Каждое Дерево (джен)

Нас завели в подъезд, пропахший чесноком и мраком: из подвала на стены выползала плесень — чёрная, матовая, ароматная. Нас впихнули в лифт и нажали на восьмёрку.

— Вряд ли нас пустят на органы, — шепнула мне Гарпия.

— У меня есть идеи похуже, — ответила я.

— А у меня есть идеи хуже, чем похуже, — добил Нейролептик.

Следом за нами в лифт загрузились рабочие с полицейскими, перекинутыми через плечо. Олень, я заметила, дышать перестал. Пятитысячный долг Гарпии списан.

— Мы готовы оказывать вам поддержку, — Нейролептик проследил мой взгляд. — Посильную, разумеется.

Следом была тишина и дверь, деревянная и хлипкая. Неприметная. Такие делают из опилок; похожие доски ломают ребром ладони в фильмах про каратистов.

За ней — ещё две. И снова. И опять. Я обернулась и поняла, что носильщики тел пропали, а изнутри дверей также несколько. И запнулась. Тогда конвой отвлёкся, и Гарпия дёрнулась, взметнулась пёстрой птицей, врезала Нейролептику, но тот схватил её за ухо, и она опала. Ей сказали:

— Смотри прямо. Иди.

И она, опустев, пошла.

— А ты не делай такие глаза. Тоже иди.

Я запнулась, следуя по светлому зелёному коридору. За последней дверью оказались жёлтые обои в цветочек.

— Оставьте одежду на вешалке, вещи на полках.

Среди тонны курточек, пальто и шуб я нарыла плечико для своей парки.

— Какой сервис.

— Всё для вас. А теперь раздевайтесь полностью. Я могу отвернуться, — Нейролептик уставился в дальний конец прихожей. В ступоре я наблюдала за тем, как Гарпия стягивает форму, сворачивает брюки, белую майку, спортивный лифчик.

— Ну? — не глядя, Нейролептик отнял у меня рюкзак и закинул его на полку. — Помоги ей.

Гарпия кивнула, и смуглыми руками быстро стянула с меня свитер.

— Не нужно, я сама.

— Она сама, — довольно разрешил Нейролептик.

Вынув растянутый свитер из рук полицейской, я бросила его поверх рюкзака. Туда же — джинсы, колготы, бельё. И оказалась босиком на грубых тканых половицах.

— Вы готовы?

Конечно, мы не готовы. Ещё бы пораньше спросили. Если бы это хоть как-то могло повлиять на ситуацию.

— Кета! — не глядя, позвал Нейролептик. — Отведи их в душ. Это последние.

Тут я не выдержала.

— Я в туалет хочу.

— Может, ещё и чаю хочешь? — он переступил с ноги на ногу. — Кета! А бледную сначала в туалет. Нечего ссать на кафель.

Красногубая полная женщина взяла меня за руку и отвела в санузел. Устало моргнула выкаченными белыми глазами, толкнула в проём и заперла дверь.

Ничего необычного, просто древний туалет. На стене рисунок, словно кто-то играл тут в крестики-нолики. Дальше — зачёркнутые буквы и виселица. Она не окончена.

Из брезгливости я подстелила бумагу. Всё закончив, заметила над бачком: «Смывайтесь!», где «сь» прикорябано к просьбе смыть. Брови скакнули вверх.

— Да ну? — я толкнула дверь. — Кета, вы там?

Кета безответно вывела меня. За следующей дверью всё шипело, бурлило, а внутри оказалось жарко, душно и мокро. Всё застило белым паром, очки запотели. Кета сняла их и, проведя меня в толщу пара, оставила там одну. Кто-то промычал на два голоса. Шагнув на звук, я едва не шлёпнулась на скользком кафеле.

И закричала, окаченная ледяной водой. Мне дали мыло. Шершавые руки Кеты залились травяным шампунем и впились в мою голову. Проскоблили до самого мозга, окатили ледяными, затем тёплыми струями. Повторили. Остановились.

— Кета, тут кто-то ещё? Куда повели Гарпию? — отдышавшись, прокричала я сквозь пар, и жар, и звуки бесконечной душевой.

Кета облила меня водой, почти горячей, и указала на мыло, в которое врезались мои ногти. Я намылилась. Я тёрла кожу ладонями. Я скоблила, скоблила, скоблила. Так, словно хотела её содрать. Я и вправду хотела избавиться от кожи, от всей этой дикости, вылезти из кожи и уползти в слив, стать змеёй, или хотя бы слиться с водой, дать душе поселиться в крови и утечь по водосточным трубам вместе с чешуйками грязи, с волосами, с запахами пота и травяного шампуня.

— Кета? — повторила я, когда поняла, что плечи уже скрипят. — Как вы здесь оказались? Вам тут нравится?

Мычание.

— Кета?

Она облила меня ледяной, завернула воду. Протянулась полотенцем, просушила волосы. Как слепого котёнка вывела в сухой предбанник. Подала очки вместе с другим, большим и махровым, мягким полотенцем.

— Кета? — повторила я, обтираясь. — Вы тут живёте? Работаете?

Она огляделась, а затем открыла рот и указала мне на чёрную, безъязыкую пустоту.