Breaking the ice. Хроники (джен)

Вулканцам не знакомо чувство неловкости.

В первые дни путешествия по дельта-квадранту Тувок напоминал себе эту аксиому так часто, что в конце концов это стало уже подозрительно. Земляне в таких случаях апеллируют к подсознанию и прочей фрейдистской тарабарщине, которая только добавляет в паутину новые нити. Вулканцы во всех случаях полагаются на логическую деконструкцию. Тувок, впрочем, замечал, что другие расы тоже способны к этому не сложному, но требующему незаурядного — вулканского — самообладания упражнению, но только если речь идет о ком-то другом. Наверное, именно это — неспособность руководствоваться чистой логикой, когда дело касается лично тебя, — и называется эмоциональной реакцией.

Вулканцам подобные реакции чужды. А потому Тувок, потратив не такое уж и большое количество времени, вычислил суть проблемы. Ни одна из тысячи компьютерных тактических симуляций в Академии, ни один из миллиона известных тактических сценариев — о реальном прошлом опыте даже говорить не приходится — не предполагал и не мог предполагать такого финала карьеры внедренного агента. Он и маки — снова одна команда. Коллеги, объединенные на долгий срок общей целью из тех, что называются «витальными». Логически, именно это — абсолютную новизну ощущений — и следовало отнести к причинам вышеописанного странного феномена. Кроме того, было еще одно обстоятельство. На легкую настороженность со стороны маки, дерзко вздернутые головы или, напротив, опущенные на секунду глаза, или спины, сильнее выпрямляющиеся в тот момент, когда он входит в помещение, Тувок не обращал ни малейшего внимания — этого следовало ожидать, и потом, за многие годы общения с землянами он притерпелся к отсутствию у них самодисциплины в подобных вопросах, и даже снисходительные усмешки позволял себе только в своей каюте за закрытой дверью — и то если выдавался особенно напряженный день. Но никогда раньше Тувоку не доводилось иметь дело с экипажем, некоторые члены которого не хотели бы служить на корабле Звездного флота. Впрочем, этот казус следовало отнести к разряду «неизбежного зла» — и, как все неизбежное, оно не требовало длительных размышлений.

Однако, сами маки к своему «неизбежному» злу — тому факту, что они теперь являются частью команды звезднофлотского корабля, — относились с типичным для «эмоциональных видов» раздражением, излечить которое могло только время. Механику этой эмоциональной реакции — на неприятное, но неизбежное событие — ему объяснял как-то Чакотай — еще тогда, в Пустошах. Тренированная вулканская память сохранила это казавшееся не очень нужным знание — а вот надо же, пригодилось раньше, чем можно было ожидать. И Тувок, слушая, как офицеры поправляют рядовых, знающих о рутине службы еще меньше, чем кадеты второго курса, ждал неизбежного — по давнему утверждению Чакотая — взрыва.

Ждать пришлось недолго. Что и неудивительно, учитывая наличие в команде полуклингонки.

Оставив изрядно побитого Кэри на попечение голографического доктора, Тувок и Чакотай шли по коридору по направлению к турболифтам. Тувок размышлял о том, какую неудачную форму принял «ожидаемый взрыв». Лучше бы Кэри и Торрес подрались в столовой, а не в инженерном отсеке во время дежурства. Теперь же устав оставлял не так много пространства для маневра.

— Где мисс Торрес?

— Я запер ее в каюте, — спокойно ответил Чакотай. Это было странно: коммандер не мог не понимать серьезность ситуации.

— Я бы хотел перевести ее на гауптвахту, пока не будут выдвинуты официальные обвинения, — с нажимом уточнил Тувок.

— Официальные обвинения? — как-то весело переспросил Чакотай. — Да ладно, Тувок. Мы за семьдесят тысяч световых лет от ближайшего суда. Ты в самом деле собираешься держать ее на гауптвахте так долго?

Тувок недоуменно прищурился. Пробелы в юридических знаниях коммандера его не удивили — в конце концов, тот был командующим офицером, а не сотрудником службы безопасности, — но тон голоса и построение фразы казались немного неуместными — и все же странно знакомыми.

— Капитан имеет право судить мисс Торрес здесь, на корабле, учитывая особые обстоятельства.

— Я бы хотел уладить это сам, — с нажимом возразил Чакотай, — без предъявления обвинений и без участия капитана.

— Она ударила коллегу-офицера. Это нарушение, наказуемое трибуналом.

— Она — маки, а в маки иногда нужно оттолкнуть людей с дороги, чтобы сделать все, как надо.

Как только Тувок услышал эти слова, он понял причину своего давешнего недоумения. И причину внезапного дежавю. В противовес первым дням, когда Чакотай с трудом даже смотрел в его сторону, теперь он разговаривал с ним почти так же, как когда-то в Пустошах. Это можно было бы счесть знаком благотворного влияния времени — но почему-то не получалось. Как будто качели взяли слишком большой разбег, и амплитуда движения висящей на цепочках скамейки вышла за безопасные пределы и грозила развалить всю казавшуюся такой устойчивой конструкцию ко всем земным чертям.

— Мисс Торрес больше не принадлежит к маки, — напомнил очевидное Тувок. — И, при всем уважении, коммандер, — он выделил обращение голосом, — вы — тоже. Позволить мисс Торрес избежать наказания за явное нарушение устава — значит подать дурной пример команде. Может показаться, что вы проявляете фаворитизм по отношению к маки.

Чакотай удивленно округлили глаза. Если бы Тувок не был уверен, что коммандер вряд ли вообще расслышал последние слова, он бы предположил, что эта мысль не приходила тому в голову. Но Чакотай странно застыл еще на обращении — как будто именно там содержалась какая-то новая и очень важная для него информация.

— Послушайте, лейтенант, — отчеканил он, — я не обязан перед вами отчитываться. Я займусь Б’Эланной лично. А потом извещу капитана. Вы в это не вмешиваетесь. Это приказ.

Тувок удивленно приподнял бровь. Он почему-то не ожидал такого ответа. И не из-за устава — строго говоря, в их ситуации подобное послабление было вполне логичным. Но его почему-то поразило обращение Чакотая к формулировкам протокола.

Хотя что же в этом поразительного?

Усилием воли загнав поглубже странные ощущения, Тувок ответил — точно так же, строго по регламенту:

— Я признаю ваши полномочия в этом деле. Однако, я сделаю полный отчет в журнале службы безопасности.

Чакотай, ни словом, ни жестом не показав, что вообще услышал его реплику, направился в турболифт, но в дверях обернулся. Он смотрел исподлобья, словно решая какую-то дилемму, а потом очень веско, будто подчеркивая осознанность своих действий, сказал:

— Да, ты займись этим.

Переход от формальности обратно к будничному тону был резким — и тоже отлично знакомым. Обычное дело на борту корабля, если подумать. Обычное дело между давно знакомыми коллегами-офицерами. Видимо, в этом все и дело — определил для себя Тувок. Ранее Чакотай сбился на привычный по Пустошам тон случайно, — теперь же сделал это сознательно. Как будто формулировки протокола оказались той центральной осью вращения, уцепившись за которую удалось хотя бы на время немного сдержать бешеный ритм раскачивающихся качелей. И хотя рваная линия перехода красноречиво свидетельствовала о том, что период «нуанка» — период скорби и привыкания — еще не окончен, они, похоже, все же приступили к движению в правильном направлении.

Поняв, что по крайней мере первый офицер «Вояджера» наконец начал выбираться из-под своего эмоционального груза на логический свет, Тувок удовлетворенно кивнул закрывшейся двери турболифта и направился к себе в каюту.

Лишь через несколько минут он понял, что почему-то все еще прокручивает в голове их с Чакотаем давние разговоры в Пустошах.