спешащие по своим Тропам, иногда сюда забредают во сне. И очень редко, раскрыв Врата при помощи Темных Искусств, по здешним Дорогам может пройти и живой маг, причем только чистокровный, находящийся под защитой родовой магии. Не спрашивай, что надо делать, колдовство слишком опасное и темное, требующее обязательной жертвы. Не знаю, при каких обстоятельствах, и не знаю, гордиться или сокрушаться, но твой отец сумел это сделать, причем обряд он проводил на собственной крови. Наверное, только поэтому нити связались в узлы, и ты смог задержаться здесь.
— Что?! Как это?!! — Алекс моментально вытянулся в струнку и обратился в слух от жадного любопытства. Как и обычно, упоминание о родителях заставило позабыть обо всем на свете.
Старая леди горько и немного печально усмехнулась.
— Я полагала, что исчерпала всю положенную мне долю стыда еще при жизни, рассчитываясь с очередным кредитором Юбера или объясняясь с родителями обесчещенных им девиц. Однако сейчас, когда мои кости уже давно лежат в фамильном склепе, а дух ни на что существенное не годен, оказывается, что раскаиваться в собственных ошибках приходится по-прежнему, и искупать свою вину следует до конца. Мой внук Юбер поднял руку на ребенка, родственника, родную кровь! Я не могу найти ему оправдания, как бы ни желала.
— Он хочет добраться до денег Малфоев, — нахмурился Алекс.
— Злые намерения, корыстные цели, меркантильный расчет, недальновидность, мотовство, распущенность, готовность обвинить в своих бедах кого угодно, но только не себя — в этом весь Юбер. Он хладнокровно скормил тебя «болотной фее», паучихе, которая за несколько дней своего пиршества оставила бы только иссохший пустой труп. Но она смаковала тебя, как лакомство, и потому сосала медленно.
— Меня сейчас стошнит, — с отвращением скривился Алекс, — а… то, что я видел, это все было на самом деле или…
— Разумеется, это была всего лишь иллюзия, обман чувств и разума. Паучиха проникает в сознание и сны человека, создает обстановку и принимает то обличье, которое внушает наибольшее доверие, и, опутав своей сонной паутиной, высасывает его душу и жизнь. Ты слышал о дементорах? Она приходится им близкой родственницей.
— А мама... я же видел! — Алекс изо всех сил стиснул зубы.
— Твоя мать мертва, — безжалостно отрезала старая леди, — так же мертва, как и я. Нет возврата оттуда, где она сейчас. А вот ты пока жив.
Она вздохнула, по крайней мере, это выглядело как глубокий вздох.
— Ты фактически был на грани, почти Ушел, но когда-то проведенный обряд на чистой крови Малфоев заставил это место в своем роде «признать» тебя. Я немного помогла тебе, прогнав эту мерзость. Юбер — мой внук, и я искупаю его вину. К сожалению, на большее у меня нет ни Права, ни возможности. И еще кое-кто тебе поможет, не позволив ей отнять твое волшебство и жизнь. Ты не один, мой мальчик. Но чтобы выбраться отсюда, тебе все же придется приложить много сил и усердия.
— Подождите, вы говорили о моем папе, он провел какой-то обряд. Зачем? Его тоже хотели убить, как меня? Мистер Малфуа говорил правду о том, что мистер Поттер убил моих родителей? Почему мама и папа не пришли ко мне на помощь, если вы смогли? Пожалуйста, я могу встретиться с ними?!!! Я ведь почти умер, и они… — Алекс буквально заколотило от ослепившей и затмившей все мысли возможности встречи.
— Мой мальчик, даже если бы мне даровали немыслимое, невообразимое Право на нечто подобное, то все равно я трижды подумала бы, — старая леди снова вздохнула, словно сочувствуя, — ты не имеешь понятия о Посмертии, о том, куда уходят души умерших, и Кто призывает их и дает направление Путей. Мне позволили помочь тебе, чтобы исправить чудовищную несправедливость, истоки которой тянутся от меня. Только и всего.
— Только и всего? Только и всего?!!! — приглушенно, обманчиво кротко и мягко протянул Алекс, глядя прямо в светло-серые глаза, прозрачные и непроницаемые.
Внутри со звоном лопались какие-то струнки, трещали и ломались какие-то преграды, медленно росла, набухала и расползалась во все стороны ярость, злая, беспросветная, отчаянная, способная, наверное, погасить и звезды в небе. Пусть он не чувствует собственного тела, пусть почти мертв (!), но дальше терпеть, выслушивать очередное объяснение «того-почему-все-таки-случилось-так-а-не-иначе-и-ты-ничего-не-можешь-изменить», смириться с тем, как снова из-под носа ускользает то, к чему он стремился — нет, он не мог!
Все смешалось, забурлило и взорвалось бешеной вспышкой.
* * *
Когда Гарри и Рон трансгрессировали в Мунго, Падма была уже там. Она как раз шла в палату, переговариваясь с рысившим рядом и ловившим каждое слово Аберкромби. Рон оживленно поприветствовал ее, опасливо обнял, пошутил, на что целительница весело рассмеялась и хлопнула его ладонью по плечу:
— Ты не меняешься, Рональд Уизли, и я жутко рада тебя видеть.
Они остановились в коридоре у дверей палаты. Гарри рассказал о паучьей фее, Рон добавил пару замечаний. Абекромби молча и напряженно внимал, и по выражению его вытянувшегося лица было понятно, что о подобных существах и наводимых ими чарах он ничего не знает. Падма внимательно все выслушала и посерьезнела.
— Я читала об этом в трактате Корнелиуса Агриппы, но никогда не сталкивалась с подобным на практике. Посмотрим.
Они зашли в палату. Целительница вытащила палочку и начала выплетать заклятья под аккомпанемент негромких пояснений колдомедика. Гарри с Роном, чтобы не мешать, отошли к окну. Гарри кинул взгляд на друга. Рональд был откровенно шокирован, он не отрывал глаз от мальчика, а на его лице были написаны раздирающие и весьма противоречивые чувства.
— Дементоры побери, я даже не представлял, что это выглядит так… паршиво.
Гарри присмотрелся к Алексу и нахмурился. В его темных волосах поблескивали нити седины, белое, как снег, заострившееся лицо выглядело еще старше. Гарри вышел из палаты, осторожно обходя Падму и Аберкромби, окликнул домовиху, топчущуюся у дверей:
— Минни, у меня к тебе вопрос.
Домовиха, едва ли не насильно отмытая и переодетая в чистую больничную наволочку, выбежала за ним, хлюпая носом:
— Сэр господин Гарри Поттер, хозяин Минни выздоровеет? Снова станет маленьким?
— Мы делаем все, что в наших силах, Минни, — мягко сказал Гарри, стараясь не сорвать ее в истерику или нескончаемые слезы, — Минни, скажи, пожалуйста, ты видела в доме у Малфуа очень красивую женщину, которая всегда была рядом с Алексом? Или здесь, в палате?
— В доме Малфуа, кроме госпожи Синиз и маленькой госпожи Сатин, не было других женщин. Были гостьи, но они не видели хозяина Минни, и быстро уходили, — подумав, ответила домовиха.
— А пауков? Ты видела пауков, каких-нибудь необычных, странных? Которые были в комнате твоего хозяина? Или, может быть, ползали по нему?
— Пауков… да, Минни видела одного в комнате хозяина, такого большого, с белым узором на спине. Под кроватью. Ох, и в палате тоже видела. Такого же или похожего, тоже с узором. Он сидит в щелочке подоконника, иногда выбирается и сидит на стене у головы хозяина. Это важно, сэр господин Гарри Поттер? Минни убьет паука!
— Нет-нет, Минни, не надо.
Значит, это действительно паучья фея! И сюда она пробралась за мальчиком, которого до сих пор сосет. Что же, по крайней мере, теперь они знают с чем имеют дело.
Гарри уже в который раз помянул дементоров и Волдеморта и снова зашел в палату. Лицо Падмы было сосредоточенным, из ее палочки тянулись мерцающие голубоватые нити, которые опутывали кокон мальчика и пульсировали, кидая отсветы на мертвенно-белое лицо. Абекромби стоял с благоговейным выражением, а Рон внимательно следил за действиями Падмы.
— Это точно она, домовиха подтверждает, — произнес Гарри, почти не разжимая губ, опасаясь того, что находящийся в палате паук услышит. Если это условно разумное существо, обладающее определенной свободой воли, то с него станется все понять и сбежать.
Падма кивнула и опустила палочку.
— И мне более или менее понятна картина чар. Думаю, что…
Гарри шикнул и показал в сторону двери, целительница недоуменно подняла брови, но послушно вышла, за ней вышел и Рон.
— Это действительно паучья фея, — вполголоса сказал Гарри, плотно прикрывая дверь, — паук сейчас в палате.
— Даже если в палате, то она больше не имеет доступа к жертве, — Падма задумчиво потянула выбившуюся из-под медицинской шапочки смоляную прядь, — мои заклятья показали, что из мальчика выкачано очень много магической и жизненной силы. Его просто выпили, как бы ужасно это ни звучало. Но оттока нет уже по крайней мере три дня. Возможно, с тех пор, как вы вывезли его из дома Малфуа, и было уничтожено кольцо этой паучьей феи, она потеряла связь с жертвой. Либо мальчик оказался сильнее, включилась родовая защита. Ведь это сын Гермионы Грейнджер и Драко Малфоя, как ты говорил?
— Да, — Гарри напряженно пытался понять — есть шанс у Алекса или нет.
— Древний род, старая магия, чистая волшебная кровь отца, усиленная кровью маглорожденной волшебницы-матери. Думаю, не будь он тем, кем является по крови, дело уже давно было бы кончено, — Падма смотрела на них проницательно и понимающе, Рон дернулся, но промолчал. — Что бы там ни говорили про сохранение чистоты крови, но со временем близкородственные связи и накапливающиеся генетические мутации ведут к печальному результату. Конечно, чистая кровь веками сохраняет защитные родовые чары, но итог все равно не утешителен. Без притока свежего генофонда, все чистокровные обречены на вымирание. Итак, как я уже сказала, я составила общую картину чар. Завтра утром будут готовы результаты анализов, будет составлен полный анамнез, и я полагаю, что смогу приступить к снятию чар. Думаю, шанс есть. Мы знаем актанта и сможем поймать паука, я уверена. Ей просто некуда деваться, а сама уйти она не может, не может оторваться, потому что уже слишком много его сил выпила. Но, Гарри, я не могу обещать, что мальчик вернется в свой возраст. И что он проживет столько, сколько должен был прожить, если бы не это.
Гарри прикрыл глаза, услышав то, чего так боялись они с Джинни.
— Мы сможем только снять чары, и он очнется. Я не могу обнадежить большим, прости, — Падма сочувственно коснулась его руки и вернулась в палату.
Они молчали минут пять. Гарри бездумно смотрел в окно напротив, не видя ни перекрестья рамы, ни унылого дождя, моросящего по стеклам. В голове не было ни одной мысли. Он просто не мог подумать о том, как скажет дочери, что ее друг не сможет вернуться к своей прежней жизни, что ему придется жить дальше так… мальчиком в теле взрослого мужчины, с подорванным здоровьем, отобранными годами жизни. Что у него не будет всего того, что будет у нее — взросление, первая любовь, первый поцелуй, окончание Хогвартса, сумасбродство юности, выбор дела по душе... Они с Джинни постараются оградить и защитить его от жестокости мира, но захочет ли он сам провести в уютной теплой клетке те годы, что остались на его долю?
Рон рядом кашлянул.
— Так хочется курить, но наверняка примчатся медсестры и сожрут меня не хуже драконов. Гарри…
Гарри с натугой повернулся к другу, потер отчего-то занемевшую шею.
— Мне… жаль… — глухо выдавил Рон, поймав его взгляд, — поверь, искренне жаль. Если могу чем-то помочь…
— Ты уже помог. Спасибо, — Гарри неуклюже похлопал друга по плечу, в душе лишь тускло порадовавшись тому, что тот больше не кипит ядом и сарказмом в отношении мальчика.
Так странно, что они, лучшие друзья с одиннадцатилетнего возраста, прошедшие вместе войну и смерть, а сейчас взрослые мужчины, которые знали все о жизни друг друга, с появлением этого ребенка вдруг почувствовали совершенно непривычную неловкость, недоговоренность мыслей, зажатость жестов. Словно между ними появилась прозрачная, но все-таки стена. Этот год славно помотал им нервы. После того, как они проводили детей в Хогвартс, еще на перроне Рон разразился долгой, злой и не совсем цензурной речью в адрес тех, кто, по его мнению, не заслужил и толики внимания Гарри Поттера, поражался, почему Гарри и Джинни взвалили на себя бремя опекунства их отпрыска, и с горечью констатировал, что его сестра и лучший друг рехнулись. Джинни неодобрительно поджимала губы, однако сдерживалась и хранила молчание, но сам Гарри, задетый за живое, в ответ наговорил другу, никак не желавшему понять ситуацию, немало неприятных слов. Дальше по обоюдному молчаливому согласию они старались избегать тем, связанных с Александром Грейнджером Малфоем, хотя давалось это весьма и весьма непросто. Их дети писали о нем почти в каждом письме, хорошо хоть, что письма эти были не такими уж частыми. Лили в своей манере брызгала восхищением и кучей восторгов, Рейн писал сдержанно, степенно, но и у него угадывалось безоговорочное принятие и одобрение, а иногда словно прорывалось эхо восторгов кузины. Рон, читая такие письма сына, тут же раздражался и начинал чихвостить проштрафившихся подчиненных, если тем не посчастливилось, и письмо было доставлено в рабочее время в его кабинет. Либо бурчал на Габи, которая стоически выносила мелкие придирки и лишь изредка решительно обрывала потоки его ворчанья. Сам же Гарри вначале чувствовал себя не совсем уютно, прекрасно зная свою дочь и понимая, что эта странная, возникшая почти на пустом месте и словно повторившаяся зеркально другой дружба — навсегда. Лили, его избалованная малышка, отличалась удивительной чуткостью к людям, и если уж она проявляла к кому-то внимание, привязывалась, прикипала душой, то человек был именно таким, который без усилий вольется в дружную, искреннюю и теплую семью Уизли-Поттеров. Фальшь, притворство, ложь она словно чуяла. Она даже в раннем детстве не подходила или не шла на руки к людям, которые ей не понравились с первого взгляда, как бы они ни улыбались и ни сюсюкались с ней. И наоборот вцеплялась в каких-нибудь молчунов или грубиянов, которые от ее звонкого голоска и смеха словно оттаивали. Потом нередко оказывалось, что у улыбавшегося в тридцать два зуба и казавшегося своим в доску парня душонка труслива и гниловата, а угрюмая бывшая слизеринка, доверия к которой не было ни у кого, кроме Лили, весело тянувшей ручонки ей навстречу, — верный и надежный друг, не предавшая в самые страшные моменты войны.
«У нас будет аврорская династия, — шутил он, — моя дочурка — прирожденный аврор». «Я буду играть в квиддич!» — вопила сама Лили. — «Я буду самым крутым загонщиком в мире, папуля!». Кем хотел стать Алекс? Он отличался от его детей — глубоким взглядом, в котором редко мелькала улыбка, сдержанностью, взрослой серьезностью поведения. Гарри надеялся, что все-таки сумел не повторить ошибок своего крестного Сириуса Блэка, смог увидеть в нем не отражение отца, не тень матери, а просто другого человека, мальчика со своим характером, своей душой и своей жизнью. И эта жизнь была очень одинока. Гарри, как никто другой, понимал мальчика, и ему хотелось бы знать, видел ли кто-нибудь в душе одиннадцатилетнего Гарри такое же одиночество? Хагрид, наверное, видел. И видел Рон, видела Гермиона…
Гарри давно уже не чувствовал себя таким беспомощным и не испытывал такое всепоглощающее чувство вины. Не уберег, не защитил…
Когда он вернулся домой вместе с Симусом и Падмой, не стал ничего говорить домашним и Падму попросил пока молчать. Пусть хотя бы эту ночь будет надежда, что все будет хорошо.
Утро пятого дня выдалось промозглым и туманным. Почти осенняя холодная сырость лезла за шиворот и заставляла ёжиться и зябко кутаться в мантии. Когда Гарри с Падмой трансгрессировали в Мунго, было без четверти девять. Падма была сосредоточена и молчалива, а Гарри чувствовал себя так, словно в его руках была тонкая непрочная нить, за один конец которой держался Алекс, и эта нить вот-вот готова была лопнуть, оборваться, повиснуть в пустоте, в которой останется мальчик.
Джинни он все-таки сказал ночью о том, что шансов полностью исцелить Алекса почти нет. А Лили не смог. Его девочка была полна надежды на лучшее и все умоляюще повторяла: «Вы же спасете Алекса, да, тетя Падма? Правда же, все получится?». Падма вопрошающе смотрела на него, но он отводил взгляд. И тогда целительница мягко и обтекаемо формулировала ответ, не обнадеживая, но не говоря «нет». Лили осталась в уверенности, что страшное проклятье будет снято, Алекс, конечно, немного полежит в больнице, но в Хогвартс они вернутся вместе. Она вскочила ни свет, ни заря, готовая отправиться вместе с ними в «Мунго». Но тут вмешалась Джинни и строго настояла на том, чтобы посторонние, не имеющие целительского образования, не мешались в сложнейших процедурах. Когда Гарри с Падмой вышли на крыльцо и отошли подальше к обычному месту трансгресcии, он спиной ощущал укоризненный и вместе с тем полный отчаянной веры взгляд синих глаз дочери. Он не смог заставить себя обернуться — боялся, что она все поймет по его лицу.
В Мунго их уже поджидал Аберкромби, а около приоткрытых дверей палаты, под прицелами орлиных взоров дежурных авроров, переминались еще два колдомедика — консультанты и помощники.
— Она все еще здесь, — понизив голос и почти не размыкая губ, сказал Аберкромби, — опять сидит под подоконником.
Падма понятливо кивнула, переодеваясь в больничную мантию-униформу, протянутую одним из колдомедиков. Другой держал в руках планшет с результатами анализов и историей болезни.
— Как думаете, ее удастся уничтожить или придется ограничиться только снятием ее чар? Мне бы хотелось как следует изучить этот экземпляр, я даже подумываю написать научную работу, посвященную этому редчайшему случаю. Мистер Поттер, ваш опекаемый согласится выступить, так сказать, предметом моего исследования? — в голосе молодого колдомедика были энтузиазм и рвение, вполне понятные и объяснимые, но Гарри передернуло, и он ответил резче, чем намеревался:
— Как опекун, я не дам согласия на подобное. Ребенок не «предмет», после всего случившегося ему будут нужны помощь и поддержка, а не постоянные бесцеремонные осмотры, обследования и сомнительная слава «редкого случая в практике», пусть даже в узких научных кругах. К тому же, есть такое понятие, как врачебная тайна. А как глава Аврората я запрещаю разглашать подробности этого дела, поскольку оно имеет характер сугубо непубличный. Надеюсь, вам все ясно?
Аберкромби стушевался, занервничал и забормотал извинения вперемешку с клятвами, что он будет нем, как могила.
— Доброе утро, мистер Поттер, миссис Финниган, доктор Аберкромби. Смотрю, все в сборе? — разряжая обстановку, прогудел за спиной Гарри знакомый низкий бас главного колдомедика Сплина.
В коридоре становилось тесно. Но насколько тесно, Гарри оценил только, когда повернулся, чтобы ответить на приветствие. Рядом со Сплином, резко контрастируя с его лимонно-желтой мантией и румяной физиономией, угрюмым черным вороном стоял бывший сокурсник Гарри и Падмы Блейз Забини. Гарри натянуто кивнул вслед за Падмой, рассеянно поднявшей взгляд от планшета. С Забини они сталкивались много лет назад, в процессе подготовки к судам по делам Пожирателей Смерти, и то тот проходил только косвенным свидетелем. Его руки, к удивлению многих, были чисты, да и по всем сведениям, Блейз, в отличие от своей матери-Пожирательницы, не дожившей до справедливого возмездия, больше времени проводил в Италии, чем в Англии, почти окончательно переехав на континент и лишь изредка навещая родные пенаты. Про него не ходили никакие слухи, всю свою не слишком бурную деятельность он нарочито выставлял напоказ, и главе Аврората собственно не было никакого дела до Блейза Забини. Но почему Блейз Забини заявился именно сегодня именно сюда?
— Мистер Поттер, прошу минуту вашего внимания. Это касается нашего пациента и вашего опекаемого. Мистер Забини располагает некоторыми сведениями, которые могут быть полезны при снятии чар, — Сплин учтиво склонил голову и сделал приглашающий жест рукой в сторону.
Гарри колебался. Присутствие Забини нервировало. После проклятого Малфуа допускать в круг Алекса чужих не хотелось, так же, как и позволить, чтобы о состоянии мальчика разузнали посторонние и трепали его имя на страницах газет или между собой. Гарри уже склонялся к тому, чтобы отказать Сплину, но Забини глухим голосом произнес:
— Я понимаю, что не имею никакого права, но все же выслушай меня. Речь идет о здоровье Александра. Все только для его блага, клянусь. Если необходимо, я принесу Непреложный обет.
Палма все еще просматривала результаты анализов, тихо переговаривалась с колдомедиками, и, немного помедлив, Гарри нехотя подошел к Сплину и Забини.
— Я полагал, что в вашей больнице соблюдается врачебный этикет, и посторонний человек не может получить сведения о больных без их разрешения или разрешения опекающих лиц, — жестко сказал он Сплину, и благодушное лицо главного колдомедика начало багроветь.
— Мистер Поттер, позвольте… — начал он, но Забини его прервал:
— Это я выпытал у него о состоянии Александра, пользуясь своим положением одного из членов благотворительного фонда и попечительского совета. Поттер, не строй из себя героя всея Британии и не набрасывайся на людей, которые хотят помочь. Мистер Сплин, не могли бы вы оставить нас наедине? Это конфиденциальный разговор, касающийся только нас с мистером Поттером.
Кипящий от негодования колдомедик все же не стал возражать, высокомерно кивнул и отошел к подчиненным.
Если дело не касалось Алекса, Гарри бы не сдержался — такую злость вызвали у него слова Забини. Но он взял себя в руки и лишь хмуро бросил:
— Ну и? С какой стати я должен тебе верить?
— Мне не безразличен этот мальчик. Александр — сын моего друга, мой родственник, пусть родство и отдаленное, — негромко сказал Забини.
— Родственник, значит. Сын друга. То есть столько лет ты благополучно игнорировал его, а теперь он — родственник? Ты вообще знал о его существовании? — Гарри буравил взглядом бывшего слизеринца, пытаясь распознать в его поведении, голосе, взгляде фальшь и лицемерие, и стараясь понять — представляет ли собой этот маг угрозу для Алекса.
— Знал.
Этого ответа Гарри, с одной стороны, ожидал. Этот ответ прекрасно вписывался в непринятие знатными чистокровными чистоплюями сына маглорожденной Гермионы Грейнджер. Но с другой стороны, этот ответ огорошил. Если Забини сейчас искренен в предложении помощи Алексу, то что же помешало ему после смерти Малфоев взять ребенка к себе? Заботиться, раз уж он полагает себя его родственником? Но имени его не было в документах на опекунство…
— Обстоятельства сложились так, что я… после всего, что произошло, я искал мальчика, да. Ты даже не представляешь, как я его искал. Я обращался к самым лучшим следопытным магам, которые перетряхнули Лондон, обыскали всю Англию, Уэльс, Кардифф, Шотландию и Ирландию. Поиски не прекращались почти одиннадцать лет, но я напал, так сказать, на след Александра только после того, как к нему пришло письмо из Хогвартса, и его нашел ты.
Гарри неверяще покачал головой.
— А ведь мы с тобой встречались одиннадцать лет назад, Забини, и не один раз, помнишь? Сколько раз тебя вызывали на допросы, и сколько раз их вел я? И ты даже словом не обмолвился, что есть ребенок, о котором надо позаботиться после смерти всех его ближайших родственников.
Забини криво усмехнулся.
— Я никогда не доверял тебе, Поттер, и сомневаюсь, чтобы ты доверял мне. Разве не вы тогда карали и миловали, основываясь только на том факте, что кого-то когда-то видели в одной комнате с тем, кого называли Темным Лордом?
— Если бы это было так, — сквозь зубы процедил Гарри, — ты бы уже давно сидел в Азкабане. Но ты благополучно улизнул в свою Италию и ведешь, насколько мне известно, весьма сибаритский образ жизни. Хватит слов, Забини. Что случилось тогда? Почему мальчик оказался у родни с материнской стороны?
— Не знаю. Могу предположить, что произошла трагическая случайность. Или это была защитная магия. Или что-то иное. Его мать… — голос Забини стал хриплым, и он откашлялся, — она могла посчитать, что ее сыну безопаснее в мире маглов. Только она могла спрятать его так, чтобы его никто не нашел. Она была великолепной волшебницей. И тебе это известно об этом так же, как мне.
Забини смотрел прямо в глаза, и по его холодному бесстрастному лицу мало что можно было понять. Но Гарри почему-то стало немного совестно за действительно необоснованное агрессивное поведение и очередную вспышку злого раздражения.
— Но…
— Послушай, Поттер, — с нетерпением оборвал его Забини, — время Александра идет уже на часы и минуты. Позволь мне рассказать то, что я знаю, и возможно, проклятье спадет с него, не оставив следов. Я очень надеюсь на это.
— Ты знаешь об этих проклятых чарах? Это паучья фея гребаного Малфуа…
— Да, — снова перебил Забини, — это Темные Искусства и Темные твари, Поттер, а в них мы, слизеринцы, всегда разбираемся куда лучше прочих.
Гарри вновь ощутил приступ злости, но усилием воли подавил его. Сейчас следовало выслушать Забини, задвинув на второй план мысли о том, почему все-таки этот слизеринец не нашел в свое время ребенка, почему явился сейчас, и как он вообще узнал, что Алекс находится здесь.
— Используйте Охранный Рунный Ключ. Он вытягивает…
— Все темное колдовство в себя! — Гарри ощутил огромное желание хлопнуть себя по лбу, ведь знал же об этом, знал! Сам проверял этот Ключ и читал подробный отчет экспертов по магическим артефактам!
— Да. При помощи него можно вытянуть из паука все, что она высосала, и без потерь вернуть все жертве. Александр снова станет двенадцатилетним мальчиком и не лишится своей волшебной силы.
— Так это ты! — пораженно протянул Гарри, поняв только сейчас.
— Да, это был мой подарок. Без всякой задней мысли, клянусь, но я очень рад, что тогда мне в голову пришла эта идея. Этот Ключ очень старый и мощный, принадлежал моей итальянской семье. Одной из его прямых функций была защита от подобных тварей. А сейчас он вдобавок зачарован весьма сильными и искусными волшебниками именно на Александра. Без него дело будет обстоять куда печальнее.
Гарри помолчал, взвешивая в голове сказанное Забини. Могли ли они рискнуть и поверить слизеринцу? Падма сказала, что сможет снять только чары. Колдомедики вообще не уверены в результате и дают лишь один шанс из тысячи, что мальчик просто выйдет из комы. Сейчас дело за Гарри — что он выберет, что сделает, чтобы помочь ребенку, которого ввел в свой дом.
* * *
— Ну конечно, вам все известно и все понятно, но вы больше ничего не можете сделать! Пауки, это дурацкое место, и я вроде как почти умер, а вы пришли и раз — я спасен! Как здорово и чудесно! И теперь я должен благодарно выслушать непонятную чепуху, сказать: «Спасибо, это так мило с вашей стороны» и пойти поискать выход. И где он? Наверху? Мне нужно подпрыгнуть? Или внизу и надо провалиться куда-нибудь в чью-нибудь нору? Конечно, это не составит труда, я гуляю здесь каждый четверг перед завтраком! Мне надоело, слышите, на-до-е-ло! Все считают, что я какой-то особый, какой-то ужасный тип, от которого можно ожидать всего! А я ничего не знаю! Ничего не понимаю! А когда хочу узнать, начинается что-то непонятное! «Это нельзя, об этом тебе еще рано говорить, поймешь потом!». Я хочу сейчас! Я хочу сейчас узнать, что было тогда на самом деле! Почему отец стал Пожирателем Смерти! Почему мама предала своих друзей! Почему моим опекуном был назначен именно мистер Поттер! И кто убил мою семью!
Ярость хлестала вулканной лавой и острыми камнями, бурным потоком воды через плотину и крошевом льда на весенней реке. Алекс готов был разбить, уничтожить, стереть в порошок все, что вызвало его злое возмущение. Даже серое пространство как будто откликнулось согласным дрожанием, пробежавшей рябью, смазанными тенями, поплывшими на границе взгляда, эхом шепота на грани слышимости. Фигура старой Азалинды Малфой стала смутной, нечеткой, только белел овал лица, и сухие кисти рук выделялись на сером фоне.
— Да, мой дорогой, ты любознателен и пытлив. Но ко всему прочему, ты еще вспыльчив, нетерпелив и несдержан, — ее голос был по-прежнему невозмутим, — истинный гриффиндорец. В Слизерине тебе с такими качествами делать было бы нечего. Жаль, что не Когтевран, я сама когда-то окончила именно этот факультет, но в твоем случае пресловутая гриффиндорская безрассудная отвага затмевает все остальное. И откуда это взялось в роду Малфоев, издавна славившемся своей склонностью к интригам, скользкой изворотливостью и хитрой тонкостью ума?
— Вы, наверное, сами знаете, откуда, — буркнул Алекс, которому вдруг стало неловко и стыдно от своей вспышки.
— Знаю, — согласно улыбнулась старая леди, — в тебе сплелось немало занятных качеств, мальчик. Ты и есть особый. Для меня, для всех тех, кто тебя любит, неважно, живы они или мертвы. Но как бы ты ни возмущался и я ни умилялась, большего тебе здесь не узнать. Ни от меня, ни от кого-то другого. Я уже упоминала, что в этом месте властвуют иные законы, законы Сна и Смерти. Не мне судить, справедливы ли они, я подчиняюсь им, не раздумывая, потому что таков правильный порядок вещей. Но скажу одно — задумайся, те ли вопросы ты задаешь? И искренне ли желаешь найти ответы на них? И когда решишь что-то для себя, сумеешь победить свою боль и жить так, как хотели того твои родители.
— «Слушай свое сердце, оно приведет тебя к истине», — прошептал Алекс сдавленно, потому что вдруг показалось, что сердце, молчащее и неподвижное, больно ткнулось в ребра, — так сказал кентавр весной, когда я заблудился в Запретном Лесу.
— Кентавры мудры и часто видят людей насквозь, что делает их циниками и нигилистами, — сказала старая леди слегка отрешенным тоном и словно прислушалась к чему-то, — но верь ему и не забывай моих слов. А теперь мне пора. Найди выход, это в твоих силах. Если будет трудно самому найти Дорогу, ведущую в живой мир, отыщи во снах того, кто ждет тебя, и тогда Дорога послушно ляжет под ноги. То, что было отнято у тебя, вернется. Не бойся ничего. И прощай.
Старая леди растаяла в сером пространстве так быстро и бесследно, что Алекс не успел ничего ни сказать напоследок, ни уточнить, как вообще искать эту Дорогу. Он окинул взглядом серую муть. Она в ответ никак не прореагировала. Ну еще бы!
Слова Азалинды Малфой были, конечно же, полны тумана и недомолвок. Вот интересно, все взрослые, и живые, и мертвые, так любят таинственно о чем-то умалчивать, считая, что детям это знать рано? Как же это иногда бесит! Почему бы не сказать прямо и четко — тебе идти туда, сделать это и будет результат? Как здесь найти эту Дорогу? Все вокруг однотонно-серое, унылое, однообразное. Что это вообще за место? Может быть, он просто лежит без сознания и это все происходит у него в голове? Или все-таки он куда-то переместился? И как найти того, кто ждет? И кто его вообще ждет? Лили, наверное, и Рейн. Надо думать о них? Или что?
Ему захотелось как следует пнуть что-нибудь, чтобы выместить раздражение. В досаде даже вспомнилось одно заковыристое ругательство Рейна, в котором упоминались почему-то Мерлин и волосатые ноги Морганы. И сразу же ниточкой потянулись воспоминания — гостиная в доме Поттеров, душистый летний вечер, заглядывающий в распахнутые высокие окна от пола до потолка, сад, полный звезд, светлячков и теплого мягкого ветра, запах розмарина от чистящего средства, которым домовиха Винки протирала оконные стекла. Лили, как обычно с одной полураспущенной косой без ленты, и ее веселые крики о том, какое грандиозное пиршество они устроят в честь его дня рождения. Поддразнивания Рейна, высовывавшегося головой из камина, тогда как все остальное было в поместье Делакуров где-то в провинции Бордо. Лили в отместку швырнула в него горсть золы, и он едва не задохнулся от чиха и ругался на чем свет стоит по-английски и по-французски так, что некстати вошедшая миссис Поттер возмущенно воскликнула: «Дементор побери, Рональд Уизли, немедленно прекрати сквернословить, здесь дети!». А потом разглядела Рейна, и непонятно было, кто больше смутился — она или он.
Мысль о друзьях снова ворохнула тихое сердце, зажгла в груди ласковое солнце, согрела и обнадежила. Он вдруг с ошеломляющей радостью понял — ведь он самом деле жив! Да, он едва не запутался, его преследовали какие-то пауки и странные, затягивающие своей красотой видения. Море и дом, теплый, родной, как он и мечтал, мама, что все это как будто было… Но разве он не знал, что мамы нет? Что домом теперь он мог считать либо дом Поттеров, либо Бигсли? Это была его жизнь, а все остальное — сон, альтернативная реальность, как говорят маглы, фальшивый мир, не имеющий ничего общего с реальным.
Но это все позади, и он ЖИВ! Просто жив, он сможет проснуться и увидеть Лили и Рейна, пошутить с Джеймсом и Сириусом, поболтать с Лин. Все это будет. Он уверился, что найдет эту чертову Дорогу, расколдуется и разоблачит Юбера Малфуа. Будет только так и не иначе!
Алекс решительно встал. Старая леди сказала, что его папа бывал здесь, и что это место в некотором роде признает его. Значит, так тому и быть. Нужно найти Дорогу. Нужно просто представить, что она здесь есть, вьется едва заметной темно-серой змейкой под ногами, становится все шире и шире, ярче и ярче, плотнее и плотнее. Надо просто разглядеть ее. Он пошел вперед, изо всех сил напрягая воображение, стараясь представить, как под ногами появляется темная ниточка, может быть, всего лишь на немного темнее окружающей серости, но все-таки темнее. И надо помнить о Лили и Рейне, потому что они ждут его. Точно ждут. Он не знал, какое сегодня число, может быть, уже совсем скоро его день рождения, который Лили обещала превратить в суперпраздник и успела составить целый план.
Наверняка, ждет и малышка Полина, ждет игр в прятки, рисунков. Пока он выводит карандашом неуверенные линии, пытаясь изобразить самое простое — собачку, дом, солнце в небе, она так забавно следит за каждым движением, высунув язык и усердно пыхтя. Словно рисует сама и это невероятно трудное дело. Потом восторгается каждым рисунком и аккуратно складывает в красивую папочку. Однажды она дала ему карандаш из магазина дяди, и тут уже Алекс изумлялся. Карандаш был зачарованным и рисовал движущиеся картинки. Они тогда с Лин до вечера разрисовали все чистые листы бумаги и пергамента, найденные в доме и кабинете мистера Поттера.
Одно воспоминание тянуло другое, Алекс едва сдерживался, чтобы не хихикать или смеяться в голос, вспоминая проделки близнецов. Шагая вперед и вперед, он даже не заметил, как под ногами появилась темно-серая лента, а когда заметил, обрадовался так, что захотелось даже запрыгать. Значит, он все правильно понял! Темная лента становилась шире и уже действительно походила на дорогу. Он представлял, как она выведет его… А куда собственно? Сознание тут же ответило на этот вопрос — к дому Поттеров, трехэтажному особняку, выкрашенному в темно-коричневый цвет, с белыми ставнями и флюгером в виде трубочиста, огромным полудиким садом, в котором так здорово прятаться или лазать по деревьям. Дом, в котором у него была собственная комната, обставленная по его желанию. Дом, в котором рады его видеть.
* * *
Гарри отошел от Забини со смешанным чувством. Половина его категорически отказывалась верить и доверять бывшему слизеринцу, настаивала на том, чтобы подозвать авроров и препроводить того в Аврорат. Другая половина рвалась немедленно трансгрессировать домой и, забрав Ключ, вручить его Падме, чтобы она использовала его как можно скорей.
Целительница и колдомедики по-прежнему переговаривались у дверей палаты, вероятно, ждали его. Сплин, все еще сохраняющий багровый оттенок лица, демонстративно сделал приглашающий жест. А сзади остался стоять Забини, и Гарри чувствовал тяжесть и холод его взгляда.
И надо было решать. Сейчас же, сию минуту, потому что у Алекса оставалось мало этих минут.
Отвернувшись от Сплина, он бросил Падме:
— Подожди, пожалуйста. Не начинайте без меня!
Удивленная целительница что-то сказала в спину, но он уже не расслышал, стремительно трансгрессируя к своему дому.
Он напугал Джинни, накрывавшую завтрак детям.
— Что? Не получилось? — она медленно осела на стул.
— Нет-нет, даже еще не начинали, — поспешил он успокоить жену, — появилось одно обстоятельство.
— Что еще?
— Ничего страшного пока, Джин. Мне надо спешить, но клянусь, все расскажу потом. А где Лили? И Симус?
— Симуса с утра пораньше утащил Оливер, у них какие-то совместные проекты. А Лили позвала мама, хотела с ее помощью разобрать старые вещи на чердаке.
Джинни поднялась, и Гарри привлек ее к себе, поцеловал в висок.
— Не волнуйся так. Появилась надежда, что все будет так, как и должно быть.
Она вздохнула, прижалась щекой к его щеке.
— Хотелось бы верить.
По лестнице скатились мальчики, как всегда чуть ли не кубарем. Джинни усадила сыновей за стол и строго-настрого приказала позавтракать без эксцессов. Младшая дочка тоже спешила из своей комнаты.
— Ой, папа, ты не пошел сегодня на работу? — сияя большими глазами, прижалась к нему она, и Гарри подхватил ее на руки.
— Нет, солнышко, папа сейчас уйдет. А сейчас, скажи-ка мне, ты знаешь, где Алекс хранит свой подарок на Рождество? Такой похожий на палочку, с камешками и вырезанными рунами.
Он открыл дверь в комнату Алекса, и Лин уверенно показала в сторону стола.
— Вот тут, папочка. Мне Алекс сто раз его показывал и давал подержать.
Ключ нашелся в одном из выдвижных ящиков письменного стола, все в том же футляре, уже порядком ободранном, среди сломанных перьев, каких-то металлических штуковин явно магловского происхождения, огрызков карандашей, цветных стикеров, конфетных фантиков и вкладышей от шоколадных лягушек. Там же обнаружилась и одна лягушка, с недовольным кваканьем выскочившая из полуразорванной упаковки и ускакавшая в коридор. Гарри невольно усмехнулся — до того обычно мальчишеским был этот беспорядок. И как же Алекс походил на самого Гарри в этом возрасте в своем непонимании истинной ценности волшебных артефактов! Это Ключ стоил баснословных галлеонов, за обладание им многие маги отдали бы все, что угодно, а завладев, хранили в гоблиновских сейфах. А у мальчика, выросшего среди маглов, он валяется в наидоступнейшем месте, среди простых вещей, которые смело можно назвать хламом и мусором.
Он взял футляр, кивнул появившейся в дверях Джинни, которая недоверчиво спросила:
— И это ему поможет?
— Забини клянется, что да.
Глаза жены сердито засверкали, но она сдержалась и улыбнулась дочери, которая по-прежнему жалась к отцу.
— Лин, детка, иди завтракать, а то Джим и Рус прикончат все твои любимые медовые лепешки.
Малышка ойкнула и выбежала из комнаты, а Джинни повернулась к Гарри.
— Забини? А этот хлыщ откуда узнал? Ты ему доверяешь? Он может быть в сговоре с Малфуа!
— Если он был заодно с Малфуа, он не обратился бы ко мне напрямую и не рассказал бы о Ключе, который может помочь мальчику, — рассудительно ответил Гарри, пряча футляр во внутренний карман мантии, — и он знает, что если что-то пойдет не так, я его из-под земли достану и засажу в Азкабан до конца его дней. Нет, Джин, мне показалось, он искренне хотел помочь.
Джинни покачала головой.
— Не знаю, Гарри. Доверять этим… прости Мерлин, господам из высшего общества все равно что сунуться без палочки или знания парсултанга в логово змей.
— Возможно. Но это шанс. Наш и Алекса, — тихо сказал Гарри, — прости, но мне и вправду надо торопиться, колдомедики не будут долго ждать.
* * *
Алекс улыбнулся, еще целеустремленнее зашагал вперед и тут же остановился. Прямо на его Дороге, сидела, скрестив босые ножки, маленькая Лин в смешной пижаме с капюшоном-ушками. Девочка держала что-то в руках и очень внимательно рассматривала этот предмет, а серая муть вокруг нее явственно золотилась. Откуда она тут взялась? Алекс был настороже — прекрасно помнил о пауке с человеческим лицом. Лин подняла голову и тут же вскочила, бросилась к нему, закричала своим тоненьким голоском:
— Ой, Алекс! Ты здесь? А тебя все так будят и будят, и не могут разбудить!
Алекс отступил на несколько шагов. Это могла быть ловушка, паук мог вернуться, приняв образ Лин, принял же он образ мамы.
— Мы теперь пойдем домой, да? — девочка снова приблизилась к нему, ее круглое личико сияло, почти видимо освещая серое пространство вокруг, — я здесь никогда не была раньше. А папа сегодня сказал, что ходил к тебе. Ты его видел?
Алекс стиснул зубы. Что же делать? Как он мог понять, что это на самом деле Лин, а не мерзкий паук? Если она и есть та, о ком говорила старая Азалинда — тот, кто ждет его и поможет найти Дорогу?
— Алекс? — немного обиженно протянула Лин, — ты почему ничего не говоришь? Ой, тебе плохо, да? Ты же болеешь? Мама сильно ругалась на какого-то дядю, и папа ругался, и Лили ругалась очень нехорошими словами, только велела мне взрослым об этом не говорить. Все говорили, что ты болеешь из-за этого дяди. А почему ты тут ходишь, когда все тебя будят?
Алекс наконец решился. Он подошел к девочке и взял ее за руку. И в тот же миг понял, что это самая настоящая Лин. Маленькая ладошка была почти бесплотной и в то же время такой теплой, живой, не то что твердое ледяное прикосновение паучихи. И вдруг в этом сером пустом пространстве запахло так, как пахло только от Лин — абрикосовыми карамельками, медовыми красками и молоком. И от всей ее маленькой фигурки шло по-прежнему мягкое золотистое сияние, как будто она была где-то еще, там, где рассветное солнце целовало ее личико, и его свет прорывался через нее в пустоту безвременья Алекса. Наверное, она спит и видит сон. И ей снится он.
— Лин! — прошептал он, едва не задохнувшись от радости, горячей и шипучей, как пузырьки Веселящего лимонада, — это правда ты!
— Ну конечно, я, — важно закивала девочка, — а если бы была не я, то как бы ты меня узнал? Я по тебе скучала. А тебя все нет и нет. А я тебя наснила, вот. Взяла твой камушек и наснила.
Алекс смотрел на нее и чувствовал, что сейчас разревется, как девчонка. Хорошо, что тут не только сердце не бьется, но и слезы не текут.
— Понимаешь, я немного заблудился. Но теперь все в порядке. Ты меня нашла, и я теперь найду выход отсюда. Я вернусь, правда-правда. Я же сплю, да?
— Ага, все спишь, и спишь, и спишь.
— А вот сегодня проснусь, точно!
— Обещаешь? — насупилась Лин, смешно надув щечки, но не выдержала и тут же заулыбалась.
— Да, обещаю, — Алекс не мог не улыбнуться в ответ, — сто тыщ раз и еще один.
Это была их клятва с Лин, придуманная буквально за день до его отъезда к Бигсли, когда он пообещал ей по возвращении нарисовать магловские машины и самолеты.
Девочка захлопала в ладоши и засмеялась. И в тот же момент начала истаивать. Она посмотрела на свои руки, в одной из которых по-прежнему был зажат какой-то предмет, и окончательно исчезла.
* * *
Проснувшись, Джинни немного полежала. Справа тихо дышал Гарри, и она, повернув голову, посмотрела на мужа. У него усталый вид. Складки у рта и две морщинки на лбу между бровей, обычно появляющиеся, когда он хмурится. Он вчера был совершенно вымотан, разрывался между работой и визитами в госпиталь, поздно вернулся из «Мунго», как и обещал, подробно рассказал о Блейзе Забини, его словах и нежданной помощи, о снятии проклятья при помощи подаренного, как оказалось, им же Ключа, поимке твари, которая едва не убила Алекса. Признался, что, как ребенок, ожидал чуда — моментального эффекта. Но увы, Алекс по-прежнему оставался взрослым, слепо смотрящим в белый потолок палаты в коконе из поддерживающих заклятий. Падма и все колдомедики клялись, что проклятье снято успешно, и процесс исцеления уже начался, но сомнения оставались. Посетителям редко позволяли остаться на ночь в отделении тяжелых проклятий, но для домовихи, которая, по сути, спасла Алекса, сделали исключение по просьбе Гарри. Та преданно дежурила в палате, помогала чем могла медсестрам и очень облегчала уход за мальчиком самим Гарри и Джинни. Именно она уже далеко за полночь принесла радостную весть, внезапно появившись посреди их спальни и заверещав пронзительным голосом:
— Господин сэр Гарри Поттер!
Разбуженный Гарри первым делом схватился за палочку и ударил каким-то аврорским заклятьем, а потом зашарил руками по прикроватному столику, ища очки. Домовиха ловко уклонилась от луча заклятья и снова закричала:
— Господин сэр Гарри Поттер, хозяин Минни снова становится маленьким! Господин сэр Гарри Поттер спас его!
После расспросов, на которые опять домовиха не могла внятно ответить, а лишь рыдала от радости и порывалась целовать руки Гарри, как «спасителю маленького хозяина Минни», Гарри послал Патронуса к Аберкромби, и тот послал своего с полным отчетом. Заметное улучшение стало очевидно в полночь, и уже к трем часам пополуночи можно было с уверенностью утверждать, что проклятье на самом деле снято, и есть довольно большой шанс на то, что Алекс полностью восстановится. «Сейчас он выглядит лет на двадцать пять, — с отчетливо звучащим торжеством докладывал колдомедик, — и с каждой минутой становится все моложе. Мышцы наконец расслабились, глаза закрыты так, как полагается человеку без сознания или спящему, дыхание ровное, пульс немного учащенный, но в пределах нормы. Магическая аура также восстанавливается с поразительной быстротой. Общее состояние оценивается как стабильно тяжелое, но улучшающееся". Когда голос Абекромби замолк, домовиха все так же радостно пища, обливаясь слезами и почти приплясывая, тоже исчезла.
Джинни едва верила своим ушам. Неужели все кончено? Неужели все тревоги позади?!
Гарри возбужденно взъерошил и без того лохматую шевелюру и предложил:
— Давай быстренько навестим его? Хочу сам удостовериться.
— Нас не пустят посреди ночи, — возразила она, но уже натягивала джинсы.
Гарри ухмыльнулся, расправляя ворот свитера.
— Не верю, что ты в это веришь.
Попросив домовиков присмотреть за детьми, они трансгрессировали в «Мунго». В коридоре перед палатой, пока дежурный аврор докладывался Гарри, а дежурный колдомедик махал руками и вызывал Аберкромби, Джинни чувствовала, как вспугнутой птицей в клетке колотится сердце. Хотелось немедленно дернуть ручку на себя и войти. И в то же время было до жути страшно — а если… если все это ошибка? Вдруг все не так, и она войдет и вновь увидит беспомощное в своей неподвижности тело, полузнакомое взрослое лицо, ничего не видящие и не закрывающиеся глаза? Увидит мальчика в теле взрослого мужчины, от которого стремительно ускользает время и утекает жизнь?
Она едва перевела дыхание, незаметно ущипнув себя за запястье. А в это время к ним уже спешил сияющий и бодрый, несмотря на ночь, Аберкромби.
— Миссис Поттер, мистер Поттер, я догадывался, что вы нагрянете! — заявил он и широко улыбнулся, — прошу вас, заходите. Состояние по-прежнему стабильное, а процесс снятия проклятья даже немного ускорился. Думаю, что наш пациент скоро вернется в свой настоящий возраст и, возможно, даже придет в себя, хотя и будет очень слаб и дезориентирован. Это просто великолепно! Никогда еще не видел таких ошеломительных результатов в снятии черномагических чар с помощью артефакта!
Молодой колдомедик продолжал трещать, как сорока, но Джинни его уже не слышала. Их с Гарри, как магнитом, притянуло к больничной койке, на которой лежал (по-настоящему лежал!) Алекс, все еще опутанный сетью поддерживающих чар, разноцветно вспыхивавших в полумраке комнаты. Уже не взрослый мужчина с нитями седины в темных волосах, а юноша, хотя все еще слишком худой и нездорово бледный. Но поза, в которой он лежал, была непринужденной и живой, глаза закрыты, ресницы чуть подрагивали. Он даже немного шевельнулся и тихо вздохнул.
И от этого звука, такого естественного и почти неслышного, у Джинни потекли слезы. Слезы напряжения и облегчения. Слезы печали и радости.
«Я знаю, как он будет выглядеть в двадцать лет и сорок, — подумала она, — и он вырастет на моих глазах. Все его горести и счастливые минуты, обиды и улыбки, достижения и награды, все это я увижу. У него все будет, все еще впереди. И я никому больше не позволю причинить ему зло. Его мать… она была бы, наверное, вне себя от ярости на тех, кто сделал это с ее сыном»
Гарри обнял за плечи, тыльной стороной ладони провел по ее мокрым щекам.
— Ты что, Джин? Не надо. Все хорошо. С Алексом все будет в порядке, а Малфуа больше на пушечный выстрел не подойдет к нему, это я обещаю.
Она прижалась к мужу, уткнулась в колючую шерсть свитера, ощутив родной запах и понемногу успокаиваясь. Аберкромби продолжал болтать что-то ободряющее, отвечая на вопросы Гарри, домовиха Минни, не замеченная вначале, улыбалась и шмыгала носом, сидя на своем стульчике в углу, дымчато-серый камень Рунного Ключа тускло мерцал на небольшом столике возле кровати. Алекс дышал. Спал. И если верить колдомедику, должен был скоро проснуться. «Все хорошо. Все хо-ро-шо!»
Они вернулись домой и заснули почти под утро. И если она более-менее выспалась, то даже по спящему Гарри было понятно, что он устал. Ей захотелось провести, как обычно, пальцем по темным бровям и стереть морщинки. «Бедный мой, милый мой…»
Он улыбнулся во сне от ее легкого нежного поцелуя, и показалось, что лицо немного расслабилось. Джинни тихо встала, стараясь не разбудить мужа, и накинула домашний халат. Сегодня к десяти часам они снова пойдут к Алексу, до этого надо переделать кучу дел.
Когда же все вернется в свою колею? Когда бедный мальчик окончательно придет в себя? Мерлин, каким же мерзавцем и подлецом надо быть, чтобы решиться на такое! Малфуа сволочь, какая же поганая, жестокая сволочь!
От непроизвольного сердитого рывка затрещал пояс халата, и Джинни усмехнулась. Гарри всегда говорит, что она порывиста, как ветер. Он прав, обдумывание шагов и сдерживание эмоций не входит в ее планы.
Скрипнула дверь за спиной. Надо сказать Добби, чтобы смазал петли. Забывает уже третий день. Она вытащила волшебную палочку из кармана халата и поднялась наверх. Первым делом — перестирать груду накопившегося белья.
Лили спала, разметав черные косы среди толстенных книг. Джинни с удивлением прочла названия разбросанных по всей кровати томов: «Как снять родовое проклятье», «Теория и практика основ колдомедицины», «Тысяча и одно целебное зелье. Рецепты, проверенные временем», «Заклятья от порчи и сглаза», «Что делать, если вас заколдовали?».
«Ох, Лили, Лили, что же ты хочешь, девочка моя? Найти в книжках, в скучных книжках, которые ты терпеть не можешь, и редко тебя за ними застанешь, то самое средство, которое не могут отыскать лучшие колдомедики Мунго? Совершить чудо, на которое ты не перестаешь надеяться? До чего же сильна твоя вера… Звездочка моя, моя непримиримая, отважная, храбрая дочка…»
Повинуясь взмаху палочки, книги аккуратной стопкой улетели на прикроватный столик, а Лили тихо вздохнула, видимо, почувствовав на лбу ее руку.
Когда Джинни, левитируя огромную корзину для белья, вошла в комнату близнецов, кто-то из мальчиков сонно забормотал, и тут же невнятным вскриком ему откликнулся брат. Она подняла одеяло Сириуса, осторожно поправила подушку под рыжей головой Джима. Ее беспокойные шумные сыновья, которые, даже став взрослыми, дожив до седых волос, останутся для нее мальчишками. Ее головной болью, радостью, вечной тревогой и счастливым удивлением. Они спят, даже во сне умудряясь выглядеть шалопаями. Они спят… О, Мерлин, а если бы это они спали тем страшным сном, в который недавно был погружен Алекс?! Если бы они смотрели в потолок его слепым выцветшим взглядом? Если бы их руки были так холодны и тверды, как руки Алекса?!
Джинни едва сдержала крик ужаса, прижав ладонь к горлу, стиснув его, точно это помогло бы от проникающих в голову страшных мыслей.
— Мам? — поднял такую же встрепанную, как у отца, голову сонный Джим. Его глаза были закрыты.
— Тихо, тихо, спите, еще рано.
Сын снова зарылся в подушку, так и не открыв глаз.
Голос дрожал, под все еще прижатой к горлу рукой отчаянно билось сердце, словно поднявшееся сюда из груди. Корзина ткнулась в дверь, и только с третьего раза удалось слевитировать ее в коридор. Она едва уговорила себя выйти вслед за ней, не поддаваться глупой безосновательной панике. Слава Мерлину и Моргане, с Джимом и Сириусом все в порядке, они просто спят. Проснутся через пару часов, и начнется их обычный день, наполненный проказами и шалостями. И с Алексом все хорошо. Надо просто повторять это себе раз за разом, чтобы изгнать память о замершем в неестественной позе теле, о повзрослевшем стремительно мальчике, едва не утонувшем в омуте черного заклятья.
Но сердце все еще трепыхалось и покалывало. Она сделала несколько шагов на ватных от пережитой панической атаки ногах по коридору к комнате Лин, но внезапно ее остановила неплотно закрытая дверь в комнату Алекса. Она толкнула ее, и в первый момент ошеломила мысль, что в кровати Алекс. Но это, конечно же, был не мальчик, находящийся сейчас за много миль в Лондоне. Корзина, парившая перед ней, мягко шлепнулась на пол. Всплеск страха, пережитый в комнате сыновей, потихоньку опустился на взбаламученное дно души, продолжая шевелить своими побледневшими щупальцами.
Здесь, в комнате Алекса, на его нерастеленной кровати спала Лин. Волосы отливали темной медью в лучах утреннего солнца, льющихся в незанавешенное окно, личико было нежным и умиротворенным. Маленькая, свернувшаяся калачиком, она казалась очень хрупкой и беззащитной. Завивались прядки на бледных висках, светился прозрачный румянец на щечках, чуть дрожали длинные ресницы. Наверное, ей снился сон.
«Что же ты там видишь, маленькая моя? Зачем пришла сюда?»
Джинни опустилась на колени перед кроватью, чувствуя, как сердце, отчаянно заколотившееся в груди, понемногу успокаивалось. Осторожно укутывая дочь пледом, она вдруг увидела что-то сжатое в ее левом кулачке, наклонилась поближе, бережно отогнула непослушные теплые пальчики. Изогнутый край серебряной оправы и капля густого солнечного света, блеснувшая в ладошке. Ах да, тот самый янтарь, который она сама подарила младшей дочери. Вернее, Лин, тогда еще трехлетняя, впилась в него взглядом, едва увидела красивый камень в шкатулке, и Джинни показалось вполне уместным отдать вещицу ей. Шкатулка принадлежала тете Мюриэль, известной в их семье своим чересчур причудливым нравом и неумеренной любовью к выдержанному Огденскому виски. После ее смерти эта шкатулка с фамильными драгоценностями, как громко именовала ее сама тетя Мюриэль, почему-то досталась именно Джинни. Вероятно, как невесело пошутила она тогда после оглашения завещания и торжественного вручения красивого ларца из резного дерева, в благодарность за то, что терпеливо выслушивала долгие ностальгические воспоминания тетушки о былых временах и ее бесчисленных поклонниках, по каким-то туманным и загадочным причинам всегда бросавших Мюриэль на полпути к свадебному алтарю. Джинни, если честно, не знала, что делать с этими «фамильными драгоценностями», которые были либо бешено дорогими, как бриллиантовая диадема ручной гоблинской работы или тяжелые сапфировые серьги, либо совсем простенькими, как нитка мелкого дешевого жемчуга, тонкий гранатовый браслет со сломанной застежкой или этот янтарь в почерневшей от времени серебряной оправе. Диадему она подарила Габриэль и ничуть об этом не пожалела, потому что белокурая красавица-полувейла смотрелась в ней просто божественно. Серьги изредка надевала сама на официальные мероприятия, на которых ей приходилось бывать с Гарри. А все остальное осталось пылиться в той же самой шкатулке.
Лин вдруг открыла глаза. Ее взгляд был ясным, не затуманенным сном.
— Мамочка, — улыбнулась она.
— Солнышко, ты почему не у себя?
Джинни присела на кровать рядом с дочерью.
— Я хотела увидеть Алекса, а тут лучше его наснить.
— О…
Джинни прикусила губу и погладила пушистые завитки.
— Солнышко, но Алекс сейчас в больнице.
— Ага, — легко согласилась девочка, разглядывая янтарь на своей ладошке.
— Мы сегодня пойдем навестить его. Ты тоже можешь пойти.
— Конечно, мамочка! Алекс сегодня проснется, он обещал!
— Да, милая, — растерянно сказала Джинни и осторожно продолжила, боясь испугать дочь, — но Алекс болеет, ты же помнишь? Он спит немного по-другому, не так, как мы, его трудно разбудить.
Лин кивнула и снова улыбнулась, не отрывая взгляда от янтаря, который странно светился, освещая ее круглое, раскрасневшееся со сна личико. Наверное, в нем как-то по-особому преломились солнечные лучи в том положении, в котором его держала Лин.
— Нет, он проснется, я знаю. И он будет очень огорчен — ведь он проспал свой день рожденья.
Да, пятнадцатое августа уже прошло, подумала Джинни. И ее уже знакомо охватила злость к Малфуа. Если бы не этот ублюдок, неделю назад они забрали бы Алекса от Бигсли и весело отпраздновали его двенадцатый день рожденья. А сейчас, хотя Аберкромби и обещал, что мальчик скоро очнется, но когда это произойдет? Может быть, сегодня, а может, через пару дней или недель.
— Солнышко, иди ко мне, — она обняла дочь, стараясь не расплакаться от нахлынувшего на смену ненависти чувства бессилия, — пожалуйста, не расстраивайся, если Алекс сегодня не проснется.
— Мамочка, ты мне не веришь?
Лин обиженно выпятила нижнюю губку и отстранилась от матери.
— Но он обещал! А Алекс всегда держит слово, я знаю. Я сказала, что соскучилась по нему, и что все его ждут, а он сказал, что чуть не потерялся, но я нашла его, и он теперь точно знает, где выход.
Джинни с изумлением слушала дочь, не зная, что ответить. Несомненно, ей приснился сон, в котором был Алекс, и она верит в реальность этого сна.
— Милая, тебе просто приснилось…
* * *
Алекс понял, что Лин проснулась там, в настоящем мире. Надо и ему просыпаться. Он медленно зажмурился, представляя, как сейчас откроет глаза и увидит не эту серую муть, а… но это неважно. Он просто откроет глаза, увидит солнечный свет. Утренний. Пусть будет утро. По щеке скользнет луч и согреет теплом. Руки будут противно вялыми, так что даже кулак сжать невозможно, но это пройдет через пару минут. Все тело будет расслабленным, мягким со сна, но так захочется вскочить на ноги.
Когда он откроет глаза, то проснется. Вот сейчас, сейчас… еще немножко… уже сквозь тонкую щелку брезжит свет… ой, как светло… да-да, он сейчас встанет… уже встает…
![]() |
olva Онлайн
|
Господи, как жестоко... До конца не могла поверить, что Драко и Гермиона будут мертвы. И с какими подробностями описано, сколько возможностей у них было спастись, и могли уехать, и если бы кольцо не соскользнуло, и если бы янтарного ожерелья хватило, и если бы Крини не ослушалась хозяйку - все ужасно жестоко, ножом в сердце. Полная безысходность. Дыра внутри после прочтения. Труд по написанию просто грандиозный, а след остался - выжженная пустыня, безутешные слезы. Как вы могли так, авторы. Надеюсь, когда-нибудь найду в себе силы вас простить.
2 |
![]() |
|
Я плакала весь вечер! Работа очень атмосферная. Спасибо!
|
![]() |
|
Изначально, когда я только увидела размер данной работы, меня обуревало сомнение: а стоит ли оно того? К сожалению, существует много работ, которые могут похвастаться лишь большим количеством слов и упорностью автора в написании, но не более того. Видела я и мнения других читателей, но понимала, что, по большей части, вряд ли я найду здесь все то, чем они так восторгаются: так уж сложилось в драмионе, что читать комментарии – дело гиблое, и слова среднего читателя в данном фандоме – не совсем то, с чем вы столкнетесь в действительности. И здесь, казалось бы, меня должно было ожидать то же самое. Однако!
Показать полностью
Я начну с минусов, потому что я – раковая опухоль всех читателей. Ну, или потому что от меня иного ожидать не стоит. Первое. ООС персонажей. Извечное нытье читателей и оправдание авторов в стиле «откуда же мы можем знать наверняка». Но все же надо ощущать эту грань, когда персонаж становится не более чем картонным изображением с пометкой имя-фамилия, когда можно изменить имя – и ничего не изменится. К сожалению, упомянутое не обошло и данную работу. Пускай все было не так уж и плохо, но в этом плане похвалить я могу мало за что. В частности, пострадало все семейство Малфоев. Нарцисса Малфой. «Снежная королева» предстает перед нами с самого начала и, что удивляет, позволяет себе какие-то мещанские слабости в виде тяжелого дыхания, тряски незнакомых личностей, показательной брезгливости и бесконтрольных эмоций. В принципе, я понимаю, почему это было показано: получить весточку от сына в такое напряженное время. Эти эмоциональные и иррациональные поступки могли бы оправдать мадам Малфой, если бы все оставшееся время ее личность не пичкали пафосом безэмоциональности, гордости и хладнокровия. Если уж вы рисуете женщину в подобных тонах, так придерживайтесь этого, прочувствуйте ситуацию. Я что-то очень сомневаюсь, что подобного полета гордости женщина станет вести себя как какая-то плебейка. Зачем говорить, что она умеет держать лицо, если данная ее черта тут же и разбивается? В общем, Нарцисса в начале прям покоробила, как бы меня не пытались переубедить, я очень слабо верю в нее. Холодный тон голоса, может, еще бешеные глаза, которые беззвучно кричат – вполне вписывается в ее образ. Но представлять, что она «как девочка» скачет по лестницам, приветствуя мужа и сына в лучших платьях, – увольте. Леди есть леди. Не зря быть леди очень тяжело. Здесь же Нарцисса лишь временами походит на Леди, но ее эмоциональные качели сбивают ее же с ног. Но терпимо. 3 |
![]() |
|
Не то, что Гермиона, например.
Показать полностью
Гермиона Грейнджер из «Наследника» – моё разочарование. И объяснение ее поведения автором, как по мне, просто косяк. Казалось бы, до применения заклятья она вела себя как Гермиона Грейнджер, а после заклятья ей так отшибло голову, что она превратилась во что-то другое с налетом Луны Лавгуд. Я серьезно. Она мечтательно вздыхает, выдает какие-то непонятные фразы-цитаты и невинно хлопает глазками в стиле «я вся такая неземная, но почему-то именно на земле, сама не пойму». То есть автор как бы намекает, что, стерев себе память, внимание, ГЕРМИОНА ГРЕЙНДЖЕР НЕ ГЕРМИОНА ГРЕЙНДЖЕР. Это что, значит, выходит, что Гермиона у нас личность только из-за того, что помнит все школьные заклинания или прочитанные книги? Что ее делает самой собой лишь память? Самое глупое объяснения ее переменчивого характера. Просто убили личность, и всю работу я просто не могла воспринимать персонажа как ту самую Гермиону, ту самую Грейнджер, занозу в заднице, педантичную и бесконечно рациональную. Девушка, которая лишена фантазии, у которой были проблемы с той же самой Луной Лавгуд, в чью непонятную и чудную копию она обратилась. Персонаж вроде бы пытался вернуть себе прежнее, но что-то как-то неубедительно. В общем, вышло жестоко и глупо. Даже если рассматривать ее поведение до потери памяти, она явно поступила не очень умно. Хотя тут скорее вина авторов в недоработке сюжета: приняв решение стереть себе память, она делает это намеренно на какой-то срок, чтобы потом ВСПОМНИТЬ. Вы не представляете, какой фейспалм я ловлю, причем не шуточно-театральный, а настоящий и болезненный. Гермиона хочет стереть память, чтобы, сдавшись врагам, она не выдала все секреты. --> Она стирает себе память на определенный промежуток времени, чтобы потом ВСПОМНИТЬ, если забыла… Чувствуете? Несостыковочка. 3 |
![]() |
|
Также удручает ее бесконечная наивность в отношениях с Забини. Все мы понимаем, какой он джентльмен рядом с ней, но все и всё вокруг так и кричат о его не просто дружеском отношении. На что она лишь делает удивленные глаза, выдает банальную фразу «мы друзья» и дальше улыбается, просто вгоняя нож по рукоятку в сердце несчастного друга. Либо это эгоизм, либо дурство. Хотелось бы верить в первое, но Гермиону в данной работе так безыскусно прописывают, что во втором просто нельзя сомневаться.
Показать полностью
Еще расстраивает то, что, молчаливо приняв сторону сопротивления, Гермиона делает свои дела и никак не пытается связаться с друзьями или сделать им хотя бы намек. Они ведь для нее не стали бывшими друзьями, она ведь не разорвала с ними связь: на это указывает факт того, что своего единственного сына Гермиона настояла записать как подопечного Поттера и Уизли. То есть она наивно надеялась, что ее друзья, которые перенесли очень мучительные переживания, избегая ее и упоминаний ее существования, просто кивнут головой и согласятся в случае чего? Бесконечная дурость. И эгоизм. Она даже не пыталась с ними связаться, не то чтобы объясниться: ее хватило только на слезовыжимательное видеосообщение. Итого: Гермиона без памяти – эгоистичная, малодушная и еще раз эгоистичная натура, витающая в облаках в твердой уверенности, что ее должны и понять, и простить, а она в свою очередь никому и ничего не должна. Кроме семьи, конечно, она же у нас теперь Малфой, а это обязывает только к семейным драмам и страданиям. Надо отдать должное этому образу: драма из ничего и драма, чтобы симулировать хоть что-то. Разочарование в авторском видении более чем. 3 |
![]() |
|
Драко, кстати, вышел сносным. По крайне мере, на фоне Гермионы и Нарциссы он не выделялся чем-то странным, в то время как Гермиона своими «глубокими фразами» порой вызывала cringe. Малфой-старший был блеклый, но тоже сносный. Непримечательный, но это и хорошо, по крайней мере, плохого сказать о нем нельзя.
Показать полностью
Еще хочу отметить дикий ООС Рона. Казалось бы, пора уже прекращать удивляться, негодовать и придавать какое-либо значение тому, как прописывают Уизли-младшего в фанфиках, где он не пейрингует Гермиону, так сказать. Но не могу, каждый раз сердце обливается кровью от обиды за персонажа. Здесь, как, впрочем, и везде, ему выдают роль самого злобного: то в размышлениях Гермионы он увидит какие-то симпатии Пожирателям и буквально сгорит, то, увидев мальчишку Малфоя, сгорит еще раз. Он столько раз нервничал, что я удивляюсь, как у него не начались какие-нибудь болячки или побочки от этих вспышек гнева, и как вообще его нервы выдержали. Кстати, удивительно это не только для Рона, но и для Аврората вообще и Поттера в частности, но об этом как-нибудь в другой раз. А в этот раз поговорим-таки за драмиону :з Насчет Волан-де-Морта говорить не хочется: он какой-то блеклой тенью прошелся мимо, стерпев наглость грязнокровной ведьмы, решил поиграть в игру, зачем-то потешив себя и пойдя на риск. Его довод оставить Грейнджер в живых, потому что, внезапно, она все вспомнит и захочет перейти на его сторону – это нечто. Ну да ладно, этих злодеев в иной раз не поймешь, куда уж до Гениев. В общем, чувство, что это не величайший злой маг эпохи, а отвлекающая мишура. К ООСу детей цепляться не выйдет, кроме того момента, что для одиннадцатилетних они разговаривают и ведут себя уж очень по-взрослому. Это не беда, потому что мало кто этим не грешит, разговаривая от лица детей слишком обдуманно. Пример, к чему я придираюсь: Александр отвечает словесному противнику на слова о происхождении едкими и гневными фразами, осаждает его и выходит победителем. Случай, после которого добрые ребята идут в лагерь добрых, а злые кусают локти в окружении злых. Мое видение данной ситуации: мычание, потому что сходу мало кто сообразит, как умно ответить, а потому в дело скорее бы пошли кулаки. Мальчишки, чтоб вы знали, любят решать дело кулаками, а в одиннадцать лет среднестатистический ребенок разговаривает не столь искусно. Хотя, опять же, не беда: это все к среднестатистическим детям относятся, а о таких книги не пишут. У нас же только особенные. 2 |
![]() |
|
Второе. Сюжет.
Показать полностью
Что мне не нравилось, насчет чего я хочу высказать решительное «фи», так это ветка драмионы. Удивительно, насколько мне, вроде бы любительнице, было сложно и неинтересно это читать. История вкупе с ужасными ООСными персонажами выглядит, мягко говоря, не очень. Еще и фишка повествования, напоминающая небезызвестный «Цвет Надежды», только вот поставить на полку рядом не хочется: не позволяет общее впечатление. Но почему, спросите вы меня? А вот потому, что ЦН шикарен в обеих историях, в то время как «Наследник» неплох только в одной. Драмиона в ЦН была выдержанной, глубокой, и, главное, персонажи вполне напоминали привычных героев серии ГП, да и действия можно было допустить. Здесь же действия героев кажутся странными и, как следствие, в сюжете мы имеем следующее: какие-то замудренные изобретения с патентами; рвущая связи с друзьями Гермиона, которая делает их потом опекунами без предупреждения; но самая, как по мне, дикая дичь – финальное заклинание Драко и Гермионы – что-то явно безыскусное и в плане задумки, и в плане исполнения. Начиная читать, я думала, что мне будет крайне скучно наблюдать за линией ребенка Малфоев, а оказалось совершенно наоборот: в действия Александра, в его поведение и в хорошо прописанное окружение верится больше. Больше, чем в то, что Гермиона будет молчать и скрываться от Гарри и Рона. Больше, чем в отношения, возникшие буквально на пустом месте из-за того, что Гермиона тронулась головой. Больше, чем в ее бездумные поступки. Смешно, что в работе, посвященной драмионе более чем наполовину, даже не хочется ее обсуждать. Лишь закрыть глаза: этот фарс раздражает. Зато история сына, Александра, достаточно симпатична: дружба, признание, параллели с прошлым Поттером – все это выглядит приятно и… искренне как-то. Спустя несколько лет после прочтения, когда я написала этот отзыв, многое вылетело из головы. Осталось лишь два чувства: горький осадок после линии драмионы и приятное слезное послевкусие после линии сына (честно, я там плакала, потому что мне было легко вжиться и понять, представить все происходящее). И если мне вдруг потребуется порекомендовать кому-либо эту работу, я могу посоветовать читать лишь главы с Александром, пытаясь не вникать в линию драмионы. Если ее игнорировать, не принимать во внимание тупейшие действия главной пары, то работа вполне читабельна. 4 |
![]() |
|
Начала читать, но когда на второй главе поняла, что Драко и Гермиона погибли, не смогла дальше читать...
1 |
![]() |
|
Замечательная книга, изумительная, интересная, захватывающая, очень трагичная, эмоциональная, любовь и смерть правит миром, почти цытата из этой книги как главная мысль.
1 |
![]() |
ВикторияKoba Онлайн
|
О фанфиках узнала в этом году и стала читать, читать, читать запоем. Много интересных , о некоторых даже не поворачивается язык сказать "фанфик", это полноценные произведения. "Наследник", на мой взгляд, именно такой - произведение.
Показать полностью
Очень понравилось множество деталей, описание мыслей, чувств, на первый взгляд незначительных событий, но все вместе это даёт полноценную, жизненную картину, показывает характеры героев, их глубинную сущность. Не скрою, когда дошла до проклятья Алекса,не выдержала,посмотрела в конец. Потом дочитала уже спокойнее про бюрократическую и прочую волокиту, когда ребенок так стремительно умирает. Жизненно, очень жизненно. Опять же,в конце прочла сначала главы про Алекса, понимая, что не выдержу, обрыдаюсь, читая про смерть любимых персонажей. Потом, конечно, прочла, набралась сил. И все равно слезы градом. Опять же жизненно. Хоть у нас и сказка... Однако и изначальная сказка была таковой лишь в самом начале) В описании предупреждение - смерть персонажей. Обычно такое пролистываю... А тут что то зацепило и уже не оторваться. Нисколько не жалею, что прочла. Я тот читатель,что оценивает сердцем - отозвалось или нет, эмоциями. Отозвалось, зашкалили. Да так,что необходимо сделать перерыв, чтоб все переосмыслить и успокоиться, отдать дань уважения героям и авторам.. Спасибо за ваш труд, талант, волшебство. 2 |