Дальний путь (джен)

Гам всколыхнулся и начал спадать, и тогда вслед за первым аккордом раздались следующие. Толя уронил обглоданную кость в тарелку с остатками бульона, но сам этого не заметил, весь превратившись в слух.

Аккорды звенели быстро и весело, и наконец над головами посетителей трактира взвился звонкий девичий голосок.

— Поп Мартин Скотт

Был толстым как кот,

Был толще, чем бочка с вином.

Он выпить любил,

А если не пил,

То думать мог только о том,

Что у соседа в погребе есть

Бочка эля одна,

Чудесного эля, каким до сих пор

Страна, к несчастью, бедна.

Толя, на первых строчках примёрзший к скамейке, под конец куплета уже смог оценить и голос, и текст как божественно прекрасные. Невидимая ему исполнительница тем временем продолжала петь:

И ночью вот

Залез Мартин Скотт

В погреб к соседу тому

И, выпив эль,

Как будто в постель

Рухнул, уснув на полу.

А утром страшной картина была:

Жена соседа того

Граблями Мартина загребла

И вытрясла дух из него!

Грянул такой взрыв дикого хохота, что, казалось, затряслись стены. Девушка вела аккомпанемент до тех пор, пока шум опять не начал стихать, и запела снова:

В другой же раз

В полуденный час

Отправился поп на базар,

Купил там таз,

Сверкающий таз,

Понёс он домой свой товар.

А полдень жарким был, боже спаси,

На голову таз он надел

И так, не видя ни зги на пути,

В канаву наш поп загремел!

Кто-то хватил по столу кружкой так, что она раскололась; кто-то просто, поперхнувшись, колотил себя в грудь; кто-то вытирал выступившие слёзы. Хаурун, не удержавшись, фыркнул. Лия стыдливо прикрыла рот ладошкой и захихикала. Толя блаженно улыбался, сам не зная, отчего.

После душераздирающей истории о том, как поп пел непристойные стихи на мотив литургии и попался архиепископу, голос замолк и был слышен только перебор струн, который изменил темп и стал более медленным и лиричным. Девушка запела снова, но теперь приходилось напрягать слух, чтобы разобрать слова.

— Потянуло дыханьем осенним,

Ветер зимний уносит слова.

Так должно быть, мы то не изменим,

На ресницах искрится слеза.

Где живёшь ты, укрыто всё снегом,

Ну а реки окованы льдом.

Так должно быть, мы то не изменим,

Грусть таится во взгляде твоём.

Солнца луч моё сердце согреет,

Дождь прольётся опять по весне.

Так должно быть, огонь этот мир переменит,

И надежда живёт в том огне...

Примерно на середине песни Толя уловил недовольные голоса, а под конец раздался недовольный выкрик:

— Развела тягомотину! Эй, спой про попа!

Аккомпанемент оборвался.

— Я же уже пела про попа…

— Ну так ещё спой, язык, что ли, оторвётся?

Толя сам не заметил, что встаёт из-за стола. На спутников своих он не оглянулся, пробираясь к тому месту, где закипала ссора. Что-то подсказывало ему, что через минуту незнакомку вышвырнут за дверь.

И наконец он увидел её.

Возле очага на табурете сидела девушка в синем, прямыми складкам спадающем платье и тёмно-фиолетовом плаще, застёгнутом под горлом блестящей серебряной заколкой. Девушка держала лютню, правой рукой прижав струны. Её длинные распущенные волосы её были такими рыжими, что, когда на них падали блики огня, казались горящими. Сейчас её брови были нахмурены, а губа закушена, и смотрела она в сторону, на ближайший стол, за которым расположилась полупьяная компания. Девушку оглядывали не стесняясь, и, распознав эти взгляды, Толя понял, что ошибался: её не выкинут, а наоборот не выпустят.

— Чего, красотуля, ответить нечего? А ну-ка, пой давай!

Рыжая повернулась, на поясе блеснул кинжал. Незамеченный пока Толя коснулся рукояти своей шпаги и порадовался, что послушал министра и захватил её в зал.

— Я свободный менестрель, — твёрдо сказала девушка в то время как глаза её метали молнии, — меня никто не может заставлять или удерживать! Неделю назад в Берраме все приняли это как данность!

Дожёвывая кусок, из-за стола поднялся наголо бритый мужик, засучил рукава.

— «Неделю назад в Берраме» — это ты не здесь будешь рассказывать, до Беррама две недели ехать, ты, маленькая врунишка.

Толя оказался прямо на его пути, между ним и девушкой, и тут же в трактире стало так тихо, что было слышно, как капает на пол эль из перевёрнутого кувшина. Менестрель смотрел прямо в глубоко посаженные острые глаза мужика, судя по всему, ремесленника, и сам при этом кожей чувствовал направленные на него взгляды, выделяя из них взгляды друзей.

— Простите, сударь, мне показалось, что вы только что оскорбили эту даму? — прозвучал в тишине голос менестреля.

— Не показалось, — признал ремесленник и вдруг заорал: — Ты кому дорогу перешёл, дурик лохматый?!

Чуть отклонившись, Толя вынул шпагу и сам испугался того, как кровожадно блеснул клинок в свете очага. Глаза ремесленника прошлись от рукояти до самого острия. Несколько секунд опять стояла страшная тишина.

— Ну попадись ты мне, щенок, — процедил мужик и вернулся за свой стол. Толя выдохнул. Трактир постепенно вновь наполнялся прежним шумом. Менестрель убрал шпагу и повернулся к девушке, в полупоклоне подавая ей руку. Та, как будто не совсем понимая, что происходит, приняла её и поднялась, нерешительно взглянула Толе в лицо.

Глаза её оказались зелёными.

— Прошу вас, сударыня, — охрипнув, произнёс Толя. — Не соблаговолите ли вы присоединиться ко мне и моим спутникам во избежание дальнейших коллизий?

«Боги, что за бред такой я несу?» — промелькнуло у него в голове.

— С удовольствием, сударь, — девушка наклонила голову, и при виде этого простого движения у Толи захватило дух. — Как ваше имя?

— Анатолий…

Зелёный взгляд стал изумлённым, но дожидаться слов менестрель не стал, а увлёк девушку к своему столу, обнаружив Хауруна и Люциуса в нескольких шагах от себя. На них уже почти никто не обращал внимания, вероятно, разочаровавшись, что драки не состоится. Король и министр буквально отконвоировали Толю с девушкой к их столу. У стола рыжая остановилась, настороженно изучая спутников своего спасителя, а те, в свою очередь, рассматривали её. Хаурун, видимо, результатом осмотра остался доволен, потому что привычным жестом откинул чёлку и сказал:

— Ну ты, менестрель, здорово справился. — Он слегка склонил голову: — Меня зовут Марк. К вашим услугам, сударыня.

Вслед за ним представились остальные.

— Лия, — последней сказала Лия, но быстро поправилась: — Лий…

Толя с интересом смотрел на девушку, ожидая её имени.

— Меня зовут Ворона, — представилась рыжая. Все в изумлении взглянули на неё, но она не смутилась, видимо, привыкла к такой реакции. — Это было первое слово, которое произнёс мой отец, когда я родилась. Правда, сказал он это повитухе, которая меня уронила…

Все, кроме Люциуса улыбнулись, и это вселило в девушку-менестреля некоторую бодрость духа, по крайней мере, она нашла в себе силы улыбнуться в ответ. Решив до конца играть роль галантного кавалера, Толя небрежно сказал:

— Простите тех невеж, что посмели оскорбить вас. Я же прошу вас разделить с нами нашу трапезу.

Ворона поставила лютню в угол и села, Толя рядом с ней. Подошёл, точнее, подбежал, хозяин трактира, бледный, вздрагивающий.

— Сударь знает, кто это был этот господин?! Это же глава гильдии сапожников Йоганнес Анхельм!

— Я так и подумал, — тоном, явно позаимствованным у первого министра, прокомментировал Толя. — А теперь, как хороший хозяин, угостите даму ужином.

Трактирщик сумрачно кивнул, склонился к Вороне:

— Сударыня желает телячьи отбивные по десять медяков или баранину с кашей по…

— Никаких «по», — оборвал его необычайно расхрабрившийся Толя, все слова которого как будто были сказаны под властью захватившего его вихря. — Девушка работала бы у вас целый вечер, но ваши невежливые посетители сорвали ей выступление, так что будьте добры предоставить ужин бесплатно!

Трактирщик выпрямился, гневно буравя взглядом норовистого клиента.

— Сударь понимает, что это наглость?

— Сударь понимает, — заверил его менестрель. Вихрь в груди рванул с удвоенной силой, оставляя божественную пустоту, в висках захолонуло. — А если и вы не поймёте, то я сейчас подойду к господину Анхельму и дам ему, простите за выражение, по лицу, и тут начнётся такая заварушка, что век черепки не соберёте!

Секунду трактирщик что-то прикидывал.

— Ваша взяла, — мрачно буркнул он и отошёл. — Вот вам и приличные люди…

— Менестрель, я тебя не узнаю, — высказал Хаурун всеобщую мысль, и Толя скромно улыбнулся:

— Ну вот такой я сегодня храбрый…

— И девица красивая попалась… — шепнула Лия на ухо Магнусу, но так, чтобы было слышно всем. Алхимик порозовел от смущения и наградил дочь сердитым взглядом.

— Так вы менестрель? — поспешно спросила у Толи Ворона, которая, несомненно, тоже всё прекрасно расслышала.

— Я… да… начинающий… — застеснялся Толя, понимая, что никогда не достигнет такого же мастерства, как и девушка, сидящая рядом с ним.

Вороне принесли тарелку остывших щей, и храбрый заступник слабых и обиженных собрался было идти ругаться, но Ворона, не показывая неудовольствия, принялась за еду, и Толя вовремя сообразил, что сегодня лучше больше судьбу не искушать. Сам он наспех дохлебал остывший бульон и, позабыв обо всём, украдкой смотрел на Ворону. Разговор за столом как-то не клеился, и менестрель знал, что девушка поняла: это из-за неё. Доев ужин, она обвела взглядом присутствующих и сказала:

— Прошу простить меня, господа, что так неучтиво вторглась в вашу жизнь, но…

— Нет, сударыня, — перебил её доселе молчавший Люциус. — Мы не будем выслушивать ваши извинения, зная, что вы ни в чём не виноваты. Что же до нашего молчания, которое вас так смущает, то поверьте, мы не настолько хорошо вас знаем, и это естественно, что в вашем присутствии мы не продолжаем разговора о наших делах.

Ворона понимающе наклонила голову:

— Что же, сударь, по крайней мере, это искренне.

«Искренне? — изумился Толя, глядя то на неё, то на герцога. — Министр — искренне?!»

— Позвольте тогда вас спросить, — начал Хаурун, — я понял, что вы здесь проездом, а откуда вы едете?

— Из Хайдланда, сударь, — ответила Ворона.

— А куда, если не секрет? — не выдержала Лия.

— Не знаю, — улыбнулась девушка. — Куда занесёт. У меня есть моя лютня, плащ и котомка, а конь пришёл ко мне сам. Так я и еду куда глаза глядят.

— Вы зарабатываете пением себе на жизнь? — спросил Толя и поймал лукавый взгляд короля: ага, прощупываешь почву, чтобы удрать с королевской службы?

— Да, сударь. В больших городах людей мало чем можно удивить, но вот в сёлах или каких-нибудь невзрачных городишках приезд менестреля — большое событие. Впрочем, невзрачные они чаще всего только на первый взгляд, а под внешним таится много секретов… На пропитание мне хватает.

— Вы не боитесь? — задал Толя тревожащий его вопрос. Ворона поняла, бросила быстрый взгляд в сторону компании за столом у очага.

— Я умею за себя постоять, — кратко ответила она, и Толя почти услышал невысказанную мысль Хауруна: «Ага, постояла бы ты, кабы не менестрель…»

Поев, Ворона поднялась из-за стола, поклонилась:

— Благодарю вас, господа, за вашу доброту. Мне пора идти.

— Разве вы не здесь остановились? — учтиво спросил Магнус, и Ворона, беря лютню, покачала головой:

— Нет, сударь. Меня пустили переночевать в доме на окраине города.

Толя поднялся с ёкнувшим сердцем:

— Позвольте вас… э-э… сопроводить?

— Буду вам очень признательна, — Ворона улыбнулась, потом сообразила, что делает это слишком часто, смутилась. — Не очень приятно идти в одиночестве по тёмным улицам.

Вихрь в груди у менестреля взвился с бешеной силой, сметая остатки разума, здравого смысла и ответственности перед друзьями.

— Позвольте, я… только возьму плащ… — охрипнув снова, произнёс Толя, и Ворона снова спокойно наклонила голову:

— Я подожду вас на улице. Прощайте, господа, и ещё раз: спасибо.

Толя бросился наверх, в комнаты для постояльцев, накинул в потёмках свой плащ, через две ступеньки слетел обратно в зал, выравнивая дыхание, подошёл к товарищам и натолкнулся на их улыбки. Хаурун так вообще весь светился насмешкой.

— Я ненадолго… — сказал менестрель в своё оправдание.

— Поосторожнее там, — предостерёг его король совершенно двусмысленным тоном и подмигнул. Толя кивнул и развернулся, чтобы уйти скорее и не заставлять девушку ждать, но в этот момент за его спиной раздался спокойный голос:

— Побольше слушайте и поменьше говорите; постарайтесь найти общую тему и, главное, не лезьте сразу целоваться.

Менестрель сначала подумал, что ему от волнения показалось, но, несмотря на это, почувствовал, как сразу запылали щёки. Наиглупейшим образом он вытаращился на Люциуса, который сидел с таким видом, будто только что дал ему должностную инструкцию по правилам применения Кодекса о государственных ревизиях.

— Я… да… — достало у Толи сил сказать. — Спасибо, милорд.

Стрелой он взлетел наверх по лестнице, толкнул входную дверь. Ворона стояла на улице и глядела на бледное вечернее небо и всполохи огня на краях облаков.

«Воля богов и советы опытного обольстителя — дорого стоит такой рецепт», — подумал Толя, прежде чем шагнуть к ней.