Пионерск (гет)

Это походило на картины французских импрессионистов, или даже самого Тернера. Зыбкое, неверное, ткни пальцем — и сразу же рассыплется, развеется, словно дурной сон. Что странно, надо сказать. Раньше на меня такое во время занятий не накатывало — чтобы постоянно боковым зрением виделось какое-то нездоровое, странное колыхание даже самых, казалось бы прочных материй, вроде зеленой классной доски и раскрашенных двумя унылыми красками стен.

«Каких еще занятий?»

— Разница между региональными вариантами английского языка проявляется на многих уровнях: лексическом, синтаксическом и…

Сиреневые пятна, будто облака-переростки, все еще плавают перед глазами, но явно идут на убыль, а за задними партами тем временем нарастают шум и хихиканье. Я вздыхаю и провожу ладонью по косе, разглаживаю невидимые складочки на юбке. Аккуратные ряды белых рубашек у мальчиков и светло-голубых блузок у девочек сливаются перед глазами в однообразные полосы настолько, что я не могу различить лиц.

«Кто здесь?»

Чертов выпускной класс, он всегда выпивает больше всего крови, ну, а нервы мотает примерно как проволоку на сталепрокатном заводе. Нужно быть законченной идиоткой, чтобы взять их в последнем полугодии, когда ответственность разве что в нос не заливается, а времени, чтобы хоть что-то исправить и улучшить, уже нет. Совсем нет времени…

«Что я здесь делаю?»

Постукивая каблучками, приближаюсь к источнику хихикающего безобразия. Ну, конечно, опять она — нездоровая худоба, длинная фиолетовая челка, невинные зеленые глазищи… Леночка, словно капля ртути, привлекает к себе внимание миниатюрным будоражащим водоворотом, умудряясь превращать в стремительный хаос даже то хрупкое подобие порядка, что я выстраивала с начала урока. Не то, чтобы она делала это специально, выводя меня из себя. Скорее всего, чихать она на меня хотела. Нет, это просто характер. Такой характер.

«Что за ерунда, я никогда в жизни не работала в школе!»

— Лена, вам что-нибудь не ясно?

Нахальная бестия молнией принимает идеальное сидячее положение. Огромные глаза ее смотрят на меня снизу вверх в преувеличенном почтении.

— Нет, Славяна Сергеевна, все понятно, — тихо говорит девушка на полном серьезе. Только уголки губ подрагивают в едва заметной усмешке. — И очень-очень интересно!

Вот же зараза!

— Зачем же вы разговариваете?

Лена склоняет голову на плечо, словно изучая меня.

— А я просто делюсь впечатлениями от того, насколько вы все увлекательно рассказываете. Невозможно оторваться.

Она медленно, расчетливо облизывает губы и смотрит мне прямо в глаза.

«По-моему все идет куда-то не туда…»

Я отмеряю шагами путь обратно до учительского стола.

— Ребята, вы отлично знаете, что по новым стандартам мы не имеем права исключать вас из школы. Никаких официальных наказаний за прогулы и невыполненные домашние задания больше нет. Вся надежда на вашу сознательность и способность понимать свою же пользу. Это для вас ясно? Лена?

— Конечно, — нарушительница спокойствия снова сама скромность.

— Отлично. Тогда останетесь на несколько минут после занятия.

На долю секунды ее самоуверенность дает трещину, но тут же исчезает, залитая потоком уверенного самомнения. Все под контролем. Что эта дурочка-практикантка может ей сделать?

— Как скажете…

Звонок падает вздохом облегчения на всех, все равно никакого желания заниматься английским языком уже нет. Старшеклассники торопятся к выходу, перебрасываясь шуточками и планами на выходные. Через минуту я остаюсь наедине с терпеливо сидящей за своей партой Леной.

Я нарушаю молчание первой.

— Тебя кто-нибудь ждет внизу? — Лена считается «трудным ребенком», и за ней частенько приходит кто-то из родителей. Девочка отстраненно качает головой.

— Нет, родители уехали сегодня из города на все выходные, но… при чем здесь это? Эй, что вы…

Тем временем я не спеша прохожу за ее спиной и поворачиваю ключ в замке, запирая аудиторию. За мутным окном едва видно, как тусклое осеннее солнце медленно падает за изрытый многоэтажками горизонт, все плывет и смазывается, словно во сне.

«Я не хочу этого…»

— Я уже говорила, что у нас в школе отсутствуют официальные наказания за неподобающее поведение на занятиях, — мягко говорю я. Меня словно подталкивает кто-то, и я точно знаю, какими будут мои следующие слова, и как среагирует Лена… Не самое приятное ощущение, но чем-то оно меня возбуждает. — Как мне кажется, это очень недальновидное решение, но начальству виднее. Ключевое слово — «официальные». Понимаешь, о чем я?

Лена забавно хмурится, пытаясь сообразить.

— О чем вы говорите, Славяна Сергеевна? Какие еще наказания?

— Они бывают разными, — улыбаюсь я. Внутри головы словно звучит взрыв, все окружающее набирает кислотных переменчивых красок, в животе и ниже словно распускается теплый порочный цветок. — Лично мне больше нравятся физические. Да и запоминаются они гораздо лучше.

Лена дергается, соображая, что что-то пошло не так, но уже поздно — я просто-напросто быстрее, и кроме того, точно знаю, что буду делать, так что ей остается только с опозданием реагировать. Ее плечи напрягаются под моими ладонями, когда девушка пытается рвануться в сторону, но безуспешно.

— Пустите!

А мне только это и нужно, дурочка ты моя, и я ослабляю хватку — ровно настолько чтобы через мгновение завладеть её запястьями — тонкими, точеными, изящными. Она бьется, как бабочка на булавке, но я все усиливаю натиск, так что всего через несколько мгновений Лена оказывается лежащей спиной на парте. Все идет прекрасно, просто идеально, именно так, как я — точно ли я? — и планировала.

Я наклоняюсь — ниже, еще ниже… чувствую ее частое дыхание на своей щеке — жевательная резинка со вкусом мяты. Придавливаю своим телом.

— Нет выхода, Леночка, — шепчу я. До чего же у нее красивые глаза — застывшие, огромные… Ни у кого я не видела еще таких глаз. — Выхода нет.

— Пусти… те…

Я закрываю ей рот единственным доступным способом — своими губами, они сухие и горячие. Несколько секунд она пытается сопротивляться — на руках под рубашкой напрягаются слабые девичьи мускулы. Я их чувствую, и это возбуждает еще больше. Я сильнее, и вот это заводит по-настоящему. Соски словно режут ткань рубашки, ноги подламываются, меня рывком бросает в жар. Лена, Леночка, как же нам сейчас будет хорошо…

Она сдается. Ее губы раскрываются, отвечая на поцелуй, и пускают мой язык внутрь. Краткий миг блаженства…

А потом она кусает меня! Вцепляется зубами в язык, и это чертовски больно!

Я отрываюсь от девушки. Во рту горячий вкус крови.

— Ах ты… ты… сучка течная!

— Да я… — хрипит в ответ Леночка, все еще прижатая к парте…, а потом неожиданно изворачивается и вопит в сторону двери: «Помогите!»

Вот мы и перешли на ты.

— В здании пусто, — говорю я с нехорошей улыбкой, облизывая кровь с губ. Что ж, не получилось по-хорошему, попробуем иначе. Темные стены вокруг нас снова колышутся, словно от ветра, но теперь этот факт меня совершенно не волнует. Есть только она. Лена. Явно и сильно нуждающаяся в хорошем уроке. — Никто тебе не поможет, девочка, кроме меня. Но на твое счастье, я очень, очень сильно настроена на помощь.

* * *

— Вот, значит, что такое… — задумчиво говорит Ольга, барабаня ногтями по экрану планшета. — Однополый секс и причинение тяжких телесных. Тогда тебя, значит, и переклинило насчет девочек, а я-то еще удивлялась, даже грешила на Шурика…

Я молчу. В голове нет мыслей, только команды, директивы, приоритеты. Я — не человек. Я — приложение к человеку. Функция, собранная всего для одной цели.

Управлять и облегчать процесс управления другим. Несложная служебная программа, решившая, что она и есть свой собственный автор. Пробуждение после долгого загула всегда болезненно. Но такое просветление — хуже стократ.

— Лицо его передай мне, — мимоходом командует Ольга, продолжая постукивать по планшету. — Взломщика этого. Высокое разрешение.

Я отдаю мысленную команду, и на матовом складном экране появляется чуть смазанное, но вполне узнаваемое лицо Человека.

— Та-а-а-ак… — вожатая всматривается, затем кивает. — Кастом-мейд, значит, это хорошо, я за ним пригляжу. Что ж, взлом и перепрограммирование «хозяек» — это явное и злонамеренное нарушение правил компании, вполне тянет на многомиллионную компенсацию. Но ты понимаешь, в чем наша трудность сейчас, Славя?

— Да.

Эмоциональный отклик у меня все еще отключен.

— Проговори. Подробно.

— Нас затрудняет отсутствие доказательств. После теоретического задержания наш хакер будет все отрицать. А подтвердить наши обвинения могут только андроиды, юридический статус которых ничтожен.

— Верно, — Ольга морщится. — И даже трансляция твоей записи здесь не поможет. Поскольку она делалась без согласия снимаемого гостя и, следовательно, законной силы также не имеет. Паршиво. Не говоря уже о том, что запись немедленно объявят фальшивой, а нам не нужен такой пиар. Черт…

— У меня вопрос. А также просьба.

Ольга прикуривает сигарету, по плохо освещенной комнате ползет сладковатый резкий запах. Серьезно, выходит, она расстроена — вожатая обычно старается сдерживаться.

— Давай просьбу, Славя.

— Включить эмоциональное восприятие. Пожалуйста.

— Вот как? — моя просьба, ее, похоже, развлекла. — Зачем?

— Эмоции расширяют спектр рассматриваемых решений и таким образом могут с большей вероятностью обеспечить принятие оптимальной стратегии.

— Сама придумала?

— Основы тактики и эффективного менеджмента.

— Хорошо, хорошо… — Ольга чуть замедленно машет на меня рукой с сигаретой — марихуана уже слегка подтормаживает ее движения. — Включить эмоциональный отклик.

— Твою мать!

— Вот это здраво! — вожатая хихикает. — Оптимальная стратегия оптимальна, Славяна. А то после того, как Ани комиссовали, и поговорить не с кем!

— Извини, мне это было необходимо! Не каждый день, сука, ты узнаешь, что не имеешь ничего общего с людьми, а все твои воспоминания — до единого, до последней секунды — были воссозданы жующим жвачку техником, сидящим в одной пижаме где-нибудь в…

— Достаточно. Я все еще жду нормальных эффективных решений, а не вопящего эквивалента синего экрана смерти. Рожай, Славя, мы ограничены во времени.

Я как могу расслабляюсь. Запах наркотиков в воздухе заставляет предметы вокруг казаться избыточно яркими, светящимися. В голове начинает шуметь. И кто сказал, что я не человек? Если никто в упор не может отличить меня от Ольги, то в чем большая разница?

— Наша проблема — гость в парке, неизвестным образом обладающий умением взлома хозяек с последующим перепрограммированием. Масштабы его деятельности пока неизвестны, но он гарантированно взломал уже Лену и, возможно, меня. Получил полный доступ ко всей имеющейся информации и имел возможность вшить в код собственные команды. В то же время непонятна конечная цель взломщика, отчего трудно прогнозировать его дальнейшие действия.

— Я думаю, что конечная цель — промышленный шпионаж, — роняет Ольга, пуская сладковатые кольца к потолку. — Самое простое решение — всегда самое верное. Но в остальном возражений нет. Продолжай, Славя.

— Привлечь гостя к ответственности при помощи хозяек или «ментола» не представляется возможным за отсутствием доказательств совершенных нарушений. Оставить нарушения безнаказанными нельзя — это может привести к дальнейшим, более массированным и разрушительным атакам. Следовательно…

Ольга выдыхает струю дыма. Ее домик выглядит сейчас словно сауна — хоть топор вешай. Только бы никому из пионеров не пришло сейчас в голову наведаться в гости, скандалу не оберешься. Так, не о том я думаю. Следовательно… что следовательно-то? Что нам поделать со взломщиком, если наши руки натурально связаны?

Не имеешь возможности сделать что-то сама — делегируй полномочия. Древняя истина бизнес-менеджмента нисходит на меня словно античное откровение.

— Мы должны… — слова теснятся у меня на языке, и я тороплюсь, запинаюсь, отчего вожатая начинает морщиться, — мы должны поручить это дело… кому-то из гостей. Так, чтобы парк…

— Чтобы парк формально не имел к этому никакого отношения! — заканчивает за меня Ольга. — Отношения между гостями регулируются стандартным административным кодексом, и если один решит начистить физиономию… или чего побольнее… другому по причине внезапно вспыхнувшей неприязни, то мы тут совершенно не при чем! Браво, Славя! А кого ты предлагаешь на роль нашего агента-провокатора?

А я вдруг понимаю, что кандидатура у меня и правда есть.

Вот только…

О, черт.

* * *

Космические жокеи из того старого фильма, вот кто мы такие. Далекие путешествия, прекрасные и непознаваемые миры, вечное солнце, плюс обязательные гарантии безопасности, конечно. Где еще такое было бы возможно, кроме как в насквозь искусственном парке, доверху набитом легко программируемыми роботами-пионерками? Думаю, что нигде, остальной мир стал к настоящему моменту довольно неприятным местом. Ну, практически весь.

Я переворачиваюсь на живот; солнце здесь все-таки не такое уж ласковое, жарит, словно ему задачу поставили — выпарить из этих двоих на пляже весь лишний жир и всю воду. Ну, жира, положим у меня никогда и не было, а что до воды…

— Развяжи мне купальник. Не хочу эти белые полосочки на коже потом…

— Конечно.

Тесемочки падают на песок обессиленными ящерками, я зарываю подбородок в песок и тихо улыбаюсь. Подглядывает же, наверняка. Мне хочется взглянуть вбок и убедиться в правильности своей догадки, но я сдерживаюсь. Рано или поздно все равно ведь выдаст себя, зараза.

По песку шуршат шаги, на спину падает холодная капля, я ежусь.

— У тебя лопатки красивые. Так и хочется капать постоянно, чтобы ты ими шевелила. Это гипнотизирует.

— Я вся красивая, — логично замечаю я. — Чем тебе еще пошевелить, для большей гипнотизации?

Смешок.

— Не торопись, до этого мы обязательно доберемся… Я купаться сейчас — не хочешь? Вода великолепная.

— Попозже, сейчас позагораю еще, — я поправляю очки и снова погружаюсь в приятную летнюю негу.

Вода здесь и в самом деле необычная — прохладная, но без этой ледяной неподвижности, издали кажущаяся зеленоватой, но на самом деле очень чистая. Я когда-то была — или мне кажется, что была — на Женевском озере, там именно такая вода, похожая на блестящий холодный талисман из бирюзы и хризоколлы. Какое все-таки блаженство, когда ничего не нужно делать, и никто не зудит надоедливо на ухо, и никто не стоит над душой. А ведь еще и полудня нет, и весь день впереди…

Спины касаются мокрые ладони, на копчик опускается что-то тяжелое, плечи щекочут влажные волосы и прерывистое дыхание.

— Как насчет освежиться перед обедом?

Этот голос, словно мурлыканье довольного кота, что-то пробуждает во мне… я знала, я всегда знала…

Я рывком переворачиваюсь на спину, но солнце слепит, и я отвожу взгляд, но только черт с этим солнцем, и черт с этим расстегнутым купальником, который падает, словно смущаясь, потому что воздух вокруг искрится безмятежностью и счастьем, и это последнее, что успевает заметить мой гаснущий мозг перед тем, как темный силуэт протягивает мне руку и говорит…

* * *

Падаю на колени. Меня выворачивает наизнанку — зеленая желчь. Зрение неспешно теряет и набирает яркость, будто где-то наверху работает огромный стробоскоп. Я чувствую себя муравьем-нейроном посреди огромного пустого купола, сквозь которую неспешно и целеустремленно проходят шершавые лучи добра. Руки в мерзкой прозрачной слизи, и я вдруг понимаю и вспоминаю, как…

— Оставь ее.

Голос Человека смазывается в густеющем воздухе. В пространстве висит странная темная тишина, ни единой птице не захочется шумно почистить перышки, ни одному жуку в голову не придет пошевелить лапкой. Мои руки тоже неподвижны, в голове словно отключили свет, и тлеет единственная свечка из черного воска.

— В сторону… Дай мне.

Меня безапелляционно отбрасывают прочь, и я не могу пошевелиться, так и валяюсь на полу поломанной игрушкой, одна из кос обмоталась вокруг шеи, волосы лезут в рот, легкомысленная юбочка задралась уже совсем бесстыдно… Но не это меня сейчас беспокоит.

Мне страшно. Страшно до потери сознания, бой сердца в груди оглушает. И как еще его не слышит Человек?

Мне не позволено называть его иначе. Просто Человек. Аморфное застывшее название. И от этого почему-то становится еще страшнее.

Где мы? Комната. Неизвестная черная комната. В открытую форточку затекает ленивый ночной воздух, беззвучно колышутся темные силуэты деревьев. Но внутри нет ничего. Никакого воздуха, никакого движения. Никакой жизни. Только я, только неподвижное тело Лены, только черный глыбистый силуэт этого.

Он темной скалой нависает рядом над безвольной фигуркой в школьной форме. И кажется, улыбается — впрочем, мне этого почти не видно. Темно вокруг.

Совсем темно.

— Живая, — замечает Человек с чем-то вроде сожаления. Его глаза мерцают в темноте отраженным светом, как у кошки. — Еще живая, хоть и славно ты ее, все как я хотел… Ладно.

Резко трещит разрываемая одежда. Человек тяжело дышит, переворачивая Лену на живот.

Я, по-моему, не дышу совсем.

Почему я подчиняюсь ему? Он ведь простой гость, а я все-таки…

Дыхание перехватывает.

Останавливается сердце. Мерные ритмичные движения за спиной.

Я не помню, кто я такая.

Я не знаю, где я, и что происходит. Я забыла всё.

Темнота вокруг. Тьма кромешная, ни огонька, ни голоса.

Если бы не воздух в легких, я могла бы подумать, что мы в космосе.

— Я трахну тебя как сучку, — шипит Человек сзади. Он дышит уже неровно, прерывисто. — Сучка-школьница, чтоб тебя… я знаю, все вы там были шлюхами, в своих коротких платьицах… Юные, развратные, омерзительные шлюхи!

Он быстро кончает, хрипя и чертыхаясь. Я практически слышу, как с оскаленного рта падают клочья пены. Лена стонет, приходя в себя.

— Тварь! — срывается снова Человек. Слышен звук удара. И еще один. Его толстые кулаки работают как молоты, превращая в месиво лицо, череп, грудную клетку, ломая ребра и кости.

Слышен стрекот сверчков. Все перебивает тяжелый медицинский запах крови. Из-за туч, разрезая их бритвенно-острым глазом, показывается Луна.

И я вдруг понимаю, что сейчас будет.

Я ведь тоже «школьница». А какую судьбу Человек готовит для них, я только что слышала и даже чуть-чуть видела. А значит…

Возня и тяжелое дыхание рядом затихает. В поле зрения снова вдвигается массивный силуэт, и в заляпанных кровью руках у него что-то вроде… планшета?

— Ну-ка, девочка, — говорит он, отдуваясь, — давай теперь займемся тобой.

В глазах Человека плавает тьма. Она выгодно оттеняет блеклый серебристый свет Луны за его спиной. Квантовая физика говорит, что Луны не существует до тех пор, пока на нее не посмотрят. А можно, интересно, ту же самую штуку провернуть и с Человеком?

«Рут-авторизация».

«Выполнено».

Он начинает напевать что-то. Тихонько, почти неслышно, это даже и не песня вовсе, а проговаривание запомнившихся слов, вроде заклинания. Это пугает больше всего.

— Ты попала к настоящему колдуну, он загубил таких, как ты, не одну…

«Загрузка списка команд».

«Выполнено».

— Словно куклой в час ночной, теперь он может управлять тобой…

«Список приоритетов обновлен».

— Отлично же! А теперь давай-ка…

«Конфликт приоритетов. Ошибка управления».

— Что за…

«Откат до заводских настроек».

— Черт! — сипит Человек. Планшет дает на его перекошенное лицо дикие отблески. — Что с тобой не так, девочка?

Хотела бы я сама знать…

— Ладно. Ладно. Не так я хотел, не так… Но ладно. Пусть будет дольше… зато надежнее. — Человек ведет пальцем по экрану, словно что-то перетаскивая. — Это если ты не свихнешься по дороге, конечно.

Нет! Я не хочу…

— Не думай только, что я злодей. — Он откладывает электронику в сторону, подходит ко мне и опускается на корточки, как какой-то гопник из старых времен. — Меньше всего я хотел бы, чтобы вы воспринимали меня так. Не злодейство, но освобождение. От всего. Впрочем, скоро сама поймешь. Совсем скоро.

«Начато копирование. Осталось времени…»

— А ты пока отдохни.

На голову мне в который уже раз опускается кулак. Перекошенная рваная реальность вылетает сквозь стекла глаз; осыпается вниз блестящим ливнем.

Черное безмолвие.

* * *

Утро, солнце, чистое небо без единого облачка — Пионерск продолжает зарабатывать радостные деньги на любителях податливой юности. Толпы гостей растекаются по паркам, рощам и лужайкам, заполненных улыбчивыми девушками в пионерской форме. Никто ничего не помнит, никто не грустит о навсегда потерянном. «Совенок» — место без сожалений и памяти.

И я — его часть.

Семена я нахожу быстро, он хмуро и нелюдимо сидит на площади у Генды, видно, со вчерашнего дня так ни с кем и не сошелся. Разговорчивость Мику, ускользающий шарм Влады, нахальство Алисы и заводной характер Ульяны на нашем парне не сработали. И это сейчас очень кстати.

— Сема, привет! — машу рукой издалека. Парень переводит на меня тяжелый взгляд бессмысленных глаз… и во мгновение ока преображается. Честное слово, ни за что бы не подумала, что это возможно: в одну секунду мокрый щенок преобразился в молодцеватого воина, до завтрака уложившего мордой в землю роту спецназа. И это не говоря уже о дурацкой улыбке на пол-лица.

Впрочем, будем объективны: улыбка у него все-таки обаятельная.

— Славя! Ты!

— Я, — соглашаюсь. Тут главное не переборщить с эмоциями, иначе трудно будет потом перестраиваться. — Ты… ничем не занят?

Как будто я не вижу, что он буквально погибает от скуки смертной!

— Занят? — он энергично машет головой. — Да чем тут вообще можно быть…

Он хмурится и… краснеет? Нет, правда? Этот сидящий передо мной паренек в белой рубашке и синих шортах, все еще до ужаса неуверенный в себе и происходящем, но живущий посреди двадцать первого века — он краснеет?

Я чувствую что-то вроде гордости. Могу же, если как следует постараюсь!

— Нет, я ничем не занят, — наконец формулирует Семен. — Те способы развлечься, что здесь есть, довольно однообразны.

«Вот это да! Это следует понимать как скрытое признание? Парень решил сбросить маску забывчивого гостя?»

— Спорт, шахматы, музыка да закрытый кружок кибернетиков — вот и все варианты, — быстро перечисляет он. — Вчера вечером я ждал хотя бы пионерского костра вечером — но нет! Ваша вожатая, Славя, по-моему, недорабатывает. Ленится вожатая!

Ух!

— Может и ленится, — соглашаюсь я. Семен тактичен — не стал включать меня в список ленящихся, хоть я знает, что я по легенде помощница вожатой. — Но скорее, дело в другом. В общем… Семен, нам нужна твоя помощь.

Голосом я играю очень хорошо — здесь и внезапная собранная серьезность, и тень сомнения, и даже легкое подрагивание, словно мне нелегко справиться с эмоциями. Семен все это считывает мгновенно, умница. Смущение прошло, здоровый румянец тоже. Он собран и деловит.

— Как я могу помочь?

От избытка чувств я мотаю головой, косы дрожат — чистая воплощенная скорбь.

— У нас есть девочка, Лена… вчера ее принесли в медпункт, в очень плохом состоянии, и Виола говорит… она говорит, что ее обидел кто-то из пионеров здесь, в лагере — очень сильно обидел. И теперь нам нужно найти того, кто это сделал. Понимаешь, Сема? Тебе и мне.

— Я готов, — просто говорит Семен.

* * *